1
Когда родилась Маська, Николай Сергеевич Логов работал корреспондентом в районной газете. Дела его шли неплохо. Но вскоре все изменилось. Завистливые коллеги подставили его (не будем, однако, вдаваться в подробности) и он оказался без работы.
Первые дни он не находил себе места. Его раздражало все, что прежде радовало. Даже любимые коровы и овцы (здесь надо сказать, что Логов имел подсобное хозяйство, и, всякий раз, возвращаясь с работы, с радостью заходил в сарай, чтобы не только напоить и накормить своих питомцев, но и полюбоваться на них) стали выводить Николая Сергеевича из себя. Натура творческая, обстоятельствами привязанная теперь только к коровьему хвосту, готова была выть, словно щенок, брошенный на произвол судьбы.
"Господи!", – очищая сарай от навоза, ворчал он, – эти проклятые овечки гадят больше чем коровы... Каждый день одно и то же: сено, вода, навоз... сено, вода, навоз! Это же с ума сойти можно!"
- Бе-ее… Бе-ее… - то и дело доносился жалобный крик его любимицы Маськи
- А тебе чего? - Он со злостью посмотрел на ярочку, которая не переставала блеять и кидаться на перегородку, чтобы перебраться к своей приемной "мамочке"
" С этой овцой еще будет много возни, – подумал Логов. – Скоро скот на пастбище выгонять, а как же быть с нею? Маська ведь без меня ни за что не пойдет в стадо... Не идти же вместе с ней пастись!
Он вздохнул.
Маська осталась сиротой при живой матери и сестренке. Родилась она вполне здоровой и даже излишне подвижной, что чуть не погубило ее.
Когда сестренка, такая же кудрявая и черненькая, но менее шустрая искала материнские соски, Маська проскочила в лаз, разделяющий корову и овец, который Николай Сергеевич забыл закрыть, и очутилась в стайке вместе с коровой. Как только она не попала под страшные копыта Буренки, до сих пор не известно. Логов ужаснулся, когда увидел маленькую, стоящую с опущенной головой, кудрявую живую игрушку. Он схватил и тут же подпустил к овце. Овца же, дура, не то, что кормить свое дитя, даже смотреть на него не желала. Мало того, безрогим лбом стала отталкивать бедное создание.
И молоком материнским, с трудом добытым, и сеном душистым обтирал Маськину шерстку, пытался вместе с супругой держать мамашу, чтобы накормить не принятую дочь, ничто не помогало.
Тогда решил забрать ее домой.
– Маша, пропадет овечка, если мы ее не выкормим, – сказал Николай Сергеевич жене . – Она голодная уже несколько часов.
Жена собралась доить корову, а Логов поехал в аптеку, чтобы купить соску...
Он взглянул на овечку, тщетно пытающуюся перепрыгнуть через перегородку, ему стало жаль свою воспитанницу. Николай Сергеевич подошел к сетке, свесившись через брус, потрепал Маську по голове.
– Ну что ты волнуешься? Овцы тебя не любят, не признают за родню, да? Ты для них чужая... Что я могу сделать? И так с тобою намучились... Не век вечный тебя держать в квартире.
…Маська росла не по дням, а по часам. Коровьего молока было вдоволь, она с удовольствием высасывала все, что ей наливали в "чекушку". Со временем ей стало не хватать этой емкости и пришлось "четвертинку" заменить «полторашкой».
Кормить "покормушку" – так ее назвала супруга – было не обременительно. Она росла спокойной и умной воспитанницей. Однако с каждым днем Маська становилась все неуправляемей, она стала прыгать по дивану, даже пыталась заскочить на... кухонный стол. Терпение Марии иссякло.
– Отнеси ее в сарай! – потребовала она. – Сейчас уже весна, пусть привыкает жить с овцами. Или так и собираешься нянчиться с ней всю жизнь?
Делать нечего. Сергей Николаевич взял Маську под мышку и отнес в загон, где находилась ее родная мамаша...
Он снова вздохнул. Но вздох на этот раз был не таким горьким и печальным. В сарае было тихо. Корова и овцы смачно жевали сено, Логову на время стало легче на душе.
– Много ли человеку надо, – размышлял он, – чтобы чувствовать себя счастливым? Нет. Надо малость - всего лишь понимания. Чтобы знать, что твой труд кому-то нужен. Чтобы на столе всегда был хлеб. И не надо заморских излишеств и яств. И чтобы ты был кому-нибудь нужен.
Николай Сергеевич хозяйским взглядом окинул стоящую вокруг живность.
– Иди, иди, Маська мне, – он выпустил овечку из загона, которая тут же уткнулась ему в ладони. "Вот ей я нужен, мой труд ей необходим. Дашь им сена - и они с благодарностью смотрят на тебя...
И нет вокруг ни зависти, ни злости по отношению к тебе.
Логов еще раз потрепал Маську за ухо, погладил по твердому лбу, после чего отправил в загон.
– Сиди! – грозным голосом сказал он и добавил: – Каждый сверчок должен знать свой шесток.
Доделав необходимую работу, Николай Сергеевич отправился домой, не обращая внимания на жалостливое и обиженное блеяние Маськи.
Продолжение следует