Я знаю о себе столько гадостей…
Два человека, по-видимому, единомышленники. Мнения, что хорошо и что плохо, у них почти во всём совпадают. Но есть одно кардинальное различие. У одного основным стержнем души является любовь к хорошему, у второго – ненависть к плохому. Казалось бы, это почти одно и то же. Но в реальности разница очень велика. Второму жить гораздо труднее, но и с ним окружающим намного сложнее.
Почти до самой смерти есть риск сделать что-то такое, что перечеркнёт всё добро, сделанное тобой. Нельзя расслабляться.
Два крайних чувства, стимулирующих добросовестность. У одних – радость, что сделано что-то хорошее. У других – стыд, что не выполнено что-то должное. Для меня главное – первое, причем, пожалуй, эта особенность немножко гипертрофирована. Очень часто, закончив совершенно ерундовое дело, вроде мытья посуды, чувствую удовлетворение: сделал. При этом я, увы, совсем не перфекционист. Достаточно часто дело-то делаю, но в конце довести результат до совершенства – на это меня не хватает, результат выходит грубоватым.
Стремясь к предельной откровенности, можешь нечаянно впасть в ложь. Пытаясь распахнуть свою душу до предела, начинаешь высказывать мысли, которые еще не до конца сформировались, еще смутны, находятся где-то на грани между подсознанием и сознанием. И твой слушатель обманется, неверно поняв суть этих мыслей. А ты только потом поймёшь, что сказанное было неправдой. Думаю, от такого самообмана свободны только великие художники.
Одно из прекрасных человеческих чувств – интерес, который начинается с поверхностного любопытства, а дальше во многих случаях поднимается до высокого дилетантизма и до наслаждения узнавать новое в своей профессиональной области. Интерес, во-первых, – одна из главных мотиваций для успешного учения, а во-вторых, – замечательный источник того, что скучно называют положительными эмоциями.
«Одна голова – хорошо, а две – лучше». Верно не всегда. Если имеются существенные разногласия, общение сводится к бесплодной дискуссии.
И далеко не во всех делах четыре руки лучше, чем две. Лучше бывает в двух ситуациях. Либо, когда дело легко разделяется на две не сильно связанные части, либо, если взаимодействие хорошо отрепетировано. Иначе действия одного участника сбивают с рабочего ритма второго.
Самая эффективная ложь бывает в двух вариантах: обманывающая, которая на девяносто пять процентов состоит из правды, и ошеломляющая, в которой правды нет совсем.
Страшная вещь – жажда славы. Ради её некоторые готовы на бредовые поступки, на нелепейшие жертвы, на чудовищные преступления, на смерть и свою, и совершенно посторонних людей. Что за люди, для которых важнее всего любой скандал – важнее успехов в делах, важнее благополучия, любви! Им ясно одно: скандал – самый лёгкий и дешёвый путь к популярности. И зачастую те, кто громко возмущается творимыми безобразиями, невольно играют на руку дуракам.
Одно из самых скверных человеческих чувств – жалость к самому себе. В нём смешиваются лень, зависть, стремление оправдать худшие свои мысли и поступки. И ещё: в таком состоянии человек склонен к самогипнозу, все время убеждает себя, что он несчастен, гонит от себя нормальные переживания. Как ни странно, у него появляется чувство извращенного душевного комфорта: я несчастен и потому не могу (и не должен!) делать что-нибудь. И не трогайте меня, я успокоюсь в моём несчастье.
Когда человек видит кого-то слабее себя, в нём запускаются две инстинктивные программы. Первая: помочь. Вторая: властвовать. Обе они очень древние, еще от наших предков обезьян. Но насколько первая богаче, насколько больше радости способна она принести сильному!
Для слабого человека в очень многих ситуациях важен принцип предпоследнего: пусть я буду среди отстающих, но не самым последним. Чтобы за мной был кто-то, кого я могу поддерживать. Если твёрдо соблюдать этот принцип, то почти наверняка через некоторое время обнаружишь, что ты – уже предпредпоследний, потом – предпредпред…, а там, глядишь, займёшь место, хоть и скромное, в лидирующей группе. Только обязательное условие – всё время помогать тем, кто за тобой.
Старение не похоже на спуск по горному склону. Скорее – на спуск в непроглядном тумане по лестнице с очень широкими ступенями. Долго идешь по одной, не замечая спуска, а потом внезапно сваливаешься на следующую. И не знаешь, за какой ступенькой – пропасть.
Когда я умру, всё, что я приобрел в жизни, сразу перестанет быть моим. Но то, что я сделал, то, что подарил, останется моим и, может быть, надолго.
Эпитафия счастливого человека:
Он любил и многое, и многих.
Во время какой-то серьёзной житейской неудачи наша Маруся укорила нас: «Родители! Кого вы из нас воспитали? Вы воспитывали хороших людей, а кому это сейчас надо?» Да, хорошим людям чаще всего труднее жить, чем плохим (иначе кто бы захотел стать плохим?). Но я не только не раскаиваюсь; мысль, что мои дети – хорошие люди, одна из очень немногих, которыми считаю себя вправе гордиться.
Мой внук Антон родился за полчаса до Старого Нового 2001 года. По юлианскому календарю он захватил полчаса от второго тысячелетия, вся дальнейшая его жизнь – уже XXI век. Антон моложе меня на 70 лет, даже почти на 71. Я задумался: кто старше меня на 70? Оказывается, другой Антон – Антон Павлович Чехов. Поразительно! Между Чеховым и мной – огромный пласт времени, три – четыре исторические эпохи. Неужели мой внук тоже будет меня считать жившим в древние века?
Придумал новогодний тост. Ждать в наступающем году чего-нибудь радостного не приходится. Так выпьем за нежданные радости!
Любовь и ненависть подлинны только, если они свободны. Любая обязательность их необратимо искажает. В полной мере это относится к патриотизму. В обществе, в котором отсутствие патриотизма осуждается, он принимает уродливые формы.
Противостоят друг другу две формулы. Первая принадлежит Наполеону: «Патриотизм – необходимое качество любого порядочного человека». Автор второй мне неизвестен, но её повторял Лев Толстой: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Мне кажется, что слова Наполеона верны, если человек знает: отсутствие у него чувства любви к родине не вызовет осуждения. Он волен не любить ее, и эта свобода – один из важных источников патриотизма. А негодяи, спекулируя на высоких чувствах, растлевают души людей, заставляя их либо притворяться, либо натужно убеждать самих себя в том, во что в глубине души не верят.
Есть два способа выразить любовь к отечеству. Первый – как можно чаще хвалить его, как можно плотнее закрывать глаза на его недостатки и слабости и люто ненавидеть тех, кто посмеет коснуться его светлого имени без благоговения. Второй – понимать, что своя страна не безупречна, позволять другим и себе критиковать её и при этом делать всё, на что достанет сил, чтобы жить в ней становилось лучше, чтобы своими делами прославить её имя. Удивительно, но адепты первого способа ненавидят тех, кто привержен второму, более злобно, чем врагов Родины – те, по крайней мере, дают удобный повод для патриотических восхвалений и проклятий. Да и вообще, для мелких душ конкуренты хуже, чем прямые враги.
Многие, считающие себя верующими, на самом деле на место веры в Бога ставят магию, то есть стремятся эксплуатировать сферу высшей духовности в чисто прагматических целях.
У нынешних псевдоисториков есть общая тенденция: превращать трагедии истории в триллеры. Триллер отличается от трагедии отсутствием внутренней логики и потому позволяет навязать событиям любую логику по усмотрению интерпретатора.
Одна из трагических черт любой революции. Люди идут на революцию, чтобы жизнь стала лучше (как ни понимай лучшую жизнь). А после революции почти всегда сначала жить становится хуже. Хуже даже, если новый строй справедливее и совершеннее, чем прежний, потому что прежняя система разрушена, а новая ещё не создана. И ностальгия по старому, и контрреволюции, как правило, неизбежны.
Большинство судьбоносных вопросов, встающих перед человечеством, не имеют верных ответов. Любой ответ может оказаться и спасительным, и гибельным, и каким он окажется, никому заранее не известно.
Печальный закон: любая политическая сила, получившая власть, неизбежно начинает загнивать, даже если её начальные устремления были высоки и чисты. И чем многочисленнее элита, тем быстрее загнивание.
Одна из аксиом сталинизма: враг обладает невероятной мистической силой. Одинокий враг способен погубить миллионы. Поэтому пусть мы уничтожим сто тысяч невинных, лишь бы не оставить в живых одного врага. И ныне, немного смягчившись, этот принцип владеет умами нашей так называемой элиты. Не сомневаюсь: ряд её членов на самом деле верит, что кто-то из руководителей оппозиции действительно куплен Госдепартаментом и готовит цветную революцию с целью продать Америке всю страну. И что лучше бросить ОМОН на десяток тысяч мирных демонстрантов, чем упустить этого неведомого злодея.
Еще один постулат: Мы, Власть, должны властвовать не только над людишками, но и над всей природой. Любое решение, пришедшее Нам в голову, обязано быть благотворно-судьбоносным, не важно, великое, как поворот северных рек на юг, или мелкое, как отмена ряда часовых поясов. Другая сторона того же: любая природная катастрофа – удар по Власти, и поэтому её необходимо засекретить. В славные времена Сталина это удавалось почти идеально (засекретили же трагедию Ашхабада); ныне элита тупо пытается достичь того же – и в Ленске, и в Крымске. И их не оставляет чувство, что многие наши невзгоды происходят именно потому, что засекретить не удаётся.
У действительности есть одно неприятное свойство: она не лезет ни в одну красивую схему.
Пришла в голову классификация людей. Классификация совершенно субъективная, не имеющая объективных критериев, но мне она дорога. Похоже, какой-то смысл в ней есть. Она основывается на качестве и масштабе человека. Около 78 человек из 100 относятся к нулевому классу. Это обычные люди, заслуживающие уважения и симпатии, но ничем особым не выделяющиеся. Есть первый класс – люди настолько хорошие и интересные, что таких – всего один на десяток. Во втором классе – прекрасные люди, встречающиеся раз на сотню, великолепные люди третьего класса бывают раз на тысячу, и так до девятого – десятого класса: таких во всём человечестве – единицы. Так же имеются нехорошие люди минус 1-го класса, скверные личности минус 2-го, и так вплоть до Гитлеров и Сталиных минус 10-го класса.
По моему ощущению, близкие мне люди – от второго до пятого – шестого класса. За что мне такое счастье, не ведаю. Но так чувствую.
Наступил конец света.
– Господи! Я ведь за квартиру за месяц вперёд заплатил! Пропали мои денежки!
Уметь различать два понятия: неприятности и несчастья. И твёрдо знать, что даже большая неприятность – еще не несчастье.
Важное различие между умным человеком и дураком. Умный по нескольку раз в день мысленно бьёт себя по лбу, восклицая: «Какой же я дурак!» А дурак никогда себе такого не скажет.
Как-то я разговаривал с приятелем об общем знакомом. Он сказал: «Какой В. умный!» Я возразил: «Он не очень умный, он просто много думает». И понял: я нечаянно нашёл точную характеристику. Есть такая категория людей: неглупые, благородные и очень много и напряженно думающие. Они чаще всего весьма эрудированны и по самым разным вопросам имеют выношенные мнения. В результате такой человек производит впечатление незаурядного ума. Но существует некоторая грань, за которой оказывается: ума не хватает. Далеко не всегда вовремя обнаруживаешь это, и почти никогда не удаётся им это объяснить.
Во взаимодействиях с некоторыми моими приятелями возникает одна трудность. Приятель никогда меня не предаст, не нарушит обещания, с радостью поможет мне. Но запросто может решить, что некое действие для меня благотворно, что я, несомненно, одобрю его, и, не спросив меня, сделать это. А потом он искренне не понимает, как я могу не радоваться, и обижается, если я выражаю неодобрение.
В нашей культуре всё б;льшую роль играют мотивы похорон и кладбища. И в выходные, и даже в будни многолюдно на московских кладбищах. Со многими приятелями встречаюсь только на чьих-нибудь похоронах. Между тем, я не сомневаюсь в их хорошем отношении. Просто-напросто для встречи вечно не хватает времени. А похороны – это святое, их пропустить нельзя. И приобретает этот грустный ритуал оттенок праздника общения. Я так не согласен! Хочу видеть своих друзей, пока мы живы!
Замечательная фраза, случайно услышанная в разговоре двух вполне современного вида парней в автобусе: «У меня есть мечта: заиметь заветную мечту».
Неоднократно мне пришлось читать такое: человек, который обращает внимание на национальность своих друзей, – на самом деле националист и даже, возможно, расист. Нормальный человек вообще не должен интересоваться, кто какой национальности.
Я с этим категорически не согласен. Человек любой национальности обладает сокровищем: культурой своего народа. (Даже глубоко ассимилированный, вроде меня, хранит где-то в тайниках души следы культуры предков.) И дружба приобщает меня к частицам этих сокровищ. Мне дорого то, что среди моих друзей были и есть русские, евреи, украинцы, белоруска, казашка, азербайджанка, туркмен, мадьярка, болгарин. Мне ещё в эпоху СССР удалось побывать в тринадцати бывших союзных республиках, в восьми республиках нынешней России, в Венгрии и Болгарии, а в последние годы – в Германии, Бельгии, Нидерландах. Нет, я не этнограф, не культуролог. Но к каждому народу, с которым сталкивался, уже не могу быть равнодушным.
Научная теория или гипотеза ценна только, если она порождает нетривиальные, не вытекающие из существующих теорий выводы, которые можно проверить.