Моя книга, изданная в Канаде

Николай Холопов

Записки старого морского волка – Дяди Коли


© 2013 –   Николай Холопов

All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to:  altaspera@gmail.com
 

В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.


 

Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.
Product Details:

ISBN  9781312032132

Copyright  Nikolaj Holopov (Standard Copyright License)
Edition  First
Edition Publisher ALTASPERA PUBLISHING & LITERARY AGENCY
Published February 19, 2014
Language Russian
Pages 118
BindingPerfect-bound
Paperback Interior
Ink Black & white
Weight0.5 lbs.
Dimensions (inches)6 wide x 9 tall

 
Об авторе.
Николай Геннадьевич Холопов


Я родился в феврале 1949 года в Риге. Я стал моряком. Морская служба меня не тяготила, я был там на своём месте и в результате для моих товарищей стал «дядей Колей».

Революция в 1991 году несколько сместила вектор приложения моих сил и я из электронщика стал электромехаником. Впрочем, направление движения тока от этого не изменилось.

Мне часто везло со знакомыми. В пору, когда я занимался морской наукой, рядом оказались замечательные люди – Фауст Швецов и Аркадий Новиков. Как могли, они из меня, технаря делали человека литературно-творческого.

Возраст и болезни разлучили меня с флотом, но осталось много фотографий, писем, заметок и прочих интересных воспоминаний.
Возможно, мои воспоминания кому-то будут интересны и полезны.


О книге.   
В книгу собраны рассказы разных лет. В рассказах предпочитаю писать правду, такой, какой я сам её увидел. Некоторые мои рассказы, возможно, полезно будет почитать и детям, если они хотят прожить полезную для себя и других жизнь.
Рассказы в книге расположены не в хронологическом порядке.  Также следует заметить, что многие имена и названия специально изменены, без изменения сути происходящего.


1. Чудесный город Лагос.
2. Петровна.
3. Васька.
4. Буся.
5. Пираты.
6. Как я стал моряком.
7. 320 метров в секунду.
8. Контейнеровоз (большой рассказ)



 
Чудесный город Лагос.


   Гвинейский залив. Вот уже две недели ожидаем подхода к трубе, чтобы напоить наш танкер в сто пятьдесят тысяч тонн нефтью. Тут опасно. Шныряют на катерах бандиты с оружием и могут захватить корабль. Поэтому лежим в дрейфе ближе к океану, но подальше от неуютного берега. Третий градус северной широты. Солнце не даёт тени. Жара жуткая. Кажется, что корабль готов содрать с себя краску, как одежду, лишь бы стало не так жарко. Боцман с матросами льют на палубу и надстройку воду из шлангов. Наиболее стойкие пытаются ловить рыбу, но рыба станет ловиться вечером и ночью, особенно там, куда рыбаки свесят яркую лампу. Тогда на этот свет потянутся мошки, маленькие рыбки, большие рыбы и кальмары.

   В машинном отделении под пятьдесят градусов. Поэтому лишний раз туда не суёмся, отложили все работы на более поздний период, когда станет не так жарко. Сидим в ЦПУ и треплемся. ЦПУ – это Центральный Пост Управления. Правда сейчас, когда русского флота не стало, помещение это стали называть ECR – Engine Control Room, что то же самое. В ЦПУ работает кондиционер, поэтому не жарко. Тут сосредоточены все приборы контроля, управление механизмами, электростанцией, тут можно попить чай или кофе, есть и холодильник, куда складывают кое-какие продукты, чтобы не бегать за едой каждый раз наверх, на кухню, которую тут почему-то называют «камбуз».

   Наш большой такой танкер в порт, в Лагос не пойдёт, не пролезет и поэтому молодые ребята мотористы и курсант из Новороссийска лениво рассуждают на тему, что хорошо бы было всё-таки в Лагос зайти и на дискотеке познакомиться с какими-нибудь девчонками, чтобы потом пойти к ним в гости или в гостиницу. Мечтают.
- А что и в самом деле пошли бы? – спрашиваю я.
- Ну, а что такого? – отвечают пацаны. Вот, в Новороссийске ходили на дискотеку, до сих пор переписываемся. Жаль, что на нашем огромном не так часто в портах бываем, а то бы походили, уж точно!
- А проблем не боитесь? - спрашиваю я.
- Каких проблем? Приболеть что ли? Так есть защита от болезней. Давно придумана и проверена.
- Не только болезней. Можно влететь, как у нас на сорокотысячнике влетел третий механик Вова Кораблёв. Не слышали?
- Нет. А что было? Его что, порезали?
- Не порезали, но тоже неприятность вышла, как раз тут, в Лагосе. Рассказать?
- Конечно, расскажите!

   Так вот. В 2003 году я работал на продуктовозе в сорок тысяч тонн. Возили тут, по Африке, бензин, дизелюху, химию какую-то. Пришли как-то в этот самый Лагос. Причём пришли, а что будем там делать – никто не знает. То ли дизелюху им сливать, то ли у них что-то брать, а может быть и то и другое вместе.

   Ближе к вечеру, договорившись насчёт вахт, Володя пошёл приключений искать. Сказал, что на дискотеку. Вообще-то мы ему не советовали – места тут опасные, война вокруг идёт, опять же негры. Другие никто не пошёл. Опасались.

   Володя же пошёл, спросил у местных, где тут дискотека поприличнее? Нашёл и стал веселиться, знакомиться с дамами. Всё чудесно. Немножко коктейлей, никаких таблеток или порошков – знаете, нам этого нельзя. Приметил очень привлекательную барышню, белую, только сильно загорелую. Оказалась из Марокко. Назвалась Сильвией. Стали плясать и пить коктейли вместе. Денег у Вовы было в самый раз, на всякий случай была ещё и карточка. Вова парень не женатый. Все деньги – его.

   Однако, время позднее, а расставаться не хочется, да и никто Вову на корабле ночью не ждал. Ну, придёт к утру, на том и спасибо.

   Решили они с барышней до утра провести в гостинице, тем более, что дискотека эта как раз на первом этаже этой гостиницы и была. В гостинице, чтобы заказать номер, надо документ показать. Документы были. Пошли в номер. Номер хороший. Не то, что нас селят, когда на корабль или с корабля домой едем. Опять же кондиционер, душ, все удобства, только кровать одна, правда большая. Хочешь вдоль спи, а хочешь – поперёк. За всё уплачено! Опять же шампанского с собой из бара прихватили. Очень хорошо и романтично.

   Только не знали Вова и Сильвия, что в то время в Нигерии проходил то ли месячник то ли неделя борьбы за нравственность. Уж очень местным властям не нравилось, что все девчата в Нигерии на работу ходить не хотят, а хотят за деньги дружить с кем попало, а что хуже всего, норовят дружить с белыми мужиками. Каждый день по телевизору им рассказывают про триста лет рабства, как белые их совсем не уважали, а притесняли и использовали вместо механизмов на тяжёлой работе, а кто не работал, то били или вовсе убивали. При такой обработке у кого башку не заклинит? Вот и тут, в Лагосе, африканцы задумались: а и в самом деле, чего это они. Им, этим белым, что ли всё можно? Давайте бороться за нравственность. Всем миром.

   Короче, посреди ночи, вломились полицейские в номер, где Вова с Сильвией отдыхали и стали спрашивать документы. Вова, конечно, огорчился, но понимать надо – война ведь. Кое-где даже стреляют. Полицейские посмотрели вовину морскую книжку. Понятно, европеец, белый. А барышня кто? Смотрят паспорт – марокканка, значит, своя, из Африки! Делается вывод, что этот белый козёл притесняет их африканскую сестру. В кандалы его, гада! А тут ещё на полу обнаруживается некий использованный предмет, подтверждающий преступное деяние со стороны белого. Будь с ним шведка или китаянка, на худой конец – латышка, простили бы. Спи с белой, дорогой товарищ, извини за беспокойство, но тут налицо продолжение рабства, а этого прощать нельзя. Дали Вове кое-как одеться и в кандалах поволокли с шумом в участок. Не били.

   Участок, как и везде участок. Прокуренное облезлое помещение, несговорчивые, тупые и ленивые работники. Забрали у Вовы документы, остаток денег, крутят в руках карточку. Вова начал было разговоры насчёт денег дать. Типа сколько? Но почему-то деньги полицейских не заинтересовали и это сильно напугало Вову, потому, что так не бывает, чтобы полицейские в Африке отказывались от денег. Тогда зачем они тут, в участке? Он понял, что на вахту уже не скоро заступит. И так ему захотелось снова на корабль, к родным дизелям, к мазуту, насосам, к ребятам, в свою каюту, где в холодильнике ещё стояло полбутылки водки..
Он даже дал клятву Главному Там, Наверху, что если попадёт обратно на корабль, то уж никогда больше не пойдет с него на дискотеку, а напротив, сделает внеплановую моточистку дизель-генератору номер два, а может быть и номеру три. Лишь бы убраться отсюда.

   И что самое жуткое – непонятно, за что его приняли. За Сильвию? Так в чём криминал? Она вроде взрослая была и не чинила препятствий, да и сама тоже вроде как испугалась, когда эти нагрянули. Стал привлекать к себе внимание, чтобы узнать, за что его загребли, только ему было сказано, что скоро узнаешь.

   Тем временем стало светло. Часов у Вовы уже не было, хотя, как он правильно рассудил, они ему теперь и ни к чему. На работу не опоздает. Началось движение. Пришли другие люди, стали галдеть, показывать пальцем, смеяться, а потом повели Вову.. в суд.

   Главной там была толстая негритянка, от которой он узнал, что это только первый суд, который будет определять его место содержания. Впрочем, это и так ясно, что тюрьма, а следствие покажет, всю глубину его падения и определит меру пресечения на последующий период. Вова стал возражать, что он иностранец, а ему тут и объяснили, что вот именно, что иностранец. Толстая негритянка достала из коробочки некий использованный предмет, который был обнаружен во время обыска в номере гостиницы и уже имел прикрученный номерок.
- Твоё ли это? Спросила толстая судья. – Не отпирайся, знаем, что твоё.
Вова кивнул. Тут он вспомнил, что есть консул, что есть капитан, агент, обслуживающий их корабль и что теперь это его, агента забота, его, Вову отсюда доставать. Вова всё это сказал судье. Судья внимательно на него посмотрела, записала что-то в ежедневник и на местном наречии дала команду полицейским.

   Погрузили Вову в разбитый Ландровер и отвезли в тюрьму. В тюрьме велели снять обувь, обшарили всего (а вдруг в участке не все деньги попёрли) , сняли наручники, дали вонючую циновку и затолкали в камеру.

   Это была камера, каких Вова и в кино не видел. Не было никаких нар, все валялись на циновках на полу. Их был человек двенадцать. В углу было отхожее место. Все стали пялиться на него. Арестанты все были негры, нет, один, который полулежал на дощатых единственных длинных нарах у окна с решёткой был светлокожий, но какой-то лохматый, весь в картинках и, похоже, тут главный. Насмотревшись в своё время детективов, Вова подспудно почувствовал, что надо обращаться именно к этому, разрисованному.

   - Привет,- сказал Володя, этому лохматому по-английски. Как поживаешь?
Лохматый что-то ответил Володе, что можно было понять, как – И тебе не хворать. И стал изучать с интересом Володю.
- Ты кто? – Наконец, спросил лохматый.
- Я, Володя, русский моряк. – Отвечал Вова и стал ждать дальнейших вопросов.
- А я – китаец, внезапно по-русски сказал лохматый. У меня был бизнес у вас, на Дальнем Востоке, да вот, чёрт меня занёс в эту Африку. А за что тебя сюда? Наркотики или украл что-то? А может быть чёрному в морду заехал?
- Нет, сказал Володя, и рассказал китайцу свою историю.
- Да, брат, плохи твои дела. У них тут борьба с этим делом. Недавно хорвата приводили, так вот, его посадили. Лет пять будет сидеть, сказали. Да не здесь, куда-то увезли его подальше отсюда.

   У Вовы что-то захолодело внизу живота. Да, подумал он, сбегал за хлебушком.
- Ладно, сказал китаец, ты пока что не робей. Если твой корабль не уедет, то может быть что-то и уладят. Давай, держись за меня. Я русского не обижу, а этих, чёрных не бойся, они у меня тут. И показал кулак, тоже весь в картинках и весьма большой, отбитый в прежних драках.
- Давай, садись на доски ко мне, пусть они видят, что мы вместе.

   Володя залез на доски. Негры перестали сверкать на него глазами, спрятали и зубы. Отвернулись. Время шло в беседах с китайцем и Вова узнал, что китаец этот вряд ли отсюда выйдет, столь жуткой была его история. Но китаец то ли смирился со своим положением, то ли считал его не таким уж ужасным.

   Судья, даром, что толстая и чёрная, позвонила судовому агенту и рассказала про Володю. А тот помчался к капитану. Стали думать, что делать дальше. У капитана полномочия большие и он стал названивать начальству, а те давали ему советы. Прежде всего консульство. Какое? Позвонили в Российское. Там спросили насчёт гражданства. Гражданства России нет. У Вовы латвийский документ «не гражданина». В консульстве извинились, но посоветовали шведское консульство, которое за латышей, кажется, отдувается. Шведы связались по своим каналам и пришёл ответ из Латвии, что «не гражданами» не занимаются. Вот был бы он гражданином Латвии, тогда другое дело. Тупик. Капитан собрал команду и рассказал о случившимся. Решили, что на крайний случай денег соберём, чтобы Вову выкупить. Он нам не чужой. Со всяким может беда приключиться.

   Тем временем в тюрьме наступило время обеда. Охранники принесли большой таз, в котором было что-то вроде сырого теста, а в нём какая-то варёная рыба. Принесли ещё и воду. Китаец налил этой воды в свою пластмассовую бутылку и предложил Володе попить и поесть. Было ясно, что китаец тут ест первым. Володя от еды отказался, а китаец, напротив, руками выловил несколько рыб, съел их и отдал таз дальше, по ранжиру. Пусть негры сами делят, как умеют. Все ели исключительно руками. Ложек тут не подавали.

   Капитан с агентом поехали по властям. Заехали и в полицию, поехали и к судье. Высидели очередь, но судья ничего нового сказать не смогла, а показала законы, бумаги, развела руками и удалилась.

   А корабль стоял без движения. Ничего не выливали и ничего не наливали. Хоть это радовало. Агент узнал, можно ли повидать арестанта. Сказали, что можно. Накупив продуктов, воды и сигарет приехали в тюрьму. При помощи двадцати долларов открыли все двери, отдали еду Володе и сообщили ему не радостные новости, но пообещали бороться за него, не бросать. На прощанье капитан дал Володе подзатыльник. У Володи глаза стали влажными. Перехватило горло. Пусть бы и побили, подумал он, лишь бы с собой забрали. Но нет, двери закрылись. Опять в камеру. Охранники Володю не грабили, видать и денег было достаточно. Так, с мешками он и залез обратно на нары к китайцу. Сам Володя не курил, и все сигареты достались китайцу. Китаец пускал дым и был, кажется, на вершине блаженства. Володя показал ему и остальную поживу, но китаец сказал, что он уже привык к местным деликатесам и посоветовал не выбрасывать пустые бутылки и банки из-под консервов. Пригодятся.

   Ночь Володя провёл на нарах рядом с китайцем. Места хватало и Володя утомлённый и раздавленный событиями былого дня, уснул и спал, не просыпался. Новый день тоже не принёс ему никаких новостей, но снова приезжал агент с капитаном. Принесли судовой пищи – картошки и котлет. Также хлеба и воды. Володя всё же покормил китайца из своих запасов, а китаец вспомнил слова из старой песни, сталинской поры, что русский и китаец пхай-пхай. Братья навек.

   И ещё прошла ночь. Наутро Володе дали его сандалии, одели наручники и опять повезли на Ландровере в суд. Ну, это конец, подумал Володя. В зале суда к своему удивлению он увидел Сильвию. А её-то за что, - подумал Володя?
- Почему Вы не сказали, что она Ваша bride?
Последнего слова Володя не понял. В лексиконе судового механика слова «невеста» не было. Он как бы потупился, не понимая, что от него хотят, но взглянув на Сильвию собачьим каким-то чутьём понял, что пришла она его с кичи вынимать, спасать. Стал улыбаться ей душевно и искренне, Сильвия тоже улыбалась ему и одновременно что-то говорила на местном тарабарском языке судье. У судьи был очень растерянный вид. Она махнула рукой и вышла.

   Сильвия подсела поближе и рассказала Володе, что долго искала его, и когда нашла, сказала всем, что она Вовина невеста и приехала специально сюда, чтобы его повидать, а его без разбору схватили и потащили в тюрьму. Где демократия и права человека? Вмешалось посольство Марокко требовало объяснений.

   Появились капитан и агент. Им опять всё рассказали и эти новости их порадовали. Оказалось, что это резко меняет дело, но отпустят Вову только тогда, когда он.. женится на Сильвии, чтобы было ясно, что тут никакого блуда, а самая настоящая любовь. От Сильвии дорого пахло мылом и какими-то густыми духами, от запаха которых у Вовы закружилась голова. А Сильвия пояснила, что всё это будет как бы шуткой, лишь бы Володю из тюрьмы вытащить. Володя не спорил. Он на всё был готов. Сначала надо было из тюрьмы выйти, а потом, - это уже потом.

   Тем не менее, пока суд да дело Вову снова повезли в тюрьму, сказав, что как только всё будет готово к свадьбе, тут-то его и выпустят. Эта новость порадовала и китайца.
- Теперь тебя точно выпустят. Молодец, девчонка. На такой и вправду можно жениться! Но будет у меня к тебе просьба, Вова. Тебя, конечно, выпустят. Я дам тебе один номер телефона, а ты, когда выйдешь, позвони. Там по-английски тебя поймут, а может быть даже и по-русски. Это телефон моего брата и он должен знать, где я и что со мной. А то он наверное думает, что я уже убит. Позвони ему. Телефон длинный и я лучше напишу тебе его на руке, например. Китаец достал из щели в стене стержень от ручки, расписал его на бумажке, задрал рукав Вовиной рубахи и долго аккуратно выводил цифры, будто татуировку делал. Не забудь, Вова, позвони ему.

   Наутро Вове снова выдали обувь и уже без наручников повезли куда-то. Приехали в участок, где ждали капитан, агент и Сильвия. Выяснилось, что поскольку Сильвия мусульманка, а Вова – непонятно кто, то и женить их будут светским путём, не привлекая духовенство. Все с этим согласились. У капитана уже был припасён Вовин другой, не морской паспорт, а как бы цивильный, где было написано, что он «не гражданин», а в графе национальность стояло – Alien, то есть «чужой». Полицейские, похоже, поприкалывались увидав такой странный латвийский паспорт, но там всё было в порядке, всё как положено. Даже стояла печать о пересечении границы.

   Стало ясно, что держать Вову тут больше не стоит. Отдали ему морской паспорт, нехотя отдали карточку. Денег и часов не оказалось и полицейские сказали, что надо ещё подождать, а они поищут. Впрочем, Володя не стал ждать, а сказал, что он торопится скорее жениться, все встали и пошли на выход. Однако двое африканцев - полицейских в штатском их сопровождали.

   Пришли в муниципальное здание, на котором висел флаг Нигерии, там, какой-то чиновник взял документы Сильвии и Вовы и поставил штампы в оба документа. Дал им расписаться в специальной книге и уставился своими наглыми глазами на молодожёнов.

   Ага! - сказал капитан и достал из кармана коробочку, где были два колечка – одно очень красивое, для Сильвии, а второе простое, похожее на медную прокладку для трубки высокого давления дизеля. Молодожёны обменялись кольцами, расцеловались. Все захлопали в ладоши, заулыбались. Полицейские в штатском сказали, что ещё надо и в суд зайти ненадолго. Зашли. Судья приговорила Володю к штрафу в пятьдесят долларов США за то, что он ввёл в заблуждение власти Нигерии. Штраф был уплачен, негры в штатском удалились, а капитан сказал, что свадьбу надо бы обмыть. Так положено.

   Идти в ресторан Володя наотрез отказался. Он рвался на судно, к своим. Тогда капитан вежливо объяснил Сильвии, что она со всеми вместе идёт праздновать на судно. Сильвия обрадовалась, сказала, что никогда ещё не была на настоящем танкере. В машине агента заехали за цветами, а потом и на корабль.

   На корабле по-прежнему всё было тихо. Никаких грузовых операций. Посмотрев документы, полицейский пропустил всех в порт. На корабле Вова отвёл Сильвию в свою каюту, а потом пошёл ко мне. Показал надпись на руке. Попросил её переписать на бумажку и сфотографировать. Так и сделали. Только после этого Вова пошёл в душ смывать с себя вместе с потом и прошлые переживания.

   Капитан сказал Вове, что надо «проставляться». Вова согласился и два дня на судне отмечали свадьбу с вином, закусками и тостами. Буфетчица Рая, увидав Вовину жену, чуть не съела от расстройства мочалку, которой мыла посуду. Вот везёт же всяким .. – говорила она, - такого парня отхватила.

   Так бы и продолжалось это веселье, но заработали насосы, затряслась палуба, полилась дизелюха, настала пора прощаться. Сильвия записала адрес и телефон Вовы, своего мужа, дала и ему визитку, где она была обозначена, как Sylvia Al Safi. Позвонила куда-то по телефону, поцеловала на прощание Вову и сошла по трапу. Там уже её ждала шикарная машина. Выскочил человек в белых перчатках, открыл Сильвии заднюю дверку, Сильвия помахала на прощание и укатила.
- Круто! – сказали пацаны на палубе. А кто она, у тебя, Вова?
- А я как-то и не спросил. Не до того было. Ладно, потом узнаю.

   Когда корабль покинул Нигерию, Володя по спутниковому телефону позвонил на «китайский» номер и всё рассказал, что от него просили. Часто звонил и Сильвии и о чём-то с ней договаривался, но нам не сказал, о чём.

   Через месяц, когда эти события стали забываться, по новостям передали, что в Лагосе в тюрьме произошло восстание, которое поддержали боевики со стороны. Заключённые разбежались. А Вова после окончания нашего контракта вернулся в Ригу, а потом исчез куда-то. Говорили, что уехал к жене, а куда – неизвестно.

                *   *   *

 

Петровна.


   К обеду Петровна управилась с рассадой. Натаскала вёдрами воды, полила, подержалась руками за некстати заболевшую спину и пошла в дом. Внучок Илья трясущимися руками наполнял железную бочку водой, создавал запас воды для полива. Помогал бабушке. Сегодня было воскресенье, в школу идти не нужно было. Да и школа эта, в посёлке доживала последний год. Посёлок опустел, люди из него поразъехались кто куда, вот и родители Илюши тоже подались в город на заработки – мать на молочный комбинат, а отец шоферил на автобусе в какой-то фирме. Сегодня они не приедут – отсыпаются. Илья не то, чтобы грустил по этому поводу, понимал, что изменить что-то не удастся, но слегка завидовал другим, у которых родители были под боком. Когда вся семья вместе, то солнце, как бы веселее светит.

   Да, солнце светит – подумал Илюша. Стало быть завтра снова воду таскать, поливать огород. Пока отец жил в посёлке, ничего не стоило натаскать воды. Другое дело, когда они с бабушкой остались на хозяйстве вдвоём. Бабушка, вот, всё за спину держится, натрудила за свою жизнь, а ему пока что трудно таскать из колонки на улице тяжёлое ведро. Бабушка понимает всё и старается подсунуть внуку кусок повкуснее, да побольше. Как-никак мужик растёт.

   А Петровна тем временем достаёт их буфета чекушку самогона, настоянного на чесноке, отрезает кусочек хлебца, кусочек солёного сала, складывает всё это в тряпицу, а тряпицу – в корзиночку. Повязала чистый платок, на шерстяные носки одела резиновые сапожки, и подалась вон из дома.

   Илья уже не удивлялся бабушкиным походам. Наверное опять в церковь пошла – подумал он. И ошибся. Как только дом скрылся из виду, бабушка прямиком пошла в лес. Бабушка не была религиозной. Вместо икон в красном углу красовались вырезанные из разных журналов портреты Сталина и Путина. Разве что лампадки не хватало. В молодости бабушка была комсомолкой и звеньевой в колхозе, а её мать и вовсе была партийной. Ходила в пиджаке поверх платья, покуривала и строго разговаривала с прочими колхозниками. Часто ездила в «район» на совещания и какие-то отчёты.
А вот бабушкина бабка, Никитишна, напротив, была религиозна до неприличия и верила во всякие суеверия, хотя в деревне уже и электричество было и радио провели. Спасибо родной Партии!

   Никитишна исподволь взялась наставлять свою внучку, теперешнюю Петровну по своему разумению. Понятно, что комсомолку в церкву не затащить, стала учить внучку народным приметам, да обычаям, полезным в быту и повседневной жизни. Научила разбираться в травах и подчас сама лечила лучше, чем антибиотики, которые втихоря называла бесовским зельем и при этом крестилась. Но в ту пору в посёлке была что-то типа больнички, где принимал фельдшер. Была и медсестра и даже санитарка. Они и составляли конкуренцию Никитишне, хотя фельдшер, человек образованный и мудрый, прошедший войну человек, иногда направлял пациентов к Никитишне, но втихоря, чтобы не болтали. Так и жили – рождались дети, а старики умирали от старости, а не от болезней.

   Но не только травам да обычаям обучила Никитишна внучку. Под большим секретом, под страшной клятвой рассказала она внучке про Даждь-камень. Рассказала про разные заговоры и молитвы, которые надо читать перед этим камнем и тогда тебе всё будет. Говорила, что рассказывали верные люди, что камень этот дал людям Даждьбог, который в старые времена вместе с другими богами оберегал русскую землю и русский народ.
Даждьбог он не от слова дождь, а от слова дать, наставляла бабушка. Учи, внучка, заговоры старинные и если не себе, то людям поможешь и будет тебе от этого благо. Заговоры трудно давались молодой Петровне, а записывать бабушка не велела. Говорила, что написанное на бумажке силы не имеет и заговоры следует передавать от старших к младшим.

   Вот и шла сейчас Петровна к этому заветному камню. Озиралась и не шла прямо, проверяя, не идёт ли кто следом, не глядят ли за ней. Так, не спеша, за полтора часа и добралась.

   Даждь-камень выглянул из-за кустов, как всегда неожиданно, будто в прятки играл с Петровной, веселился, что не один теперь, пришли и его проведать. Петровна смела с него прошлогодние листья, почистила, постояла, облокотившись на него. Камень не был холодным, а был приятным на ощупь. Петровна не стала ничего просить у камня, а достала свою тряпицу, а оттуда бутылочку и еду.
-Накось, угостись, сердешный – приговаривала Петровна и наливала в трещину камня самогонку из бутылочки.
-Накось, угостись, приговаривала она и совала в трещину сало и хлебушек.

   Камень будто ждал этого. Ветки на деревьях как бы расступились и на камень упали лучи солнца. Камень весь заискрился слюдяными вкраплениями и, казалось, даже цвет изменил. Стал каким-то нарядным и вроде как помолодел. Петровна погладила его руками, поцеловала и только после этого стала читать секретный заговор. Заговор этот просил у камня дождя для полива. Но чтобы не больше и не меньше, а в самый раз. Лишнего не надо, пусть и другим останется. Ведь не только ей одной тяжело таскать воду из колонки. Да и Илюше, внучку подмога выйдет. Будет дождевая вода сама в бочку наливаться, а Илюша вместо того, чтобы воду таскать, пусть поиграет или почитает книжку.

   Почитав заговор, Петровна прибрала вокруг камня упавшие ветки, ещё раз огладила его руками, поцеловала и распрощалась. Уходя от камня, несколько раз оглянулась, как бы прощаясь, помахала рукой, будто бы говоря: - Не грусти, нужда заставит, снова свидимся, не скучай. А камень продолжал ей в ответ поблёскивать, будто подмигивал: - Ступай, дескать, Петровна, подружка моя давняя. Случится потребность, приходи, обсудим твои проблемы, поможем чем сможем.

   Когда Петровна воротилась из леса, затопила плиту, чтобы вскипятить воду для чая, антициклон, который висел над этой частью России стал смещаться немного к северу, к полюсу. Освободившееся место тотчас заняла область пониженного давления. Ветер с восточного сменился на юго-западный. Дым из трубы пошёл не вертикально, а стал изгибаться змеёй, а то и вовсе пополз в сторону. А ночью пошёл дождь. Не ливень, а именно дождь. Тёплый, весенний.

   Поутру Петровна не могла нарадоваться. Политая ночным дождём земля парила на солнце, жила, давала жизнь пока ещё маленьким росткам. Так же ночью шёл дождь и на следующий день и потом, пока всё вокруг не пошло буйно в рост. Тогда дождей стало меньше, а тепла и ясных дней – больше. Такая погода держалась до сентября, а в сентябре, ясное дело – всё в огороде выкопали, грядки обиходили, мусор пожгли. Петровна снова засобиралась к камню, но не просить, а поблагодарить за хорошее лето, за урожай. Также она пошла к камню в начале декабря. Также взяла бутылочку и еду, попросить, чтобы зима не была холодной, а то, дров не напасёшься, а они, дрова, денег стоят, а какие у пенсионерки деньги? Конечно, сын, что в городе, помогает, подбрасывает иногда денежек, но Петровна всякий раз от денег отказывается, им самим, там, в городе нужно за всё платить.

  Обласкав и на этот раз камень, почистив его и вокруг, почитав заклинание на тёплую зиму, Петровна засобиралась домой. Скоро совсем стемнеет, а до дома ещё идти и идти..

  Над Атлантическим океаном, где-то в районе Исландии, где циклоны зимой застревают из-за высокого давления над Ледовитом океаном и не идут прямо на восток, а сворачивают больше к югу, произошли изменения.  Антициклон, рассосался сам собой и циклоны беспрепятственно пошли на Англию. Англичанам не привыкать встречать циклоны. На западном её берегу живут люди немногословные и к штормам привычные. Но на сей раз природа что-то сильно разбушевалась. Два циклона сошлись вместе, образовав пару центров с низким давлением, причём таким низким, что окажись там кто-то с барометром, он обнаружил бы, что шкалы прибора вроде как и не хватает.

   Сильный ветер от тридцати до сорока метров в секунду гнал на берег высокие пенные волны, люди в городках даже не пытались прятаться под зонтами, перемещались перебежками, а кое-кто и ползком. Настолько был силён ветер.

   Циклон этот нагнал из Средиземного моря и Атлантики тёплого воздуха в среднюю полосу России, принёс с собою и дожди, но холода не было. Поскольку все работы вне дома были сделаны, Петровна спокойно сидела дома под лампой, смотрела единственный телевизионный канал по старенькому, чёрно-белому телевизору, да слушала такой же старенький, на ножках, радиоприёмник. Но и тут выбор был не велик – Радио России на длинных волнах, и Голос России на средних. Вот и весь выбор. Петровна любила слушать радиопостановки на Радио России, а вот новости, особенно коментарии к ним – на Голосе России. Удивлялась, как чуть не затопило Англию, как местные люди покидали затопленные дома, прямо как у нас летом в Сибири. Слушала радио, вышивала красными нитками крестиком узоры, которым учила её бабка. Илья, внук, который по-прежнему жил с бабушкой, идя из школы приносил всё, что нужно из магазина, который, по счастью, ещё работал, не закрылся.

   Приезжал как-то сын на своём автобусе и сказал, что когда у школьников будут зимние каникулы, он на автобусе повезёт детей сотрудников фирмы в Москву, вроде как на ёлку. Он и Илюшу с собой хочет взять. Пусть готовится, когда всё решится, он за ним заедет.

   Петровна подхватилась, засобиралась к камню, просить хорошей погоды на это время, чтобы и дороги были сухие и солнышко и чтобы не холодно.. Камень стоял весь мокрый, какой-то замёрший и, как показалось Петровне, приболевший. Предполагая такое, Петровна принесла чекушку с травяным настоем, которым и сама лечилась и других на ноги поднимала. Камень, как показалось, с радостью принял согревающую жидкость и сало с хлебушком. Петровна обтёрла камень чистой тряпочкой, огладила, пытаясь согреть его руками, почитала заговоры от простуды и болезней и только после этого обратилась к камню с просьбой. Как водится, камень поблестел слюдой и кварцем и, кажется, даже стал чуточку теплее. Петровна наломала еловых лап, прикрыла камень от дождя и ветра и пошла до дому.

   Поездка в Москву прошла замечательно. Погода стояла радостная. На ёлку Илью, конечно, не пустили, зато они с отцом посетили и Музей космонавтики и Политехнический музей и Исторический музей, что на Красной площади. Питались они в основном пирогами, которые приготовила бабушка, да жареной курочкой. Разве что чай ходили пить в кафе. А дети сотрудников фирмы, кто побогаче, наелись в ресторане не нашей модной еды – суши. На другой день они не смогли выйти из гостиницы из-за поноса. Так и просидели со своими планшетниками и мобильниками в гостинице, ничего в Москве не повидав. Но, может быть, им и не очень-то это было нужно.

   По приезду домой Илья долго рассказывал бабушке про музеи, про дорогу туда и обратно, про своих попутчиков. И вдруг, загрустил. Чего это ты, Илюша такой грустный ходишь? – спрашивала бабушка. Да, понимаешь, бабушка, вот уже середина зимы, а снега то и нет. Что же это за зима такая, что снега нет, на санках не покататься ни на лыжах. Скоро у меня день рождения будет, а снега как не было, так и нет. Оттого и грустно.

   Подумала, подумала Петровна, да ведь и прав Илюша. Какая это зима без снега? Поискала в буфете и нашла большую поллитровую бутылку перцовой настойки, взяла, как обычно, хлебушка и сала, прибавила несколько пирожков с капустой, которые и сама очень любила, оделась потеплее и пошла в лес.

   Лес шумел вверху ветром. По счастью дождя не было и тёплый ватник, ещё советских времён согревал на ходу, не давал замёрзнуть. Подойдя к камню, Петровна убрала с него еловые лапы, почистила, погладила, спросила, не болеет ли? Достала бутылочку и налила в трещину всё без остатка. Туда же пошли и пирожки и сало и хлебушек. Ей на миг показалось, что камень чуть пошатнулся. Ярче заблестели и слюда и кварцы в нём, вид его стал не таким унылым, он кажется, даже как-то приободрился. Уж не налила ли я ему лишку? – подумала Петровна. А ну, как спьяну не услышит он мою просьбу про снег на Илюшин день рождения? Тем не менее заветные слова были сказаны, просьба обозначена и камень вдруг из серого стал чуточку красным. Или так показалось Петровне. Она вновь огладила его, поцеловала. Закрыла хвойными лапами, попрощалась и довольная пошла домой.

   Назавтра устойчивый азорский антициклон сместился поближе к экватору, разогнав тем самым облака, которые там долго висели. Хоть и зимнее, но всё же жаркое в этих местах солнце, обрадовавшись, что появилась работа, стало греть океанскую воду, а экваториальное течение потащило эту тёплую воду к Бразилии, Венесуэле и дальше в Карибы. Вода в Карибском море, получив такой неожиданный допинг, аж закипела. Волны скакали беспорядочно во всех направлениях, а богатые бездельники на яхтах, не понимая, что это стало с ветром, который дул одновременно со всех направлений, постарались скорее укрыться в гаванях.

   Тёплая вода из переполненного Карибского моря хлынула в Мексиканский залив. Мексиканский залив, не ожидал такой тёплой воды зимой, начал сливать её в Гольфстрим, на два градуса увеличив его температуру. Холодное северное течение вдоль восточного берега Америки и тёплая вода Мексиканского залива и Карибского моря закрутили воздушные потоки с невероятной силой. Сильнейший циклон пронёсся по Соединённым Штатам и понёсся в Канаду. Упёршись в не по времени тёплый Гольфстрим, циклон остановился над Галифаксом и стал своим задним фронтом забрасывать в Штаты холодный воздух из Арктики. Западнее же образовалась зона повышенного давления, где воздушные потоки вращаются по часовой стрелке. Тем самым два потока – от заднего фронта циклона и переднего - антициклона сложились вместе и, сначала, Штаты завалило снегом на два метра, а потом ударили морозы под сорок градусов. Закрылись аэропорты в Чикаго, в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне. Даже в Хьюстоне температура упала до минусовых значений, хотя там всегда в январе было до плюс двадцати. Такая же ситуация сложилась и на Флориде. Только на самом её кончике температура была выше нуля. Странно, но это похолодание совсем не задело Кубу.

   Морозы, ударившие по Америке, привели в ярость Президента. Был вызван в Белый Дом начальник секретного центра HAARP. В прошлом боевой генерал, стоял, как кадет перед президентом и выслушивал оскорбления в свой адрес. И вообще-то справедливые. Его контора на Аляске потребляет сумасшедшие деньги из бюджета страны, а где результат?

   Слабые утешения, что они могут устроить засуху в Африке или дождь в Китае или России, сейчас не действовали. Президент требовал спасти Америку. В завершении разноса, в голову Генерала полетела Библия со стола Президента и аудиенция была окончена. Генерал с большим трудом на специальном военном борту отбыл к месту службы и вскоре давал разнос технарям и учёным HAARPа. Закипела работа, аппаратура была пущена на полную мощность, но эффекта не было. Стали ещё увеличивать мощность, и в один прекрасный день основной генератор излучения взорвался. Разлетелись в куски изоляторы, скрутились в верёвки провода, мачты частью упали, частью покосились, а некоторые и вовсе были сожжены.

   Эту страшную картину наблюдал из окна своего кабинета Генерал. Он не спеша одел свой парадный мундир со всеми наградами, написал необходимые письма – по работе и частные, сделал несколько звонков по телефону и застрелился из своего боевого пистолета, с которым много где побывал, и много чего повидал.

   А мороз, как говорится, крепчал. Уже потянулись через границу, назад в Мексику нелегалы, За ними прочие граждане страны. Бензин стремительно подорожал, также газ и электричество. Не приспособленная к холодам Америка скукожилась, одела на себя всё, что годами лежало на чердаках и в гаражах. Раньше самодовольные и холёные американцы стали похожи на российских бомжей. В магазины стали с перебоями поступать продукты, разрушился привычный уклад жизни. Стало страшно. Репортёрам строго было указано не показывать по телевизору все эти ужасы, но какие-то зарубежные операторы всё же смогли что-то наснимать и кадры показали всему миру.

   Петровна сидела у тёплой печки, смотрела новости по телевизору, рядом что-то мастерил Илюша. В новостях показывали, как американцы спасаются от мороза. Вот уж бестолковые эти американцы – говорила Петровна. У нас бы про такую погоду и говорить бы не стали, а им всё не впрок. Смотрела и считала дни до дня рождения внука, загадывала, будет ли снег?
Должен быть!


                *   *   *

 
 
 Васька.

   В 1974 году я получил назначение на БМРТ «Ян Звирбулис». БМРТ – это большой морозильный рыболовецкий траулер. Эти суда действительно большие и имели команду в сто человек, которые размещались в четырёхместных каютах для рядового состава, двухместных и одноместных для командиров. Каюты располагались на трёх палубах, моя, одноместная была на второй палубе, между каютой старпома и столовой команды. Я был электромехаником. В моём подчинении было трое электриков, которые несли вахты, поскольку судно это не только перемещалось по морю, но постоянно ловило рыбу тралом, обрабатывало её, морозило и хранило в трюмах при низкой температуре.

   Начали строить такие суда аж в 1958 году. Моё судно не было уж очень старым, что радовало, но и современным его по тем временам уже нельзя было назвать, потому, что начали поступать похожие суда из ГДР – «Атлантики», напичканные электроникой и автоматикой. На моём судне всё было просто, как грабли, зато практически всё можно было отремонтировать своими руками.

   Поэтому было много специалистов технического профиля, а не только матросов. Уходя в рейс мы, как правило, загружали огромное количество баллонов с ацетиленом и кислородом для сварки и резки металла, баллоны с аммиаком для холодильной установки, листы обычного и нержавеющего железа, меди, фанеры, гетинакса, текстолита, паронита, электроды для сварки, круглый металл, обмоточный провод для ремонта электродвигателей и кучу других полезных вещей. Это всё было нужно, а если что и оставалось, всегда можно было на промысле с кем-нибудь поменяться. Потому и тащили всё, что можно было утащить. Разумеется, грузили тралы, канаты, верёвки, ножи, резиновые сапоги, телогрейки и валенки для работы в трюмах.

   Работать нам предстояло у Южной Африки, а через полгода меняться в Луанде, что в Анголе. То есть ещё один рейс, как минимум судно будет работать без достаточного снабжения, потому, что допроситься чего-либо с земли, находясь в Африке было бы просто нереально.

   Грузились неделю, после чего распрощались с семьями и отбыли. Новичков в команде, как правило, немного. Все знали что надо делать. Мои электрики договорились между собой о вахтах, и тут мне не пришлось вмешиваться. Стали готовить не спеша судно к промыслу. Прослушали, смазали электромоторы, подтянули гайки на электрических соединениях, замотали резиной и пластикатом всё электрооборудование, которое могло быть залито водой и не имело подходящей защиты. Закончив необходимое, разложили в кладовках своё имущество и заперли на замки, чтобы не спёрли.

   Судно имело скорость в десять узлов. Немного. Основная задача такого судна – тащить трал, поэтому двигатель и винт корабля были сориентированы на эту задачу. Оттого и ехали долго, аж надоело.

   Но однажды мы всё-таки прибыли в район промысла. Там было несколько десятков судов из разных контор, не только из Риги, но и из Мурманска, Калининграда, Севастополя, Клайпеды. К нам потянулись шлюпки с других судов за почтой – письмами и газетами. От них же мы узнавали местные новости о добыче рыбы, применяемых тралах, капитаны получали специальные, нарисованные на кальке карты – планшеты, где были нарисованы рекомендованные трассы тралений и особые отметки, которых не было на обычных картах. Промыслом руководил начальник промысла, который находился на каком-нибудь более комфортабельном корабле, чем, скажем, наш. В его задачу входило: - организация общей работы, своевременная поставка топлива, воды, упаковки для рыбы – гофротары, а также перегрузка на транспортные корабли готовой мороженной продукции и отправка её по месту назначения. В Союз или в другие страны, чаще всего в Африканские.

   В те года это были новые для нас районы промысла. Промысел простирался от мыса Игольного, - самой южной части ЮАР, до самой северной границы Анголы. Огромная территория. Лов рыбы происходит преимущественно на шельфе, то есть на береговой отмели, которая простирается как правило от береговой черты на двести миль в океан. Однако, капитаны полагают, что больше всего рыбы у берега и поэтому мы зачастую ставили трал практически на пляже. Это вполне допускалось, потому, что Ангола была не против, Намибию никто не спрашивал, а ЮАР была и вовсе страной- изгоем, потому, что там тогда был апартеид, ну, такой, как сейчас в Латвии и Эстонии. Впрочем, в территориальные воды ЮАР не заходили, а это считалось тогда три мили от берега.

   Работали мы там ритмично, впустую трал не мочили. Каждые четыре часа доставали чуть ли не десять тонн рыбы. Причём не какой-нибудь, а хека или скумбрии. Разумеется, так много рыбы мы не могли заморозить, поэтому делали ещё и рыбную муку. Страшно вонючую, но очень дорогую продукцию. Собственно говоря рыбу целиком тоже старались не морозить, а отрезали от неё голову и выпускали кишки. Это называлось – шкерить. В этом матросам помогала подвахта, то есть мотористы, механики, штурмана и прочие люди, напрямую не связанные с обработкой рыбы. При таких темпах лова и ёмкости трюмов в шестьсот тонн, нам каждые две недели требовался подход к транспортному рефрижератору для выгрузки. Конечно же, в самом деле мы подходили реже и иногда, забившись рыбой под завязку, просто простаивали. Ничего не делали, но и это тоже иногда хорошо.

   В этих местах очень много морских котиков. Они тоже ловили такую же рыбу, что и мы. Ночью спали на воде, подняв кверху одну ласту, храпели и были вполне довольны жизнью. К сожалению, иногда котики эти попадали в трал и погибали там.

   Как-то в очередной раз мы подошли на выгрузку к транспортному рефрижератору «Остров Медный». Это огромный, по сравнению с нашим корабль шведской постройки. Для выгрузки продукции шкентеля (тросы) наших лебёдок соединялись со шкентелями их лебёдок. В наших трюмах члены команды, невзирая на звания, таскали коробки с рыбой весом по тридцать килограммов каждая и складывали штабель из этих коробок на специальный поддон. Всего там помещалось что-то около тонны этих коробок. Поддон с коробками назывался строп. Строп переправлялся на рефрижератор, там такая же бригада растаскивала его и поддон возвращался к нам. Трюмов у нас было два. Один на носу судна, другой на корме. На корме же в специальном трюме хранилась и рыбная мука.

   Свободные от работ люди могли переговариваться с коллегами другого судна, чем-то меняться, но менялись чаще всего от нас – деликатесами или сувенирами, а оттуда водкой. Самым успешным в бартере с нашей стороны был сварщик Вася. Он говорил, что ему нужен алкоголь для того, чтобы промывать организм от вредных газов и асбестовой обмазки электродов, которыми он варил железо. Впрочем, если послушать, как он кашлял, то можно было смело предположить, что на кладбище ему давно ставят прогулы. Его уже и стыдили и грозились домой отправить, Вася при возможности напивался до бесчувствия и тормошить его было бесполезно. Проспавшись, Вася как ни в чём не бывало принимался за работу и варил, варил, варил. Надо сказать, варил классно, руки не дрожали.

   Вот и на сей раз матросы приметили Васю спящим на промысловой палубе около кормовых лебёдок. Вася завернулся в упаковочный картон и жутко кашлял оттуда, тем самым подавая знак, что он ещё жив и что его беспокоить не надо. Его и не беспокоили пока пару дней шла выгрузка. Дело это суматошное, все заняты, все бегают, а то, что Вася спит, так и чёрт с ним. Проспится, поговорим с ним, пристыдим.

  Когда выгрузка окончилась, судно отошло от рефрижератора, в столовой обнаружился совершенно трезвый и злой Вася. Тралмастер громко спросил сразу всех: - А кто же там тогда храпит? Вася, не ты ли спал за лебёдкой на палубе? Вася чуть не поперхнулся макаронами и высказал тралмастеру все накопившиеся в нём обидные слова. Однако тралмастер пропустил их мимо ушей, что тоже было странно, и побежал из столовой вон на палубу. Через минуту он уже опять стоял в столовой и хрипло произнёс: - Мужики, там такое.. Ну а дальше пошёл абсолютно бессвязный текст, хотя практически все поняли, что случилось что-то совершенно экстраординарное.

   На палубе за лебёдками лежал среди мятой гофротары голый волосатый крупный мужик. Мужик был явно не в себе, кашлял, но не это было главным. Главным было то, что у мужика не было ног. Но не то, чтобы они были отрезаны или их вовсе не было, вместо ног был рыбий плавник! Впрочем, не совсем рыбий, а скорее такой, как у дельфина, горизонтальный. Получалось так, что от пояса он был как бы похожим то ли на дельфина, то ли на ещё кого-то. Поначалу было решили, что это водолаз какой-то в специальном костюме, но вытащив его на палубу, поняли что ошиблись. Это был именно получеловек, полу- кто? Непонятно. То, что это был мужик, стало ясно, когда внизу живота у него явно обнаружилось всё, что положено мужику. Среди зрителей кто-то заголосил тоненьким голосом и тут поднялся шум. Стали предлагать добить его и заморозить с последующей передачей в Москву, другие говорили, что его надо тотчас выкинуть за борт, а его лёжку обработать хлоркой, были и другие предложения, но в конце концов было решено звать капитана и помполита (комиссара), пусть решают, что с ним делать. Но многие высказались за то, что его надо лечить. Всё же он пусть и наполовину, но всё-таки человек.
- Откуда он у вас? Только и спросил капитан?
- Да пёс его знает, отвечали моряки, наверное по слипу залез, пока у транспорта стояли.
- Едрит твою.. – только и сказал нараспев помполит и побежал за фотоаппаратом.
Некоторые последовали его примеру.

   Когда мужика сфотографировали, обмерили, помполит с капитаном побежали писать шифровку на берег. Дело это не простое, да ещё и изложить следует так, чтобы не послали..
Оставшиеся моряки решили, что его надо лечить и чем скорее, чем лучше. В советское время на всех судах был врач, на худой конец фельдшер, который должен был уметь лечить, резать, зашивать и всё такое прочее. В том рейсе в качестве врача у нас была Зоя, в прошлом акушерка. Не самая нужная профессия на флоте, но мы и не очень-то болели. Позвали Зою, не объяснив ей причину. Когда Зоя увидала мужика, то впала в ступор. Не то, чтобы она испугалась, а натолкнулась на какую-то невидимую стену. Её сильно тряхнули, Зоя затравленно смотрела то на мужика, то на моряков и не понимала, чего от неё хотят? Ей растолковали. Зоя начала потихоньку врубаться, но наотрез отказалась слушать трубкой больного и вообще оказывать ему какую-либо помощь. Также наотрез отказалась помещать его в лазарет, мотивируя это тем, что там живёт радист и селить его некуда. Вам надо, - пришла в себя Зоя, - лечите его тут, на палубе. Погода тёплая, авось не помрёт. Тралмастер проводил Зою в лазарет, убедил её дать нужные лекарства, ведь ясно, что если мужик кашляет и скорее всего живёт в воде, то следует ожидать у него воспаления лёгких, а это лечится антибиотиками, в частности пеницилином. К тому же он не член нашего экипажа, похоже, что у него и паспорта-то нету, подкидыш какой-то, так чего же переживать. Помогут ему уколы – хорошо, не помогут, так в трюме для него место найдём. Даже ящик сколотим. Убедил.

   Дала Зоя тралмастеру и шприц и ампулы, рассказала, как всё делать, только не ясно было, где у мужика этого задница, куда колоть. Решили, что во всяком случае колоть следует ниже пояса, а там посмотрим. Задница у мужика оказалась.. спереди. Аккурат, под этим самым. Впрочем, примерев на себе, определили наиболее вероятное место для уколов. Колоть вызвался палубный матрос. Он в армии помогал медикам и имел кое-какой опыт. На том и порешили. Матрос сделал ему первый укол. Можно сказать, лошадиную дозу ввёл. Мужика этого перетащили с палубы и положили рядом с помещением аварийного дизель-генератора, устроив ему там лежанку из гофротары и старых фуфаек. Принесли и подушку, дали одеяло. Мужик по-прежнему кашлял и что-то мычал, но сопротивления не оказывал.

   А тем временем шла переписка. В те года это делалось морзянкой. К тому же надо учесть, что находились мы на краю света, у Южной Африки, а контора наша была в Риге. Тем не менее шифровки шли одна за одной и после распросов последовали и инструкции. Инструкции в целом были такими же, как и ожидали моряки. То есть по возможности лечить, а при летальном исходе сохранить и доставить. Приказано было выставить пост около мужика, но этого не потребовалось, потому, что как раз рядом находился всё время лебёдчик траловой лебёдки первой или второй бригады. Лебёдчики припасли на всякий случай небольшой ломик и занялись своим прямым делом – управлять лебёдкой. Все как-то успокоились, разошлись по рабочим местам. Начали снова тралить, ловить рыбу. Мужика этого не беспокоили. Понятное дело – болеет. Кололи ему лекарство через равные промежутки времени, как советовала Зоя.

   Однажды мужик очнулся, пришёл в себя. Стал елозить и дико озираться. Особенно на подушку. Матросы наполнили ему толстого стекла плафон от светильника водой и подсунули больному. Тот сначала посовал в плафон пальцы, облизал их, а потом сунул лицо в этот плафон и выпил всю воду. Да, решили моряки, хорошим манерам он явно не обучался. И налили ему ещё воды. И ту он выпил, а выпив, так лёжа на животе уснул опять. Кашель его из сухого перешёл в мокрый и хриплый. Моряки поняли, что мужик этот стал поправляться.

   -В баньку бы его, - посоветовал боцман. Да, хорошо бы в баньку согласились остальные, но тащить мужика в баню и лупить веником никто не вызвался. Да и на палубе температура воздуха была около тридцати градусов, что, скажем, немало. Порешили мужика на солнце вытаскивать, на время, пока судно идёт с тралом. Стали тогда всю его лежанку вместе с ним таскать на промысловую палубу. Тут, под солнцем, мужик стал приходить в себя, вертеться, пил воду. Подумавши, стали давать ему рыбу. Дали большого целого хека, а это тогда было килограмма на три.    Сначала мужик очень ловко когтем распилил ему живот, достал оттуда икру и печёнку и тотчас съел. Потом разорвал рыбу по хребту, съел филейные части, а кости и требуху есть не стал. Короче, стал оживать.

   Тралмастер распорядился в кармане для рыбы у правого борта сделать ему что-то вроде маленького бассейна, поскольку было видно, что кожа у мужика всё же нуждается в воде. Из досок и брезента буквально за час бассейн сделали, наполнили его морской водой из шланга и осторожно снесли туда мужика. Мужику в воде понравилось. Он несколько раз погрузился целиком с головой в воду, сидел там не высовываясь довольно долго. Матросы забеспокоились и стали тыкать в него палкой – не утонул ли?

    Из бассейна на палубу была сделана сходня, чтобы мужик, если хочет, мог вылазить. Мужику явно нравилось сидеть в воде, но подошла пора делать укол и ему, хоть и с трудом, дали понять, что надо вылезти. Мужик с сожалением покинул бассейн. Ему сделали очередной укол и оставили в покое. Мужик лежал на сходне зажмурившись, грелся на солнце и, казалось, закемарил.

   На другой день мужик сидел по пояс в воде и наблюдал за действиями матросов на палубе при постановке и выборке трала, ел рыбу, выздоравливал.

   Уколы продолжались, мужик почти выздоровел, стали пытаться наладить с ним контакт. Мужик был не против, матросов не боялся, но ничего не говорил, а только издавал какие-то странные звуки. Было понятно, что он вполне разумен, только объяснить это не может.

   Хоть это и не принято на палубе, один матрос посвистел ему. Мужик оживился и так свистнул, что у многих заложило уши.
- Ну, это так ни к чему, сказал матрос и насвистел ему первое, что пришло в голову – Подмосковные вечера. Мужик внимательно выслушал и стал стараться повторить мелодию. Матрос несколько раз поправлял его и через полчаса добился своего. Из бассейна несся свист. У мужика явно был музыкальный слух. За хорошую учёбу он получил рыбу. Но не просто рыбу. Матрос ловко своим ножом разделал рыбу на две филейки и отдал свистуну. Однако тот заинтересовался не так рыбой, как ножом в руках матроса.    Стал просить жестами посмотреть. Матрос дал. Неловкими руками мужик взял ножик, потыкал острым концом себе в руку, попробовал порезать им рыбу. Не с первого раза, но получилось. Мужик рад был бесконечно и не хотел отдавать нож обратно. И тут кто-то сказал, а как его звать –то?
- Ну, нам он вряд ли скажет, сказал тралмастер. А давайте назовём его Васей. Он и похож на него и кашлял похоже, что я даже их поначалу перепутал.
Все обрадовались и решили звать его Васей, Васькой.

   Приучили мужика быстро. Приманивали рыбой и кричали: Вася, Вася! Сначала из-за своей загородки на палубе высунулся сварщик, но ему объяснили, что зовут не его. Сварщик обиделся, что его имя дали какому-то, долго ругался, но затем притих в своей сварочной и только красные искры вылетали оттуда и катились шипя по палубе.

   Матросы начали изучать вкусы Васьки. Приносили ему хлеб, варёное и сырое мясо, Васька не ел этого. Дали конфету. Конфету раскусил и съел, но не понятно было понравилась ли ему конфета или нет. Тогда кто-то проткнул в двух местах банку сгущёнки и показал Ваське, как следует из банки молоко сосать. Приноровившись, Васька скоро высосал банку, а потом, словно картонку смял её, но ничего не достиг этим и, похоже расстроился.

   А тут снова оживилась переписка. О чём писали – не известно, так как всё снова было зашифровано, но рулевой матрос сказал, что капитан со штурманами прикидывали по карте путь до Луанды. Стало понятно, что скоро Ваську станут вязать и списывать на берег. В то время мы находились как раз на границе между ЮАР и Намибией, неподалёку от реки Оранжевая. Васька из своего бассейна принюхивался к налетающему с берега ветру и, похоже, что-то планировал. Мы же лежали в дрейфе и ждали команды для подхода к рефрижератору. Когда стемнело, после ужина, моряки пошли на палубу курить и проведать Ваську. Васька тыкал пальцем в матроса, у которого он раньше брал нож, и корчил рожи. Как-то все сразу поняли, что Васька выздоровел и хочет свинтить от нас.

   Никто его не держал, напротив, давно решали как бы от него избавится. Толку от него было мало, да и не собачка он и не кошка, которую можно гладить, а чёрт знает что такое вообще. С другой стороны отдавать его на растерзание тоже не хотели. Понятно же было, что из Васьки сделают чучело и поместят в музее в Москве или Ленинграде. Нам-то какой навар от этого.
Короче, решено было устроить Ваське побег. Матрос с ножом показал, как надо на талии застегнуть ремень с ножом, тралмастер набрал сгущёнки, положил её в противогазную сумку, одели Ваське её через шею и плечо и стали делать руками понятные жесты, типа, давай, вали через борт, плыви отсюда. Васька понял, что его отпускают, Двинул своим хвостом так, что облил всех водой, взмыл в воздух, перелетел через борт и был таков. Темень вокруг судна была кромешной, мы Ваську не увидели, но стали свистеть ему вслед. Вскоре услыхали и его свист, и с облегчением вздохнули.

   Капитан и помполит устроили настоящее следствие – кто организовал побег Ваське? А матросы отбивались тем, что не было указаний вязать Ваську и стеречь. Выздоровел он и отбыл к своему месту проживания. Да и Бог с ним. Нам-то он зачем? Пусть плывёт.

   Начальство решило наказать матросов, но тут уж вступился профорг. Профоргом был старший механик и был он не в ладах с капитаном, а уж с помполитом и подавно. Подговорил и секретаря партийной организации – навигатора, заступиться за ребят. Так вдвоём и отстояли. А то бы пришили бы пацанам политику, иди потом, отмывайся. Бассейн в рыбном кармане разрушили, доски и брезент выбросили за борт. В память о Ваське остались только фотографии.

   В тот раз в Луанду не пошли, а разгрузившись на транспорт и приняв от танкера топлива, продолжили свою работу в этом районе. Кто-то рассказывал, что слышал, что кто-то с воды свистел «Подмосковные вечера», но было ли это правдой или обычной байкой – неизвестно.

  По прилёту из Луанды в Москву, таможенники перетряхнули все наши чемоданы и изъяли все фотографии Васьки, а также и фотоплёнки. Копались долго, но на самолёт в Ригу мы всё-таки успели.

Почему я вспомнил об этом? А потому, что в 2005 году на танкере «Олимпия» мы зашли в английский порт Хартлепул (Hartlepool). Поскольку мы, моряки, теперь люди интеллигентные, то пошли в местный морской музей, благо он был бесплатным (Museum of Hartlepool). Там, на одной из витрин я увидел скелет человека-рыбы. Скелет, правда, был не очень большой, но очень уж он мне напомнил историю про Ваську.

Кстати, на сайте этого музея имеется фотка этой витрины с тем скелетом. Кто хочет, может посмотреть.


                *   *   *
 
Буся.


   Мне, приходилось работать на судне по четыре месяца. Зато и в отпуск между рейсами я уходил тоже на четыре месяца. Хватало времени на то, чтобы и отоспаться и с друзьями по лесу походить или съездить, навестить близких людей, скажем, в Питере. Времени хватало на всё.

   Поэтому, когда наши друзья попросили меня присмотреть за их сыном Пашкой, пока они в поте лица будут добывать пропитание, я, разумеется, согласился. Пашка был любознательным пацаном, имевшим склонность к технике и чтению книг, которых у меня дома было великое множество, зачастую купленных впрок. Не сказать, что в советское время с книгами было плохо, но вот, раздобыть жёлтую детскую энциклопедию или книги Жюля Верна было непросто. Позже, когда это стало сделать легче, я пополнил свою библиотеку прекрасными изданиями, которыми сначала заинтересовались мои друзья, а вот теперь и Пашка.

   Из-за молодого возраста у Пашки много вопросов, но я стараюсь найти нужную книжку, зачастую с картинками, чтобы он сам смог разобраться. Когда же это не удаётся из-за отсутствия нужного пособия, мне приходится самому отвечать на его вопросы. Вот и на этот раз Пашка стал расспрашивать про кошек. Про кошек у меня была книжка, но на английском языке, которого Пашка не знал. Поэтому пришлось, на сей раз обойтись без книжек.

- Дядя Коля, а у вас была кошка? Спрашивал Пашка.
- Была и не одна. Сначала у нас, в этой квартире был кот Симон. Похожий на медвежонка, но голубого цвета и рыжими глазами. Он был неуклюж, с трудом забирался на подоконник, но уже там мог сидеть часами и смотреть на улицу. Я его плохо помню, потому, что всё время работал в море и дома меня застать было сложно.

- Он что сбежал? Спросил Пашка.
- Нет. Хуже. Он погнался за воробьями и упал с нашего восьмого этажа. Разбился насмерть. Было жаль его.

- Кошмар! Расстроился Пашка. – А потом как?
- Позже у нас появился белый кот по имени Штази. Пока он был маленький, любил лазать по занавескам, выковыривать книжки с полки, а когда стал постарше, забирался на книжный шкаф и, если не спал, то наблюдал за нами оттуда. В то время я проводил опыты по дальнему приёму телевидения. Спутников и кабельного телевидения тогда не было, а было только четыре программы телевидения. Хотелось большего. Я придумал и изготовил телевизионную антенну, довольно маленькую, которая находилась снаружи, за окном кухни. На неё я принимал телевидение Финляндии и Швеции. Это хоть и не далеко, только 360 километров, но явно за пределами возможностей обычного телевизора тех лет. Эту мою антенну, разумеется, облюбовали голуби и воробьи.

   Так что второй кот тоже полез за птичками и тоже погиб. Говорят, что кошки могут как-то планировать и не разбиваться, но вот, эти мои коты не смогли. Как я понял позже, они понадеялись на свои замечательные когти, но подоконник со стороны улицы у нас из железа. Когти котов скользили по железу, ухватиться они не смогли, поэтому и погибли.

- Жалко было?
- Очень жалко. Я чуть не плакал, едва сдерживался. Похоронил его по морскому обычаю.
- Как это по-морскому? Удивился Пашка, не знакомый с некоторыми нашими морскими обрядами.
- А вот как. Положил кота в мешочек, туда же тяжёлую гирьку. Поехал на реку и сбросил мёртвого кота с моста в реку. Примерно так было принято хоронить моряков раньше.

- То есть отнеслись к нему, как к своему товарищу?
- Да, Пашка, как к товарищу.
- И что, больше котов не заводили?
- Решили больше не заводить, раз им у нас не живётся.

   Однако планы были нарушены. Наши соседи засобирались уезжать в Израиль. А у них был маленький котёнок – кошечка норвежская лесная. Маленькая. Рыжая, с белым лбом и щеками. Шея и грудь тоже были белыми. Очень красивая. Впрочем, соседям не велели брать кошку с собой. Они погоревали и отдали моему сыну. А он принёс её домой. Мы очень расстроились, так как отдавать назад подарок как бы не хорошо, но и оставлять себе тоже опасно, так двое котов у нас уже убились, а третьего случая мы хотели избежать.

- И как же вы поступили?
- А вот как. В то время я работал старшим научным сотрудником в институте морских исследований. Работа была такова, что надлежало всё время находиться в море на научно-исследовательском судне «Исследователь Балтики». Вот туда-то я и взял кошку. К тому времени её уже назвали Бусей. Таким образом Буся попала в члены экипажа нашего судна и была приписана к научной группе, став её двенадцатым членом.

   Мы исследовали рыбные запасы Балтийского моря, при этом два-три раза в день специальным маленьким научным тралом ловили рыбу с тем, чтобы знать, какая рыба водится в том или ином месте моря. Рыбы ловили не много, чтобы лишнего не выбрасывать. В Балтике не так уж много видов рыбы водится. Это, в первую очередь салака, потом килька или по-научному шпрот, треска и камбала. Это те рыбы, которых много, то есть промысловые рыбы. Помимо них есть, конечно, и лосось и угри. Но уже мало. К этому надо добавить, что в Балтийском море на глубине более ста метров жизни уже нет. Там высокая концентрация сероводорода. Но и оставшегося моря хватало, чтобы в нём водилось примерно пять миллионов тонн рыбы. Раньше и штуках знал, но теперь уже забыл. В нашу обязанность входило знать всё это и разрабатывать советы рыбакам – что и сколько ловить. Поскольку рыба живёт примерно пять лет, разумно пятую часть всех рыб отлавливать, то есть около одного миллиона тонн. А это не мало.

- Ха, так ваша Буся попала как сыр в масло? Рыбы-то на всех хватало?
- Рыбы хватало. По случаю, Буся как раз очень любила рыбу. Правда, шпрот, то есть килька ей не очень нравилась, а вот салаку, а особенно треску Буся любила больше всего. В дни, когда рыбы не было, пытались давать ей колбасу, но колбасу Буся не ела. Разве что просто мясо. Помятуя об этом, я сохранял часть рыбы в холодильнике, чтобы Буся не голодала.

- А она что, у вас в каюте всё время сидела?
- Совсем нет. Да я и сам в каюте только спал, а основное время проводил в лаборатории гидроакустики за приборами. Буся тут же и вертелась, а чаще спала на диване. Позже она стала бегать по всему судну, но в качестве дома определила для себя мою лабораторию.

- А в уборную куда она ходила?
- На трал, на промысловой палубе.
- Это что, она сама так придумала?
- Нет. Это старший тралмастер с матросами её научили. Дело в том, что как ни крутись, но судах бывают крысы. Они прибегают из порта и приживаются на судах, тем более, если эти суда ловят рыбу или там имеется, что поесть. Эти крысы находят в трале и на палубе остатки рыбы и им хватает. Беда состоит в другом – они устраивают гнёзда в сетях. Прогрызают эти сети и там устраиваются. Морякам потом приходится эти сети зашивать, ремонтировать, а это не так уж просто. Потому-то крыс и гоняют.
Так вот, моряки научили Бусю ходить в туалет на эти тралы. Запах кошки пугал крыс и они опасались теперь грызть тралы, перешли куда-то от греха подальше.

- Значит, всё устроилось лучшим образом.
- Да. Кошке нравилась такая жизнь, а нам нравилась кошка. К этому следует добавить, что остальные мои товарищи по научной работе были биологи или вернее ихтиологи. Люди с такой профессией любят животных и часто держат их дома. Например, у моего научного руководителя доктора Фауста дома жили кот и собака, а у Аркадия Новикова была собака.

- Доктор Фауст? Как это так?
- А вот так. Его так звали – Фауст Георгиевич. Он доктор наук и руководил нами. Конечно, несколько странное имя, но в тридцатые годы детям давали имена и посмешнее. Вот и получалось – доктор Фауст. А что, по-моему, неплохо.

- Только забавно как-то.
- Кошки растут быстро. Вот и наша Буся на хорошей рыбе прибавляла в весе и стала бегать по всему судну. Однажды утром она притащила к нам в лабораторию убитую птичку и съела её. Потом опять. Мы стали наблюдать за ней и оказалось, что она ловит птичек на носу судна.

- А откуда у вас птички?
- Птички в Балтийском море летают с острова на остров, а когда устают летать, то садятся на проходящие суда и так едут дальше, пока сил наберутся или приедут в нужное им место. Птичек, конечно, никто не кормит и не поит, так вот, они сами по утрам собирают росу на железной палубе. Росы там много и они её пьют. Буся проследила за ними и открыла охоту. Она ведь кошка, то есть хищник. В ней программа заложена ловить птичек и мышей. Такое у неё предназначение.

- А вы что, так и смотрели на это?
- Ну, пытались, её стыдить, даже уговаривать этого не делать, но природа делала своё. Впрочем, однажды Буся во время охоты столкнулась с большой морской чайкой. Чайка раз в пять была крупнее Бусе и вполне могла её склевать, но Буся вовремя укрылась внутри судна, куда чайка попасть не могла. Буся запомнила эту встречу и стала осмотрительней.

- Что, перестала ловить птичек?
- Нет, не перестала. Однажды мы прихватили её, когда она выслеживала сову. Та сидела на мачте, смотрела на Бусю и вниз не спускалась. Бусе же залезть по железной мачте к сове было совсем невозможно. Так они и расстались.

   Как-то во время шторма я обнаружил Бусю прыгающей по промысловой палубе. Она не боялась качки, водяных брызг и волн. Бегала по палубе и резвилась. Если честно, мне стало за неё страшно. В такую погоду она могла бы со всей дурью оказаться в воде и никто бы ей не помог.

- И как вы поступили?
- Да стали просто присматривать за ней и закрывать дверь на палубу. Она понимала всё правильно и луж нам не делала. Но стала пропадать на ночь. Сначала мы думали, что она ночует в чужих каютах, ведь её все любили, а однажды матросы увидали, как она ночью в столовой ловит и грызёт тараканов. И действительно, тараканов на судне стало заметно меньше и Бусю зауважали ещё больше.

   Однако, мы понимали, что не дело кошке с нами на корабле плавать. Того и гляди, смоет её во время шторма или чайки прибьют. Стали думать, что делать дальше.

- И что придумали?
- В ту пору мы работали в Западной части моря, около острова Борнхольм. Это датский остров, хотя Дания от него далеко. Так вот, по делам нам надо было посещать на этом острове порт Рёне. Небольшой такой городишко, но порт был заметный и в него даже заходили большие морские паромы с туристами. Подумавши, мы решили отнести Бусю на берег, благо птичек она ловить научилась и не пропала бы с голоду. Во время очередного захода в порт мы взяли для Буси порезанной трески, я посадил её за пазуху и двинулись на берег. Вскоре нашли подходящее место и выпустили Бусю. Она даже, кажется, обрадовалась этому. Побежала к кустам, повалялась по траве, попрыгала за бабочкой и вдруг остановилась и стала пристально смотреть нам в глаза. Аркадий сказал, что у него мурашки побежали по спине от этого взгляда. Надо сказать, что мне тоже стало не по себе и я до сих пор помню её взгляд.

- Так вы что, бросили кошку одну там?
- Нет, не смогли. Я пошёл к ней, она со всех ног кинулась мне навстречу, запрыгнула на плечо и залезла обратно под куртку. Тогда я понял, что теперь не расстанусь с Бусей никогда. Вероятно, и она прочитала во мне этот посыл и стала тереться о мои щёки, подбородок и нос, как бы вытирая мои несуществующие слёзы. Не помню, плакал ли я в этот момент. Наверное, нет. Просто сильный ветер с моря, возможно, выбивал из глаз слезу. Так бывает.

- И что было дальше?
- А дальше была революция.
- Это путч что ли в девяносто первом году?
- Ну, да, вроде того. Всё стало меняться. Горбачёв с Ельциным отделили Латвию, Эстонию и Литву от СССР, а наш институт от денег. Везде начались изменения, беспорядок и работа наша закончилась. Приборы из лабораторий мы свезли на берег. В железном ящике от запасных частей эхолота я увёз Бусю домой. Вместе с Бусей я привёз домой десять кило макарон, столько же сухого молока и ещё чего-то съедобного, поскольку впереди было всё очень непросто и непонятно. Также мне достался красный советский флаг нашего судна.

- Флаг? Спросил Пашка.
- Да, флаг. Хочешь посмотреть?
- А можно?
- Конечно можно. Вон, открой-ка этот ящик. Вон там, среди коробок и найдёшь.

Пашка залез в шкаф, пошуровал там немного и достал тот самый красный флаг. Со звездой, серпом и молотом. Раскрыл его, расстелил на диване и долго пристально смотрел на него.

* * * *

   Потом мы пили с Пашкой чай, хрустели сушками. Он как всегда был немногословен, думал о чём-то и смотрел вдаль за окно. По-видимому переварив услышанное и увиденное он спросил:

- А что было дальше?
- А дальше началось время перемен. Мы оказались в другой стране. В Латвии в то время стояли советские войска, поэтому латышские националисты не решились на стрельбу и кровопролитие, хотя и обещали всё это устроить нам, русским. Возникла какая-то неопределённость в жизни. Никто не был готов к независимости. Старая власть ушла из кабинетов, а новая ничего не умела. В своё время я это уже в Африке насмотрелся. Тут начиналось то же самое. Хоть и без стрельбы начались этнические чистки. Для того, чтобы работать в институте или вообще где-либо надо было сдать экзамен по латышскому языку. Мне тоже назначили время. В кабинете, где проходили экзамены, сидели пять или четыре тётки-латышки, в латаных кофтах и всем своим видом показывали, как они «натерпелись от русской оккупации». Латышский язык я знал, учил его в школе и предложил им рассказать для начала стихотворение, на латышском, естественно. Тётки согласились. Тогда я им прочитал стихотворение про памятник Ленину из школьной программы. Тётки закончить мне не дали, хотя я и пытался. Короче вытолкали меня взашей и велели больше не приходить. Я и не пошёл.

   Судно наше как-то по-тихому пропало, гидроакустикой заниматься стало негде и я подался в мешочники.

- В мешочники? Как в гражданскую войну?
- Да, примерно так, но без фанатизма. Тогда ещё ходили поезда в Литву, в Вильнюс. В Вильнюсе был огромный оптовый рынок всякого товара из Китая и Турции. В Латвии ничего похожего не было и стаи челноков из Латвии возили товар из Литвы и перепродавали его в Риге. Получался кое-какой заработок. Так вышло, что в поездах этих ездили вполне приличные люди – бывшие директора, главные инженеры и главбухи. В поездках беседы были вполне интеллигентные.

- Это как у нас с вами?
- Как у нас. Буся же прижилась в нашей квартире. Её перемены эти не коснулись, она только переселилась с судна к нам домой. Чтобы она не улетела в окно, я поставил на все окна в квартире специальные застёжки. Смотри, они до сих пор стоят.

- Да, вижу.
- От всех этих переживаний ко мне вернулись мои болезни. Болели и пухли ноги, трудно было ходить и тут я заметил, что Буся всегда ложилась на мои больные ноги, когда это было возможно. От неё исходили какие-то странные вибрации и приятное тепло. Ногам от этого делалось лучше и вскоре они почти что были хороши. Во всяком случае при ходьбе я не испытывал таких мучений, как раньше. Пришлось задуматься об этом. Как мог, я благодарил и гладил Бусю. Ей это тоже нравилось и, похоже, она была вполне счастлива в то время. Правда, она не выносила закрытых дверей. На ночь все двери внутри квартиры должны были быть открытыми. Она, как часовой, обходила все комнаты, пересчитывала нас, а пересчитав, успокаивалась и ложилась спать на проходе в тёплом кресле, чтобы и во сне следить за обстановкой и нашими перемещениями.

   Буся разделила нас, живущих в квартире на свои категории. Сына моего она просто не замечала, игнорировала. К моей жене относилась, как к человеку, который кормит, а меня она решила любить. Я должен был часами гладить её. Со мной она не дралась и, кажется, ревновала меня.

- Что это – ревновала?
- Ну, это, например, тебе нравится какая-нибудь девочка в классе, а ей дарит конфетки кто-то другой. Тебе же станет неприятно? Можешь не отвечать, я знаю. Вот это и называется – ревновать.

   Когда Буся была чем-то расстроена, то пряталась в самые необычные места и вытащить её оттуда было просто невозможно. Надо было ждать, пока её досада ослабнет, она успокоится и сама вылезет с видом, будто ничего и не произошло.

А ещё она любила подслушивать.

- Подслушивать? Зачем ей это?
- Не знаю. Только стоило нам засесть с разговорами на кухне, как мы замечали, что в коридоре, рядом с дверью на скамейке лежит Буся и внимательно нас слушает. Не думаю, что ей интересны были наши разговоры, но у меня сложилось впечатление, что она транслирует наши разговоры куда-то дальше.

- Куда дальше?
- Не знаю. Только знаю, что чтобы нас понять, ей не нужно было нас слушать. Например, когда Буся находилась в самой дальней комнате, стоило лишь подумать о рыбе или произнести тихо это слово, тотчас появлялась Буся и выжидающе смотрела на нас.

   Я всё еще был безработным. Наступила та самая свобода, которую нам обещали демократы и националисты. С деньгами стало совсем плохо, но, всё же, отрывая от себя, подсовывали Бусе куски получше.

   Однажды, понуро шагая по рынку в поисках дешёвой еды, я услыхал совершенно дурацкую, хотя и весёлую песенку про «два кусо-чека колбаски». Услыхав эту песенку я просто остолбенел, а потом и развеселился. Я понял, что пережил очередной тяжёлый момент своей жизни и дальше начнутся улучшения.

   Так оно и вышло. Меня пригласили в Латвийское пароходство работать на банановозе. Это было очень кстати и я согласился. Повеселела и Буся. Однако она предвидела скорую разлуку и просто не отходила от меня. Мне приходилось практически всё время носить её на руках и гладить. Когда я уезжал, она сидела у двери коридора и смотрела на меня, гадая, вернусь ли я обратно.

   Мой первый в пароходстве рейс был на рефрижераторе «Академик Заварицкий». Достаточно повозив бананы, наш рейс заканчивался в Белфасте. Там судну предстоял ремонт. В Белфасте я накупил сувениров для домочадцев, а для Буси всяких кошачьих консервов в надежде, что ей понравится. Ремонт проходил в доке, где строили «Титаник». В отличие от «Титаника» мы вышли из дока с большими недоделками и, теряя до двадцати пяти тонн пресной воды в сутки, пошли на продолжение ремонта в Ригу, где я и покинул судно.

   Домой возвращался с подарками и первый, кто меня встречал, была, конечно, Буся. Я взял её на руки и она тёрлась об меня, как и прежде. Я работал в море долго и без проблем. Буся жила с нами, никуда не убегала, в окно не лезла, всё было спокойно и хорошо.

   Но однажды на меня навалились болезни. Я стал разваливаться. Как оказалось, у меня в животе образовалась опасная опухоль, которая и мешала мне жить. Я в основном лежал на диване, а Буся, пытаясь помочь мне, лежала на моём животе. Примерно через три месяца я стал выздоравливать, а обследование показало, что опухоль уменьшилась. Я засобирался в море и вскоре отбыл в рейс на танкере.

   Уже в рейсе я получил сообщение, что моя Буся умерла. У неё в животе обнаружили огромную опухоль, которая и сгубила её. Оказывается, Буся спасла меня ценой свой жизни, вытянула из меня болезнь, но погибла сама, не смогла с ней справиться.

- И что,  Бусю тоже похоронили по морскому обычаю?
- Нет. Её похоронили под кустом сирени недалеко от дома. Оказывается, именно так надо хоронить кошек. Каждый раз, проходя мимо этого куста я благодарю Бусю за всё хорошее, что она для меня сделала. А опухоль у меня пропала совсем.

   На память о Бусе у меня осталось много её фотографий. Возьми-ка вон тот толстый альбом, вместе на неё и посмотрим.


                *   *   *


 

   Пираты


   Так вышло, что домой с судна я возвращался прямо на Новый 2009 год. Телефонная связь и электронная почта теперь хорошего качества и я, конечно, всегда оперативно получал новости и мог по телефону поговорить с семьёй и друзьями. Перед самым моим отъездом с судна я получил письмо по электронной почте от моего друга Юрия, что он просто не знает, что подарить сыну, которому 10 лет на Новый Год. Семья у них пусть не богатая, но вполне может иметь и машину и пару компьютеров, при этом, конечно, не голодая.

   Что подарить? Раньше мы возили детям жвачку и конфеты в красивых банках с картинками. Теперь же такой подарок назовут «отстоем». Приехав в аэропорт Хьюстона, я увидел то, что по моему мнению, следовало купить – электронную книгу. Пашка, тот самый мальчик, любил читать. В сегодняшней Латвии книги стоят дорого, так Пашка наловчился книги эти скачивать из Интернета. Разумеется, мы, как бы случайно, находили полезные и интересные для него книги. Конечно, это были книги Жюля Верна, Беляева, а также и просто потрясающие книги Перельмана, такие, как «Занимательная физика», «Занимательная астрономия» и другие книги этого автора. Также Пашка раскопал где-то в сети залежи журнала «Юный техник», чем порадовал своего отца и меня, конечно.

   Позвонив его отцу и спросив у него разрешения, пошёл покупать этот «ридер».

   «Ридер» позволял читать практически все компьютерные файлы. Кроме этого у него имелся модуль WI-FI и, стало быть, им можно было пользоваться, как компьютером, то есть тоже скачивать файлы. Также в нём можно было хранить и рассматривать фотографии. Короче, полезная штука.

   Новый Год мы встречали вместе с нашими друзьями, которые взяли с собой и Пашку. «Ридер» я дал незаметно его отцу, а он подарил его Пашке, похвалив заодно за хорошие успехи в школе. Пашка же был не столь наивен, понимал откуда такая вещица и при каждой возможности атаковал меня с расспросами, ведь инструкции на русском языке у «ридера» не было. А вскоре принялся расспрашивать и о моём танкере. К тому времени компания наша распалась на несколько групп и Пашка завладел мной. Пришлось достать Атлас Мира, ещё советского времени и всё честно рассказать.

  Рассказ дяди Коли.

- В августе 2008 года в качестве электромеханика я прибыл на танкер “Mare Atlantic”, который находился в Персидском заливе. Это очень жаркие места, а в машинном отделении тем более. Кроме того, это очень опасные места – совсем рядом, в Ираке идёт война, восточная часть залива принадлежит Ирану, которого все опасаются, а мы, моряки, особенно, ведь случись тут какая-нибудь заварушка, так нашему судну несдобровать. Прилетит откуда-нибудь шальной снаряд или ракета, трахнет в корпус и начнётся пожар во всё небо.

- А что вы возите на своём пароходе? Спросил Пашка.

- В Арабских Эмиратах мы грузились сырой нефтью. Эту нефть нам следовало доставить в Китай. Переходы до Китая не близкие и все радовались, что далеко идём, ведь погрузка или выгрузка в порту это всегда большая суета для экипажа - появляется очень много всяких дел, а нас-то всего двадцать два человека. Радовался и я, потому, что на танкерах такого типа не работал и следовало, конечно же, изучить документацию этого судна, рассмотреть оборудование и его размещение.

- А танкер ваш большой? Не отставал Пашка.

- Ну, такой средний. В него помещается 80 тысяч тонн нефти. Однако количество нефти принято измерять в баррелях, а один баррель это 156 литров, то есть бочка. Вот этих баррелей мы могли загрузить 500 000, то есть полмиллиона. Даже если нефть стоит сто долларов США, то получается, что нам доверяют груз стоимостью в пятьдесят миллионов долларов. Если это количество нефти перевозить по железной дороге, то для этого потребуется 1 333 цистерны по 60 тонн каждая, а это 13 эшелонов по сто цистерн в каждом. Морем всё-таки дешевле.

- Ну, да.. А вот все только и говорят: -Нефть, нефть. Её куда девать – то?

- Нефть всем нужна. Из неё делают топливо для автомобилей, самолётов, кораблей, электростанций и много другого полезного. Вот, например, из одной бочки нефти, из барреля получается 72 литра бензина, 38 литров дизельного топлива, 11 литров керосина для самолётов и 4 литра мазута, на котором работают двигатели нашего судна и почти все электростанции в Мире, кроме атомных, разумеется. Также из нефти делают смазочные масла, которые очень дорогие. Папа твой что в машину льёт?

- Ну бензин, конечно, что же ещё? А зачем за нефтью так далеко ехать? Поближе её что ли нет?

- Если хорошо поискать, то нефть можно найти почти что везде. Вся проблема в стоимости её добычи и доставки к потребителю. В этом смысле Арабским Эмиратам повезло. Нефти в их краях много, рядом находится Персидский залив, что позволяет эту нефть танкерами увозить куда угодно. Также много нефти в Ираке, в Кувейте и Иране. Это всё в персидском заливе.

- Ну, это далеко. А ближе-то где?

- Много нефти добывают в Азербайджане, где собственно и был придуман и испытан способ переработки нефти в полезные продукты. Это было давно, более ста лет тому назад, ещё при русском царе. Также нефть в большом количестве добывают на русском севере и по трубе гонят в Европу и Китай. Полно нефти в Северном море. Даже в Балтийском море она есть и в Белоруссии. В Латвии, хоть добыча нефти не ведётся, но она есть, правда в виде камня, пропитанного нефтью. Хочешь, придумай способ как её оттуда достать. Сразу богатым станешь!

- И в Америке есть? Вы же оттуда сейчас приехали?

- Смотри-ка на карте! Нефти много в США, Мексике, Венесуэле, Бразилии, чуть меньше в Аргентине. Нашли нефть и на Кубе. А ещё нефти много в Африке.
Вот её сколько! И её надо возить. Именно для этого предназначены танкеры.

- А как вы попали в Америку? Вы что из Китая по Тихому океану ехали или вокруг Африки?

- Из Китая нам велели вновь следовать на погрузку в персидский залив, а оттуда уже в город Хьюстон – нефтяную столицу Соединённых Штатов. Вокруг Африки теперь мало кто ходит, а не едет, как ты говоришь. Моряки говорят – ходить по морю. Несколько не логично, но что уж делать. Смотри, вот тут на карте, нарисован Суэцкий канал. Вот, через него нам и предстояло идти.

- А он широкий? Застрять в нём можно? А фотографировать?

- Суэцкий канал – гениальное сооружение. В отличии от Панамского он не имеет шлюзов. Канал соединяет Средиземное и Красное море и является кратчайшим путём из Европы в Индийский океан, то есть в Индию и Китай, а также в Австралию. Если огибать Африку, как ты советовал, то путь в ту же Индию или Китай удлинится на 10 – 15 тысяч километров, а это много. Даже если судно делает 15 узлов, а это 25 километров в час, путь удлинится на 22 дня. Зона Суэцкого канала считается границей между Африкой и Азией. Канал построили в 1869 году. Это было событие Мирового уровня. К открытию канала Джузеппе Верди написал оперу «Аида». Слышал про такую?

- Слышал. В кинофильме «Собачье сердце» профессор Преображенский ездил слушать «Аиду» ко второму акту. Правильно?

- Молодец, правильно! Так вот. Длина канала 161 километр, ширина – 120 метров, а глубина – 13. Для прохода канала требуется 12 часов. Вот такой замечательный канал. Впрочем, в давние времена, примерно в этом месте уже проходил другой канал. Он был сооружён во втором тысячелетии до нашей эры и соединял Нил с Красным морем. Тогда его называли Каналом Фараонов. В период упадка Древнего Египта канал приходил в запустение. В третьем веке до нашей эры Птолемей восстановил канал и в Римскую эпоху его называли Рекой Траяна. Однако в 776 году его засыпали, чтобы перенаправить грузопотоки через главные районы Халифата.

- А нам ничего такого в школе не рассказывали.

- Нам тоже. Но ведь есть Большая Советская Энциклопедия. Ты не скачал ещё себе её? Тогда скачай у меня. Она хоть и большая, зато ума даёт много. Вот, в «Ридер» и скачай. Будешь в классе самый умный.

- Уже был.. Перельмана вот начитался, начал в школе рассказывать. Плохо закончилось.. Говорят – больно умный.

- Плюнь на них. Это они от зависти. Позже, в этих местах много и долго воевали, а с 1956 года по 1991 канал охранялся советским военным флотом и проблем с проходом канала не было. Теперь же, канал практически никем не охраняется и это провоцирует различных авантюристов.

- Как это?

- К сожалению, на свете много ещё людей, которым чужого хочется. Вряд ли кто захочет просто так отдать своё имущество чужому человеку, поэтому грабители объединяются в банды, хорошо вооружаются и, к сожалению, имеют успех. Разбойников, которые грабят на море – называют пиратами. Пиратство, как ремесло возникло очень давно. Оно возникло на путях перевозки товаров и процветало в Средиземном море, Малаккском проливе около Сингапура, на реке Волге, а также в Атлантическом океане. Если страны воевали между собой, то считалось возможным грабить корабли противника и для этого придумали даже особый тип военного корабля – крейсер. Раньше крейсера были деревянные и с парусами, теперь же – из металла и с ракетами. Но суть у них одна – организовать морскую блокаду страны, с которой воюем.

- Ну, про пиратов я знаю! Приходилось читать. И про морскую блокаду. Сначала Гитлер Англию обложил подводными лодками и не пускал туда никого, а потом американцы обложили Кубу и хотели её уморить, да наши не дали.

- Вот-вот. Но оказалось, что идея перехватить чужой груз не умерла и в мирное время. Только этим занимаются не крейсера, а вооружённые банды на быстрых лодках и катерах. Такие банды большим числом расплодились в Гвинейском заливе, в Малаккском проливе и между Йеменом и Сомали. По закону гражданские суда не имеют права иметь на борту оружия. И не имеют. По этой причине пираты спокойно лезут на любое судно, грабят и убивают моряков, воруют грузы или захватывают суда с грузом в плен. Захватив судно, пираты вступают в переговоры с хозяином судна – судовладельцем и требуют от него выкуп. Обычно это до трёх миллионов долларов США.

- А откуда вы всё это знаете? Вы что видели пиратов? Настоящих? Недавно по телевизору показывали про захват судна. Это эти пираты?

- Подожди, не спеши. Всё расскажу. Помнишь, мы подсчитали, сколько стоит груз нашего танкера – пятьдесят миллионов долларов США. Конечно, захватив такое судно, пираты вполне могут рассчитывать на выкуп в три миллиона. Но через Суэцкий канал идут не только танкера. Очень много идёт контейнеровозов, которые в контейнерах перевозят очень дорогие товары – мобильные телефоны, компьютеры, вот такие «ридеры», телевизоры, лекарства, а бывает, что и оружие. Разумеется, сырая нефть пиратам вроде, как ни к чему, разве что выкуп получить, другое дело – контейнеры. В них всегда можно найти дорогие и ликвидные товары, то есть такие, которые можно легко и быстро продать. Достаточно пограбив, современные пираты оделись в хорошую военную униформу, у них отличное оружие, радиостанции, спутниковая навигация, мощные японские лодочные моторы, лишь сами лодки у них сделаны в Сомали, потому, что таких лодок никто морем не перевозит. Часто они захватывают небольшие рыболовные траулеры и используют их в качестве базового судна и могут находится теперь не только вблизи берега, но и посреди Индийского океана. Говорят, что среди пиратов появились волонтёры. Это либо бывшие бойцы спецназа или офицеры торгового флота, которые хорошо знают устройство разных судов и могут свободно отвести любое судно в любую точку океана, если команда захваченного судна этого делать не хочет.

У пиратов на берегу много помощников. Они отслеживают, какие грузы и на каких судах повезут, кто владелец судна или груза. Вся эта информация имеется в Интернете, а пираты со своими товарищами общаются посредством спутникового телефона «Иридиум» или используют электронную почту. Потому-то им нет необходимости нападать на все суда подряд, они могут выбирать добычу побогаче. Как видим – это хорошо отлаженный промысел.

- А куда же смотрят эти американцы? Они же везде воюют. Надо, наверное, им сказать.

- Говорили не раз и не только им. Как я уже говорил, проход через Суэцкий канал охранял советский военный флот. Также, советские военные корабли охраняли от пиратов Гвинейский залив, побережье около Анголы и Малаккский пролив. Россия отказалась от охраны морских путей и теперь многие страны пытаются договориться о дежурстве в этих опасных районах. К сожалению, не всё у них получается, как задумывалось. В опасных местах, конечно, патрулируют военные корабли. Нам сообщают об опасностях, дают рекомендации, каким курсом идти и как связаться с военными в случае опасности.

- И что, никак нельзя вооружиться? Ну, если нельзя, так можно же собак специальных завести. Они всех покусают.

- Собаки, конечно, это здорово. Но ещё в порту я просил капитана купить режущей проволоки. Развешанная за бортом судна в виде спирали Бруно она создала бы непроходимое заграждение. Однако капитан отказался от моего предложения. Между собой, в экипаже, мы прикинули наши возможности в пассивной обороне. К сожалению, водяные пушки, которые стояли на палубе, не давали компактной струи и для целей защиты не подходили.

Решено было использовать обычные пожарные шланги, которых было много. Для ближнего боя взяли десяток пенных огнетушителей. В конце концов их можно было и в лодку пиратам сбросить. Расписали весь экипаж по местам наблюдения и боевым постам. Я выбрал себе место наверху, у фальштрубы. Это очень высокая точка. Оттуда хорошо было бы видно и лодки пиратов и удобно пользоваться шлангом. Пиратской стрельбы я не очень-то опасался, потому, что в молодости и сам много пострелял, как ты знаешь, из разного оружия. Попасть в меня снизу вверх, находясь на прыгающей по волнам лодке – нереально. Прицелиться невозможно. К тому же я ещё и воду лить стану, мешать им.

- Так ведь там есть военные. Вы же сами говорили.

- Да, говорил. Мы надеялись, что капитан пойдёт под защитой военных. Но караван судов с защитой должен был начать движение только через два дня и наш капитан ждать не захотел. И напрасно. Что же нам оставалось – пристально вглядываться в морскую даль, готовить оборудование к бою, сосредотачиваться. Вечером произвели полную светомаскировку, оставили только ходовые огни и так шли всю ночь. Ночью никто нас не тронул.

- А потом? Спросил Пашка, чуя недоброе.

- Как сейчас, помню. 21 августа 2008 года в 8 утра моя вахта. Обозреваю кормовую часть. Снял рубаху и загораю. Но в 8:15 наблюдатель на носу – токарь, армянин, заметил пиратские лодки. Тотчас объявили тревогу – пять продолжительных звонков. Запищала, заголосила рация. Теперь надо было слушать ее.

- Это что, пираты были?

- Ну, да! Пираты были на трех лодках. Слева и справа. Две лодки явно отвлекали внимание, маневрировали на большой скорости, а со стороны солнца, чтобы быть незаметной для наблюдателя, наезжала основная, груженая пиратами.

   Штурмана сообщили об этом на 16 и 8 каналах другим кораблям. Так уж было договорено, что на этих каналах будет информация о пиратах. Правда, пираты эти каналы глушат, пуская в них музыку, но в этот момент каналы были чистыми.

   Пустили пожарную воду, причем, двумя насосами сразу. Тотчас же корабль ощерился острыми водяными струями с обоих бортов. Мы показали пиратам, что готовы к их появлению, что ждали их. Конечно, кроме воды у нас были приготовлены огнетушители, разные тяжелые предметы, сигнальные ракеты и фальшфееры. Все это можно было бросать в их лодки. На мой наблюдательный пост прибежал моторист, мы развернули пожарный шланг, открыли воду и дали компактную струю за борт. Практически весь экипаж был на палубе, контролировали действия пиратов, лили воду из пожарных шлангов и лафетных мониторов. Пираты заходили с кормы, слева. Мне их было хорошо видно. Они подняли длинную и лёгкую алюминиевую лестницу с крючьями на конце и зацепились лесенкой за наш борт. Старший помощник начал перекладывать руль судна слева- направо и так далее. При этом корма судна стремительно начинает смещаться то в одну, то в другую сторону, причём очень сильно. Дело в том, что в отличии от автомобиля или велосипеда, судно поворачивается не вокруг неподвижного заднего колеса, а вокруг своего центра тяжести, а он находится в центре судна.

- Да, я знаю. В «Занимательной механике» Перельмана читал. А дальше? Залезли?

- Хотели. Пираты цепко держались лесенкой. Мы же лили в них воду, а мне сверху было очень удобно наливать их лодку водой. Вскоре пиратская лодка была полна воды и готова уже была перевернуться или утонуть. А тут вода попала и в мотор. Мотор был подвесной и от воды пострадала система зажигания. Вода-то солёная и проводит электрический ток. Мотор заглох. Пираты ещё немного подержались за лесенку, но в конце концов, бросили её и отстали от нас. С других лодок немного постреляли в рубку, но ни в кого не попали, а только разбили в рулевой рубке иллюминатор.

- Класс! Русские не сдаются! Вот это да! А что дальше?

- Боцман ловко вытащил лесенку на палубу и тотчас присвоил её, утащил в кладовку. Таким образом мы ещё поимели от пиратов профит, жаль только было разбитого иллюминатора. Но и это не беда, стекло нашлось запасное и его вскоре заменили.

Через некоторое время поступила команда «отбой тревоги». Закрыли воду. По одному стали уходить переодеваться, так как всем воды досталось. Остаток вахты провел в постоянном бдительном наблюдении. Опять немного обгорел. Приходил старший механик ко мне на пост. Я предложил назвать токаря-армянина «Соколом Армении». На том и порешили. Теперь нам, как в рассказе о Мальчише – ночь простоять и день продержаться. Помнишь такого?

   Назавтра вышли из зоны действия организованного пиратства в зону пиратства неорганизованного. Эта зона продолжается до самого Суэцкого канала. Капитан по радио поблагодарил весь экипаж за понимание и слаженные действия. Уровень опасности снизили до минимального первого. Колдования и просьбы к Богу тоже возымели действие. Справа от нас антициклон и слева два циклончика устроили попутный ветер и подняли волну в Красном море. На такой волне пираты не действуют, потонут. Нам же хорошо. Волна попутная, не качает. Для первой группы моряков пришло полетное расписание. Они уже были готовы уезжать. Часть из них поехала домой до канала, в Суэце, а часть после. Мне же надлежало идти еще до Америки, но это уже другая история.

- Круто! Очень круто!
- А что это на «ридере» всё время тут что-то мигает? Заинтересовался я.
- Как что? Это «Record». Я же всё время записывал. Теперь можно и маме дать послушать и папе и пацанам. Во, удивятся!


                *   *   *


 
Как я стал моряком.

   В моей жизни появилась новая забава – присматривать за Пашкой, сыном моих друзей. Его родители решили, что получать образование на улице дело неперспективное, поэтому договорились, что свободное время мы станем проводить с Пашкой вместе.

   Очередной раз, когда Пашка после школьных уроков пришёл ко мне, его заинтересовал мой выбор профессии, вероятно, эта тема обсуждалась у них в классе и он ещё не остыл от дискуссий на эту тему.

- Дядя Коля, - спросил Пашка – а Вы как решили стать моряком?
- Моряком? – отвечал я – моряком я решал стать три раза.
- Как это, то есть не сразу?
- Первый раз сразу. Когда я родился, мои родители жили в доме №12 на улице Кирова, теперь Элизабетес. Там была большая квартира, которую занимали две семьи. Мои родители были как бы частью одной семьи, то есть там жила моя бабушка Лиза с двумя дочками, а мой отец был сын этой бабушки. Наша большая семья занимала две комнаты – большую и маленькую. Вот, в маленькой я и жил с мамой и отцом. Тогда все ещё были военными, даже моя бабушка служила в армии, а я посещал военно-морской детский сад. То есть тоже имел отношение к военному флоту. Дедушек у меня, как впрочем, и у многих, не было. Война, знаешь ли.

  Жизнь после войны ещё только налаживалась. Продовольственных карточек я не помню, но вот, нехватку сахара и очереди за ним помню хорошо. Впрочем, при недостатке сахара, дешёвых конфет хватало и моя мама, изготовляя кашу часто долбила молотком эти конфеты, чтобы использовать их вместо сахара. Денег мои родители получали мало, но получали продовольственные пайки, как это было принято у военных в ту пору. Разговоры о недостатке денег я слышал часто и они отложились в моей голове.

- А кто были ваши родители?
- Они были весьма героические люди. Мы уже были не такие. Отец был морским офицером – водолазом глубоководником. Его задачей было обезвреживать мины под водой, чтобы позже можно было их достать из воды и исследовать, а мама была врачом – десантником.
- Как это десантником? Удивился Пашка.
- Их в войну и после сбрасывали с самолёта в труднодоступные места, например, в горах в Таджикистане, чтобы они боролись с особо опасными болезнями, которые там имели место.
- Какие такие болезни?
- Ну, например, тиф или чума. В горах на границе с Афганистаном бывало, что болели чумой. К тому времени появились антибиотики вот ими и лечили, хотя это непросто было.
- А в Риге что, тоже чума?
- В Риге теперь чума, а тогда были лагеря военнопленных немцев. Надо было присматривать за ними, чтобы не болели, а если заболеют, то лечить.
- Не страшно было?
- Говорила, что из самолёта выпрыгивать было страшно, да умерших от чумы сжигать. После этого она уже ничего не боялась.
- Ух! Я бы не смог. Мне было бы страшно.
- У каждого поколения свои страхи. Впрочем, мы отвлеклись от темы. Мы же говорили, что у моей семьи денег было мало, и родители грустили по этому поводу.

   Однажды, когда сошёл снег, и было тепло, в выходной день мы с родителями прогуливались по нашей улице Кирова и дошли до кинотеатра Рига. Тогда там была открытая площадка и всегда толпились люди. Вот тут-то я и увидел ЕГО.
- Кого его?
- Его, человека в одном высоком сапоге до живота и в зелёном вязаном носке на другой ноге. Второй свой высокий сапог он держал в руках, а сапог был полон денег. Тогдашние деньги, после реформы 1947 года были большого размера.

- Вот, возьми-ка тот синий альбом.
Пашка притащил альбом и мы стали рассматривать деньги того периода, которые были вставлены в альбом вместо фоток.
- Смотри, какая большая деньга в сто рублей.
- Да уж, немаленькая. В кошелёк не влезет.
- А у этого человека вместо кошелька был сапог и в сапог влезло много пачек этих денег. Не скажу, что все деньги у него были сотни, может быть пятёрками или трояками, но зрелище было феерическое! Человек был с бородой, какой-то неопрятный и, разумеется, пьяный. Когда я пришёл в себя от увиденного, спросил у родителей, кто это? Отец сказал, что это бич с УЭЛа. Потрясённый увиденным, я запомнил, что бичи с УЭЛа – люди состоятельные. Позже я выяснил, что бичом называют моряка на суше, а загадочный УЭЛ – управление экспедиционного лова. То есть тот дядька был рыбаком и работал в государственной конторе, которая занималась ловом селёдки в Северном и Норвежском морях.

Вскоре один наш знакомый – дядя Толя Мядзель, закончив морские курсы для штурманов тоже подался работать в УЭЛ и тоже стал зарабатывать много. Он рассказал мне, что экспедиционным лов называется потому, что в море выходят сразу несколько судов и плавбаза. То есть экспедиция. Рыболовные суда – сейнеры ловят селёдку и отдают её на плавбазу. Селёдка тогда была в бочках. Поэтому морякам приходилось не только ловить рыбу, но и наполнять ею бочки, солить и в закрытом виде сдавать на другое судно. Там эти бочки складывали до поры, а морякам на сейнере давали клёпку – такие досточки, из которых делали бочки. Также плавбаза обстирывала моряков, привозила продукты, топливо и питьевую воду. На плавбазе был врач, библиотека и кинофильмы. Поэтому экспедиция могла длиться долго – несколько месяцев.

   Разумеется, я решил, что тоже, когда вырасту, стану моряком, а вернее рыбаком, чтобы не думать о деньгах и помочь родителям. А тут ещё дядя Толя как-то пригласил меня на своё судно или как он называл его по военно-морской привычке «на корабль». Как теперь я уже знаю, для той поры это был вполне шикарное судно – СРТ. Средний рыболовный траулер. Эти суда строили в ГДР – Германской Демократической Республике в городе Ростоке. Эти суда стали поступать в УЭЛ в середине пятидесятых годов.

   На судне мне понравилось всё, даже машинное отделение, где грохотал вспомогательный дизель для электростанции. На дизеле было написано: Букау – Вольф. Всё, однако, померкло, когда дядя Толя открыл и пустил меня в радиорубку. Вот тут-то я и понял, что вот, это и есть моё. Радиорубка была маленькой. В ней даже была койка, на которой в рейсе спал радист. Всё было основательно прокурено и дядя Толя открыл иллюминатор, чтобы я не задохнулся. Ещё в радиорубке был передатчик Ёрш и приёмник ПРВ. Дядя Толя запустил умформер для питания аппаратуры и включил радиоприёмник. Показал, где и как регулируется и переключается. Дал мне наушники и ушёл по своим делам. Я долго крутил этот радиоприёмник, слушал музыку, дальние зарубежные радиостанции и морзянку. Тогда я ещё, конечно, не понимал её, но всё равно мне очень нравилось слушать морзянку, странные какие-то завывания и сигналы в эфире. Удалось послушать также переговоры операторов и радиолюбителей. Всё было очень интересно.
- А я ничего кроме музыки и рекламы по радио не слышал. Никакой морзянки, сказал Пашка.
- Так конечно же, теперь только на УКВ, то есть на ФМ слушают, а это только малая часть радиоволн. Хочешь тоже послушать, что в настоящем эфире делается?
- Конечно хочу, а как?
- Тогда пошли в мою комнату, покажу.

Мы пошли в мою комнату, где на книжной полке среди книжек стоял радиоприёмник УС-9.
- Вот, смотри, это настоящий профессиональный коротковолновый радиоприёмник. Только он не с корабля, а с самолёта. Его придумали американцы в войну и он стоял на бомбардировщиках Б-29. Наши скопировали, сделали такой же и он работал на военных самолётах ТУ-4, а потом на транспортных ЛИ-2 и ИЛ-14.
- Он что старый? Вид у него какой-то.. не очень.
- Конечно старый. Смотри, тут вот бирка на нём есть. На ней название завода и год выпуска.
- Ого! 1949 год. Так ему больше шестидесяти лет! Он что ещё работает?
- А давай проверим. Я включил приёмник. Когда прогрелись радиолампы, приёмник начал тихонько шипеть и потрескивать. Пашка стал вращать ручку настойки. Послышалась иностранная речь, потом далёкая музыка, слышна была радиостанция «Голос России».
- А морзянка где? Спросил Пашка.
- Для этого надо включить специальный генератор с подстройкой и переключиться, например, на диапазон в 14 мегагерц. Видишь, тут на шкале написано.
- Да, вижу. Как-то странно без цифровой шкалы. Ага, что-то запищало. Это и есть морзянка?
- Да, морзянка. Это радиолюбители между собой переговариваются морзянкой.
- А откуда они?
- Один, что потише слышно, из Америки, из Денвера, а другой наш, то есть русский из Новороссийска.
- А о чём они морзят?
- Да собственно ни о чём. Рассказывают о своей аппаратуре, об антеннах, о погоде, о знакомых радиолюбителях. Это не «Скайп» и не мобила. Много так не поговоришь. Давай-ка я тебе поищу, чтобы было понятно.

   Я настроил приёмник на диапазон, где работают радиолюбители микрофоном в режиме однополосной связи – SSB. Приёмник УС-9 в принципе не предназначен для прослушивания передач в этом режиме, но если постараться,  настроить можно. Вот и сейчас я настроился на частоту или если угодно, на волну детской коллективной радиостанции из Мурманска. Радиостанция весело беседовала с радиолюбителем из Украины. Говорили тоже о погоде, передатчиках, антеннах. В Мурманске оператором была девочка, а в Украине – дядька. Смотрю, Пашка увлёкся и внимательно слушает, что говорят.
- А мы тоже можем с ними поговорить? Спросил Пашка.
- Для этого нужен передатчик, а у меня его нет.
- Жаль.
- Ну, ничего. Подрастёшь и купишь себе радиостанцию. Сейчас это вполне возможно. Накопишь денег, закончишь курсы, сдашь экзамен, получишь лицензию и за долларов 800 купишь себе радиостанцию или как теперь её называют – трансивер.
- Это как-то сложно. А нельзя иначе?
- Можно. Есть такой диапазон, называется Гражданский Диапазон или по-английски Си-Би. Радиостанцию для этого диапазона может купить и пользоваться любой.
- И я?
- Наверное, и ты. Правда, этот диапазон не для дальних связей, да и мощность передатчика будет маленькой, однако, летом мы часто слышали любителей из Москвы и вообще откуда-то оттуда.
- А это тоже дорого стоит?
- Нет, вполне по деньгам. В сто баксов можно уложиться.
- Ну, всё-таки не дёшево. Вздохнул Пашка.

   Тут он посмотрел в окно и сказал:
- А что это у вас удочка торчит с балкона?
- Это не удочка, а антенна. Я купил пластиковую удочку, внутрь её просунул провод, смотри, прикрепил удочку к балкону и теперь у меня есть антенна в семь метров. Вполне хватает, чтобы Америку услышать. Или Мурманск.

   Пашка не готов был это всё переварить. Я выключил приёмник и мы пошли обратно на кухню, чтоб попить чаю.

* * *

Попивши чаю с печеньем, Пашка снова стал теребить и расспрашивать.
- Ну, как первый раз вы захотели стать моряком я понял, а что было во второй раз?
- Во второй? А вот что. Мой отец, как ты уже знаешь, вытаскивал из воды и разбирал мины. Не стану тебя утомлять описаниями этих мин, но скажу, что со слов отца я изучил почти что все виды. В дополнение к теоретическим занятиям отец приносил домой разные электрические детали этих мин, по тем временам очень совершенные. Эти штучки были моими игрушками. В дополнение к этим игрушкам отец купил радиоприёмник «Москвич», а его коллеги – радисты переделали его длинноволновый диапазон в коротковолновый. В те годы не приветствовались радиоприёмники с короткими волнами, где вещали всякие американские и английские радиостанции. Это не запрещалось, но и не приветствовалось. Короче, я засел за этот приёмник и стал слушать короткие волны. Было очень интересно.

   Освоившись посредством деталей от мин с электротехникой, постепенно начал осваивать радиотехнику. Как раз отец получил двухкомнатную квартиру в новом доме. У меня получилась целая комната, которая была вскоре превращена в мастерскую. Родители не протестовали, за что я им до сих пор очень признателен. Став пионером, я мог посещать Дворец Пионеров, где были разные кружки и секции, в том числе и кружок радиолюбителей.

  В двенадцать лет я уже познакомился с электроникой, работой радиоламп, знал устройство приёмников и приглядывался к старшим товарищам, которые строили коллективную радиостанцию.

- А где этот Дворец Пионеров? Там сейчас тоже есть кружки?
- Нет теперь там ничего. Там теперь Дворец президента Латвии и никаких кружков больше нет.
- Жаль. Очень жаль. Сказал Пашка. Я бы тоже пошёл в кружок. А что было дальше?
- Дальше я учился в школе, паял разные электронные устройства, появились полупроводниковые приборы – транзисторы. Стал экспериментировать и с ними.
- А микросхемы были?
- Нет, микросхем тогда не было. Были только транзисторы и диоды. Впрочем, нам этого вполне хватало. Для работы транзисторов не нужны были высокие напряжения, как для радиоламп. Всё становилось легче и безопаснее. Однако, родители решили воспитывать меня в русле своих знаний. Отец тянул меня под воду, а мама с парашютом на самолёт. Пришлось научиться лёгководолазному делу или как сейчас бы сказали – дайвенгу и прыжкам с парашютом. Оба по очереди учили меня стрелять из винтовки. Похоже, хотели вырастить из меня боевика, что ли?

  Однако школа заканчивалась и надо был как-то определяться с будущей профессией. Мои товарищи полагали поступать в институты, меня же туда не тянуло и вдруг снова появился дядя Толя Мядзель, тот, что работал в УЭЛе. К тому времени он уже сменил работу и работал капитаном на каком-то небольшом судне. Дядя Толя притащил разных справочников и списков где можно было узнать про все морские училища, расположенные поблизости. Мне же было нужно училище, где был радиофакультет. Таких оказалось немного и ближайшее оказалось в городе Лиепае.
- И что, вы поехали в Лиепаю учиться?
- Лиепая в то время был закрытым городом. То есть военной базой. Чтобы туда попасть, нужно было получить разрешение. Когда все документы были готовы, я поехал в Лиепаю сдавать экзамены. Конкурс на поступление был огромным – пятнадцать человек на место. Экзамены сдавали в три потока. Я был в первом потоке и все экзамены сдал на отлично. Учился легко. Никаких ерундовых предметов в мореходке не изучали, всё только по делу. От нас требовали успешной учёбы и на многое закрывали глаза. Впрочем, шляться по улицам и пить водку мне не хотелось. Вскоре меня назначили начальником любительской коллективной радиостанции. Разумеется, оборудование радиостанции было очень хорошим – радиоприёмник Р-250 и передатчик ПСК-025. Лучшего и желать было нечего. Увлечённых радиолюбителей было много и наша радиостанция процветала.

   Но не всё так было гладко. Как-то зимой я простудился и заболел гриппом. Это был какой-то тяжёлый грипп и у меня случились осложнения. Я стал плохо различать морзянку, а без этого было никак.
- И как вы поступили? Вылечились?
- Вылечился, но позже. А пока мне предложили поучиться на электромеханическом факультете, а на радио остаться как бы заочно. Так и получилось, что я закончил электромеханический факультет и радиофакультет. Поскольку радиофакультет я заканчивал как бы заочно, морзянку учить мне не пришлось. Учил я её уже позже.
- И что, пошли работать в УЭЛ?
- Да. Только к тому времени его переименовали. Уже не было СРТ – их отдали в рыболовецкие колхозы, а у нас были БМРТ. Это Большой Морозильный Рыболовецкий Траулер. Судно и впрямь было большое и команда почти восемьдесят человек.

   Сначала я был электриком и жил в четырёхместной каюте с другими электриками и рефмашинистом.
- Рефмашининистом?
- Да. Это такой человек, который обеспечивает работу холодильных машин. Он, как и мы, стоял вахту но в своём холодильном отделении. В ту пору мы работали около Америки и Канады или около Канарских островов. Рейсы длились до шести месяцев, однако деньги в сапог я не складывал. Во-первых потому, что деньги стали меньше по размеру, а во-вторых, таких больших заработков, как раньше, уже не было. Впрочем, на жизнь хватало и ещё оставалось. Вскоре я продвинулся по службе и стал электромехаником. А тут и очередь покупать квартиру подошла. За трёхкомнатную квартиру я заплатил чуть больше четырёх тысяч рублей. Столько я получал за рейс. Всё было очень хорошо. Мы получили новые суда немецкой постройки – супертраулеры. Эти суда были напичканы электроникой и автоматикой, причём такой, что я и на наших современных танкерах не встречал. Тут уж я развернулся на полную свою мощь.
Но хорошее не длится долго.
- Вы что, опять заболели?
- Да нет, хуже. У меня вышел конфликт с КГБ. Слышал про таких?
- Слышал. Отец рассказывал. Они всех в тюрьму сажали.
- Ну, положим не всех. Мне они предложили дружить с ними, работать на них. Я же в них не нуждался и отказался. Тогда они сделали так, что меня перестали пускать в море. Я разозлился и уволился из моряков.
- И куда же вы пошли? Была другая работа?
- В советское время работы было много. Выбирай любую. И я выбрал СКНИБ.
- Что это?
- Это Специальное Конструкторское Научно-Исследовательское Бюро. Там мы занимались микроэлектроникой. Вот тут-то микросхем было в избытке. Я занимался конструированием цифровой техники. Очень многому научился и не жалею, что пошёл туда работать. Там я и начал заниматься компьютерами, а год-то был 1980-й. Электроника в очередной раз перестраивалась. Раньше с радиоламп на транзисторы, а теперь с транзисторов на микросхемы. М опять я был счастлив. Денег хватало. Теперь говорят, что инженеры мало получали в советское время. Я так не считаю. В ту пору, в отпуск я смог слетать с семьёй на самолёте в Сибирь, к брату жены – Славику. И ничего, денег хватало.
- Да, теперь только олигархи на самолётах летают, сказал Пашка. Так что, а когда в третий раз вы захотели пойти в море?
- Только когда умер Андропов. Тогда в КГБ начались изменения и я понял, что можно снова готовиться в море. Конечно, не всё так просто было, но я всё же снова пошёл работать на судно. На сей раз я работал на учебном судне «Призвание» преподавателем. Мои науки были – радионавигация, электроника, автоматика и рыбопоисковые приборы. Но и это мне вскоре надоело и я пошёл заниматься наукой на Научно-исследовательском судне «Исследователь Балтики».
- Это там, куда вы кошку Бусю брали?
- Ну, да. Как раз на это судно. Вот так я в третий раз стал моряком и, как видишь, я до сих пор работаю на судне. Теперь уже на танкере.
- И где вам больше всего понравилось?
- Больше всего на «Исследователе Балтики», там, где была кошка. Это самые лучшие для меня воспоминания.
- А что же сейчас? Сейчас не пробовали деньги в сапог складывать? – Веселился Пашка.
- Нет, не пробовал, хотя, заработки у нас на танкерах хорошие.
- А сколько это – хорошие?
- Я получаю шесть тысяч долларов в месяц.
- Ого! Не хило.
- Да, не хило. Но даже если мой заработок за четыре месяца сложить, он разве что в ботинок влезет. До сапога не дотягивает.
- Ну, в общем, детская мечта насчёт денег у вас сбылась.
- Да, Пашка, сбылась.

Пашка помолчал, поразмышлял о чём-то своём и говорит:
- Дядя Коля, а можно мне ещё то радио послушать?
- Конечно можно. Ты ведь знаешь, как там всё включается?
- Знаю, запомнил.

Пашка убежал в мою комнату. Вскоре оттуда стала слышна морзянка, разговоры радиолюбителей и голоса дикторов далёких станций. Интересно, а где в этот момент был сам Пашка?


                *   *   *

 
320 метров в секунду.


   В 1983 году я работал в конструкторском бюро, которое принадлежало министерству дорожного хозяйства. Полное название этой организации было СКНИИБ Минавтошосдор ЛССР.
   В этом КБ было много разных отделов, разбросанных по разным домикам, странным помещениям и дворам. Оценить количество сотрудников можно было лишь во время общих собраний, которые проводились к знаменательным датам, например, к седьмому ноября или дню Победы. Директором КБ был неплохой человек, бывший спортсмен, сделавший карьеру то ли по партийной лини то ли удачно женившись. А может быть и то и другое сразу.

   Работа в КБ мне нравилась бесконечно. Всю свою жизнь я что-то паял, жил среди проводов, что-то улучшал, конструировал, выучился на моряка – сначала на радиста, а потом и на электромеханика. Руководил на судах электрослужбой, вникал во все новости электронной аппаратуры, которой однажды на наших судах стало огромное количество.

   Однако, из-за разных причин мне пришлось оставить море и переселиться на берег. Знакомые подсказали мне, что можно пойти работать в это КБ, в Экпериментально-опытный отдел. Я туда и пошёл. Поговорив полчаса с начальником этого отела, оформился на работу. Мне было предложено участвовать в разработке электронных приборов, строить их макеты, отлаживать, разрабатывать методы отладки и настройки серийных образцов, если такие появятся. Моё рабочее место было обставлено различными нужными приборами и имело весьма внушительный вид. Слева меня прикрывал кульман, где всегда на кнопках висели электронные схемы, пока ещё в эскизах и неокончательные. Появилась возможность освоить цифровую электронику, которая в ту пору стала заменять аналоговую, всем привычную.

   Как я уже говорил, директор наш был бывший спортсмен. Его бывшие товарищи тоже сделали кое-какую карьеру и расселись кто в профсоюзе, кто в райкомах, кто в ДОСААФ, а кто и в спорткомитетах разного уровня. Об этом я узнал, когда буквально через неделю моей новой работы ко мне с кружкой кофе подошёл мой коллега и заявил, что он тут главный по спортивной линии и стал у меня выпытывать, чем бы я мог помочь КБ в области спорта.

   Мне же не хотелось ничем помогать и сославшись на пошатнувшееся в морях здоровье, кое-как отбился, но пообещал каждый день ездить на работу на велосипеде. Мой дом находился в одиннадцати километрах от работы, стало быть, я вполне мог обещать моему спорт-товарищу, двадцать два километра городской дороги в день. Поскольку наше министерство было автодорожное, то мы знали, что средняя скорость по городу была примерно пятнадцать километров в час. Это подтверждалось и практическими наблюдениями, потому, что до работы от дома на транспорте я добирался минут за сорок, а то и пятьдесят. На моём полуспортивном велосипеде на дорогу уходило столько же времени, а бывало, что и меньше. Меня и спортивную общественность КБ это устраивало.

   Немного освоившись с работой, я стал замечать, что разные отделы укомплектованы по-разному. Если в моём отделе было семь русских и пять евреев, то в других отделах могли оказаться только русские бывшие офицеры или, скажем, женщины или одни только латыши. Также были разными и их спортивные пристрастия. В моём отделе все были поголовно водными туристами. Это очень не простой вид спорта. Они ездили на всякие бурные речки проходить пороги, уезжали надолго на Урал, а в несезонье, сооружали плавсредства прямо тут, на работе, используя не занятые поверхности. Женские коллективы преуспели в настольном теннисе, отставные военные все поголовно были охотники и часто водили нашего директора в свои леса стрелять по банкам и пить водку.
Латыши же всё больше склонялись к пулевой стрельбе или хроническому алкоголизму.

   Я ещё раньше заметил, что в чисто латышских коллективах, например, в Трамвайно-Троллейбусном управлении все хотели стать снайперами и у них на территории был свой отличный тир. Также в стройуправлении, в подвале их общежития тоже был тир вполне хорошо устроенный, тёплый и большой.
А я ездил на велосипеде.

   Инженеры латышского коллектива занимались тем, что конструировали шасси и корпуса для той аппаратуры, которую придумывали и изготовляли в нашем отделе. Аппаратура подчас была очень сложной. Много электронных плат, жгутов с проводами, лампочки, индикаторы и разъёмы. Всё это следовало грамотно расположить. Однако, вдруг, в последствии оказывалось, что надо было установить ещё какой-нибудь переключатель и вся конструкция летела к чёрту. К чёрту летели и сроки исполнения, туда же могла полететь и премия, то есть деньги. А часто мы были не довольны каркасом и вызывали инженера из их отдела, чтобы он, например, достал из готового образца «вон ту лампочку» или без молотка вытащил, а потом вставил «вон ту электронную плату». Разногласий хватало. К тому же где-то внутри общества после смерти Брежнева начал возрождаться латышский национализм. Работники «того» отдела стали заносчивы и, хоть бы ещё вслух не произносили слово «оккупанты», за которое директор сам лично открутил бы голову, но пошли разговоры о том, как хорошо жилось до сорокового года и прочие такие намёки. Нам тогда не было известно, что царь Пётр купил всю эту территорию за страшные деньги у побеждённых шведов, что Сталин отдал международные долги Латвии и по-сути ещё раз купил её у запада. Мы этого не знали, но подспудно напряглись, не зная, чем дать отпор. На партсобраниях об этом тоже не говорили. А начальник «того» отдела уже внаглую наезжал на нашего начальника отдела, Николая Николаевича, человека пьющего, но хорошего математика и организатора. По мягкости характера наш начальник «не связывался с ними», а иногда приходил после стычек подавленный и раздражённый. Тогда мы тотчас доставали нашу валюту – спирт, разводили по правильной методике, угощали Николая Николаевича, присоединялись сами, снимали стресс у начальника.

   Во время одного такого мероприятия порешили как-то обломать Улдиса, «того начальника». Кабинет Улдиса весь был обклеен грамотами и дипломами за первые места по стрельбе. Он был многолетний признанный лучший стрелок, пусть не в городе, но уж в районе – наверняка. Также и в нашем КБ слава его звенела повсюду. Он любил давать советы, обсуждать разные винтовки, как теперь бы сказали – он был гуру.

   Вот по этой славе и решено было нанести удар. Поскольку дело происходило во время застолья, то, защитить начальника, вызвался я, как самый бесперспективный спортсмен отдела. Все посмотрели на меня с интересом, но единодушно решили, что это всё пьяные разговоры и закрыли тему.

   А я не закрыл. Меня учили стрелять, правда я этого никому не говорил.

   В феврале, в канун дня Советской Армии, в нашем районе были устроены соревнования по стрельбе из малокалиберной винтовки. Предлагалось выполнить упражнение МВ-2. Теперь что-то поменялось в правилах, а тогда это упражнение предполагало десять выстрелов по мишени на дистанцию в пятьдесят метров. Стрельба должна была вестись лёжа без упора, с ремня.

   Соревнования должны были состояться после обеда, неподалёку, в подвале общежития стройуправления. Соревнования были личные, то есть не командные. Каждый сам за себя. Организация соревнований была хорошая, только одно нарушение было для того времени. У каждого стреляющего была зрительная труба для разглядывания мишени. Обычно это не допускалось, а трубой мог пользоваться только тренер. На стрельбу ложились парами, а мишени носили уже отстрелявшиеся товарищи.

   Я так подгадал, чтобы лечь на огневой рубеж вместе с Улдисом. Перед этим в раздевалке подобрал себе фуфайку с пришитыми на локтях кожаными заплатами, нашёл и меховую рукавицу на левую руку, чтобы ремень её не сильно жал, и стал дожидаться. У Улдиса было всё своё. Даже винтовку он принёс свою, но не свою, конечно, а из КБ, которой пользовался лишь он один и она стояла в сейфе. Он даже не смотрел по сторонам, ему никто не был интересен.

   По команде легли на войлочный ковёр. Каждый на свой. Отрегулировал ремень винтовки, разлёгся поудобнее, закрыл глаза, с тем, чтобы открыв их, увидеть, куда смотрит винтовка.

   Перед глазами всплыла картинка, как в шесть лет меня отец и мать водили в настоящий тир завода ВЭФ, где они и сами стреляли и учили стрелять меня. Я стрелял, уложив винтовку на мешочек с песком. Прицел винтовки тогда был открытым, то есть как у боевого оружия – поближе к глазу прорезь, вдали – мушка, а за ней и мишень. Не помню тогда, попал ли я куда-нибудь, может быть и попал. Только это было начало.

  Открыл глаза. Винтовка смотрела вправо и вверх. Поменял с учётом этого свою позицию на подстилке и снова закрыл глаза.

   Вспомнился мне сарай во дворе школы номер десять, где был устроен школьный тир. Там я, уже подготовленный пробовал свои силы из винтовки ТОЗ-8, но тоже, успехи были более чем скромными. Впрочем, от меня второклассника, никто особенных успехов и не ожидал.

   Открыл глаза. Винтовка смотрела туда, куда надо. Перед глазами была лишь одна мишень для пристрелки. То есть для корректировки стрельбы, если кто понимает, как это делать. Судья дал нам по три патрона. На выстрел отводилось по две минуты.

   Для стрельбы я выбрал винтовку с диоптрическим прицелом и кольцевой мушкой. То есть в поле зрения у меня должны были быть окружность от диоптра – маленькой дырочки перед глазом, кружок вокруг мушки, круглой была и мушка, а в её дырочке надо было увидеть мишень. Такая сложная конструкция давала больше шансов для меткой стрельбы. А вот, что было у Улдиса, мне неизвестно.

   Зарядил винтовку. Прицелился, сделал полвыдоха, неожиданно для себя выстрелил. Выстрел всегда должен быть неожиданным, его нельзя ждать и торопить его нельзя. Перезарядился одними пальцами, не поднимая локтя от подстилки. Ещё выстрел. Очень хотелось посмотреть в трубу, которая лежала рядом. Нельзя. После такого перерыва, какой был у меня, пристрелка должна быть максимально объективной. Ещё раз проверил свою лёжку, прикрыв глаза. Всё было хорошо. Стреляю последний пристрелочный выстрел.

   Теперь в трубу. Ага! Все три попадания легли кучно. Две пробоины объединились в одну длинную, одна – чуть ниже. Мысленно соединяю их линией в треугольник, нахожу его центр, чтобы определить поправку прицела.

   Команда – открыть затвор. Отстрелявшиеся товарищи пошли к мишеням, с тем, чтобы пристрелочные мишени заменить на зачётные. Зачётных мишеней будет две. Надо стрелять по пять выстрелов в каждую.

   Пока длится перерыв, закрываю глаза и вспоминаю пятьдесят третью школу, куда я перешёл из десятой. Поближе к дому. В седьмом классе учитель черчения – Вениамин Юрьевич, бывший военный инженер, ведёт запись в кружок стрельбы. Записываются многие. На чердаке школы своими силами устраиваем тир в двадцать пять метров. Таскаем круглые большие поленья в то место, куда будут лететь пули. Учитель труда с помощниками строят помост, где будут лежать стрелки. Приносим и раскатываем войлочный ковёр. Прибиваем длинную доску на брёвна. На неё будем вешать мишени.

   Закончив, берём винтовки и стрелять!
После стрельбы – чистка оружия. Многим стало не интересно и потом они уже не пришли. Нас осталось человек семь - восемь. Среди них и девочка - Галя Мядзель. Стали стрелять чуть ли не через день. Когда пообвыкли, учитель стал преподавать теорию стрельбы. Рассказал, как надо корректировать прицел. Делал пальцы правой руки «пистолетиком» и объяснял, что если пули летят туда, то крутим сюда. Понятно.
Вскоре пошли первые успехи и почётные грамоты. Приятно.

   Мишени установлены. Судья раздаёт по десять патронов. Укладываю их так, чтобы можно было добраться до них, не поднимая локтя, как учили. Снова закрываю глаза, чтобы «лечь» на мишень. Проверяюсь. Делаю три щелчка маховичком прицела, чтобы скорректировать стрельбу в нужную точку. Я уже знаю, чего хочу и мне не важна абсолютная корректировка. Такой, что сделал вполне достаточно. Звучит команда – «огонь!».

   С этого момента пошло время – две минуты на выстрел. Этого более чем достаточно. Заряжаю и делаю первый выстрел. Знаю, что как он ляжет, так и пойдёт стрельба дальше. Пуля легла в десятку на три часа, то есть справа, порвав линию на мишени. Всё равно десятка!
Заряжаю винтовку и прикрываю глаза для отдыха.

   Наш учитель радуется. Школу где-то и как-то отметили, а нам, четверым, то есть трём мальчишкам и Гале, предлагают перейти в команду ДОСААФ. Переходим. Но настроение наше после первых тренировок ухудшилось. Мы уже перешли на стрельбу на пятьдесят метров. Это уже совсем другое дело. Это не просто. Однако, всей нашей компанией ходим на тренировки, но стреляем не часто, а просто лежим и целимся. Патроны денег стоят, нам говорят.

   Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Смотрю в трубу. Пуля легла в девятку рядом, порвав мишень в двойную дырку. Хорошо!
Заряжаю винтовку, закрываю глаза.

   Лежать и не стрелять, хоть и в ДОСААФ – не интересно. Мы пожаловались нашему учителю, а заодно выиграли городское первенство среди школьников. Стреляли на двадцать пять метров в тире Дворца Пионеров. Все настреляли на третий взрослый разряд.
Помню, с какой гордостью носили этот круглый значок.

   Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Пуля опять легла рядом, раздолбав дырку в мишени ещё больше. Жаль, что опять в девятку. Если бы поточнее скорректировал прицел, всё пошло бы в десятку.
Перезаряжаюсь.

   За такие школьные успехи команду нашу приметили и позвали в СКА – Спортивный Клуб Армии. Там нами лично руководил отставной полковник Михаил Сергеевич. Геройский человек и хороший тренер. Патронов было очень много и в методику тренера входило стрелять, стрелять и стрелять. Стреляли только на пятьдесят метров.

   Открываю глаз, проверяю лёжку, прицеливаюсь, полувыдох, выстрел. Пуля легла в десятку, рядом с первой, а дыра в мишени стала и вообще огромной. Колодец! Так называется такая дыра в мишени. Пятого выстрела в эту мишень уже не делаю и у меня остаётся шесть патронов.

   Меняю лёжку на другую мишень. Закрываю глаза, чтобы провериться.

   Тренер, поняв, что можно с нами возиться, начал рассказывать про всякие премудрости в стрелковом спорте. Учил правильно лежать, заряжать одними пальцами, стал приучать нас стрелять стоя и с колена. С колена, конечно, очень тяжело. Заставлял нас буквально по шесть часов сидеть в стойке «с колена». Так мы учили уроки, правда, писать не могли.

   Открываю глаз, проверяю лёжку, выстрел. Теперь можно особенно не париться, можно расслабиться. То, что я задумал, теперь произойдёт.

   Тренер начал нас приучать к другим винтовкам. Сначала появились СМ. У этих винтовок не было свободного хода спускового крючка. Лёгкое на него нажатие и – выстрел. В отличие от боевого оружия, где усилие на выстрел полтора килограмма, в спортивном всего лишь шестьдесят граммов. СМ весила больше, чем ТОЗ-8 и была не так красива. Однако, стреляла она лучше.

   Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Десятка и восьмёрка.
Перезаряжаю.

Соревнований по стрельбе было мало. Всё больше на военные праздники – типа день победы или двадцать третье февраля. Спортивные разряды можно было получать только на соревнованиях, поэтому, готовиться к ним следовало с запасом. То есть, чтобы получить второй разряд, на тренировке надо было стрелять на первый. И так далее. К тому же сложность соревнования зависела от разряда стрелков. Как раз на день Армии я получил второй взрослый разряд. Это было в восьмом классе.

   Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Пуля легла в девятку. Между первыми двумя пробоинами, но чуть ниже, не задев предыдущих. Делаю ещё два щелчка на прицеле, перезаряжаюсь.

   Тренер предложил мне попробовать стрелять из пистолета. Конечно, мне это очень понравилась. Начал стрелять из спортивного пистолета Марголина по большой мишени на двадцать пять метров. Очень увлекательно! Начались и тренировки на дистанцию в пятьдесят метров, но уже из другого пистолета – Хайдурова. Очень дорогая штука. Ещё его называли, кажется, ТОЗ-35. Из этого пистолета вскоре я настрелял на первый взрослый разряд, находясь в девятом классе. Из нашей компании к тому времени остались только я и Галя Мядзель. Она стреляла исключительно из винтовки и было жутко смотреть, как она, маленькая, стоит с этой двеннадцатикилограмовой винтовкой, вся изгибается, но попадает, куда следует.

   Открываю глаз, проверяюсь, полувыдох, выстрел. Пуля легла по другую сторону десятки, на девять часов. Неплохо! Перезаряжаюсь.

   Девятый класс. Трудный он был для меня. Много всяких тренировок, а тут и математика и тригонометрия и логарифмы и прочая муть. Но надо было тянуться. Тренер проверял дневник и за двойки гнал из тира. А в тире тренер стал приучать меня к револьверу. Это уже и калибр боевой и отдача – будь здоров и грохот ужасный. Но двадцать пять метров круглая мишень или силуэтная. Итак, находясь в десятом классе становлюсь Кандидатом в Мастера спорта СССР. Обалдеть! Тренер говорит, что если никуда не поступлю учиться, то спортбат в том же СКА мне обеспечен. Приятно. Но ух лучше учиться дальше.

   Открываю глаз, проверяюсь, выстрел. Восьмёрка и тоже в другой стороне. Неважно!

   Смотрю, что у соседа. У соседа всё в порядке. Не мировой рекорд, но снайпером он считается не зря. Правда он стреляет метко, но не кучно. Ни одного «колодца». Это меня устраивает. Смотрю, какая мишень лучше, где больше десяток. Конечно, в первой, хотя вторую он ещё не закончил. Но, ждать не надо. Заряжаю свой сэкономленный на первой мишени патрон и леплю Улдису в первую мишень куда-то вбок. Всё. Дело сделано…

   Маленькая свинцовая пулька со скоростью триста двадцать метров в секунду покидает ствол моей винтовки и дырявит в постыдном месте мишень Улдиса.

   Теперь надо сохранять спокойствие и прикидываться шлангом. Лежу, жду команды. Ну, вот, Улдис отстрелялся. Затворы открыты, встаём с подстилок, ждём, когда принесут мишени.

    Мишени принесли. Судья первыми смотрит мои мишени. Аккуратно разглаживает «колодец» на первой мишени. «Колодец» прекрасный и судья зачитывает все пробоины, как будто их было пять. И на другой тоже пять. Хвалит меня. Потом берёт мишени Улдиса, подсчитывает пробоины, находит лишнюю, шестую пробоину, снимает с зачёта лучшую и зачисляет худшую – то ли двойку, то ли единицу. Вторая мишень хорошая, результативная, но общий итог, с этой шестой пробоиной становится каким-то детским. Его результат получился много хуже моего. Улдис озверел. Стал что-то доказывать судье, что это кто-то (то есть я) стрельнул ему специально. Гильзы считать бесполезно. Их вокруг десятки валялись. У меня в мишени тоже всё в порядке. Не подкопаться. «Колодец» обширный и сколько там в нём пуль – не известно. Может быть четыре, а может быть и пять и шесть. Как узнать?

   Изменить правила судья не может, хотя и понимает, чьих рук это дело, но это старый трюк. Михал Сергеич долго обучал нас этому. Обучал и прочим проделкам, но эта как была, так и остаётся самой эффективной.

   Улдиса, как будто дерьмом облили. Он чуть не сгрыз свою винтовку, а на следующий день не вышел на работу. Сказали – заболел. Болел он недели две, а когда пришёл на работу, то только затем, чтобы уволиться и снять со стенки в кабинете все свои дипломы и награды. Чтобы врагу не достались.
Говорили, что он устроился на работу инженером в троллейбусный парк, в тот, в котором был хороший тир. Ну, что же, пусть наращивает мастерство, а то и на второй разряд в прошлый раз не настрелял.

   А я разыскал дома в коробке свой значок кандидата в мастера спорта по стрельбе, нацепил его на пиджак и в этот день приехал на работу на автобусе.

   Победу нашего отдела отмечали бурно.

                *   *   *
 
КОНТЕЙНЕРОВОЗ   

Вступление.

    Все те месяцы, что я провел вдали от дома на моем корабле, не оставили пока что времени для написания подробного отчета о текущем моем путешествии. Полагаю, что все еще в будущем, и это от меня не уйдет, тем более что, как известно, я завел себе интеллектуального помощника в лице Ноте_Боока. Приводя в порядок пласты информации, которую я с собой вожу на дискетах, лазерных дисках и даже на вынутом из компа винчестере, нашел немало записок, сделанных ранее на других кораблях. Осмотрев их внимательно, осмелюсь предложить их в качестве забавного чтива. И если они окажутся сносными, то я надеюсь отыскать в своих архивах и еще что-то похожее и, в конце концов, попытаться описать и текущее мое путешествие, правда, не такое интересное, как раньше. Тем не менее, получится боле или менее хронологически выдержанное жизнеописание того, чем я тут занимаюсь. Разумеется, свои мысли о текущем моменте тех лет я опускаю, поскольку актуальность их сейчас потеряна и интереса они не представляют. Разве что их прогностическая часть.
 

    Как известно, я поступил на работу в Латвийское пароходство прямо из моего любимого научного института, сойдя по трапу белого парохода - «Исследователь Балтики», унося с собой его Красный, снятый латышскими националистами, флаг. Где этот корабль теперь - никто не знает, а флаг я храню дома. Очень мне помог тогда мой товарищ Михаил, купив принтер Microline, что достался мне в наследство от Советского Союза вместе с Красным Флагом. На те сто баксов я в принципе и раскрутился с морскими документами, в чем до сих пор ему благодарен.

    Жаль, что тогда я не начал записывать обо всех этих переживаниях и событиях. Теперь же, немного  очухавшись и попривыкши к новым условиям, пожалуй, мне было бы интересно почитать написанное вечерком за рюмочкой бренди или джина.

    Переживания и неустроенность тех лет надолго выбили меня из колеи. Однако выпячивать свои болячки и переживания мне не хотелось, потому, что и другим приличным людям тогда, да и сейчас, живется не сладко. От идиотизма последнего десятилетия прошлого века осталось разве что небольшое стихотворение.

Смотрит с неба, удивляется,
Петр Первый- русский царь,
Как в Кремле блюет под колокол
Бывший первый секретарь.

Как народные защитнички,
Не сгорают со стыда,
Отдавая землю русскую
Иностранцам навсегда.

Не дымит труба на фабрике,
А обманутый народ,
Тупо смотрит, как по телеку
Дядя Боря что-то врет.

Снова спину гнем на барина.
Снова не свести концы.
Учат жить меня слюнявые,
Быстроглазые юнцы.

Не встает Страна Огромная
И не взводится курок.
Хлебосольная и сильная..
Нету воли на рывок.


    Работа на «Академике Заварицком», а потом и на танкере «Индра» не оставила о себе тоже никаких записей, равно, как и работа в качестве корабельного инженера по компьютерам. Лишь только покончив с компьютерами и попав на контейнеровоз, что мотался по Средиземному морю, я стал записывать впечатления, чтобы занять время по вечерам и не спиться вместе с люмпен - моряками. Теперь же, нисколько не жалею, что стал все это описывать, потому, что это события моей жизни, может быть и не самой привлекательной, но все - таки моей.

    В предлагаемом опусе описаны события конца 1998 и начала 1999 годов. Тогда я поехал работать на контейнеровоз по путевке из пароходства. И вот, что из этого вышло…

                *   *   *

   Декабрь 1998 года.

   МАЛЬТА

   Из Рижского аэропорта на самолете Британских авиалиний - Боинг 737 (маленький аэробус) мы полетели в Лондон. В самолете дали поесть, но чего-то такого, чему у меня нет определения. Похоже это было на кусок курятины, завернутой в блин. Поначалу я решил, что это просто размокшая бумага и стал ее отковыривать, но, оглядевшись по сторонам, обнаружил, что все едят и ничего не отковыривают. Летели часа три или четыре. Под нами были облака, ничего не видно и я спал какими-то урывками, но все-таки спал. Места в этом самолете удобные, ногам не тесно. Подносили также и горячительные напитки, но я просил разве что сухого вина, которого и принесли в небольшой бутылочке эдак на 200 граммов и с винтовой пробкой. Позади меня сидел какой-то новый английский, который всем иным развлечениям предпочитал просмотр деловых бумаг, а их, в его чемоданчике было предостаточно. Радостного в этих бумагах для него было, по-видимому, мало и он, читая их, вздыхал с каким-то трагическим стоном.

    Прилетели в Лондон мы не в самый большой аэропорт. Впрочем, он, конечно же, был много крупнее рижского. Все западные аэропорты мне напоминают компьютерные игры типа DOOM (Дум). Длинные проходы к терминалам, где происходит посадка и выгрузка пассажиров. Проходы заканчиваются одним или более залов, где сосредоточены магазины, рестораны, кафе и всякие другие полезные для пассажиров службы. В нашем случае зал был один, но такой трехэтажный. Нижние этажи использовались для прохода к удаленным терминалам, верхний для ресторана, и кафе. Также на этом этаже разрешается курить, что все и делают.  Второй этаж занимали магазины (дорогие) и Duty Free Shop (Дьюти фри шоп), где торгуют с заметной скидкой, но только папиросами, горячительным и парфюмом.  При покупке товаров просят показать билет и записывают что-то в свой компьютер.

    Мои попутчики (двое), приехав в аэропорт, тотчас сосредоточились на поправке здоровья, известным методом. Я, из жалости, отдал им свою водку и оставил их, курящих, на третьем этаже, подкинув им свою сумку. На втором этаже также был английский бар - Pub (паб). Тут можно было и поесть и пива всякого попить, кофию и чаю. Я просил чаю. Мне подали небольшой чайничек с чаем и специальную кружечку с носиком, чтобы ловчее было наливать из нее молоко. При этом меня никто не спрашивал хочу ли я молока или нет. Дали и все. В результате всего получилось три чашки чаю с молоком. Чай был крепкий - типа заварки, но разбавлялся не кипятком, а именно молоком. Это и в самом деле вкусно и приятно. Чайничек этот в меню назывался Pod (под), то есть горшок. Стоило это полтора фунта.  Фунт по-английски - Pound (паунд). За время пребывания в этом аэропорту я еще дважды заходил попить чаю сюда. Мои товарищи пили в Макдоне кофе тоже за полтора фунта и ели гамбургер за такие же деньги. В ресторане второе блюдо стоит от пяти до семи фунтов, а в специальной кофейне также есть дорогой кофе, по пяти фунтов.  Туалеты в аэропорту бесплатные. Находятся на третьем этаже. Туалеты убирают темнокожие работники, разумеется. Наши еще не подъехали. Но ожидают...


   На специальных телевизионных экранах, всюду расставленных, в виде таблицы имеется информация о рейсах. Через несколько часов ожидания на экране появилась надпись MALTA, а за полчаса перед отлетом рядышком написали и номер терминала, откуда нам предстояло улетать. Поскольку ничто нас не удерживало, мы поспешили к указанному терминалу. У нас проверили билеты и сумки на предмет бомбы и ружья. Все уезжающие собрались в накопителе, где были кресла, но курить уже не велели. Вскоре подали самолет с мальтийским красным крестом на хвосте и мы по специальной трубе пошли внутрь самолета. Самолет был такой же, как и из Риги. Мест было довольно и мы расселись, кто где хотел.  Перед вылетом стюардессы объяснили, как надо пользоваться средствами спасения при разных коллизиях. Говорил магнитофон, а они только доставали спасательные жилеты, дыхательные маски и прочее. После чего велели всем пристегнуться, проверили исполнение и мы полетели.

    Как я уже говорил, везде была облачная погода и ничего не было видно.  Полистав журналы, которые прилагались к моему месту, я стал ждать обеда. Перед обедом предложили попить. Я также попросил сухого вина и мне его поднесли. Супу на обед не подавали, а дали всю ту же курицу, но теперь уже без бумаги и горячую.  Также всякие салаты, салфетки и проч. Обнесли всех кофием, чаем, прохладительными и горячительными напитками. Мои товарищи, разумеется, стали налегать на горячительные напитки, которые во множестве имелись в маленьких таких бутылочках на 25 грамм. Сколько они их вытребовали - я не знаю, поскольку опять привалился к окну и поспал.

    Через три-четыре часа лету стали садиться. Попутчики мои сидели хмурые, поскольку им в конце концов перестали предлагать горячительное, видимо опасаясь за их здоровье. Но, как показали мои дальнейшие наблюдения, опасались они совершенно напрасно, так как вряд ли в их самолете имелось такое количество горячительного, которое смогло бы повредить здоровью моих попутчиков.

    Над Мальтой садились уже поздним вечером и видели разве что огни.  В аэропорту нас встретили службы иммиграции. Они связались с нашим агентом и пропустили нас дальше. Дальше была таможня, но меня, с моим честным лицом, пропустили без досмотра. На выходе дожидался шофер с микроавтобусом на котором мы и поехали. Машины тут ходят, как в Англии - слева, а руль стоит справа.  Гостиница - ничем не примечательный дом с рестораном, растениями в горшках, лифтом, кабина которого мне была тесна и двухместными номерами. Разряд гостиницы - три звезды. В номере - две кровати, шкаф, трюмо, кондиционер, телевизор с набором спутниковых программ (40 каналов), ванная комната и все. Примечательно, что вода в водопроводе была слегка солоноватой. Оказывается, сколь ни будь заметных источников воды на острове нет и вся пресная вода привозная. Соленой же воды – сколько угодно.  Электрические розетки - английского стандарта, поэтому своего чаю я не попил.

    В гостинице уже полдня нас поджидал старший помощник капитана по национальности - одессит. Ему было грустно нас поджидать так долго и он оживился, когда мы приехали.  Сразу же пошли ужинать. За все платит фирма и мы особенно не церемонились с ней. Пошли в ход французские вина, бараньи ножки, салаты из креветок и уже не помню, что еще. Питались мы, конечно, всем на удивление. После ужина гуляли.

    Поутру, на другой день, пошли к нашему агенту, узнать насчет корабля. Корабль задерживался и у нас получился целый свободный день. Я пошел денег поменять на местные мальтийские лиры. Курс - три доллара за лиру (!).
После обеда, как всегда роскошного, поехали на автобусе в Ла- Валлетту. Проезд стоит 11 местных копеек, не дорого. Путь занимает около 20 минут. Проезжая по острову, видно, что тут люди живут не одну тысячу лет. Все оприходовано, пристроено к делу, нигде ничего не валяется и не растет где попало. Впрочем, и зажиточности особенной мы тут не обнаружили. Мальтийцы - это такой народ. У них свой язык, довольно странный и ни на что не похожий. Они такие чернявые, но не похожи ни на испанцев ни на итальянцев. Не любопытны, но и не злобливы. Поскольку в основном тут живут туризмом, то относятся к нам, к приезжим как к не проходящей зубной боли. Местность каменистая - гористая. Растений немного, потому, что с водой плохо, да и летом тут жарко- до 50 градусов, говорят. Состав горных пород тут такой же, как и в Крыму - известняк и ракушечник. Из него легко строить дома, что на Мальте и делают. В результате горы попилены добытчиками камня.

    Ла-Валетта старый город. А в нем есть еще более старый город, то есть совсем старый.  Старый город обнесен глубоким и широким рвом без воды. Глубина рва на глаз - метров 40, да и ширина такая же. Проход осуществляется по мосту, который раньше, надо полагать, был деревянный и подъемный. Теперь же, мост вполне постоянный и надежный. В старом городе имеется, как мне показалось, всего одна широкая улица, где, впрочем, с трудом разъедутся две машины, да и то, если пешеходы им это позволят сделать. Удивительно, но все улицы этого старого города ведут к морю. Прочие же улицы имеют ширину по старому стандарту - всадник на коне с копьем поперек коня. Дело в том, что у всадника копье было длиннее, нежели у пехотинца. Улицы, понятное дело, горбаты. По ним славно двигаться вниз, но потом ведь надо и наверх забираться. На улицах устроены везде магазины и лавочки, но хотя мальтийцы народ и южный, но не позволяют себе приставать к прохожим со своим товаром, как теперь это можно с неудовольствием заметить даже в Риге. Товар самый обычный, ибо происхождение его не вызывает сомнений, да и Турция тут совсем рядом. Дома высотою в наших пять этажей. Каких-то высоких домов я не увидел, как, впрочем, нет и маленьких. Все одинаково высокие и очень старые. Для удобства проживания современного человека в домах устроены электричество, водоснабжение и канализация. Все провода и трубы идут снаружи домов. Электричество - снаружи, а трубы во дворе. Морозов тут не случается, поэтому все трубы, часто пластмассовые.  Под ногами тот же камень, что и на стенах домов. Часто для удобства пешеходов сделаны ступени. Солнца на улицах не увидишь, да тут это и не такая редкость чтобы остановившись, на него глядеть. Его тут вдосталь. Кисок на улицах немного, но их не обижают, а вот собачек совсем не видать. Специальных массонских угодий не видал, но видал ту военную базу, где в свое время Горбатый продавал наш Союз американцам. Мне ее показали мои попутчики.  Народ готовился встречать Рождество и поэтому были озабочены своими делами.  Иногда встречали гуляющего Деда Мороза, а потом обнаружили и целую машину с ними.

    Старший механик был озабочен покупкой носков, потому, что забыл их дома. Ходили, искали, но он любит, чтобы все было высокой пробы - наследство весьма тяжелого детства в интернате и мореходке. Пошли на специальную торговую улицу, где движения не было, а были выставлены лотки с товаром. Носков не обнаружили и он купил их в магазине по пяти лир (15 усд). Потом, неподалеку от магазина, мы натолкнулись на ларек, где эти носки стоили пол лиры. Конечно, обсуждая такую незадачу в ход были пущены все познания в неформальной лексике. Возле нас две девицы заметно задергались и, как оказалось, это были наши российские девицы, которых их новорусские папаши послали сюда учиться в университет.  Поговорив с девицами с минуту, пошли дальше. Впрочем, уставшие от гуляния ноги просили пощады. Неподалеку было открытое кафе, типа, как в Риге на Домской площади, под тентами. Там даже одно или два дерева было. Попросили пива, кстати, хорошего, поискали и нашли туалет и, оглядевшись по сторонам, пришли к выводу, что в Риге, при такой же почти цене на пиво, уличные кафе круче.

    Поскольку на ужин в гостинице мы заказали больших лангустов (лобстеров), да и стало темно, мы решили возвращаться восвояси в город Марсашлок, где была наша гостиница и ресторан, и где мы не стеснялись. Кольцо автобуса находилось прямо около моста через ров, мы выискали нужный нам номер и уже в темноте поехали обратно.

  Прежде, чем закусить лобстерами, мы попросили супу из грибов. Для Мальты нельзя назвать грибной суп традиционным, ведь грибы (мешрумс) тут не растут, но суп такой имелся, он был дорог, и мы его попросили. К чести заведения, суп оказался не плох. Позже, на специальной тележке прикатили лобстеров. К ним подали каждому специальные клещики, чтобы ломать панцирь зверю. Также каждому досталось по железной миске с теплой водой и лимоном, чтобы потом в этой миске руки пополоскать. Запивалось все это Рейнским белым вином с остаточным сахаром, дорогим и изысканным. Вина, как водится, не жалели. Также были предложены всякие травы, хлебцы и приятные пожелания от хозяев заведения. Поскольку клиенты мы были щедрые (позволяли приписывать), хотя и шумные, нам позволили посидеть дольше обычного и попить побольше разного вина, что мы и сделали. Пробовали потом приятные французские вина, а я потребовал для моих попутчиков и сигар, хотя сам не курю, но знаю, что после такой еды неплохо покурить сигару. На столе горела масляная лампочка, было приятно и уютно. Мы как чувствовали, что это будет последний вечер в этой гостинице и в этом ресторане.

    Утром во время завтрака прибежал заполошенный водитель и стал торопить нас в путь.  Вещи мы не распаковывали, поэтому погрузились и поехали в порт. Наш корабль – «Conteiner Trader» стоял на рейде в десяти милях отсюда и вскоре собирался подъехать поближе к нам. Мы утрясли все необходимые формальности, которых тут много, взяли с собой солдата, который должен был удостовериться, что мы уедем и поехали в порт на буксир. Порт имеет строгую проходную и высокий забор. Порт находится в Ла-Валетте на берегу неширокой, но извилистой и разветвленной гавани, вокруг которой собственно город и построен. Сколько уж лет этому городу, неизвестно. Никто и не помнит, но выглядит с воды он не внушительно, но очень приятно. От воды по склонам невысоких каменных холмов поднимаются постройки. Постройки все, конечно, разнообразные, но нет ни одного похабного стеклянного дома или чего-то в этом роде, что выпадало бы из контекста и хотелось бы уничтожить в первую очередь при первой же возможности. Из-за сложности пейзажа, возможно, такие города любят художники.  Пейзаж и вправду сложный, такой не приснится, потому, что мозг не сможет такое воспроизвести. Это тебе не стеклянная гора Манхетена, в Ла-Валету хочется вернуться. Мы побросали мелкие деньги в воду между отдавшим швартовы буксиром и пристанью в чистую сине-зеленую воду и я долго еще видел, как кувыркается в воде белая никелевая денежка, подмигивает мне из воды и как бы говорит, ты вот давай, поплавай, а я тут пока полежу и подожду тебя. С тем и улеглась на дно гавани, а проплывающие мимо рыбы теперь разглядывают, вероятно, пальмовую ветку на ней и, шевеля беззвучно своими неторопливыми губами, пытаются прочитать и понять неизвестные надписи на ней.

    Буксир, валясь боками и вспенивая воду, заучено и не сентиментально поплыл к выходу из бухты, мимо древнего города, мимо мола с армейской постройкой и белым большим флагом с красным приметным мальтийским крестом на нем.

    Поэтическая жизнь туристов на Мальте у нас заканчивалась и начиналась новая жизнь на воде. Поскольку мраморных ступеней и фуршетов впереди не ожидалось, я прямо на буксире переоделся в комбинезон, белые брюки и светлые ботинки, теперь неуместные на палубе ушли жить до поры в чемодан. Я сразу стал похож на того человека, которого поджидают на приближающемся корабле.  В море заметно качало и, подойдя к судну мы не смогли использовать парадный трап. Был подан веревочный, лоцманский. Что ж, вспомнив молодость, проведенную среди рыбаков, забрался по этому трапу и перелез через борт корабля на палубу моего нового парохода. Подъемным краном, в сетке подняли и чемоданы. Матрос проводил меня в каюту, где уже поджидал меня электромеханик. На все - про все у нас было только 10 минут, поскольку ему и еще трем человекам надо было уезжать на этом же буксире. Впрочем, быстрые проводы - меньше слез.  Человек взял пластмассовый кулек (?!) и оставляя за собой шлейф перегара покинул корабль.

    Наше новое судно развернулось и пошло снова на якорную стоянку, что в десяти милях отсюда. Так мы снова оказались рядом с городом Марсашлок, куда нас пока что не пускали. Этому обстоятельству я был весьма рад, так как предстояла выгрузка и погрузка, а я пока что не знал, где и что на этом пароходе находится. Полное отсутствие каких-либо лебедок или подъемных кранов несколько примирило меня с маленькой зарплатой. Стало ясно, что погрузка и выгрузка может обходиться и без меня. Корабль строился в Болгарии. В строительстве участвовали болгары и ... вьетнамцы. Впрочем, корабль оставил у меня благоприятное (пока) впечатление своей незатейливостью, добротностью и даже какой-то засиженной мухами уютностью. Судьба дала мне время на знакомство с документацией и судном. 

     Борьба за полную автоматизацию или ДАУ FAHM-S

    Стармех, встретившись с капитаном, тотчас стали отмечать с ним встречу, потом погрузку, потом отход, потом Рождество, а что они сегодня отмечают, я не знаю.  Судно не новое, поэтому на нем многое не работает. Четвертого механика тут сократили и стармех несет вахту. Такое важное устройство, как управление Главным двигателем с мостика (ДАУ), не работает уже больше года. Значит, во время вахты механик должен быть в Центральном посту управления (ЦПУ). Стармех жалостливо попросил посмотреть, что там можно сделать. Прибор сделан на базе старинного микропроцессора, а всякое упоминание о микропроцессорах, как я уже успел заметить, в среде моряков, вызывает легкий ужас переходящий в желание быстро напиться. Все это время, хотя и не использовался, но был под током ящик в мой рост с электронными платами. При этом его дверь была открыта и привязана бечёвкой к выключателю лампочки, неподалеку горевшей. Рядом с ящиком мотористы и механики пьют кипяток с порошковым кофе и чай. Там же они еще и курят. Так что сначала пришлось все основательно вычистить, а платы помыть. Пока судно стояло на якоре, попробовали прибор в действии. Конечно, он давал совсем не то, чего от него ждали, но смотреть стали на меня уже с интересом. Два дня я с калькулятором рассчитал значения разных величин, а потом преобразовывал их в двоичный восьмиразрядный код. Процессор (8088) не работал правильно. На мое счастье, в другом конце ЦПУ висел всеми забытый ящик той же фирмы для расчета параметров двигателя. Все датчики от него уже померли, а ящик висит. Там я и нашел нужный мне микропроцессор, вынул и вставил в нужное мне изделие. После проверки и настройки я остался доволен, потому что машина стала вести себя предсказуемо. Все тесты прошли сносно.  Поскольку проблема в принципе была решена, доводить до блеска эту систему я не стал. Однако через стармеха настоял на том, чтобы на швартовку шли уже с управлением из рулевой рубки. При отказе системы всегда можно перейти на ручное управление а потому решили рискнуть. Все сработало прекрасно.  После швартовки виски пили уже втроем - капитан, стармех и я. Засиделись.


    Для закрепления эффекта предпринял еще одну презентацию. На мосту, то есть в рулевой рубке, имеется много всяких приборов и среди них - эхолот НЭЛ-3 (Навигационный прибор для измерения глубины и записи данных на ленту). Эхолот этот тоже давно не работал, хотя все боялись проверок, вызывали каких-то спецов, которые не ехали.  Радист эхолот не чинил и вместе с электромехаником, моим коллегой, уехал навсегда. Теперь радистов на судах нет. Я попросил найти документацию и ящик с запасными частями. 

    Осциллограф и прочие причиндалы пришлось тащить из машинного отделения, благо они там имелись в ящике, который не открывался, по-моему, никогда. Во всяком случае, осциллограф был упакован так, как его пакуют на заводе. Притащил все это на мост, создал неплохой антураж и через некоторое время, которое пошло на размышления, заменил одну плату, совсем плохую - выходного усилителя посылки сигнала и поднастроил, хотя можно было и не делать этого, еще пару плат. Наверное не стоит и говорить о том, что для такого случая я надел белый, стиранный комбинезон, все отвертки и плоскогубцы были безупречны, словно из операционной, приборы чисты и исправны. Мягкой, взятой из дома плоской кисточкой, я удалял пыль с плат эхолота. Сожалею, но у меня не было спирта, который в таких случаях я люблю щедро лить на тряпку и пол, протирать платы, части оборудования и руки.  Все это завораживает собравшихся зрителей, которых в минуты триумфа я стараюсь иметь побольше. Вместо спирта пошла Смирновская водка, которой я взял немного для презентации у второго механика. Я не спеша ковырялся в эхолоте, который к тому времени уже, конечно, работал, поливал все якобы спиртом, на запах которого, тотчас сползлось много народу. Чтобы не перегреть зрителей, включил напряжение. Эхолот, который стоял много лет (при живом радисте) стал жить!

    Я попросил рулон новой бумаги для эхограммы. Эта просьба вывела ошалевших зрителей из ступора, капитан сказал: - ну-ка принесите! И сделал в воздухе пальцем замысловатый жест. Все забегали, заискали, вскоре нашли целую пачку бумаги, перевязанной еще советской белой пластмассовой веревкой. Стали ее дергать, но она крепкая. Тогда я достал из новой синей сумки (кстати, неплохо сочетается с белым комбинезоном) автоматический ножик, который купил в Индонезии на базаре за 10 долларов, очень эффектно им щелкнул при открывании и перерезал веревку.

    Для порядка спросил,- кто будет менять в эхолоте бумагу? Все как-то сжались, тогда я сказал, что это дело третьего помощника, которого, кстати, не было на мосту, и сам поменял бумагу. На вынутой из эхолота старой и засохшей бумаге была обнаружена запись карандашом: 27 июля 1996 года.  Презентация состоялась.

   Эхолот засвистел мотором, стал рисовать извилистую линию дна на глубине 25 метров. Я выключил прибор, импортным красивым пинцетом в красной изоляции, который купил в магазине за 35 сантимов, наладил перо самописца и снова включил эхолот. Все работало прекрасно!


  В новую синюю сумку аккуратно были отправлены инструменты и приборы.

  Позже снова втроем пили виски. Я, правда, с газировкой.


Корабль

  Длина - 148, осадка - 8, разумеется, метров. В трюма и на палубу берет 586 TEU - то есть стандартных контейнеров. В контейнере помещается более 10 тонн чего-либо.  Как правило, мы не знаем точно, что везем. Тут возможны всякие варианты. Вот, например, на некоторых контейнерах имеется наклейка с черепом и написано: Toxic (токсик) - токсично. Что там, мы не знаем. Может быть там подлива к салату со всеми нашими Е..., а может быть и отрава какая более быстрого действия. Судно состоит из шести трюмов. Трюм делится на левую и правую часть.  Контейнеры идут по направляющим в трюм. Слева направо в каждой половинке их кладут по четыре в ряд. Значит, восемь в ряд в одном трюме, а вот сколько рядов, я еще не углядел. Трюма закрыты большой железной крышкой. На крышку тоже ставят контейнеры. На каждую крышку по четыре в ряд. Получается восемь контейнеров от борта до борта. А этажей получается четыре. Кладут столько, чтобы видно было с мостика, куда ехать. Куда ставить контейнеры - решают на берегу. Задача экипажа - только правильно балласт принять, чтобы не перевернуться.

 Кошка.

  Наш корабль был привязан к Мальте. На Мальту, в посёлок Марсашлок, приходили из-за океана огромные контейнеровозы. Там контейнеры выгружались, а на нашем судне, которое было меньше размером, развозили по разным портам в Средиземном море. Это была хорошая работа хотя бы тем, что часто можно было позвонить домой. В те года ещё не было мобильных телефонов, спутниковая связь была очень дорогой (10 долларов за минуту), писать домой письма через Интернет мы тоже тогда не могли. Зато можно было купить телефонную карточку, чтобы из городского телефонного аппарата связаться с домом.

  Кстати, в Марсашлоке мне пришлось сходить за кошачьим кормом. История этого похода такова...

 Приехали мы в Марсашлок под вечер. Пошел я с корабля на проходную, благо карточка телефонная у меня была, дай, думаю, позвоню домой. Спускаюсь  по трапу и вижу, что небольшая киска зачем-то рвет зубами тряпицу около помойки, в аккурат находящейся рядом с нашим судном. Кошка была небольшая, английского вида - там кошки на маленьких ножках, небольшие, но с очень выразительным, я бы сказал, лицом. Кошка была серая с нормальными поперечными полосками. Сытостью она не могла похвастать. Я пошел обратно на корабль, поискать кошке еды. К сожалению, повар уже успел убежать, а на ужин был плов, хоть и не плохой, но ведь это и не кошкина еда, правда? Тем не менее я нашел пластмассовый стаканчик от кефира и наковырял из кастрюли пловного мяса, моркови и немного риса.


  Все это я отнес к помойке, разорвал стаканчик, чтобы киске было легче есть. Киска сидела на своих коротких лапках и с интересом наблюдала за моими манипуляциями. Я стал звать ее и пошел к ней. Но она испугалась и стала отбегать и озираться. Понятно было, что она очень пуглива и к ней не подойти. Что ж, я пошел в другую сторону, опять к пароходу, а кошка, видимо заинтересовавшись, что это я там положил и веря в мои добрые намерения по какой-то немыслимой траектории пошла опять к помойке. Нашла плов, и съела даже с рисом. Мне стало ясно, что кошка сегодня вряд ли обедала, а изучив, разумеется поверхностно, содержание помойки, понял, что и с завтраком у нее будет напряженка. Я продолжил свой путь в город, с твердым намерением купить кошке какой-нибудь поживы. В Марсашлоке, неподалеку от проходной, имеется круглосуточный, не Бог весть какой магазинчик. Часто, там прямо за доллары, покупают телефонные карточки. В этом магазине за два доллара я и купил кошке банку Вискаса с кольцом на крышке, чтобы без ножа открывалась. Позвонил домой и пошел кормить кошку.


  Дорога в один конец занимает около 30 - 40 минут и я уже не надеялся встретить эту кошку, и был обрадован, когда вновь увидал ее на прежнем месте. Она снова убегала, да я и не рассчитывал, что она со мной так быстро подружится. На старом месте я нашел порванный пластмассовый стаканчик, в него-то и вывалил содержимое большой банки. Кошка издалека наблюдала за моими действиями и, может быть, мне показалось, поводила носом, принюхиваясь.


  За мной также наблюдали мальтийские стивидоры (наблюдатели за грузовыми операциями) и, похоже, не осуждали меня. Когда я поднялся на судно, они рассказали мне, что кошка убежала с парохода, где команда состояла из филиппинцев. Они немалым числом бегали за ней, ловили, но не успешно. Вскоре, корабль с филиппинцами уехал по своим делам, а кошка осталась. И еще стивидоры сказали, что филиппинцы, с их слов,  ловили кошку, чтобы съесть. Кошка, конечно, понимала, чего задумали филиппинцы и дала тягу. И правильно. Потом один из стивидоров отрезал ножиком от пакета с соком часть, налил туда воды и отнес кошке, сказав, что после еды ей и попить захочется.


  А кошка, усевшись плотно около остатков стаканчика, уже неторопливо, основательно жуя задними зубами ужинала. Я умилился этой картине и уже в каюте, налил и себе рюмочку. Жаль, что теперь почему-то не приветствуется появление на кораблях собачек и кисок, а то можно было бы ту киску к нам и пригласить.



  Сейчас мы на пароходе постоянно ездим по Средиземному морю по строго оговоренным портам, которые находятся на Мальте - Марсашлок, в Египте - Александрия, в Израиле - Ашдот и Хайфа, в Турции - Мерсин, на Кипре - Лимассол и в Италии Джо Тауро. Из всех портов, нами посещаемых, я бы выделил три. Это Ашдод, Мерсин и, конечно же, Марсашлок.


  Ашдод.


  Ашдод - плоская каменно- песчаная сковородка, которая одним боком засунута в море. Ашдод город новый, строился где-то в 70-х годах. Кроме порта и электростанции, которая входит в единую израильскую энергосистему, другие промышленные объекты на глаза не лезут. Порт легко найти на морской карте, да и выходя с парохода мимо не пройдешь. А вот электростанцию-то видно с моря издали и не потому, что дым из нее идет, а потому, что две очень высокие трубы подпирают небо над Ашдодом. Электростанция работает на угле, который привозят откуда-то, наверное, кораблями. Уголь этот транспортируется вдоль порта по такому закрытому туннелю, поднятому на высоту около 6-ти метров.


  Порт - ворота страны. Порт всегда неплохо коррелируется с самой страной. Порт в Ашдоде устроен неплохо. В порту есть три или четыре магазина - фришопа, где можно всякого купить. Магазины не пустуют, ведь сюда нет-нет да и приедет большой пароход с туристами. По порту расставлены телефонные аппараты. Конечно, больше всего их около пассажирского причала - примерно 12 штук. Звонить надо посредством пластмассовой карточки, но не такой, как в Риге, с микросхемой, а наподобие кредитной магнитной карточки, при помощи которой у Чейза открываются все двери. Карточки можно купить во фришопе по двадцати долларов, а можно у гешефтмена, который приходит всякий раз на судно сразу же после прихода. У него карточка дешевле - по пятнвдцати долларов. Для выхода по телефону из страны используется три кода, а не один, как у нас. Это три разные компании предлагают свои услуги - кто дороже, а кто дешевле. Я использую, разумеется, более дешёвую компанию с кодом 013 она назывется - Безек.


  Порт насыщен работниками спецслужб. Как водится, люди, уезжая, вывозят с собой все самое хорошее. Вот и немалое количество всяких ментов и чекистов переселенцы заботливо прихватили с собой на всякий случай. Пригодились. Спецслужбы ездят по порту на авто. Ездят часто, чтобы не было беспорядка. У меня вот однажды случилась беда - новая карточка за 15 баксов выпала из рук и прямо в щель между стеклом будки и металлическим полом. Там щель-то в сантиметр, не более, но попал точно! Карточку было жалко. Поскольку телефон был недалеко от судна, я не поленился и пошел за инструментом, чтобы разобрать нижнюю часть будки. Но когда я пришел с сумкой к этой будке, то увидел неподалеку машину с этими чекистами и разбирать будку мне расхотелось. Вполне ведь могло так случиться, что они могли принять меня за арабского наймита, который вознамерился заложить кусок Си-4 в будку и пристрелить меня на месте на всякий случай. Кто бы тогда записки эти писал? По части строгостей - тут полный совок. Для выхода из порта нужен специальный пропуск с фоткой, правда, этот пропуск действует на все время моей работы тут. На проходной есть специальная комната для бесед. Меня пригласили туда, когда я возвращался на корабль. Стали спрашивать где я был, с кем разговаривал и о чём. Беседы проводили военнослужащие девицы.


  Израиль страна небольшая. Но тут имеется несколько портов. Два больших на Средиземном море и один в Акабском заливе со стороны Красного моря и Индийского океана. Расстояние по земле от Средиземного моря до Акабского залива всего-то километров триста по хорошей дороге. Вот и получается, что Израиль не только новая родина, для наших старых знакомых, но и прекрасное стратегическое место, которое, во всяком случае, можно использовать для переброски военного снабжения, если в Суэцком канале, скажем, завалить парочку супертанкеров, чем сделать его совсем непригодным для судоходства. Собственно говоря, именно это и было сделано в конце 60-х годов. Тогда там потопили несколько кораблей и завалили минами канал. Именно в это время и расцвела Хайфа и построили Ашдод. По объемам перевозок, конечно, это не Суэцкий канал, но тоже кое-что. Примерно такой же номер прокручивают и в Панаме, где большие контейнеровозы выгружаются, через канал не едут, а контейнеры катят посуху на другую сторону.


  Вообще я заметил, что израильтяне очень любят гордиться, любят ставить вполне патетические памятники по любому поводу. Даже в порту имеется памятник, сделанный из кусков бортовой обшивки какого-то старого, еще клепанного, корабля. Пообщавшись с нашими знакомыми, которые тут живут,  попив с ними, поговорив, можно обнаружить, что многие темы в разговоре они обходят стороной. Среди них не в почете всякие диссиденты, болтуны, КВН-щики и прочие антиобщественные элементы, которые плодилась в изобилии у нас. Ранее очень болтливые и такие смелые и независимые анекдотчики, наши бывшие товарищи, в Израиле что-то поутихли. Да, тут можно ругать Сталина, Макашова, Зюганова, Гитлера, но уже не очень-то ругают Ельцина. Пропаганда в Израиле стоит больших денег. По радио поют очень приятные, и как оказалось, патриотические песни. Никаких Шуфутинских, Крутых не слыхать. Это они к нам выкинули назад свой мусор, чтобы мы им дышали и задыхались. Свои же композиторы и поэты у них, полагаю, тоже, как и у нас в свое время, получают деньги только за продукцию, которую одобрят их чекисты. Все израильтяне подтянуты, работящи и ...приятны на вид. Похоже, они несколько трансформировали идеи социализма под свою местность и продолжают жить в СССР. Впрочем, известно, что выходцы из СССР тут составляют заметное количество, возможно, именно поэтому они тут так и живут. Во всяком случае, только в Израиле можно увидеть еврея - водителя большого грузовика, крановщика или лоцмана. Лично мне непривычно видеть, как еврей в кипе и в маске работает электросваркой или принимает тяжелые швартовые концы на причале. Вот это и называется: Они приехали!


  Мои еврейские друзья.


  Жители Ашдода гордятся своим городом, который сами же и построили. Гордится и мой знакомец - дядя Вова. Он всю жизнь- Володя. Теперь уже старый, а раньше, подделав подпись тещи, уехал в Израиль со своей женой Альбиной. В СССР он "крутился" и жил неплохо. Тут, в Ашдоде, его таланты не расцвели, а работал он на строительстве этого же порта, потом на военном заводе, где платили больше. У него имеются заслуги - он воевал на войне, не то четыре дня, не то неделю, но очень этим гордится и любит рассказывать про страшные советские МИГи. Теперь он старый инфарктный человек с больной женой. Квартира у него в хорошем районе. Дом с лифтом, квартира - большой холл и ещё три маленьких комнатки, где можно только поставить кроватку. Эту квартиру ему удалось выбить (не бесплатно) благодаря приезду той самой тещи - тети Сони, которая десять лет почти препятствовала его выезду в Израиль. Он рад этому, и все ещё выплачивает ссуду, но говорит, что уже немного осталось. Стоит эта квартирка 150 тысяч долларов. Такая квартира, как у меня в Риге, тут потянула бы не меньше. Я знаю, что раньше у него была квартира в Москве, всякие автомобили и дом в пригороде Риги. Я не могу до сих пор понять, какого рожна ему надо было? Из Израиля не соскочить. Многие жители хотели бы отсюда свалить, да ничего из этого не получается. Одинокий израильтянин не может даже в Америку съездить. Сын дяди Вовы Ярик однажды съездил туристом в Нью-Йорк, и то, потому, что тут остались мать и отец, жена и дочка. Он любит рассказывать про Нью-Йорк, но как узнал, что я уже четыре раза там бывал и аэропорт Кеннеди  мене знаком лучше, чем рижский, то что-то у него в сознании стало не совпадать. В Израиль можно ввозить любые деньги и в любом количестве, а вот вывезти - шиш. Деньги сразу надо менять на шекели (такие деньги). Похоже, что израильтян кто-то подставил, правда, создав им более-менее комфортную клетку. Сейчас они все время говорят о том, что хорошо из немцев денег доить. Кому повезло (!!!) побыть в концлагере у немцев, тот теперь живет хорошо и в качестве примера все время приводят неизвестного (или неизвестную) Муню. Говорят, что у Муни квартира такая же почти, но пол из мрамора, что, я вполне согласен, круто. Тут, дома, у них поменьше спеси, чем в то время, когда они приезжали в Ригу погостить. Тем не менее, Альбина стала было гоношиться насчет подарочков для моей тещи и других. Я остановил её сказав, что у тещи и других всего довольно, складывать некуда. Ее порадовало то обстоятельство, что не надо тратить денег.


  В Израиле, конечно, есть радиостанции, которые говорят по-русски и есть немало газет, которые тоже написаны на русском языке. Дядя Вова мне подсобрал какое-то их количество для ознакомления с их жизнью. Почитав эти газетки, можно убедиться, что жизни- то тут и нет. Конечно, много всякой рекламы, по нескольку страниц объявлений, предложений о работе и иногда даже требуется знание государственного языка. Далеко не всегда. Народ опечален тем обстоятельством, что религиозные молодые люди не ходят на военную службу, хотя, как известно, у них даже девчонки служат в армии. Эту тему всё время раздувают и раздувают, но я думаю, дело не в этих еврейских монахах, а в том, что кто-то хочет подорвать основы еврейского фундаментализма, который в основном надоел американцам. Как известно, в Израиле очень сильны пейсатые парни. Но они-то и есть основа еврейской идеологии. Как только пейсатые парни поослабнут, так весь этот Израиль и кончится. По сценарию КПСС-СССР. Конституции у них нет, живут по Торе и достигли, надо признать, немалых успехов в материальном плане. Много разных автомобилей, магазинов, жилых домов. Никто не болтается без дела, в принципе работу сыскать можно, хоть и вместе с арабами, но работать будешь. Тем не менее все играют в какую-то религиозность. Едят кошерно и много об этом говорят. В чем детальная суть я, кстати, так и не разобрался, да оно мне и не надо. Есть у них и некошерные магазины или как их тут называют - "Русские магазины". Впрочем, привыкшие к порядку еврейцы не рискуют без надобности и не плывут против течения. Делают вид, что религиозны, отмечают пятницу и субботу. В эти дни порт не работает и только уже ночью в субботу начинает оживать.

  Арабов тут ненавидят страшно. Арабы же яростно ненавидят евреев. Правда, евреи дают им за деньги работу, которую сами не хотят делать. Бывали случаи, когда араб, чтобы показать своим товарищам, что он не ссучился, резал ножиком своего "благодетеля" - еврея работодателя. Бывали случаи, когда террорист - камикадзе подрывал вместе с собой какой-нибудь магазин, убивая при этом несколько десятков ненавистных ему евреев. Случаи эти не редки, все тут в общем-то настороженны и не расслабляются. Про эти случаи почему-то не говорят в новостях из Москвы. На вооружении у полиции имеется такой маленький робот на гусеницах, который должен подрывать подозрительные объекты. Сын Володи - Ярик, переезжал на новую квартиру и позабыл около подъезда термос. Тотчас был вызван этот трактор, термос был уничтожен, а Ярик уплатил нехилый штраф за весь этот цирк. Когда у Володи дома мы попивали и закусывали (хозяйка, кстати, очень зорко следила кто сколько съел, чем начисто обила у меня охоту закусывать), пришли еще несколько человек их знакомых, посмотреть на человека "Оттуда". Был и Ярик, пришла позже его дочка, которая теперь солдатка- служит в армии. Она хоть и умеет по-русски но не говорит, считает, что все русские со своим Примаковым на службе у Саадама Хусейна. Она держит в своих военных галифе маленький кукиш на Саадама и очень этим гордится. Поскольку анекдотов у них больше не водится, то, слегка переиначив, я рассказал им анекдот про маленького зелененького...араба. Все пришли в неописуемый восторг, но потом сказали, что за такой анекдот могут сильно поругать.

  Подводя итог разделу о дружбе народов, можно с уверенностью сказать, что у них тут такая же фарисейская любовь к арабам, как в США к неграм. От арабов им не отделаться, всех арабов им не перебить, а жить в их окружении - ох как страшно! Арабы заняты тем, что угоняют машины и перепродают их "на той стороне" - на арабской. Границы тут смешные, поэтому этот бизнес процветает. Правда, мне кажется, что не арабы крадут машины, но валят все равно на них.

  За время моей работы на этом контейнеровозе, я побывал в Израиле двадцать четыре раза. В качестве сувенира вывез оттуда лазерный диск с новыми еврейскими песнями. Лучшей песней на этом диске я считаю песню «Ерец Израэль», что в переводе означает – «Страна Израиль». Разумеется, это вполне патетическая песня, но от этого не менее приятная. Говорят, что самые лучшие песни в Израиле пишут наши бывшее сограждане.

  После Ашдода мы обычно приплываем в Хайфу. В Хайфу я не ходил, потому, что нет там у меня друзей, да и настроения не было. Из порта вся Хайфа, как на ладони. Город амфитеатром поднимается в горку и заметно круто. Если идти в город, то надо лезть в горку, а пока что мне этого не хотелось. В Хайфе стоит американская эскадра. Сколько видно в бинокль- все легкие крейсера - фрегаты, десантные корабли с вертолетами, противолодочные корабли тоже с вертолетами, куча всякого вспомогательного флота. Военные моряки - американцы вместе с пехотинцами прогуливаются по порту. Все сыты, жалование получают, одеты красиво. Может быть и я как-нибудь тоже красиво оденусь и пойду гулять в Хайфу.

  Корабль в море.

  Как-то вечером, даже ночью, по служебной надобности пришлось мне пойти посмотреть гакобортный огонь. Он находится на кормовом ограждении (релингах) третьей палубы. Задняя часть этой палубы никем не занята, потому, что там находится санчасть - несколько помещений, теперь закрытых и не посещаемых, потому, что врачей на кораблях больше нет. Поскольку судно было на ходу, то освещение палуб, естественно было выключено. Впрочем, это обстоятельство нисколько меня не шокировало, поскольку уж фонариками я всегда себя обеспечиваю с избытком. Итак, иду я себе спокойненько к фонарю, проверяю его, и чувствую,... что за мной кто-то наблюдает. Всякому человеку не приятно, когда за ним ночью кто-то наблюдает. Я стараюсь не подавать вида, что почувствовал наблюдение, но выключил фонарик, который выдавал меня с головой, поменял позицию, и стал, теперь уже в темноте оглядываться с тем, чтобы определить, кто это за мной смотрит и с какой целью.


  В какой-то момент я встретился взглядом с женщиной с совершенно неестественно бледным лицом, темными волосами и какими-то трагичными глазами, которые смотрели на меня из необитаемой санчасти через окно одновременно равнодушно, заинтересовано и напряженно. Выражение лица у этой женщины было как у снайпера, который уже определил цель и выжидает удобного случая, чтобы выпустить убойную пулю. Правда, винтовки и оптического прицела у этой женщины не было. Все это я прочувствовал и просчитал за малое время, которое бы пуля преодолела столь короткое расстояние.


  Сердце мое дало легкий сбой, животный страх, волной поднявшись из верхней части позвоночника одновременно пошел наверх в голову и вниз по спине к животу и ногам. Кожа на мне стала шевелиться, иголочки резко закололи в голову и сердце, решив пока что не останавливаться, дало мощный импульс крови перемешанный с немалым количеством адреналина, могущий порвать сосуды вместе с мышцами и костями. И этот удар я выдержал. Осторожно, на деревянных ногах я стал выбираться из этого жуткого места, соображая, что на судне никаких женщин нет, тут у нас только одни мужики, значит, это либо нелегальная пассажирка, которая забралась неизвестно как на судно, либо какая-то чертовщина.
 

  Материалистические воззрения не всегда побеждают ночью в подобных ситуациях, поэтому я стал постепенно отходить с проклятого места, краем глаза наблюдая за поведением женщины. Посветить фонариком в ее сторону у меня недоставало духу, но, постепенно отходя, я видел, что она все также напряженно следит за мной. Мое тело на 90 процентов состояло уже не из воды, а из страха, волосы на голове продолжали шевелиться, но я настойчиво двигался к спасительной полоске света, которая обозначала дверь внутрь судна, где было светло, где были люди, и где было безопасно.


  Я  ворвался внутрь судна и прикрыл за собой дверь. Потом поспешил к себе в каюту, включил всюду свет, осмотрел все три комнаты и закутки, запер дверь на замок, налил полстакана висков, постепенно, маленькими глотками, как лекарство выпил все и только после этого задумался. В светлой каюте, после полстакана висков во мне проснулся исследователь, уже способный мыслить. Впрочем, мыслей никаких не было, смелости пойти и все выяснить еще не появилось, так что я решил подождать до завтра, а там и оглядеться.


  Назавтра, сославшись на неиспроавности в сети освещения, я попросил открыть мне это страшное помещение. Разумеется, один ТУДА я ходить не хотел, так уговорил боцмана, что если еще ключи понадобятся, и чтобы не бегать, то пусть со мной и идет. Он согласился и мы пошли. Надо сказать, что входил я в это проклятое помещение, как первокурсник медучилища первый раз в анатомичку. Ко мне вернулся вчерашний страх, но не в полном объеме, как вчера, а чуть меньше. Конечно, боцмана, как малоценного, я пропустил вперед. Вскоре мы обнаружили ту бледную женщину. Она портретом висела на двери. Дверь, во время качки открылась, встала на стопор, которые всегда имеют судовые двери и в таком положении и осталась. Поскольку это была внутренняя дверь в амбулаторию, и она раньше всегда была закрыта, то портрета этого я не видел, проходя по этой палубе. Портрет был старый, вырезанный из не то календаря, то ли из рекламного плаката. От времени он поблек, стал таким каким-то синим. Женщина на этом портрете уже потеряла свою привлекательность, но все еще пугала меня воспоминаниями прошедшей ночи. Портрет был прикреплен липкой лентой к двери. Я открепил его, и под непонимающим взглядом боцмана, уложил его в ящик стола. Одним страхом стало меньше.

  Турки

  Если пришедшие чужие люди с берега на корабль жмут тебе руку в качестве приветствия, значит ты в Турции. Турки очень любят пожимать руки по всякому поводу. Брезгливые и вечно болезненные европейцы и американцы поэтому носят перчатки и выбрасывают их, когда надобность в них отпадает. Мы перчаток не одеваем, но и пальцев не облизываем, а моем руки мылом. В Мерсине если сухо, то пыльно, а после дождя - жутко грязно. Водостоков на улице нет, но зато высокие тротуары, втрое выше наших. Вода течет по проезжей части, словно в желобе к морю. Турки тоже все заняты делом, крутятся, город современный и все время строится. В витрине видел карту, где коричневым турецким цветом покрашена Армения, Грузия, часть Украины, Болгария, Румыния, часть Югославии, да так, что северная граница Новой Турции в аккурат подходит к Германии. Может быть это какая-то хохма, ведь Турция - то в НАТО состоит. Однако, я полагаю, что они с интересом наблюдают, как наши придурки режут Черноморский флот и тихо этому радуются.


  Мерсин для нашего экипажа- главный отоварочный город. Как бы наши зажратые моряки не хулили турецкий товар, все равно покупают здесь всякие безделицы. Прошлый раз мы приехали утром в воскресенье. В мою задачу входило: проявление пленки, разведка и может быть покупка чего-либо на память. В воскресенье банки не работали и мне мальчишка- торговец телефонными карточками показал подвальное окно, где, оказывается, была тоже торговая точка. Пожилой человек из подвала первым делом сунул мне свою ладонь для приветствия, а уже потом взялся за обмен денег. Точно курс денег я определить не смог, но в один миг стал обладателем сказочного состояния. У меня оказалось несколько миллионов(!) на мелкие расходы. Такое, по-моему даже Березовскому не снилось. За миллион триста тысяч я купил телефонную карточку, потом отдал проявить пленки и пошел на разведку. Город новый, но турки, да и прочие мусульманские люди умеют так представить свой город, что начинает казаться, что он очень древний. Неподалеку оказался базар. Ну не базар, в нашем понимании, а такая часть города, где идет интенсивная торговля. Продуктов кроме кофе, чая, орехов, булок и сладостей я не встретил. Но очень много всего такого, чего без труда можно найти и в Риге на каждом углу. Меня это не сильно интересовало, а просто так ходил и обалдело на все глядел. Решив не особенно тратиться, купил себе кило тыквенных семечек за три доллара, примерно, попросил их прокалить (и это тоже можно) и пошел забирать фотки. За две пленки  с карточками я уплатил около сорока долларов, то есть, как и у нас. Правда, качество снимков, когда я их увидал, породило у меня скупую мужскую слезу по ушедшим сорока баксов.

  Телефон

  После обеда пошел позвонить домой. Никто не отвечал, но зная бестолковость местных телефонов, пошел поискать другой аппарат. Телефонные карточки тут такие, как раньше были в Риге - гибкие и с магнитной полоской вдоль карточки. Карточку следует засовывать внутрь аппарата, он её причмокнув проглатывает и показывает на дисплее количество условных единиц. В предыдущем аппарате дисплей показал 100, что и соответствовало той цене, что я уплатил за карточку - то есть около трех долларов. Новый аппарат что-то писал мне по-турецки на дисплее, выплевывал карточку, как малое дитя манную кашу и пищал свиньей на всю улицу. Я же был настойчив. Пихал внутрь, видимо совсем ему ненавистную карточку и добился-таки своего. Он карточку сглотнул, но, обидевшись на меня, перестал со мной общаться. Перестал пищать, показывать по-турецки на дисплее, просто уснул или, не дай Бог, помер. Я в сердцах пару раз приложился по нему, благо рядом никого не было и пошел прочь. Не везло мне что-то с карточками в последнее время. Уж это точно.


  От Кипра до Италии.


  Тревожный бас носового тифона возвестил нас, что мы покинули Лимассол. Провожающий буксирчик подвыл в ответ, и, забрав с собою лоцмана, стал удаляться, мигая своими разноцветными огоньками, унося  обратно в порт запах незамысловатой, но загадочной для нас греческой пищи, похоже, состоящей из одного лишь чеснока под чесночным же соусом. Впереди вырисовывался большой по местным меркам переход в три дня до Италии. Причем, в самую ее чудесную часть- южную.


  По какой- то причине Средиземное море отнеслось к нашему кораблю не очень-то приветливо. Циклон, который до смерти напугал Европу снегом и проливными дождями решил покочевряжеться и на море. Впрочем, встречным ветром и дождем с градом настоящих балтийцев не запугаешь, тем не менее, разные люди ходили на бак (передняя часть корабля) и смотрели: не сложились ли контейнеры. Контейнеры, хоть и выглядят очень внушительно, сделаны из очень тонкого железного профилированного листа. Толщина листа не более чем у автомобиля. При сильном ударе волны контейнер вполне может потерять прочность, а поскольку на нем стоят его же собратья с немалым весом, сложиться, как негодная картонная коробка из-под торта. Если контейнер погибнет, то погибнет и товар, который в нем живет до поры, а значит не миновать переписки, факсов, телефонных звонков и проблем, которые приходят вместе со всеми этими чудесами техники конца двадцатого века. Если же на контейнере имеется наклейка "TOXIC", то при его гибели встают проблемы, которые неплохо описаны в расписании по тревогам. Надо будет заниматься дезактивацией груза, находящегося в контейнере, бегать в химзащите, орать до хрипоты, искать крайнего и тоже писать, отвечать на звонки и факсы.


  Когда сила ветра увеличилась до двадцати метров в секунду, маленькая пухленькая ручёнка вахтенного офицера потянула рукоятку управления главного двигателя на себя, тем самым уменьшив задание в компьютер управления. Электрический ток, изменив свою величину, разбудил уже было уснувший Аналого-Цифровой Преобразователь, который нехотя, но, хоть и спросонья преобразовал величину тока в восьмиразрядный двоичный код, облаял в сердцах задатчик тока, что спать не дает, повернулся на другой бок, глубоко и со стоном вздохнул и продолжил до поры сон.


  Двоичный код попал в буфер обмена Процессора, который тотчас же затащил его к себе в арифметическое и логическое устройство, обнюхал по- собачьи и стал с удивлением разглядывать, почесывая в голове и прикусывая нижнюю губу.  Не зная, что с этим кодом делать, Процессор запросил инструкций в Постоянном Запоминающем Устройстве. Постоянное Запоминающее Устройство достало зачитанную за двадцать лет инструкцию и стало вслух монотонно, как для дураков, читать строчки программы управления.
 

  Процессор, не проявляя никакой инициативы, следуя строгому предписанию, согласно пропорционально – дифференциально - интегрирующей характеристике управления, стал рассчитывать двоичный код для теперь уже Цифро-Аналогового Преобразователя, который тоже, конечно же спал, но проснувшись и поприперавшись для порядка с Процессором и плюнув пару раз ему в буфер обмена, стал совместно с Усилителем Постоянного Тока регулировать через преобразователь величину давления воздуха на Регулятор Дизеля.


  Регулятор Дизеля, используя гидравлический усилитель, и потея маслом, стал перемещать длинную и тяжелую металлическую тягу, надоевшую ему безумно. Эта тяга  одновременно развернула шесть топливных насосов на меньшую подачу топлива. Сохранив свое рабочее давление в 250 атмосфер, насосы стали подавать меньше топлива по трубам на форсунки и в результате, давление сгорания во всех цилиндрах главного двигателя стало меньше, несколько упала и температура, количество взрывов в цилиндрах в минуту уменьшилось, уменьшились и обороты вала двигателя и, разумеется, гребного винта тоже.


  За всем этим проследила Система Контроля частоты вращения двигателя и доложила в компьютер, что величина оборотов соответствует заданной. В компьютере все успокоились, Процессор сел раскладывать пасьянс, Постоянное Запоминающее Устройство сложило ветхую уже на сгибах инструкцию и убрало ее с глаз в надежный ящик. Система Контроля также велела всем стрелкам указателей числа оборотов сместиться немного влево от предыдущего значения.

  Вахтенный офицер, удовлетворенный вышеперечисленными манипуляциями вверенных ему на время вахты приборов и механизмов, потирая маленькие, почти женские ладошки, пошел записывать в вахтенный журнал, что погода плоха и скорость судна была ввиду этого снижена. Вполне довольный собою, нестарый, но уже кандидат в лысые и такой слегка круглый, вахтенный офицер, записав в журнале необходимые сведения, теперь уже тоже переключился на собственные размышления о колбасе, картошке, мороженном мясе и прочем, что следует закупить для судна, не упустив при этом собственной выгоды. Поскольку мысли эти были приятнее, чем размышления о скорости и курсе, то они и заполнили вскорости всю голову вахтенного офицера без остатка. Лицо его стало умиротворенным и каким-то слегка даже вороватым.


  Курс судну рассчитывается и рисуется на карте загодя. Корабль уже не первый год плавает по Средиземному морю и все курсы и расчеты повторяются. На картах наклеена специальная липкая шершавая лента в местах, где прокладывают курс. Так что курс прокладывают теперь уже не по бумаге, а по этой ленте, а иначе, стирая прежние пометки, протерли бы кучу карт, а карты стоят денег.
 

  Вахтенным офицерам теперь следует вести корабль этим курсом, каждый час проверяя по приборам положение корабля. Если следовать всем этим нехитрым правилам, то в находящийся по дороге остров Крит не врежешься, объедешь. Правда, проплывающие иногда мимо чужие пароходы отвлекают порой от своих приятных и теплых мыслей и заставляют, сдвинув в сторону мысли о колбасе и наваре, обозначить на специальном экране локатора кружочком чужой пароход, включив автоматическое его сопровождение, наблюдать, не столкнемся ли мы с ним.


  Впрочем, все расчеты по этому не простому делу, вахтенный офицер с маленькими ручками перекладывает на компьютер, который засунут под экран этого локатора. Компьютер, захватив цель, вскоре рассчитает всю комбинацию взаимного движения и напишет зелеными буквами на черном поле экрана, каков курс и скорость чужого парохода и когда он пересечет линию нашего курса. Если чужой пароход не угрожает нашей безопасности и спокойствию, то колбасные мысли снова заполняют голову вахтенного офицера. Он прикрывает слегка глаза, но не совсем, чтобы не уснуть, ведь за это могут и поругать, а так чуть-чуть, и снова перед его мысленным взором оказывается мясная туша, коробка с колбасой и прочая снедь, которая при умелой закупке и нарезке позволит безбедно жить ему, его семье и, возможно, еще одной, никому не известной женщине.


  К сожалению, иногда, по его ещё нестарому, но уже умудренному лицу пробегает тень грусти. Это случается всякий раз, когда вахтенный офицер с маленькими ручками вспоминает о "насосах". Надо заметить, что это совсем не те насосы, которые качают исправно воду или топливо. Местный народец "насосами" ласково называет любимого капитана и старшего механика. Эти насосы ежедневно заняты тем, что перекачивают спиртосодержащие жидкости из таможенной кладовой в свою утробу.


  Перекачка ведется методично, не первый год и конца ей не видно. Производительность насосов практически постоянная, но иногда случаются незначительные флуктуации в ту или иную сторону. Здоровье насосов завидное и диву даешься, отчего это врачи все время нас пугают разными гадкими болезнями, которые вызывают спиртосодержащие жидкости, когда собственные наблюдения показывают совершенно иную картину.


  Но не здоровье насосов взволновало вахтенного офицера с маленькими, почти женскими ручками. Ему грустно от того вспоминать насосов, что расходы по перекачке жидкости - это его проблемы. Насосы не качали бы каждый божий день, если бы за перекаченные кубометры спиртосодержащей жидкости им надо было бы платить из своего кармана. А на халяву, как известно, и уксус сладкий, а мыло, -  как халва. Ладно бы насосы качали уксус с мылом, но им подавай заграничного виски Джони Уолкер - Рэд Лэйбел, что, как известно, дешевле, чем за 12 долларов УС не купить. Теперь рассчитаем производительность насосов, поскольку случайно я был втянут в эти измерения. А дело было вот как:


  Случился у меня день рождения. Для этого случая я заказал через вахтенного офицера с маленькими ручками шесть бутылок вышеупомянутого Джони, полагая, что пьющего народу соберется много. Заказ немедленно был отправлен на Мальту, но мы подзадержались из-за плохой погоды на день, когда мне все это и даром было не нужно. Вахтенный офицер с маленькими ручками, зная своих насосов, решил, что к моим шести бутылкам следует присовокупить еще шесть, тогда получится двенадцать бутылок, то есть ящик. Всем будет хорошо, а нам приятно. Заказ свой я сразу не забрал, а вспомнил о нем лишь через два дня, когда почти что приехали в Александрию. Пошел забирать, а вахтенный офицер с маленькими ручками и говорит, что зачем тебе столько висков теперь, возьми вот три штуки (по литру), а остальные не бери, платить будет меньше. Разумно. Я так и сделал. Взял три бутылки по 11 усд и пошел восвояси. Прошло еще полтора дня, то есть четыре со дня закупки. Приходит ко мне вахтенный офицер с маленькими ручками, топчется, мнется и говорит, не дал бы я для насосов бутылку, поскольку мне она как бы и ни к чему. Согласившись с ним и на этот раз, я отдал ему литровку, а сам подсчитал, что за четыре дня они перекачали уже ровно десять литров (с моей бутылкой). Произведя несложный расчет получаем, что перекачено 2.5 литра, а на брата по 1.25 в сутки. И это, как я понял, каждые сутки, потому, что вскоре, когда я сидел со вторым механиком в бане, пришел снова вахтенный офицер с маленькими ручками и снова мялся и снова просил бутылку, которую я с радостью ему отдал, а утром мы уже заходили в Хайфу, где все уже было заказано, но без меня, поэтому новыми данными я не располагаю, но и старых вполне достаточно, поскольку последняя бутылка подтвердила сделанные расчеты.


  Потому то и пробегает тень по нестарому, но умудренному жизнью лицу вахтенного офицера с маленькими, почти женскими ручками, что опять- таки несложный расчет показывает, что 2.5 литра по 11 усд равно 27.5 усд (в день), а в месяц 825 усд. Эти денежки ему надо состричь со своего колбасного- картофельного гешефта, с себя, со своей семьи и с той, неизвестной никому одной женщины. Иначе последует замена. А это грустно. Грустно и мне. Пойду-ка я  поплачу, может быть станет легче. Кто со мной?


Воздух Италии

  Чрезмерно увлекшись расчетами производительности насосов я совсем забыл рассказать о посещении Калабрии - юга Италии. Безусловно я не собираюсь отнимать лавры (пока) у маститых художников слова, таких, как Максим Горький, Иван Бунин и прочая, прочая, которые немало пожили, немало понаблюдали и описали свои наблюдения в совершенно замечательных книжках, которые, как ни странно я тоже читал.  В отличии от них, на Калабрию я смотрел с борта украденного у СССР парохода, перекрашенного и переименованного уже не один раз. Впрочем, грустить по этому поводу, проплывая мимо Сицилии, как-то глупо, а лучше предаться созерцанию и вдыханием якобы непередаваемого воздуха.


  Что ж, воздух тут и вправду неплох, подумал я, выползая из прокуренного, как игорный дом, ЦПУ - центрального поста управления - где мне по долгу службы следует находиться, когда проплываем всякие сомнительные места и проливы. Корабль наш двигался на Север по Мессинскому проливу между Сицилией - слева и Италией- справа.


  Итальянский берег от воды круто уходил вверх, а внизу, у воды располагались поселки, белели дома, будто брошенные с горы камушки. Горы, хоть и февраль, покрыты зеленью, но вряд ли это была сельскохозяйственная зелень, потому, что уж очень круты были горки. Сицилийский берег в этом месте пологий, низкий и именно тут и находится город Мессина, по имени которого и назван этот пролив. Разглядывая эти привлекательные места, вспоминается песенка Юрия Антонова:

Город наш пересекает река.
Очень разные у ней берега.
Я живу на одном, ну а ты на другом,
На высоком берегу на крутом.

  Применительно к данному случаю, подружка жила бы на итальянском берегу. Также, как и в песне Ю. Антонова между берегами снуют паромы, которые очень пугают наших судоводителей своей непредсказуемой дерзостью. Всякий раз, когда я вижу такие привлекательные места, я с сожалением вспоминаю, что не взял с собой свой фотоаппарат, при помощи которого можно было бы запечатлеть все эти замечательные места.

  Пройдя пролив и подойдя к городу Джо Таур, мы узнали, что в порт нас не пустят по причине плохой погоды. Тогда мы развернулись и вновь поехали в Мессинский пролив стоять там на якоре. Так и простояли там два дня, любуясь окрестностями, разглядывая в бинокль дома, автомобили, местных жителей и примкнувших к ним приезжих.


  Позже, попав в Джо Таур, я с борта корабля наблюдал за идущей мимо меня жизнью порта, поскольку сходить с судна мне не хотелось, потому, что никакого города тут нет и ходить некуда.


  Через день, проплыв мимо неунывающего вулкана Этна, мы, уже в который раз снова оказались на Мальте. Поплавав и посмотрев на разных представителей разных стран, окружающих Средиземное море, можно сказать, что они где- то похожи. Для ориентирования в Европе обычно применяют такой метод: Если навстречу идет женщина с коровой, а корова красивее женщины,- значит ты в Голландии, а если ты видишь, что на балконе сушат туалетную бумагу,- значит уже попал в Бельгию.
 

Карабасы. Снова на Мальте.

  На Мальте все похожи на Карабасов - Барабасов. Рожи у всех совершенно бандитские, жуткие. Это, конечно, рожи с Сицилии. При этом надо согласиться, что с нравственностью у них все в порядке. Братья приглядывают за сестрами, чтобы не шалили. Впрочем, сестры у братьев, тоже похожи на Карабасов-Барабасов - одна на два глаза бровь от уха до уха, толщиной в палец, два, смотрящие по-дикому в разные стороны далеко расставленных недоверчивых глаза, одежда, чаще всего темная, а лучше черная, явно не от Версачи, а от старшей сестры, походка, как у уставшего каменотеса на пенсии и при всем при этом явное желание всем нравиться, в чем собственно и проявляется, воспетый поэтами южный темперамент.


  Представляю себе, что будет, если эдакая красотка вечерком на темной улочке станет вязаться к заезжему иностранцу с целью познакомиться. Скорее всего иностранец решит, что у него хотят отобрать деньги и прочие имеющиеся на текущий момент ценности. Решительный вид девахи только подольет масла в огонь и несчастный иностранец замирая от ужаса, бросит ей под ноги и кошелек с долларами и перстень с маленьким бриллиантом, завалявшуюся по карманам мелочь и бросится прочь от такой страшной девахи. Каково же будет его удивление, когда он уже пьяный в долг от горя и обиды приползет озираясь по сторонам в свой отель и обнаружит у портье пакет со всем своим богатством и медяками в придачу. Совершенно сбитый с толку он скорее всего решит, что сам по пьяному делу все эти вещи где-то забыл, но подсознательно по вечерам все же станет ходить по середине дороги, рискуя попасть под машину, но только бы не в лапы таких страшных и непонятных мальтийских девах.


  Сами братья этих милых сеньорит дожидаются весны, когда на небольших, отнятых у гор грядках зазеленеет чеснок и помидоры. В эту пору повалят с Севера и из России совершенно не похожие на их сестер девчонки, кто налегке, а кто и на открытых автомобилях- кабриолетах, бухающих музыкой, как дискотека. В отличие от их сестер эти чужие девчонки будут целый день валяться на грязноватом песке пляжа, стараясь повыгоднее выглядеть и через полосатую трубочку втягивать в себя лимонад из жестянки или сок из картонки с дырочкой, поглядывая через темные солнечные очки, не предложит ли кто шампанского из металлического блестящего ведерка со льдом, накрытым белой красивой крахмальной салфеткой.


  Братья же, вооружившись биноклями, доставшимися им от воевавших на последней войне отцов и дедов, станут разглядывать этих девчонок из окон своих домиков, которые окружают местный пляж, а вечером, собравшись в своем, давно насиженном кафе будут на мальтийском, довольно странном языке обсуждать с дружками увиденное днем.


  А пока что вдоль пляжа прогуливаются семьи с детьми, причем, отец этих детей чинно ступает впереди, а жена и дети семенят за ним. Случается, что и новые русские тоже прогуливаются по той же дороге. Их легко отличить от мальтийцев не только по более светлой коже, а скорее по их женам, которые напоминают новогоднюю елку в ювелирном магазине, облитую одеколоном. Эти дамы по случаю зимы одеты в дорогую мягкую кожу, поверх которой ни к месту громоздятся километры золотых цепей технического сечения, на руках золотые же кандалы и часы в камнях, уши оттянуты до плеч также дорогими украшениями, которые больше напоминают люстры в театре, и разве что стоят дороже самого этого театра.

  Новые русские скупают тут виллы у моря прямо со всей обслугой, ведут себя пока что тихо и вид, во всяком случае у мужиков такой, будто они рванули из-под расстрела. По привычке еще озираются, но ходят без охраны и мобильников. Их пока что не мочут тут, но судя по их виду, можно допустить, что они знают, что их заказали и рано или поздно, но за ними все же придут.

  Тогда во время прогулки прилетит, выпущенная из снайперской винтовки быстрая  пуля с плоским кончиком и пробьет навылет лысеющую голову Нового Русского. Слегка поковыряв в голове, пуля полетит дальше к сине-зеленому морю, очень красивому в солнечную погоду и чистому. Пролетев еще несколько сотен метров она упадет в воду и там уже успокоится. А Новый Русский даже не поймет, что его убили. Он станет заваливаться набок, а из дырок в голове фонтаном ударит кровь. Где-то недалеко в последний раз блеснет пристальный и злой глаз оптического прицела и уедет на машине. Дама, одетая в дорогую мягкую кожу и идущая рядом, услышит, как кто – то громко хлопнул в ладоши у нее под ухом, повернет голову и увидит,  что её муж, заваливается набок, пачкая ее и окружающих яркой, пенящейся кровью. Сначала она ничего не поймет, но скоро её быстрый жадный умишко сообразит, что произошло и станет она громко рыдать подвывая, но не об убитом муже, а о себе, теперь уже никому не нужной и не интересной без денег убитого мужа.

Авария.

  Но оставим на время Мальту. Нам предстоит еще не раз там побывать, а пока что вновь отправимся в сторону Израиля.

  Совершенно ужасные события ждали нас впереди. "Насосы" (капитан с дедом) справно качали во время пути до Ашдода и не желали останавливаться ни на минуту. Впрочем, все к этому уже привыкли и не обращали никакого внимания на их нелегкий труд. Однако спиртосодержащая жидкость уже кончилась, когда корабль приблизился к Ашдоду. На берегу, как и в Хайфе, уже поджидал автомобиль, где лежал вожделённый ящик с жидкостью. А подлый лоцман все не ехал и не ехал. Ящик манил к себе, как манят Сирены на каком-то острове, он, кажется даже светился в дали, подавая знаки. Терпежу не было и решено было наплевать на лоцмана и заходить "так сама". Сказано - сделано. Поехали. Мое дело в Центральном посту быть, поближе к механизмам и электричеству. Едем. Вдруг, начались жуткие маневры подруливающим устройством, рулем и двигателем. Двигатель пошел на задний, самый полный ход, механизмы и все вокруг затряслось и мы почувствовали удар. Тем не менее продолжали куда-то двигаться и в конце- концов причалили.


  Оказывается, мы наехали на волнолом, который попался некстати на пути к ящику и мешал ехать. Протаранить его не удалось. Он состоял из таких бетонных ежей и оказался очень крепким. Очевидцы говорят, что когда мы полным ходом летели на этот волнолом, рыболовы удившие там рыбу, разбегались в ужасе.

  Заехали мы между двух ежей, что избавило нас от крупных разрушений. Задним ходом сдали назад, а тут, увидав нашу настойчивость и лоцман подскочил зачем-то в спецназовской шапочке с прорезью для глаз. Так что для нас он был как бы в паранже. Лица его мы так и не увидали.
 
  Началась переписка, звонки, факсы, аресты и прочая муть. На другой день приехал вымогатель - водолаз, снял кино про днище нашего парохода, содрал 5 тысяч усдей и уехал, весьма собой довольный. Насмотревшись этого кино вместе с представителем Регистра, решили кое-как подвариться, изнутри налить бетону и ехать с богом. Пока лили бетон, пришла беда и ко мне. На котельной установке сгорел электромотор. Пришлось заниматься этой проблемой в полном объеме. Потратив на поиски причины дня два и два дня на ее устранение, самое интересное-то я и пропустил. Теперь говорят, что поедем после выгрузки в Ла-Валлетту в док становиться ненадолго. Так что монетка, которая там лежит в порту на дне, похоже меня и дождется.

  А пока что едем себе по своим делам, насосы качают с прежней силой и завидным упорством.

  Наступивший четвертый месяц рейса пыльным мешком ударил по голове. И не только мне. Все по пароходу теперь ходят какие-то пришибленные. Впрочем, мне ли удивляться, если всю жизнь я наблюдаю подобные трансформации в себе и окружающих. Казалось бы, чего не хватает? Каждые два дня заход в порт, а то и каждый день, пива и всякого другого пойла – хоть залейся, но видимо не в этом счастье и не от этого едет крыша. Все как-то одинаково, что у рыбаков, где вообще берега не видят, что на танкере, что и тут. На пароходе теперь только и разговоров, что осталось два месяца, но говорят об этом как-то лениво и нехотя, будто не два месяца осталось, а два года. При всем при том и поругиваются тоже как-то лениво, так же лениво и отбрехиваются. Чтобы хоть как–то не потерять себя, поднимаю небольшую гирьку до усталости - так рекомендуют делать всякие рэволюцыонэры, когда сидят в тюрьме.

  Но я обещал рассказать снова про Мальту, с которой мне никак не расстаться. Половину марта наш корабль простоял там, в доке в результате событий, описанных мною ранее.

  Острые, расчленяющие факелы синего автогенного пламени срезали смятый и порванный металл на носу и днище нашего парохода. Уже никому не нужные обломки упали на дно дока номер 4 и застыли там, как памятник разгильдяйству и неумеренности а питье.

  В Ла Валлетте таких доков не то семь, не то восемь штук. Все они относятся к категории так называемых – сухих доков, то есть не плавучих. Такой док обычно выкапывают в виде длинной ямы, стенки и дно бетонируют, устраивают большие ворота, чтобы воду не пускали и выкачивают воду. Для этого имеются большие насосы мощностью в несколько тысяч лошадиных сил и маленькие, послабее, чтобы уже потом откачивать ту воду, которая просочится через ворота или выльется из корабля. В Ла - Валлетте доки пришлось выдалбливать в камне. Долбили их в тридцатых годах, аккурат перед предыдущей войной. На Мальте была английская колония, вот англичане и строили доки, чтобы свои военные и транспортные корабли чинить. Тогда и Египет, и Кипр и Палестина еще были английскими, но Мальта была ближе всех к Италии, которая была за Гитлера и имела очень недурной военный флот по тем временам.


  Вот и остались доки с тех времен. На горках, что над доками все еще видны блиндажи и остатки зенитных систем, но туда, как и раньше не пройти, все увешено колючей проволокой, там теперь, видать НАТО квартирует. В горках имеются проходы и всякие помещения. Как- то я полез туда с фонарем. Но далеко не пролез, все тоже позакрыто решетчатыми железными дверями, а за дверями видны склады, бочки с краской и прочие полезные вещи. Старожилы рассказывали мне, что раньше там тоже лежало снабжение, и были казармы.

  Док, в котором мы стояли имел длину метров так 200 –230, не более. Он не всегда был таким большим, его как-то удлиняли. Рядом был тоже такой же док и на два дока одна насосная станция. Я неделю, как кот, все ходил и ходил около этой станции, пока однажды не обнаружил там открытую дверь и вошел туда. Там было очень для меня интересно и я, испросивши разрешения у двух дежурных, пошел за фотоаппаратом и пивом для них.

  Пиво я им принес не зря, так как мне было позволено все посмотреть, потрогать и сфотографировать. Там я обнаружил действующее оборудование, которому уже лет семьдесят или больше. Огромные электромоторы постоянного тока, такие же большие системы их запуска, чудовищных размеров компрессоры и прочие милые моему сердцу железные игрушки. Осмелев, я стал спрашивать о подстанции, которая питает всех этих монстров, но мои новые мальтийские друзья не смогли мне ни в чем помочь, так как не являлись электриками. Позже, вечерами прогуливаясь по заводу, я часто встречал их, сидящих на завалинке около насосной станции. Мы обменивались приветствиями и незначительными новостями. Одного из них звали Мариос, а другого как- то замысловато, что я даже и не запомнил, а записывать было как-то неловко. Они оставили хорошее впечатление у меня. Мариос был моложе меня, ему было только 29 лет. Он работал наладчиком на насосной станции и получал 1200 усдей в месяц. Он по виду был типичный итальяшка - уже слегка полноватый от пиццы и макарон, невысокий, коротконогий и, конечно, чернявый. Его напарник, со странным именем, – смазчик. Получает тоже около 1000 усд. Вот он - типичный мальтиец. Похож на карабаса, морда страшная, невысокий, толстый, но добрый. Ему было около 50-ти лет. Ездит на мотоцикле.

  Я вообще очень люблю беседовать с рабочими за границей. Беседуя с рабочими, я всякий раз сравниваю их степень образованности и развития с рабочими из СССР. Разумеется, сравнить нечего. Наши рабочие имели куда более широкие познания и в географии и в политике и в технике, а уж про военное дело, медицину, педагогику, изобразительное искусство и говорить нечего! Жалко, что ни страны, ни рабочих этих теперь уж не сыскать.


Собачья радость.

  По заводу постоянно бегали собачки. Все новые, что приехали на корабле, были ими обнюханы и занесены в собачью базу данных. На нас уже не лаяли, так как мы уже были свои. Собачек этих на заводе не обижали, поили, кормили, но не мыли. Поэтому собачки эти имели тот еще вид! Если бы вдруг, кто и помыл бы их, то обнаружил, что собачки покрашены одинаково - в желто- белый цвет, почти, как моя кошка Буся. Собачки были умны необычайно. Вот, например, нас кормили на пароходе тем, что раз в два дня привозила маленькая машинка. Машинка приезжала к трапу, а там уже на руках носили поживу на кухню и в холодильник. Разумеется, собачки всякий раз, проносясь по своим секретным делам, принюхивались к тому, что лежало в машинке, и убегали дальше. А вот однажды, они принюхались и не побежали далеко, а залегли неподалеку в тени, явно совещаясь и перемигиваясь. Тогда на их поведение никто внимания не обратил. Ну, залегли собаки около парохода, чего раньше не делали, так что из этого?

   На обед в этот день подали сардельки. Лишь увидав эту сардельку, я сразу вспомнил «Вавилов», те же сардельки и собаку на причале в колумбийском порту Санта Марта, которую чуть было, не стошнило от такой же сардельки. Чтобы не исхудать, я съел две тарелки супу, с очень вкусным мальтийским белым хлебом, а сардельки есть отказался. Наш повар оказался более расточительным, чем повар с «Вавилова» и давал по две сардельки сразу. Впрочем, каждого, кто пытался укусить эту сардельку, била нервная дрожь, настолько содержание этого продукта не соответствовало нашему представлению о том, что там должно находиться. Сардельки были явно на гране медицинских допусков, а наши моряки, конечно, едали сардельки и в Литве, да и у нас теперь можно неплохими сардельками закусить. Так что почти никто этих сарделек и не съел, а все эти сардельки были отнесены собачкам, которые, только этого, оказывается, и дожидались. Умные собачки с аппетитом уели все наши сардельки, а потом, облизываясь, честно глядели нам в глаза, как бы спрашивая, поднесут ли еще чего-либо в придачу к сарделькам.

  Конечно, косвенно, собачек кормили и так каждый день, сваливая все не съеденное нами за день, в специально для этого поставленную рядом с судном ёмкость. Ёмкость наполнялась вечером, но вот так, внепланово днем, собачек мы покормили только один раз. В другие дни, собачки также, словно между делом, пробегали и принюхивались к машинке, но уже не залегали рядом с судном, боясь пропустить роскошного угощения. Что и говорить - Собачья радость!

  Домой!
 
   Неподалеку от того дока, где чинили наш пароход, был так называемый «Китайский док». Я как-то решил пойти посмотреть на это сооружение. На морской карте этот док выглядел очень большим, но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Этот док имел в длину примерно пятьсот метров, а в ширину - метров восемьдесят. Этот док построили китайцы, и сами же им пользуются. Не совсем ясна логика китайцев в этом деле. Они выдолбили целую гору, разумеется, не киркой, а взрывами, но все равно титаническая работа. Говорят, док этот не часто занят, правда, нам повезло, буквально за пару дней до нашего отъезда с завода, в этот док встал китайский пароход, такой же огромный, как и сам Китай. Пароход этот был балкер, то есть для перевозки сыпучих грузов и имел водоизмещение (собственно говоря, вес с грузом) около триста тысяч тонн – почти десять кораблей, как танкер «Индра», который весил 33 тысячи тонн.

  К сожалению, купить карту Ла - Валлетты мне не удалось, но на морской карте, что имеется на корабле, я выяснил феномен этого города, что куда не пойдешь, все равно попадешь к морю.

  Сам район Ла - Валлетта таким полуостровом находится в центре залива и там, куда не пойдешь, все равно попадаешь к воде. Тут все близко. Сам остров Мальта всего- то 15 на 7 миль. Это примерно 30 на 15 километров. Каждый вечер мальтийцы дважды объезжают остров по кругу. Такая у них забава.

  Мальтийцы очень набожный народ. Тут, куда не посмотри - церкви. Причем, церкви богатые и действующие. Есть такие районы, где только одни церкви и есть. Их церкви имеют полукруглые купола с крестом, похоже, как у православных, но купол покрашен красной краской с белыми вертикальными полосами. Довольно привлекательно. Их церкви похожи на наш Исаакиевский Собор, но не такие большие. Но купол не золоченый, а как я говорил, красный с полосами.

  Из жадности и нехватки времени я не много там гулял. Только лишь в один из последних дней, взяв фотоаппарат и товарища, чтобы меня снимал, пошел посмотреть окрестности. Хорошие у них окрестности. Старинные и в меру ухоженные. Живут они не богато, но достойно. Я бы тоже так хотел. Лишних денег у них не водится и нигде не видно кичливости, даже если эти деньги вдруг и завелись. Новые русские построили или захватили тут целый район. Туда ездили наши моряки поглазеть и походить по магазинам. Там, конечно евростандарт, куртки по штуке и галстуки – пара за штуку. Мне там особенно делать нечего, поэтому такие места и не посещаю. Мои попутчики, съездив туда, потом долго обсуждали качество увиденных швов, пуговичек, подклада, форму карманов и воротников. Послушав их, я спросил, - ребята, а губы вы не красите? Плюнул и ушел от них подальше.


  А тем временем начинало мало - помалу теплеть. В Сахаре завозились черти и волокут  для нас разогретую большую сковородку. Теперь они станут нас на этой сковородке подогревать, топить с нас сало, приговаривая, - ну как вам там, в машинном отделении, живы еще? И будут поддавать, и поддавать еще жару, пока вконец не уморят. Предполагая такие коллизии, я попросил повара меня подстричь. Он тут главный по этой части. Повар, особо не церемонясь, китайской машинкой, купленной за 30 долларов в Турции, состриг с меня излишки растительности. Волос стало совсем мало, зато не жарко и легко голове. Я смотрел на себя в зеркало и никак не мог понять, кого это я там напоминаю. Когда же я пришел на обед, народ, посмотрев на меня, единодушно высказался: Бригадир! И это очень точно. Я теперь очень похож на бригадира бандитов, правда, для полного сходства мне надо еще завести золотую цепь.

  Однако, мальтийцы все же удачно приварили новый нос к нашему пароходу. Все работы были оплачены страховкой, так что заодно еще и покрасили днищевую часть и кое-что починили в машинном отделении. Капитан как-то отбрехался, но ходил тем не менее злой, поскольку пить в доке ему не пришлось из-за постоянного надзора суперинтенданта- грека.


  Как только вышли из дока, сразу же набрали полный пароход контейнеров и пустились в обычное свое плавание. А тут  стали приезжать новые люди. Началась постепенная замена членов экипажа. Я сосредоточился на подготовке к сдаче дел, а вскоре прибыла замена и мне. Менять меня приехал тот самый радист, который покинул наш корабль пол года назад. Теперь он уже был электромехаником. Возвращаться на этот корабль мне не хотелось, так что покинул его я без сожаления.


  Правда, через полтора года, когда я уже работал в другой фирме на танкере, старший механик звонил мне с корабля и просил приехать, потому, что совсем уж все стало разваливаться. С извинениями я отказал ему.