Глава 4. Егерь.
И точно. У конторы сидит мужик в брезентовом плаще. Молодой, а с бородой, с ружьём и планшеткой военной. Я спрашивать не стала, сюда или нет. Пока отпирала, он к дверям подошёл. Я захожу, он за мной.
-- Кто такой? Что надо? Начальника ещё нет.
-- Соня! Ты меня не узнала? Меня начальником сюда и назначили.
Вроде что-то знакомое. И в голосе, и в лице, кажется. Только с бородой я узнать никак не могу.
-- Вспомни: недостроенный дом, студент-охотовед, потом ночь в твоём доме. Помнишь?
Как не помнить? Я и не забывала. Разве такое забудешь? У меня ноги подкосились. Не поверите, снизу не то огнём опалило, не то ножом резануло. Рухнула на свой стул и давай реветь. Он меня по плечам гладит и что-то говорит. А у меня в голове не пойми чего.
Отревелась, встала. Тут он меня обнял. А у меня весь низ горит – хочу его, хоть что делай. Пусть свет рухнет, но хочу его.
Он меня целует, бородой щекочет, руками гладит – тоже рад. А у меня от его рук горит везде, где проведёт. Уже вся спина пылает.
-- Что же ты так меня бросил? Ни письма, ни весточки, ни намёка какого. Я же тогда с ума от тебя сошла. А ты как пропал, так и пропал.
-- А зачем? Я же ни на ком жениться не собираюсь. Как ты мне ни нравилась, и на тебе не стану. А сюда меня после учёбы распределили. Я думал, рядом буду, а попал с тобой вместе. Ты здесь бухгалтер?
-- Да.
-- Значит, я тебе начальник буду. Меня предупредили, что месяц ты ещё несовершеннолетняя. Они думали, я через месяц приеду. А мне пораньше захотелось.
Он меня обнимает, плащ у него как жестяной, но я и через плащ чувствую и жар, и дубинку его, и такая во мне похоть разыгралась, что трясти начало.
-- Что же ты дрожишь-то так?
-- Вспомнила, как ты меня всю ночь ласкал. И опять захотелось.
-- Я тоже хочу. А где? Тут хоть диван какой есть?
-- Нет.
-- Тогда давай, как тогда, на стройке, у стола. А то у меня тоже нетерпёжь.
-- Дверь запри.
Он пока к двери метнулся и ружьё успел поставить, и плащ сбросить. Если бы в другом месте, покричала бы, наверно, с удовольствием. А тут не получится. Жильё недалеко.
Что со мной дальше было, не знаю. Только больше даже на стон сил не осталось. Тут и он кончил. Я думала, умерла.
Минут 20 я в себя придти не могла. То ли казалось, то ли так и было, но не закрывается у меня снизу. Хорошо, тряпку сунула. Если что и вышло, то в тряпке всё. По началу даже не всё понимала, что он мне говорил.
Душа горит, но дело делаем. Он мне рассказал, чем я заниматься должна кроме бухгалтерии. В общем, я у него и секретарь, и экономист, и отдел кадров. В этом месяце права подписи у меня нет, а со дня рождения я становлюсь настоящим бухгалтером. Должна буду съездить в банк подпись сдать, приказ о назначении на руки получить, инструктажи всякие. Написал ещё выкопировки забрать, что он заказал в исполкоме, ещё кучу дел наговорил.
-- Ну, ты как, успокоилась?
-- Упокоишься тут! И дубина ого-го, и соскучилась.
-- Тогда давай повторим, а то у меня тоже терпение кончается.
Он дверь опять запер, обнимает и к столу притиснул. Поняла, что на спину завалить хочет.
В этот раз как-то всё иначе было. Наверно, потому что я видела его. Вниз даже смотреть боялась. А он, как машина – туда-сюда. Меня выворачивает, колесом скручивает, а он только улыбается и качает, и качает. Час, наверно, качал. Чувствую, начинает у него пульсировать, остановится, подождёт и опять! Ей богу, не меньше часа качал.
Очнулась. Наверно, орала бы, да он мне поцелуем рот закрыл, а борода и на шее, и на груди, усы в нос лезут. И живот у меня сжало, и внизу. Прямо-таки почти судороги.
Он успокоился и говорит:
-- Ещё хочу!
И опять началось! Наверно, насыщаться стали. Не стало того ажиотажа, что в начале был. Наконец, закончили.
-- Тебя как хоть зовут-то?
-- Валентин. В приказе же есть.
-- Забыла. Я и не знала, что ты Валентин.
-- Дала, а имя не спросила. Какое бы отчество-то дала?
-- А, наугад придумала бы какое. Ты женат?
-- Не очень.
-- Это как?
-- В институт поступил, у тётки одной на квартире жить стал. Она пару раз мужиков приводила, а потом по пьянке со мной легла. Ну, с той поры я с ней спать стал. Она оказалась слишком темпераментной. А мне по-юношески в радость. Так все четыре года и проспал на ней.
-- Это как «на ней».
-- Образно. Часа три с ней с вечера кувыркаемся, а потом спим. Ночью, когда проснусь, тоже не упускаю. Она только зад ко мне выпячивает. Раз только проснулась. Наверно, из-за неё и размеры такими стали. На практику послали на Камчатку, там однокурсница пыталась мне дать, не получилось. Прижимистая оказалась, не мог войти. Пацаны её успокоили. А я так и перемучился, пока к чукче ночевать не попали. По их законам жену надо хорошему гостю отдать. Меня хорошим посчитал. Вот я там и разгрузился. А то бы яйца лопнули. Потом, когда девка парням намекала, я уходил, чтобы зря не возбуждаться. С практики вернулся, опять тётю драть стал. Другая практика тут была. Тут ты и попалась. Я впервые тогда настоящее удовольствие получил. С тётей всё не то было. Хоть она не только давала, сама припрашивала.
-- А почему жениться не будешь?
-- Я же егерь. Всё время в лесу пропадать буду. Если домой возвращаться, то от егеря только название останется. Участок-то вон какой, а по лесу на машине не проедешь. И на мотоцикле тоже. Пешком далеко не уйдёшь. А надолго оставлять жену – это отдать её соседям, любовнику. А фригидную мне не надо.
-- Я бы тебя ждала.
-- Ты-то бы не утерпела как раз. Только кажется тебе. У тебя вся конституция об этом говорит.
-- Что? При чём конституция? Ты ещё гимн припутай и флаг с гербом, - меня злить начали такие возражения.
-- Конституция – это твоя стать, фигура, склад тела. У тебя кто-нибудь есть?
-- Есть.
-- И как теперь?
-- Никак. Я сразу предупредила, что гулять от него буду. Только не с кем было. Теперь вот ты появился. Ты не против?
-- С тобой? С тобой только импотент против будет.
-- Ты скажешь! А сам замуж не берёшь.
-- Тебя потому и не возьму, что ненадёжная ты. На тебя мужики не пялятся?
-- Ещё как!
-- Вот и не удержишься. А что ты так не хочешь, если твой мальчик не против.
-- Мальчик! У него уже три мальчика! Их жалко. А от него ни удовольствия, ни радости.
-- Тем более. Я не настаиваю. Если не хочешь, я в лесу баб не вижу, похоти не будет. А уж пару дней, пока в контору по делам приду, выдержу. Но жениться не буду, хоть режь.
-- Резать не буду. Я согласна. До обеда полчаса. Ты как?
-- Не против. Я же оба года только про тебя и мечтал.
В этот раз за полчаса управились.
Иду домой, то есть к Кириллу, а ноги нарасшарагу. Я их свожу, а меня всё равно прёт. Не пошла бы, да малышей кормить надо. Он опять по-мужицки что-нибудь сделает.
Странно мне. Ни того, ни другого не люблю. Только под одного залезть хочется, а к другому равнодушие. Зато дети его меня притягивают. Вот бы их смешать и разделить. Когда хоть любовь-то ко мне придёт? Девки рассказывали, как это здорово. А я ни к кому ничего не чувствую. Наверно, рано сексом занялась? А больше-то от чего?
Накормила всех, мясо варить поставила, Кириллу сказала, когда выключить. Для ужина приготовила, чем накормить. Сварить-то уже не успеваю. Творог на ночь тоже не плохо.
Опять у нас с Валентином вместе с работой пошло единение полов. Разговорами, поведением он меня раздражал, но сексом с ума сводил. Вот пойми, что мне надо? За остаток дня раза три объединялись. Остальное время делам. Диван ещё ему притащили, видела, выбросил кто-то. Рук у того мужика не было. Я, баба, три раза молотком стукнула, и диван снова нормальный стал. И не просто диван, а диван-кровать. Палками из него пыль вытрясли, я влажной тряпкой протёрла, и у крыльца оставили, чтобы просох. Вот и все дела.
Сходила домой к Кириллу, принесла от него матрац, простыню, пододеяльник. А одеяло и подушку не могла взять. Кирилл, наверно в окно видел меня с матрацем. Иду за подушкой, а он меня на коленях встречает, прощения просит.
-- За что?
-- Не знаю. Только прости! Ей богу, больше такого не повторится.
-- Что не повторится?
-- Не знаю! Я на всё согласен, только не бросай нас. Пропадём мы без тебя! Что хочешь сделаю!
-- Ничего мне не надо. Успокойся!
-- А зачем матрас унесла?
-- Начальнику спать негде. Приехал, наконец. Может, его домой привести? Мало мне вас четверых!
Кирилл чуть не заплакал. Я его голову ерошу, а он меня за колени обнял и всхлипывает. Не от любви, а от жалости какой-то в сердце как-то щекотно стало. Чуть сама не заплакала. Ребятишки в дверях стоят испуганные. Бросилась к ним.
-- Что папка придумал! Да разве брошу я вас? Теперь резать меня буду, не отдам вас. И не бойтесь этого! Вы у меня самые милые!
Перед ними стыдно, что я сделала с Валентином, а перед Кириллом почему-то ничуть.
-- Может, припозднюсь, но домой вернусь. Ждите, двери не запирайте.
Унесла одеяло с подушкой. Постель заправила. Он говорит:
-- Не привык я на такой узкой постели спать. Может, раскинем?
Раскинули. Запоры клинили, кое-как разложили. Он меня на постель толкнул и насиловать стал. Какое там насиловать. Сама дозрела. Но как здорово было. Вот тут уж я поорала. Если бы он мне рот не затыкал, вся станция знала бы. Не от боли орала, от удовольствия. Ей богу, нестерпимо было. Откуда у него столько молофьи бралось? Думаю, год копил. Дома уже вспомнила, что ужина у него не было.
В потёмках домой приползла. Раза три по дороге приседала. То ли опухло там, то ли мышцы так напряглись, всё по капле вытекало. А всё казалось, вот сейчас выпадет!
Домой притащилась, а они ещё не ели. Тарелки на столе стоят, а дети у двери – меня ждут. Где папа не знают. Воды дома нет, пошла с ведром. Слышу, в кладовке стон. Туда глянула, а он на куче тряпок лежит и трясётся. Так его колбасит, что в темноте видно, как содрогается. Пожалела я его, приласкала.
-- Я думал…, ты нас бросила.
-- Не мужик, что ли? Что нюни-то распустил? Бросила бы, если бы не твои сопливчики. Как я без них? На-ко воды принеси. За весь день не додумался!
Мужичок мой бабочкой выпорхнул. Вот, дурак! Наверно, влюбился. Даже завидно стало. Мне бы так!
В дом захожу, а ребятишки уже отцову тарелку делят, всё своё слопали.
-- Что же вы папке-то не оставили?
-- А там ещё есть. Ему тоже хватит.
А младший, будто чувствует что-то. Из-за стола выскочил, ноги мне молча обнял и замер. Подняла его на руки. Вся мордочка в твороге.
-- Что случилось, комарик?
-- Не блосай нас, - лепечет.
-- Да как вас бросишь, миленькие мои? Я дня без вас не проживу!
Они все ко мне. Облепили, обнимают. Все мамой называют. Я чуть не разревелась. Вовремя Кирилл пришёл. Он нас как увидел и грохнул ведро на пол. Чуть не полведра выплеснул. Сел на порог и лицо руками закрыл.
-- Да что вы, рехнулись? Мне теперь на работу не ходить? Уйдёт начальник в лес, опять около вас толкаться буду. Потерпите малёхонько.
Ничего не понимают, дрожат все. Ей богу, чувствуют что-то. Кое-как успокоила. Доели ребятишки творог, Кирилл есть не мог, трясло его. Для смеха с ложки кормить стала. Детишки заулыбались. Потом он сам есть стал. А мы пошли сказку читать. В этот раз никто не уснул.
-- Мамочка! Пожалуйста, не оставляй нас! Нам с тобой очень хорошо!
-- Да, мамочка! Мы умрём без тебя!
Малой тоже на шею повесился, лепечет что-то, в общем гвалте не понятно. Я разревелась белугой.
-- Да кто вам наплёл такое? Не брошу я вас! Умирать буду, не брошу!
Кое-как спать уложила. Три колыбельных спела, пока уснули.
Теперь отцом заняться надо. Где он?
Он своё доел, тарелки собрал и на кухню унёс. Захожу туда, а он их уже протирает, вымыл все.
Пошли спать. А он, как первый раз, дрожит весь. Прикоснуться боится.
-- Да что ты за тряпка! Пришла домой беспутная жена, так хоть отматери её. Бить себя не позволю, но заслуженные матюги приму.
-- Люблю я тебя! Так люблю, что свет не мил! Сам себе не рад, а сделать ничего не могу. Хоть что со мной делай!
-- Кирилл. Разозлись на меня. Иначе, ты так тряпкой и останешься.
-- Не могу! Скажи – утопись, утоплюсь! А против тебя ничего не могу!
-- Я же тебе сегодня изменила.
-- Всё равно не могу!
-- И ещё изменять буду!
-- Хоть не бросишь нас…, их?
-- Ни за что! Вот это не заставишь! Их я люблю! Очень люблю! А тебя нет. Ну, разозлись хоть! Я сегодня заслуживаю это!
-- Не могу! Если изменила, значит, так надо. Что я могу? Я же понимаю, что меня тебе мало. Поэтому всему подчиняюсь.
-- Ох, Кирилл, Кирилл! Как из тебя мужика сделать? Ты меня сегодня не хочешь?
-- Хо… хочу! Но ведь ты… устала.
-- Ну и что? Раз в жёны меня берёшь, какая пощада тут быть должна? Назвалась женой, значит должна давать. По крайней мере, мне так нравится.
-- А тебе много не будет?
-- От тебя? Не будет. Не от чего. Ну, обидься хоть?
-- На правду не обижаются. Я всё равно тебя безумно люблю!
-- Раз любишь, должен хотеть. А ты не хочешь меня. Значит, не любишь.
-- Люблю! Очень люблю! Только сегодня волнуюсь.
-- А я не волнуюсь и хочу, чтобы ты меня оттрахал, как никогда.
-- Как никогда…, не могу…, не хочу.
-- Вот, дурак! Ты не хочешь, я хочу!
Залезла к нему в трусы и давай возбуждать. Хоть и не чувствовала особого влечения, а сама целую. А другой рукой ночнушку с себя стаскиваю. Мужик замер от удивления, но среагировал. Раскачала я его – возбудился. Залезаю на него голая, бюстгальтер скинула. Со станции свет на меня падает. А я ещё заколку с волос сняла, они у меня рыжие и пышные. До грудей меня закрыли. Начала двигаться. Возбуждения не было, что от Валентина осталось, хорошо и так смазывало. Двигаюсь, и не чувствую в себе ничего. Руки Кирилла на груди положила, а сама ещё назад подалась. Держусь за его ладони и шевелю ими, чтобы он груди массировал. Не поверите, чувствовать начала! Вроде после Валентина онемело всё, а тут чувствительность пошла. Мало чувствительность, возбуждение! И чем дальше, тем сильнее. Кирилл понять ничего не может.
В общем, сама всё сделала. Да так здорово получилось! Может, из-за того, что Валентин меня так «подготовил». А может, мне самой надо всё делать, раз мужик мой не может, не умеет?
Лежу я на нём и балдею. В первый раз мне с ним понравилось. Только сил много ушло. Бедные мужики! Как же им, оказывается, это трудно даётся! Надо будет помогать им.
Чуть на мужике не уснула. Он, наверно, во сне дрогнул. Тогда очнулась. Просто на бок сползла. Одна титька на нём, другая у него под боком, одна рука на его «шпинделе», другая у него под шеей, и ноги так же. Он лежит, вздохнуть боится, а я тут же уснула. Ох и нае…сь сегодня!
Утренняя суета. Приготовила завтрак и для начальника. Попросила Кирилла позвать соседку посидеть с детьми хотя бы до обеда. Всех накормила и с корзинкой побежала на работу. Кириллу опоздания начальство прощает, зная его трудное семейное положение. А мне вдруг не простит?
Не простил. За опоздание в…б, только потом позавтракал.
-- Валентин Васильевич! Как же будем так работать? Не супруги, а пользуетесь, будто женой.
-- Что-то не нравится? Пиши заявление. Если ещё день потерпишь, месяц отдыхать будешь.
-- Это как?
-- На месяц в лес уйду. Надо визирки почистить, табличками периметр оградить, потом зверьё пересчитать, кормовую базу изучить. Работы выше крыши. Я тебе задание оставлю, ты должна будешь написать и развесить объявления, дать объявления в газеты, выписать необходимую периодику и литературу.
-- А вдруг я что-то не пойму?
-- Разбирайся сама, изучай, спрашивай в райцентре, подготовь вопросы, приду – отвечу. Я тут книжку по охотоведению оставлю, почитывай иногда. Хорошая книжка для дилетантов. Для тебя тут всё есть, чтобы работать могла.
-- Мне сегодня домой пораньше можно уйти? Дети одни – отец работает. Я в выходные отработаю, что нужно.
-- Пока меня не будет, у тебя одни выходные будут. Отпущу, конечно. Только я рассчитывал, что ты обед сваришь. Я в лесу сам готовить буду. Но у тебя вкуснее получается.
-- Я же после обеда хотела уйти.
-- Раньше не хочешь?
-- Не против бы.
-- Тогда пошли. Только одна у тебя сегодня работа, сделаем её, и свободна.
В недоумении пошла за ним. По пути он запер входную дверь. Сюда и так никто не заходит. За всё время моего пребывания тут заглянула старушка проверить, почему дверь распахнута. Когда он дверь запер, поняла. Так и есть! В кабинете около дивана стал меня раздевать. Пришлось отработать. В этот раз долго ему развлекаться не дала. Всё своё умение применила, чтобы он быстрее опростался. Правда, самой тоже пострадать пришлось от удовольствия. Эх! Его бы тело да Кириллу!
Опустил домой сразу же.
Дети, на удивление, вели себя спокойно. Уже не играли со всякой пакостью. Когда вошла в дом, старший «читал» младшим книжку со сказками. Он водил пальцем по строчкам и рассказывал то, что запомнил, когда я им читала эту книжку. Соседка тут же убежала. Даже не поздоровалась со мной.
Сварила обед. Кирилл прибежал навестить детей. Увидел меня и обрадовался, что я отпросилась. Накормила его и детей. Когда дети уснули а Кирилл убежал на работу, собрала обед для начальника.
Тот прежде, чем обедать, опять меня работать заставил. Неужели он и со своей старушкой-тётей такой был? Мне по совести вроде не хочется, а принимаю его с желанием. Ничего не пойму!
-- Ужин не приноси, я кашу на ужин оставлю.
-- Хорошо.
Дожидать, пока он пообедает не стала, а то опять отдамся. Побежала домой. Пока дети спали, успела в огороде поработать. Чувствовалось какое-то утомление, но настроение было изумительное. Всё, что прежде раздражало, теперь почти не замечалось. Неужели от того, что насытилась?
К Валентину не было никакого особого чувства или мысли. Даже думать о нём не хотелось. Но, сама себе удивляюсь, стоило оказаться рядом, как появлялась непонятная похоть. Только закончим, а снова хочется. В сексе казалось, что он наслаждает меня всю, от ног до головы. Влагалище не просто принимает его хозяйство, а срастается с ним, объединяется во что-то неотразимое и удивительное. Сладость идёт не с одного какого-то места, а от всего живота. Мы совпадали просто идеально, как в длину, так и в толщину. Да и движения наши были невероятно слаженны и органичны. Казалось, не он мной занимается, а так заложено природой, иначе быть не могло.
Но быть его женой я бы не смогла. Ещё в первый день к вечеру почувствовала какое-то отвращение, но не к сексу, а к самому ему, как к человеку. Мне не нравилась его борода, вид старческого лица с молодой безволосой частью, не нравилось его тело, его поступки и темы разговоров, не нравился и характер в целом. Но секс с ним был не просто обворожительным, а невероятно сладким. В одно и то же время мне хотелось с ним соединиться и сбежать от него. Успокаивало лишь то, что он вот-вот должен уйти в тайгу на целый месяц. Как бы ни было противно быть рядом с ним, я всё-таки чувствовала желание отдаться ему в любой момент.
Наверно, я была слишком молода, чтобы правильно оценить всё это и правильно поступить. Может быть, поэтому и шла на поводу его и своей похоти. Тем более, после каждого нашего совокупления чувствовала всё большее успокоение, ощущала и чувствовала всё более женственные движения тела и конечностей. Связать это только с ним могла.
Сегодня, когда проснулись дети, я ощущала особое материнское чувство к ним. Порой казалось, что я любила их, как своих, будто я их родила. Мы до прихода отца с удовольствием поиграли, я почитала им сказки, они помогли мне в делах на кухне. Во всём я испытывала какую-то необъяснимую радость. От любого поступка получала какое-то непонятное наслаждение.
К приходу Кирилла мы приготовили ужин, убрались в доме. Саша – старший даже гвоздь в кухне заколотил для тряпки. Правда, штуки три пришлось выдернуть назад, зато четвёртый встал почти как надо. Теперь половая тряпка уже не валялась на полу, а сохла на гвозде.
Перед Кириллом мне было как-то стыдно, что кроме него у меня есть кто-то. Наверно потому, я любой ценой соблазняла его перед сном, будто хотела искупить свою вину. Если он был сверху, у меня почему-то не получалось. Зато получалось, когда сверху была я. Сегодня с обеда меня никто не беспокоил, и у нас получилось в обоих положениях. А мне этого очень хотелось, потому что понимала, что Кирилл теряет свою мужественность, начинает бояться меня, ищет повод для ухода от секса.
На работу идти не хотелось. Опять начальник будет не просто соблазнять, а нагло пользоваться мною, когда ему захочется. Но завтрак ему всё-таки принесла. И всё пошло так, как было в предыдущие дни. Мы мало занимались делами, больше он пользовался мной, двигаясь или просто соединяясь. Иногда, закончив акт, он стоял сзади или лежал на мне, не разъединяясь, а отдохнув, начинал снова. Насытившись, он начинал диктовать что-то, а я печатала на машинке. Или он размышлял о перспективах, а я должна была рассчитывать, во что это может обойтись. Потом он прикидывал, можно ли выбить на это деньги. Хоть с радости, что такое может получиться, хоть с огорчения, что на это денег не отпустят, он опять занимался мной.
Чаще всего, я не успевала остыть от предыдущих атак, а он уже начинал новую. И самое противное было то, что я не была против. Я не начинала сама, но и почему-то не отказывала.
За час до обеда мы уже устали от совокуплений и расчетов. Было почти одиннадцать, когда в преддверии вот-вот пришедшего оргазма увидела в окно Кирилла с детьми. Они шли сюда. Валентин атаковал меня сзади, а я лежала животом на столе. Меня тут же захлестнул оргазм. В состоянии отрешения почувствовала, что оргазмирует и он. Когда закончились сладкие спазмы, Кирилл был уже в десятке шагов от здания. Вряд ли ему в окно было что-то видно. Да и знать он не мог, где я могла находиться.
-- Убери скорее! Мои идут! Скорее!
Я едва не взвыла, когда Валентин, ничуть не заботясь о моих ощущениях, просто выдернул своё имущество. Одновременно и боль и какая-то сладость на миг сковали меня. С трудом одёрнула задранную юбку.
-- Садись за машинку, печатай.
-- Что?
-- Там же начато.
Совсем забыла, что перед этим мы печатали какую-то статью в журнал. Валентин диктовал, а я не очень быстро шлёпала по клавишам. Мы заняли подобающие места и продолжили. Наверно, выглядело это глупо, когда мои вошли. Валентин сразу вышел.
Я отвлеклась с детьми. Иначе, было бы стыдно смотреть в глаза Кириллу. Дети бродили по полупустому помещению и трогали всё, что им хотелось. Позвала Валентина и представила их с Кириллом друг другу. Вдруг в соседнем помещении грохнул выстрел. От испуга я чуть все плоды утехи чуть не выронила. Мы бросились туда. Около стола начальника стояло ружьё, а рядом, зажав уши, присел Саша. Я бросилась к нему, стала трясти, спрашивать, где больно. Он, похоже, не слышал. Но крови из ушей не было.
-- Хорошо, что малым стволом выстрелил. Любым другим, в помещении оглохнуть можно, - рассматривая своё ружьё сказал Валентин.
Ружьё было сделано на заказ и стоило очень дорого. Все три ствола были разного калибра. Саша выстрелил самым малым.
-- Зачем ты это сделал?
-- Я только потрогал, а оно как бабахнет…!
-- Нельзя здесь ничего трогать! Может, вам уйти домой? Вы что-то хотели?
-- Дети запросили маму увидеть. Вот, не устоял.
-- Повидали? Теперь домой. Здесь не детский сад. Больше не надо сюда приходить. Как видите, опасно.
-- Мамочка! Ты скоро домой?
-- Скоро, деточки! Вот, с дядей закончим, и приду.
-- Мы обедать будем?
-- Конечно, миленькие! Как же без обеда? Идите домой. Я скоро приду.
Дети ушли с Кириллом.
-- Это все твои?
-- Да. А что?
-- Но ведь не ты их родила?
-- Нет, не я.
-- И тебе хочется с ними возиться?
-- Очень!
-- Я бы не смог. Слушай. Иди, корми свой выводок. Придёшь после обеда, доделаем остатки.
Я с удовольствием помчалась домой. Догнала всех у самого порога. Накормила, спать уложила. Задала работу Кириллу и пошла с обедом на работу.
Валентин был не оригинален. Снова после обеда изнасиловал меня. Хотя изнасилованием это назвать трудно. Он меня ворочал, как ему надо, а я молча исполняла всё, что от меня требовалось. И каждый раз получала наслаждение. Только с каждым разом оно было всё слабее. К концу дня мы кончали уже вместе. Снизу меня распирало, будто во мне кол был вставлен.
Валентин в самом конце дня сообщил, что завтра рано утром он уйдёт в лес, а всё, что мне надо сделать, я найду в папке заданий. Вернётся он через месяц ко дню получки. До этого времени я должна сделать всё. В том числе и оформиться на работу, ведь к тому времени мне исполнится 18 лет.
Я шла домой и с радостью, и с чувством вины перед детьми, перед Кириллом. Не важно, что я его не любила. Ведь и Валентина тоже не любила.
Вечер прошёл обычно. В эту ночь я не делала намёков Кириллу. Возможно, он понял это, возможно, просто не смел просить, а я не предложила, как прежде. И за это я ему была очень благодарна.