Часть III
Анатомия беспорядка
Виктор Коробков любил повторять: порядок в газете – это когда журналисты вовремя сдают материал главному редактору, а главный редактор вовремя сдает номер в типографию. Типография требовала, чтобы накануне выпуска очередного номера до 16 часов все полосы были отправлены по электронной почте.
В этот августовский день казалось, что ничего не может помешать выпуску номера в точно указанное графиком время. В три часа дня Коробков сидел в кабинете верстки рядом со своим заместителем по дизайну Алексеем Дубининым, и они вдвоем творили первую полосу. Лицо газеты главред никому не доверял. Остальные 23 страницы уже были отправлены куда следует.
Летнее безтемье не оставляло особого выбора для первополосника. Самым интересным материалом номера была статья о разбитой переправе, из-за чего жители целого ряда сел Северного края оказались живущими как бы на необитаемом острове. Подходящее фото имелось, так что не оставалось никаких сомнений, что номер будет сдан даже раньше положенного срока.
Коробков с Дубининым не спеша гадали, куда лучше поставить банальный (что поделать – летом голова плохо работает) заголовок: «Робинзоны поневоле». Но решить столь несложную задачу они не успели. В кабинет верстки буквально ворвался маленький очкарик Игорь Гордецов, крикнув с порога:
– Задержите номер! Господина Лунина пытаются вынести из его собственного кабинета вместе со стулом. В общем, я беру фотоаппарат и иду в мэрию. Через час будут снимки.
– Не горячись, пойдем ко мне, и ты все расскажешь, – остудил своего подчиненного Коробков.
В кабинете главного редактора Гордецов быстро нарисовал картину, которую ему самому только что изобразил по мобильному телефону его источник в городской администрации. Гордецов имел своих людей чуть ли не повсюду, чем заслужил славу самого осведомленного журналиста.
Картина вырисовывалась очень любопытная. Утром тайком в конференц-зале гостиницы «Грааль» собрался совет города. Вернее, не весь совет, только противники градоначальника Лунина, но кворум вроде бы был. И вот этот самособранный городской парламент порешил отправить в отставку мэра, которого сам же и назначил на этот пост три года назад. Его место решением подпольного горсовета теперь должен занять бизнесмен Федор Глазков, один из депутатов-заговорщиков.
Выслушав редактора отдела политики, Коробков попросил секретаршу срочно позвать Ирину Спицыну, а сам позвонил в типографию, извинился и сообщил, что номер будет задержан и что он готов к штрафным санкциям.
Ирина Спицына явилась буквально через минуту, и Коробков сразу же дал ей задание:
– Ирина, вы хотели бомбу – вы ее сделаете. Сейчас возьмете у Дубинина фотоаппарат и пулей – в мэрию. Проникнуть туда надо любым способом, даже если там выставлена охрана. Поднимитесь на третий этаж в кабинет мэра. Вам надо все вынюхать и все сфотографировать. Все, что там происходит. Потому пулей сюда. Понятно?
– Понятно.
– А почему не я? – возмутился в порыве репортерской ревности Гордецов.
– У тебя будет задача посложнее. А с этой Ирина, надеюсь, справится, – пояснил главред.
– Вы сомневаетесь, Виктор Маркович? Не сомневайтесь, все будет о кей, – заверила Ирина и умчалась выполнять задание.
– А мы с тобой будем разбираться: что же произошло, – Коробков вернулся к разговору с Гордецовым. – Похоже на абсолютно незаконный захват власти. Совет города, как я понимаю, не должен собираться в какой-то гостинице. О его созыве необходимо заблаговременно и публично оповестить депутатов…
– К тому же отрешение мэра советом города не прописано в уставе, – добавил журналист. Гордецов закончил не журфак, как большинство сотрудников «Северного наблюдателя», он после окончания университета имел диплом юриста. Поэтому о таких делах судил со знанием дела. – Этот Беккер крепко выпил или обкурился, когда придумывал затею со снятием Лунина. Это правда, что он курит травку?
– Не знаю. Но это неважно. Важно, что вся эта нелепая операция действительно, скорее всего, дело рук… Оп, а вот и подтверждение догадки, – Коробков увидел на экране компьютера, что на его электронный адрес поступило письмо из пресс-службы губернатора. Оно содержало заявление Тараканова, в котором тот поддерживал действия депутатов-бунтарей. При этом он подчеркивал, что они носят вполне законный характер.
– Как ты думаешь, зачем Беккеру понадобилась голова Лунина? – прочитав вслух присланный пресс-релиз, Коробков продолжил своеобразный допрос с пристрастием. – Может мэр что-то не поделил с Врублевским?
– Да, скорее всего так и есть. Но вот что?... – Гордецов не некоторое время задумался.
– Ты когда-то обмолвился про приватизацию городского рынка, – подсказал главред.
– Точно! Мой источник в желтом доме признался, что Врублевский хочет прибрать рынок себе. И якобы он где-то сказал, что если мэр ему в этом помешает, то тем хуже для мэра. Доказать это невозможно…
– Но как версия сгодиться. Позвони по мобильнику Ирине, пусть спросит об этом у самого Лунина. Ты все понял? Иди, пиши. Объем – вся третья полоса. И не заморачивайся на заголовки, нет времени. Назови, например, «Как поссорились Виталий Петрович с Андреем...». Нет, не то. Банально и глупо. Напиши просто «Анатомия конфликта». Через час жду твой материал. А я пока подберу фото из архива.
…На следующий день «Северный наблюдатель» вышел с большой фотографией на первой полосе: на стуле в собственном кабинете сидел с глазами побитой собаки мэр Андрей Лунин, на заднем плане – в кресле главы города развалился одетый с иголочки самоуверенный бизнесмен Федор Глазков. Это фото сделала Ирина Спицына. Она же написала помещенный на вторую полосу репортаж о том, что творилось в мэрии, когда группа депутатов во главе с Глазковым явилась смещать законного градоначальника. Всю третью страницу занимала аналитическая статья Игоря Гордецова «Анатомия конфликта», иллюстрированная фотографиями, изображающими некогда тесную дружбу мэра Лунина и губернатора Тараканова.
…Накануне вечером домой Коробкову позвонил директор типографии. Он сказал, что прочитал готовый номер, он ему очень понравился, поэтому никаких штрафных санкций за задержку сдачи готовых полос не будет. Наутро свежий номер «Северного наблюдателя» прочитал Александр Беккер. Он был в бешенстве.
Снова «Атлант»!
В офис адвоката Чечеткина Ирина Спицына пришла без опозданий – ровно в семнадцать ноль-ноль. Она не ждала чуда, хотя и надеялась. И чудо свершилось.
– Можете нас поздравить, Ирина Анатольевна, личность вашего несостоявшегося убийцы установлена, – Чечеткин, как показалось Ирине, произнес эти замечательные слова слишком сухо для свершившегося события. – Это некто Корноухин Евгений Гаврилович. Был осужден за распространение наркотиков. Отсидел пять лет, месяц назад освободился. Вот его портрет. Похож?
Бывший помощник прокурора протянул распечатанное на принтере фото, Ирина впилась в него глазами и почему-то представила, как его держат два милиционера, а она со всего размаху бьет его по лицу.
– Он уже арестован? – с надеждой спросила девушка.
– Установить личность убийцы еще не означает задержать его и взять под стражу. И потом для задержания пока нет никаких оснований: вы же отказались писать заявление в милицию.
– Вот, блин, я об этом не подумала! – выругалась Ирина, не зная, кого в этом можно винить.
…От шока после происшествия в сгоревшем здании «Атланта» Ирина оправилась только на утро следующего дня. Она шла на работу, и чуть ли не в каждом прохожем видела киллера, жаждавшего ее крови. Она понимала, что за ней идет охота, но не знала, что делать. И не нашла ничего лучшего, как прийти к Чечеткину и все, как на духу, ему рассказать.
Вечером после окончания рабочего дня они вдвоем забрались в здание «Атланта», своего помощника Чечеткин попросил подежурить у входа. Ирина показала, как все произошло, затем они тщательно обследовали подвал и с огромным трудом разыскали пули. А возле стены под железной трубой парового отопления Чечеткин обнаружил разбитый фонарик. Одев на правую руку перчатку, опытный юрист поднял находку и положил в целлофановый пакет.
Затем последовал строгий инструктаж как Ирине себя вести: немедленно перебраться в другое место жительства, причем сделать это с осторожностью, чтобы об этом знал минимум знакомых. Появляться на улицах только в людных местах, не ходить по городу вечерами, а уж тем более ночами. Даже раннее утро исключено. И, конечно, поддерживать связь с Чечеткиным.
Ирина строго придерживалась этой инструкции. В тот же день перебралась в университетское общежитие, наврав проректору по хозяйственной части, что в ее доме протекли трубы и вообще начался почему-то какой-то летний внеплановый ремонт. Общага по случаю летних каникул пустовала, но вахтерши без пропуска все равно никого не пропускали. А это, какая ни есть, а все-таки защита.
День она проводила в редакции и на разного рода мероприятиях. Выходные навещала друзей, которым ничего про покушение не рассказала. Да и хвастаться было нечем. Она испугалась оружия и трусливо сбежала от киллера, которого запросто могла бы сбить с ног каким-нибудь элементарным Аси-гарами. Правда, этому ее в секции дзюдо не учили, но она с подругами освоила болевой прием самостоятельно. Детство, проведенное в интернате, научило, что надо уметь отстаивать себя в коллективе. Юность, начавшаяся вне интерната, окончательно ее образумила. Она не без труда привыкала дышать жгучим воздухом свободы, таящем множество опасных микробов.
Что касается Чечеткина, то он неожиданно для себя взялся за это частное расследование с азартом. И не потому, что в нем проснулся Шерлок Холмс. Зрелому юристу очень импонировала залихватская молодость Ирины. Да и дело-то опять связано с «Атлантом». Ну, никуда ему от него не деться!
Наталья Буханова, его давний товарищ, можно сказать, боевая подруга, эксперт-криминалист со стажем, установила личность несостоявшегося киллера по отпечаткам пальцев на фонарике. Но вот задержать его, узнать мотив преступления могла только полиция…
Ирина Спицына, тяжело вздохнув, принялась писать под диктовку Чечеткина заявление.
На солнечной поляночке
Михаил Дан, спустившись с трапа, привычно посмотрел в сторону аэровокзала Северска и подумал о том, что если в этом городе есть что-то хорошее, так это то, что здесь мало жары и мало евреев. Он сам вот уже семь лет жил в стране, где и жары, и евреев было в избытке. Порой и то и другое надоедало, и тогда Михаил брал билет на самолет и со своей исторической родины отправлялся на родину реальную, расположенную на севере Европейской части России.
Возвращение каждый раз проходило по одному и тому же сценарию: из аэропорта Михаил ехал домой к маме и сестре. А после обеда звонил Коробкову, и они договаривались о встрече. На этот раз Виктор, бездельничавший по случаю выходного дня, предложил покататься на велосипедах до Красной горы.
Почему это изумительное местечко почти за городом и паршивенький поселок рядом с ним называется Красной горой, краеведы объясняли по-разному. В советское время приглашенные в школы сотрудники местного исторического музея рассказывали ученикам, что на этой поляне в очень далеком 1905 году проходили подпольные большевистские собрания. В годы перестройки вдруг выяснилось, что первые большевистские организации появились в городе только в 1918 году. Местные активисты захватившей власть партии собирались вовсе не на полянах, а в актовом зале трехэтажной, построенной в модернистском стиле, женской гимназии, о чем нынче повествует мемориальная доска на теперь уже тоже бывшей средней школе № 1. Ныне там вновь гимназия, только не женская, а смешанная.
А на Красную гору большевики тоже выезжали. Только по ночам вместе с чекистами, чтобы расстрелять тех, кого они считали врагами советской власти. Среди них, в частности, оказался владелец единственной в городе аптеки. Врагом он стал после того, как отказался 7 ноября выдать большевикам бесплатно спирт по случаю годовщины переворота, к которому местные активисты не имели никакого отношения.
Тогда мирные горожане, как писали местные прогрессивные историки, и назвали гору Красной. Тем более что расстрелы в этом местечке продолжались еще не одно десятилетие.
Умеренные историки утверждали, что название Красная гора появилось еще в XIX веке. Ее, как и одноименную площадь в Москве, назвали так потому, что была она очень красивой. И с этим не поспоришь. Окруженная соснами возвышенность располагалась возле прелестного лесного озера. Трудно поверить, что в этом месте можно было устроить конвейер по уничтожению людей.
…Коробков и Дан вкатились на Красную поляну около пяти часов вечера, когда до заката оставалась уйма времени. Поэтому они не спеша, прислонив свои велосипеды к березе, уселись на приготовленные кем-то для пикника бревна и заговорили о том, что несколько месяцев волнует их обоих.
– Могу сказать, что друзья Лисичкина в твою версию не верят, – сообщил Михаил. – Странно все выглядит. Какой-то и кем-то управляемый аутист убивает депутата, а затем приезжает в Северск, чтобы украсть телевизор.
– А с адвокатом тебе удалось встретиться, – допытывался Виктор.
– С Рыженковым? Да удалось. Но проку мало. Он ничего не смог рассказать. Его нанял какой-то человек – фамилию называть Рыженков отказался – пообещал хорошо заплатить, хотя дело оказалось совсем пустяковым. Добиться условного срока для ранее не судимого мелкого воришки смог бы любой адвокат. Да и без адвоката парня бы отпустили.
– Но адвокату хорошо заплатили?
– Еще бы! Он очень доволен.
– А про поведение Синцова он что-нибудь сказал? – Виктор искал любую зацепку.
– Сказал, что парень вел себя странно, почти не разговаривал. Адвокату пришлось выступать и за себя и за подзащитного.
– Все-таки согласись, что в этой истории много странного?
– А что тут не соглашаться? Конечно, все очень странно.
По просьбе Коробкова Михаил по пути на север задержался на два дня в Москве, чтобы встретиться с соратниками Лисичкина по недавно созданной Партии Свободы и Демократии и изложил им все, что главред «Северного наблюдателя» узнал об убийстве депутата. Соратники не верили, что власти сами найдут убийцу и проводили собственное расследование. Они были убеждены, что это дело рук спецслужб, а промаха с неудачным похищением телевизора серьезные ребята из органов допустить не могли.
– Я еще поговорил с жильцами дома, где убили Лисичкина, – продолжил свой рассказ Дан. – Одна старушка видела, как это было. И про Синцова сказала, что похож. Но у нее зрение минус десять, не меньше. Что она могла увидеть?
– У меня тут наклевывается отпуск. Полечу-ко я в Москву, поищу свидетелей. Еще одно частное расследование не повредит.
– Пожалуй, я с тобой. Только объясни мне: откуда вот это чудо взялось? – Михаил вытащил из кармана летней курточки вчетверо сложенную газету «Северский наблюдатель».
– Ни фига себе! Логотип один к одному наш. Не иначе – новая затея господина Беккера, чтобы читателей с толку сбить. Черт! А кто, интересно, главный редактор? – Коробков перевернул газету и посмотрел на последнюю страницу. – Все понятно, Анна Сучкова.
– Ты ее знаешь?
– Еще бы! Ее все знают. Это такая молодая бородатая дама. В наших кругах ее называют Сучкиной. Но теперь все – отпуск откладывается.
Выругавшись от души Коробков усадил свое грузное тело на свой любимый дорожник Forward Liverpool. Михаил Дан, почесав свою узенькую бородку, легко вскочил на маунтинбайк. И оба велосипедиста-любителя покатили в сторону города.
Нелирическое отступление о «наймитах»
Михаила и Виктора объединил ветер перемен, внезапно подувший во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия. До этого времени молодой журналист Коробков писал лихие и остроумные фельетоны в газете «Северная правда» о плохой работе прачечных и ателье мод. Одно из таких заведений находилось в самом центре города и носило гордое название «Чайка». Но ничего модного модельеры предложить не могли, и Коробков их припечатал одним только заголовком: «Ну-ка, «Чайка», отвечай-ка». Любая попытка припечатать какое-нибудь более крупное предприятие, например, целлюлозно-бумажный комбинат, моментально пресекалась главный редактором «Северной правды».
Дан служил на этом комбинате в качестве экономиста и сам был готов написать фельетон о безобразиях на своем предприятии. Но понимал, что в этом случае был бы моментально уволен.
Михаил и Виктор иногда встречались, чтобы поговорить об этих безобразиях, но потом расходились, не породив ничего путного.
И вот однажды прозвучал и был услышан Коробковым и Даном сигнал с самого верха критиковать, невзирая на лица. Коробков, бродя по городу и размышляя, как бы воплотить это благое пожелание в жизнь, встретил Дана. Они разговорились и проболтали часа четыре. Теперь им захотелось критиковать не только безобразия на комбинате, но и весь бардак, творившийся даже в коридорах власти.
Воодушевленный Коробков уже на следующий день принес главному редактору «Северной правды» фельетон о том, как целлюлозно-бумажный комбинат загрязняет воздух, не забыв упомянуть, что его бывший директор теперь является первым секретарем горкома партии.
Главный редактор посмотрел на Коробкова как на недоразвитого шизофреника и мягко пояснил, что так называемая гласность нужна нашей стране как воздух, но при этом она не должна подрывать устои нашего общества. И предложил смело в духе перестройки написать о недостатках работы другого комбината – бытового обслуживания.
Виктор и Михаил снова встретились. Обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что ветер перемен дует в основном почему-то в южном направлении. Им вдвоем направить его в сторону Северного края не удастся. Нужна организация.
Через несколько дней в репетиционном помещении народного театра «Факел» собралось человек пятнадцать знакомых и друзей Виктора и Михаила. Руководитель театра Олег Ованесов горячо поддержал идею создания такой организации. Несколько лет назад он поставил на сцене городского дома культуры спектакль «Страх и отчаяние» по одноактным пьесам Бертольда Брехта, объединенным в цикл «Страх и нищета третьей империи». Действие происходило в Германии сразу после прихода Гитлера к власти, но публика легко находила параллели с тем, что видела в своей повседневной жизни. Поэтому спектакль имел бешеный успех, а власти, не разобравшись, пропустившие постановку, судорожно соображали, как его закрыть.
После бурных дебатов было решено учредить организацию с очень многообещающим названием Общественный центр «Демократическая инициатива в поддержку перестройки».
Среди учредителей оказался еще более молодой, чем считавшийся к тому времени мэтром Коробков, тележурналист Андрей Воронин. Он предложил поведать о новой организации в прямом эфире молодежной телепрограммы «Этажи». Предложение встретили на «ура» и тут же делегировали для участия в телепередаче Коробкова, Дана и Ованесова. Воронина делегировать не пришлось, поскольку он был ведущим «Этажей» и сам готовил программу в эфир.
Передача прошла замечательно. Каждому дали по полторы минуты, но этого времени хватило, чтобы рассказать о сути демократических инициатив. Коробков за это время успел сказать, что гласность еще так и не дошла до Северного края, что критика позволена только на уровне прачечных и ателье мод. Ованесов высказал идею поставить в Москве и в Северске памятник жертвам сталинских репрессий. Дан высказался в том плане, что без массовой поддержки перестройка умрет.
Потом все вместе шли из телецентра домой. Где-то там за телевышкой заходило августовское солнце, а компания молодых людей шла в сторону центральной части города, подшучивая друг над другом, воображая, что скажут о них жены и родители, увидев своих мужей и детей на телеэкране.
О том, что скажут об этом местные власти, они не думали. А вот и зря.
На следующее утро Коробкова вызвал к себе главный редактор и мрачно, стараясь не смотреть в глаза журналиста, произнес:
– Не знаю, что вы там такое натворили, но тебя ждет товарищ Алексеев.
Пухлый и добродушный товарищ Алексеев в аппарате крайкома коммунистической партии занимал должность заведующего идеологическим отделом. Виктор шел к нему, уверенный, что сейчас он ему объяснит, какое замечательное дело затеял они с друзьями. Партийный крайком, исходя из текущего момента, просто-таки обязан будет их поддержать.
Только ничего объяснять не пришлось. Стоило Коробкову войти в кабинет, как товарищ Алексеев набросился на него с какой-то непонятной бранью, из которой неведомым образом получалось, что Виктор – «антисоветчик», «не патриот», «ненавидит свою страну», «гадит там, где живет». А его друзья сплошь «мерзавцы», «наймиты Дикого Запада» (ковбои, видимо, наняли) и прочие «отщепенцы». При этом товарищ Алексеев вскакивал из-за стола и прыгал по кабинету, как мячик. Куда подевалось его прежне добродушие?
Коробков много часов ходил по кабинетам крайкома, что-то кому-то пытался растолковать. Иногда его слушали, иногда нет. Но любой разговор заканчивался тем, что он – «антисоветчик», «наймит Дикого Запада», а друзья – «отщепенцы». Точку поставил секретарь крайкома по идеологии, заявив журналисту, что тому не место в партийной газете, коей является «Северная правда».
В редакции Виктор в тот день так и не появился. А на следующий день прочитал в родной газете редакционную статью «Много шуму из ничего», где прошедшая в прямом эфире передача телеканала «Этажи» с участием Коробкова, Перетца и Воронина называлась идеологической диверсией, а сами его участники – «наймитами», «отщепенцами», «антисоветчиками». Автор статьи явно не видел самой передачи, а потому приписывал его участникам слова, которые они даже и не думали говорить.
Виктор не стал ничего объяснять, а молча написал заявление об уходе и положил его на стол главному редактору. Главный редактор, не сказав ни слова, заявление подписал.
Через два дня со своей работы был уволен Дан. У Михаила нашли что-то неверное в отчетах. Еще через неделю был закрыт театр-студия «Факел». Ованесова перевели «по производственной необходимости» на работу методистом. Но тот «производственной необходимости» не понял и, как и Коробков, положил заявление об уходе, которое тут же было подписано. Тележурналисту Воронину объявили строгий выговор.
Советская власть сама плодила себе врагов, подтачивая и без того прогнивший фундамент.
Неприятный душок
Губернатор Тараканов вообще не употреблял алкоголя. Во время приемов и банкетов официанты наливали ему минеральную воду из водочных бутылок. Чокаясь с гостями края, он всячески нахваливал местную водку «Полярное сияние», при этом сам ни разу не ощутил крепости этого напитка.
За всю свою жизнь губернатор не выкурил ни одной сигареты, о чем не раз упоминал в разных интервью.
Местный официоз «Северная правда» помещала на первые страницы фото Тараканова – то на лыжне, то бегущим впереди всех чиновников на vip-забеге во время традиционного осеннего кросса, то купающимся в ледяной проруби.
И все же Виталий Петрович выглядел намного старше своих 57 лет. Он осунулся буквально за год. Это был судьбоносный год – решалась его судьба. Истекал срок его полномочий, но не было никакой ясности – внесет ли Президент России его кандидатуру на следующий срок или нет.
Нынешний август явно прибавил ему седых волос. В разговоре со своим советником Александром Беккером он едва сдерживал слезы.
– Ну и как я должен все это понимать? Скажи мне, ну как? – вопрошал губернатор плачущим голосом. – Чертов Лунин все еще мэр, Чернышев все еще прокурор, а Коробков… Ну это вообще. Его-то хотя бы можно было убрать?
– Виталий Петрович, в конце концов, я что – должен все один на себе тянуть? – забыв про субординацию, гнул Беккер. – Что-то и вы могли бы сделать. А я уже сделал все, что мог. Депутаты против Лунина проголосовали – это раз. По Чернышеву направлен депутатский запрос в генеральную прокуратуру. А этот желтый листок Коробкова доживает последние дни. «Северский наблюдатель» его сметет. Мы уже начали распространять в киосках и бесплатно раздаем ветеранам. Как видите, я работаю. А что вы делаете? Вы с вашими связами в Москве, с вашими подчиненными в крае – что делаете? Да, ничего! Все я один тащу.
Беккер давно уже понял, что Тараканов обречен. Мэр Лунин опротестовал в суде решение совета города, как незаконное. Но ничего бы не изменилось, если бы он ушел в отставку. И если прокурор края Чернышев уйдет в отставку ничего не изменится. А уж игру с клоном «Северного наблюдателя» советник губернатора устроил для лишь для того, чтобы показать этому тупице, случайно вознесшемуся на краевой престол, что он что-то делает для него.
Обреченность Тараканова Беккер чуял своим нюхом. За годы работы в аппарате губернатора это чудесное свойство его организма здорово улучшилось. Александр научился по запаху предугадывать будущее того или иного высокопоставленного чиновника. Вот сейчас чувствовал неприятный, непонятный, какой-то чужой запах гари, идущий из Москвы.
Чувствовал этот запах и Тараканов, потому и нервничал. Но он не верил в свою политическую погибель, как обычный человек не верит в свою смерть, и хватался за сомнительные соломинки. А у Беккера не было оснований не верить. Вот только он не мог понять, откуда запах. Имеет ли к этому отношение САМ Врублевский? И что должен делать он, Беккер? Ускорять развязку или делать вид, что спасаешь губернатора?..
Долго общаться со своим шефом Беккер не стал. Быстро свернул разговор и спустился к себе на второй этаж. В приемной его встретила еще одна мелкая, но раздражающая неприятность – журналист Сергей Крутилин. Он недавно вернулся из отпуска и уже обнаружил, что чести возглавить новое издание «Северский наблюдатель» удостоился не он, а «набитая дура» Анка Сучкова. Крутилин ее недолюбливал и про себя называл «Анкой-пулеметчицей» за ее умение в бешеном темпе строчить статьи, как правило, невысокого качества и с непроверенными фактами.
Беккер тоже не питал симпатии к этой слегка бородатой в прямом смысле этого слова даме – под носом и под нижней губой у нее проступала вполне очевидная щетина. Таких женщин советник губернатора презирал. Зато она почему-то нравилась губернатору. И он дал прямое указание именно ее поставить главным редактором новой газеты. Но этого не объяснишь Крутилину.
– Что ты хочешь? Чтобы я ждал, когда ты вернешься из отпуска? Решать вопрос надо было срочно, и я его решил, – такую версию изложил Беккер, когда они вошли в кабинет. – А ты мне пока нужен в ведомстве Коробкова.
– Зачем же вы мне обещали? – обиженно напомнил Крутилин.
– Обещал, потому что был в тебе уверен. Потому что другие кандидатуры и не рассматривались. Но ведь и ты меня подвел. Ты вспомни, ты должен был узнать у Спицыной: откуда у нее сведения об убийце депутата Лисичкина. Узнал?
– Она не говорит.
– А ты ее разговори. Напои ее, переспи с ней, а разговори. Для чего я тебе деньги плачу?.. А место главного редактора от тебя далеко не уйдет. Эта дура там ненадолго.
Крутилина немного успокоило, что советник губернатора оценивает госпожу Сучкову примерно так же, как и он.
Незваные гости
Ирина Спицына, внезапно пробудившись от сладкого сна, наяву увидела настоящий кошмар. Прямо перед ее глазами застыла рожа потертого мужчины, а в горло упирался холодный ствол.
Ирина попыталась дернутся, но тут же обнаружила весь ужас своего положения. Она лежала голая на кровати, обтянутая скотчем. Ноги были свободны, но сделать что-либо ими не представлялось никакой возможности – киллер сидел на кровати сбоку от нее.
– Тихо, тихо, барышня, – негромко заговорил мужчина. – Будешь послушной, проживешь минут на пять больше.
«Придется быть послушной, надо тянуть время», – подумала Ирина.
– Что вы от меня хотите?
– Я? Я ничего не хочу. Только вот говорить ничего не надо, – с этими словами киллер ловко, не выпуская из рук пистолета с глушителем, сумел сжать ее рот и обтянуть его куском скотча. Теперь Ирина была полностью беззащитна.
– Я тебе вот что скажу, – тихим голосом продолжил киллер. – Со мной, как с Колей Ражиным у тебя не получится. Но я – добрый. Я не отправлю тебя на тот свет невинной. Я все же подарю тебе пять минут, чтобы попользоваться твоим чудным телом.
Поняв, что мерзавец собирается ее еще и изнасиловать, девушка дернулась изо всех сил, стала усиленно перебирать ногами, поэтому мужчине пришлось отложить оружие и заняться ее нижними конечностями. Сначала он справился с правой лодыжкой, которая оказалась поближе. Ее он, опять же скотчем, каким-то образом сумел примотать с железной перекладине кровати, расположенной чуть ниже пружин, на которых держится матрас. С левой ногой пришлось повозиться подольше. Кровать был плотно придвинута к стене. Пришлось ее немного отодвинуть, чтобы достать левую перекладину.
После нескольких минут такой возни он уже мог делать с девушкой все, что угодно. Поэтому ублюдок не торопился. Не отрывая глаз от обнаженного тела, он принялся медленно расстегивать брюки, но успел освободить только ремень. Сзади него послышался явственный звук вставляемого в дверной замок ключа.
Киллер немедленно отказался от соблазна попользоваться изящным телом своей жертвы. Бросив застежку ремня, он быстро схватил пистолет и, когда дверь приоткрылась, выстрелил в сторону входящего человека.
Выстрел был почти бесшумный, Ирина успела разглядеть, что на ствол пистолета надет гладкий, отдающий холодом, глушитель. Неизвестно, куда угодила пуля, но дверь моментально закрылась.
Киллер медленно отступил к окну. Приравнявшись с кроватью, он быстро произнес: «Прощай, гадина!» и направил ствол прямо в лицо девушки.
Ирина закрыла от ужаса глаза и не увидела, как дверь вновь открылась и в убийцу полетела прикроватная тумбочка. Когда она открыла глаза, то увидела влетающего в комнату среднего роста мужчину с темными волосами и не менее темной бородкой.
На Ирину, как ей показалось, этот второй незваный гость поначалу не обратил никакого внимания. Он проскочил мимо кровати и подлетел к окну. Девушка насколько смогла повернула голову и увидела, что киллер пропал, а второй мужчина смотрит в окно. Ирина что-то промычала сквозь залепленный рот, и тогда он отошел от окна, быстро оглядел комнату, нашел на столе маленькие маникюрные ножницы и с их помощью освободил девушку.
Затем он снова отошел к окну и продолжил вглядываться в темноту. На этот раз он не столько искал сбежавшего киллера, сколько давал возможность девушке одеться. Когда он оглянулся, то увидел, как Ирина, одной рукой держит на себе простыню, прикрывающую ее тело, другой – направленный на него пистолет – другой, без глушителя.
– Девушка, все в порядке, я вас не трону, уберите оружие, – принялся увещевать ее незваный гость.
– Ты кто такой? – дрожащим голосом спросила Ирина, не выпуская оружие из рук.
– Я Михаил Дан, гражданин Израиля. Я не знаю, что тут у вас произошло, но вижу, что произошло что-то очень нехорошее.
– Отвернитесь, мне надо одеться, – Ирина опустила руку с пистолетом. Держать его у нее уже не было никаких сил.
…Через десять минут они вместе пили чай из пакетиков с любимыми Ириной шоколадными конфетами с мармеладом. Сначала Михаил рассказал девушке, как, возвращаясь домой по пустырю, увидел, как по стене общежития, в котором он, будучи студентом, проводил все свободное и романтическое время, лезет некий мужчина. Ему, гражданину страны, живущему в террористическом окружении, это очень не понравилось.
Способностей к лазанию по стенам Михаил не обладал, а потому полез не вслед за ним, а принялся барабанить по стеклу комнаты на первом этаже, где жил его бывший однокурсник, ныне комендант общежития. Тот с трудом продрал глаза, но обрадовался нежданной встрече. Михаил ответную радость не выразил, перелез через окно к «общежитскому диктатору», они быстро вычислили номер комнаты, куда лез злоумышленник, Михаил схватил ключ и помчался на третий этаж. Комендант, прежде чем последовать за своим приятелем, решил немного опохмелиться. После вчерашнего у него гудела голова.
Михаил летел по знакомым пустынным коридорам, стараясь не шуметь и уловить любые звуки, что издавались из комнат. Но общага, уже покинутая абитуриентами, но еще не впитавшая в себя студентов, была наполнена тишиной. Он не без труда нашел нужную комнату и принялся открывать дверь, даже не подозревая, что там происходит.
Увиденное заставило Михаила вспомнить все, чему его учили в школе гражданского антитеррора. Террорист захватил в заложники девушку, привязал ее голую к кровати и готов в любой момент застрелить из пистолета с глушителем. Но прежде всего он убьет того, кто ему помешает это сделать.
Михаил быстро захлопнул дверь, оглянулся и не нашел под рукой ничего подходящего, кроме стоящей в коридоре прикроватной тумбочки, которую почему-то вынесли из комнаты. Раздумывать было некогда, и он воспользовался этим предметом мебели в качестве единственного оружия. Оказалось удачно.
Выслушав рассказ спасителя, Ирина так расчувствовалась, что выдала ему всю историю своих бедствия, начавшихся с весенней стычки в парке имени Михайло Ломоносова.
Пришлось, правда, извиняться, что направила на израильского пришельца травматический пистолет, подаренный ей добрым юристом Чечеткиным. Это оружие она, по его совету, по ночам держала под подушкой. И чуть не применила его совсем не против того, кого следовало бы. И еще сделала глупость: оставила открытым на ночь окно, что категорически запретил делать Чечеткин.
В самый разгар беседы заглянул комендант.
– Федя, все в порядке! – успокоил приятеля Михаил. – К девушке полез ее поклонник.
– И ты его отгонял с помощью тумбочки, – съязвил комендант. – За порчу имущества сам заплатишь.
Получив утвердительный ответ, комендант удалился. Он помнил романтические наклонности Дана и решил ему не мешать. А Ирина с Михаилом привели комнату в порядок, пистолет с глушителем аккуратно положили в целлофановый пакет. Полицию по предложению Ирины решили не вызывать, а утром она сама отнесла пакет с оружием Чечеткину.