Начало здесь http://www.proza.ru/2014/03/03/2078
На подгибающихся, дрожащих ногах она робкими шажками пробиралась по коридору, держась за стену.
Из кухни доносилось едва слышное бормотание.
«Фух! Главное, жива! Жива старушка! А если сердце? А если удар? А парализует? Господи, что ж я наделала-то…»
Лизино воображение пролистывало с невероятной скоростью картины одну ужасней другой. Скрюченная, парализованная старуха на полу… Синие губы, шепчущие проклятия ей, Лизе… Сломанная, неестественно вывернутая нога квартирной хозяйки (ведь откуда-то она грохнулась!)…
Шурочка… Раздавленный стулом… Или этой самой сломанной ногой… Или, что еще страшнее – всей старушкой целиком…
Но то, что она увидела, заставив-таки «возникнуть» в дверном проёме своё непослушное тело, парализовало её саму. Лиза сползла по стенке, беззвучно катая во рту застрявшие слова.
Посередине кухни валялась низкая стремянка. Мария Ильинична пользовалась ею, чтобы достать до антресолей. Что там было у нее такого ценного, что нельзя было хранить под рукой, Лиза не знала. Но то, что стремянкой пользовались постоянно, подтверждалось ежевечерними характерными «вжж-хрр-хы-ы-к».
На полу были разбросаны стекляшки, бывшие совсем недавно пузатенькой банкой, и листики мяты. Видимо, за ней, за банкой этой и лазала Мария Ильинична…
Которая, к слову, восседала сейчас в уголочке, улыбаясь и вытянув длинные, сухие, абсолютно не сломанные ноги. Ноги-то ноги. Ноги, как ноги. А вот то, что делали её руки! Вот именно это и лишило Лизу дара речи.
Мария Ильинична ласково гладила лежащего у нее на коленях Шурочку, перебирая пальцами по его плотной коже так, как будто наигрывала фантастическую мелодию на волшебном инструменте.
Глядя куда-то сквозь Лизу, она заговорила с подвывом:
- Я за мятой потянулася, дверку приоткрыла… А она ка-а-ак кинется на меня оттудава. Сиганула, за грудки меня схватила, вцепилася… Боюся я их, страсть, как боюся. Я и сверзилась сверху, с самой последней ступенечки, как цела-то осталася…
«Ох… Всё еще хуже! Хуже! Бабуля-то умом, видно тронулась. Сиганула, вцепилася… Представляю, как Шурочка на нее сверху… Господи, как он залез-то туда! Господи, что я натворила, что натворила…» - Лиза смотрела в мутные глаза старушки, а та продолжала:
- Я орала, что ль? Да, наверное, орала… Боюся я их… Я грохнулася, она с меня – прыг и под стол. А оттудава он вот как… Стрелочкой! Ам её. И нету. Спаситель мой, ласковый… Как зовут?
- Лиза… Лиза меня зовут… Марьильинична, вы меня совсем не узнаёте? Живу я у вас, Лиза я!
Старушка вдруг нахмурилась и заговорила своим привычным, каждодневным, ворчливым тоном:
- Ты, девка, умом что ль поехала? Или это я так тебя напугала? Знаю я, что ты – не Ванька какой! Я про животную спрашиваю. Вот про эту. Твоя животная? Спаситель мой, спаситель мой дорогой! - Последняя фраза предназначалась, без сомнения, Шурочке.
- Шу… Шурочка его зовут… Марьильинична, а напугал-то вас кто?
- Так мыша! Мыша проклятая! Глазищами на меня – луп! Как кинется, как вцепится! Боюся я их…
Хохочущая Лиза сползла на пол:
- Ой, Марьильинична, ой, не могу! Вы мышей боитесь? Мышей? А его вот, его, Шурочку – нет? Нисколечко?
Старуха поднялась, кряхтя. Бережно положила Шурочку на кухонный стол. Еще раз ласково погладила, укоризненно глядя на ползающую по полу Лизу:
- Ну и дурная ты! То по стенке ползёт, как обОина недоклеенная, то пялится на меня, как немая, то ржёт, как лошадь волоокая! Кого я должонна бояться? Змейку твою? Да я всю жизнь в зоопарке проработала. Последние годики до пенсии уборщицей вот при них, при змейках-то и была… А вот с мЫшами – не сложилося. Никак. Не могу я их… Фу, нечистая! Что бегающие, что летающие. Нечисть и есть. - Она дернула плечами. – Молочка, что ль, ему налить?.. Хотя нет. Пусть мЫшу переварит. Потом водички дам. А ты, дурная, поднимайся-ка! Неча по полу валяться. Убраться помоги. Да давай чаю пить. Любишь, с мятой-то? А с малиной?
Лиза любила. И с малиной, и с мятой. А больше всего она любила пить его вместе с мамой.
С мамой, когда та еще была жива…
…В окошке крохотной кухни свет горел почти до утра. За столом сидели двое. Высокая сухая старуха и молоденькая хрупкая блондинка. На столе стоял фарфоровый старомодный чайник с синими цветами. И две чашки с дымящимся ароматным напитком. Говорили то по очереди, то разом. Плакали, смеялись, обнимались. Как бабушка и внучка после долгой-долгой разлуки.
А если бы случайный любопытствующий смог дотянуться до этого окошка на втором этаже, то заметил бы еще одного собеседника. Молчаливого, но понимающего.
На столе, свернувшись тремя изящными кольцами, лежал белый удав.
- Спасибо тебе, Шурочка. Большое тебе спасибо. – Прошептала Лиза, укутываясь в одеяло. И вдруг ей показалось, что удав в ответ широко улыбнулся и хитро подмигнул. Но удивиться этому она уже не успела. Пришел сон. Ласковый и тёплый. Как… Как Дуся, как Марьильинична…
«Ну, вот и славно.
Подружил, влюбил, обогрел.
А то всё талдычат – змей искуситель, змея подколодная, холодный, как змея…
Эх, сейчас бы потянуться сладко, до томного хруста конечностей! Хотя… Чем тут тянуться… Да и конечностей не густо…
Мышь еще эта… Фу, грязная, неухоженная. Еще несварение заработаю…
Устал. Как я устал. Да, нелёгкая это работка - добро творить да стереотипы разрушать…» - Шурочка положил плоскую голову на третье по счёту кольцо и прикрыл глаза…
**********************************************************
Пара слов в моё оправдание.
Историю эту рассказал мне Шурочка. Зная его довольно близко, могу предположить, что многие факты он, скажем так, «несколько приукрасил». Так что, если вам попалось в повествовании этом нечто, совершенно не влезающее в ваше понятие о правде – все претензии к нему, к Шурочке.