- Просыпайся, Лисенок! – ласково сказала мама. – Ты обещал сегодня убраться в доме.
Ее голос хрустальным звоном прорывался сквозь неведомую пустоту.
- Просто начни, и ты даже не заметишь, как в твоей маленькой жизни наступит новый день.
Лис открыл глаза.
Алины не было на кровати – еще вчера она заявила, что у ее лучшей подруги запланирован девичник, так что ночевать она не придет. Лис представил ее длинные светлые волосы, разбросанные по подушке и испускающие приятный аромат травяного шампуня. Аромат провалился в воспоминания.
Холодное воскресное утро, пропитанное какой-то нездешней призрачностью. За окном крупные хлопья снега порхали в странном танце, словно соскальзывая по неровной небесной глади прямо на серую землю. Лис поднялся с кровати и неохотно поплелся на кухню, чтобы отыскать сигареты. По утрам он всегда курил, вглядываясь в недружелюбное небо над далекими многоэтажками, которые еще не успели проснуться.
Когда пламя потухло, он решил заняться уборкой. И в этот раз начать с малого.
Мама всегда смеялась, глядя, как он противится и пытается всеми правдами и неправдами отложить злополучную уборку. Она прозвала его Лисенком, потому что в детстве он постоянно обманывал всех, придумывая отговорки и смешные истории к любому случаю. Вот только для самого себя у Лисенка отговорок не находилось, даже несмотря на удивительное искусство его обмана. Мама видела это и всегда замечала, что обманывать можно всех, но с самим собой ухо нужно держать востро. Лисенок не верил в это до тех самых пор, пока не стал большим и, как ему казалось долгое время, мудрым Лисом.
Он устроился в небольшую компанию, которая изготавливала открытки на все случаи жизни. Лис влюбился в это непростое занятие со всем юношеским огнем, который продолжал время от времени вспыхивать в его душе. Уж в деле создания поздравлений он мог как никогда хорошо применять свой многоликий дар. Лис с жадностью бросился в объятия чужих текстов и начал сочинять бесконечные, следующие друг за другом поздравления – для любого повода. В этом картонном мирке он стал главным – возвращал потерянную любовь, восхвалял чужую страсть, рассыпался в пошлых комплиментах молодым девушкам или же выбирал, какие слова придутся по душе очередному седовласому юбиляру.
А потом он встретил Алину.
Официантка в рядовом японском кафе – можно ли придумать историю менее банальную? Увидев ее впервые, Лис подхватил белую салфетку и вывел на ней своим аккуратным красивым почерком следующее послание: «Это не стекляшки. И даже не мои разноцветные мысли. Это осколки того мироздания, которое уже никогда не будет целым без тебя». Очередная самодельная открытка, но на этот раз – со скромно указанным телефоном на обратной стороне. Некоторое время Лис думал, как же подписать это творение. Но в итоге решил, что лучше ему оставаться безымянным – как он любил.
Алина растворилась в сиянии собственной улыбки, развернув салфетку у барной стойки. Парень с дредами, протирающий бокалы, несколько завистливо заметил, что «блистательная девочка наконец-то влюбилась». Алина только рассмеялась и ответила, что она не может влюбиться в парня, который пишет признания на салфетках. Лис слышал это и безжизненно улыбался, считая одинокие звезды за оконным стеклом.
В тот же вечер они списались. Тогда Алине действительно казалось, что Лис – всего лишь трус, который не может высказать девушке в лицо, что она ему нравится. Вот только все его смски очень уж сильно отдавали романтикой, которая так нравится простым девушкам, и несколько приторной сладостью. Была в них, кажется, и щепотка чего-то искреннего. «Я приду завтра, Зеркальце» - изрек Лис и отправился в свою одинокую кровать под руку со своей окрыленностью. Он называл Алину «Зеркальцем», потому что в ее образе он увидел все, чего так страдальчески недоставало в его картонной жизни. По крайней мере, так он говорил ей некоторое время спустя..
На следующий день он смело выстоял под ее взглядом из тысячи среброгвоздых мечей. Еще через день сочинил новый мадригал на салфетке. Затем не было ничего. Еще улыбка. Еще один мадригал. Потом последовало ее обезоруживающее имя.
Алина.
Лису нравилось это имя. Оно сопровождало его по ночам, пряталось между утренних занавесок и изо дня в день брало в плен его вьюжные мысли.
Еще раз взгляд. И затишье. Затишье, затишье, затишье. Пожалуйста, примите мой заказ. Новая улыбка, на вкус напоминающая обагренный кровью наконечник копья. И вновь взгляд. И несколько слов. И одно, самое важное.
Лис.
Следующую улыбку Алина подарила ему уже в его доме – пламенно отвечая на прикосновения и отдаваясь ему без всяких мыслей, очертя голову и захлебываясь в сладострастных вздохах. Лис дышал ее зыбучими волосами и хватался руками и зубами за мысль, что счастье наконец-то посетило чертог его заштампованного существования.
Он готовил завтрак, любуясь заснеженными холодными стеклами, а Алина сжимала в руках открытку, которую нашла утром на кровати.
Никаких больше сомнений.
Один лишь ветер звезд и заоблачных вершин,
который поет песню моей счастливой
и теперь уже беспробудной жизни.
И название этой песни –
имя твое,
Алина.
Кажется, она плакала, прижимая эту небольшую открытку в форме сердца к своей обнаженной груди. Лис вернулся с двумя кружками кофе, от которых сбегал вверх едва заметный, согревающий пар. Глаза Алины сверкали благодарностью, стеклом затаившейся любви и радостным трепетанием слез.
И тогда началась пустота.
День, когда была запланирована уборка, казался бесконечным. Лис окинул взглядом свою небольшую квартиру - и ужас поглотил его. Он не знал и даже не представлял, за что нужно взяться в первую очередь: все было сплошь и рядом заставлено вещами, на которые он никогда в жизни не обращал внимания.
Очень много вещей.
Бесконечные, давящие горы.
Лис все еще не терял надежду, что новый день его жизни все-таки найдет его. И что-то подсказывало ему, что это произойдет уже совсем скоро – быть может, всему виной было неприятное, давящее чувство где-то внутри, которое время от времени сжимало его грудь неприятной, ржавеющей хваткой.
С верхней полки шкафа на Лиса смотрела одинокая фотография Алины – далекая, почти совсем недосягаемая, покрытая бесчисленными слоями пыли. И Лису было совершенно не понятно, чем ответить на этот взгляд. Беспомощность этих мыслей подавалась с привкусом уже давно позабытой боли.
Пора начинать.
С большим черным мешком в руках Лис уверенно вышел к самому центру комнаты и настежь растворил окно. Холодный, отрезвляющий воздух ворвался в комнату и, ничем более не стесняемый, разбежался по всем углам. Мечтать и дышать стало легче. Лис почувствовал, как какое-то обветшалое здание в его сознании зашаталось под холодным потоком ветра. Он подхватил мешок и спешно стал сбрасывать туда мусор, оставшийся с последнего вечера. Какие-то пакеты из-под чипсов, пустые бутылки, фантики, оберточная бумага и несколько абсолютно не пишущих ручек – словом, все то, за что его так ругала Алина, отправилось в черную бездну без конца и без края. С особенным удовольствием Лис выбросил ручки, потому что он всей своей душой ненавидел все, что мешало ему писать и творить.
Наконец его взгляд упал на ту самую открытку, над которой впервые заплакала его девушка, столь трепетно ценившая романтические эксперименты Лиса на салфетках и картонках. Сколь часто ему казалось, что кроме этих экспериментов она ничего не видела в нем самом. Ровным счетом.
Салфетки и росчерки.
Он схватил открытку и со злостью сжал ее в кулаке. Этот разрушительный порыв отступил через пару минут, и тогда Лис вновь почувствовал свежие прикосновения ветра. В раскрытое окно без всякого приглашения врывались одиноко порхающие снежинки.
Смятая открытка полетела в бездонный мешок.Это был первый шаг. И никаких больше сомнений.
Лис начал сгребать в мешок кипы каких-то исписанных им бумаг, которые бессмысленно скучали на всех уровнях шкафа. На бумагах пестрели истории без начала и конца, что-то выдранное из контекста с корнем, что-то личное и иногда – что-то узнаваемо неприятное. А еще среди этих завалов оказались две потрепанные книги: «Посторонний» Камю и видавший виды сборник стихов Федора Сологуба. Лис понятия не имел, откуда они там взялись – последний раз он видел эти книги много лет назад. Сологуб привлек его злой, темнеющей с каждой страницей исповедальностью, а Камю – пробирающей и очень знакомой бесприютностью. Теперь Лису показалось, что это больше не его книги – такие чужие, далекие, как и стекло разбросанных тут и там портретов. Недолго думая, он избавился от этих гостей из прошлого.
На одной из полок его ждала новая открытка.
Одиночества нет и никогда не было.
Я не знаю этого слова и никогда не смогу
до конца понять его смысл. Спасибо
тебе, Зеркальце – благодаря тебе я
навсегда сохраню в своей
душе эту сладкую
беспечность
незнания.
Удивительно, но только выбросив эту открытку, Лис понял, что первая строчка была чистейшей правдой. Одна из немногих – искренняя, настоящая. В те далекие дни, бессонно сражаясь со своим нежеланием писать, он сам этого не понимал.
Действительно – одиночества нет.
Его целиком, бесповоротно и неостановимо заменило другое чувство – потрясающая морозная легкость, цветущая ярким прозрачным цветом в нагрянувшем воздухе. Теперь Лис жил этим коротким моментов, растянувшимся в бесконечность – без мыслей, без оглядываний.
Он бросился к раскрытому окну и посмотрел на улицу. Это утро было полно призраков и пара, сквозь который пробивались бледные солнечные лучи. Небо успело посветлеть, и теперь его отстраненность, которая миловалась с заспанным взглядом Лиса, сменилась некой тусклой дружелюбностью.
Но свет прорывался.
Где-то над верхушками домов с пентхаусами зависла едва заметная луна, еще не успевшая покинуть этот утренний небосклон. На детской площадке все двигалось и пестрело красками – дети бегали друг за другом и выкрикивали бесконечную гамму писков. Лис поднял глаза и поразился, сколько воздуха было вокруг него.
Каждый дом, каждый этаж и каждый кирпич отдавал какой-то размытостью и безразмерностью. Казалось, будто между домами лежат целые столетия и эры, теперь запорошенные снегами. Лис уже очень долго не видел столь огромного мира – без стен и скрипучих дверей. Вся эта призрачность показалась ему согревающей и на этот раз будто даже родной.
Потому что одиночества нет и никогда не было. Теперь он точно знал это, примирившись со своим внутренним ощущением пространства.
Давящие горы отступали.
Мешок наполнялся безжалостно – Лису продолжало казаться, что у него попросту нету дна. Очередь шла к одной особенной открытке, которая никогда не предназначались Алине.
И пусть вся Вселенная испытывает
самую жгучую, самую испепеляющую зависть –
Никогда и нигде в этом мире не будет ничего
более звездопадного,
чем ты.
Я люблю тебя!
Эту открытку Лис написал когда-то давно, в одну из своих промозглых январских ночей. Картонка не предназначалась никому, и все эти некогда весомые, огненные слова были растрачены впустую. В те далекие времена у Лиса никого не было – в ночном мраке, выключив свет в квартире, он часами мог сидеть на стуле и вслушиваться в звуки неизвестности. И они будто нашептывали ему эти лживые слова, которые он обращал в красивые изгибы своего почерка.
Алина долго плакала, некогда отыскав это пустое послание – ей казалось, что Лис забыл ее, променял на какую-то другую девушку, признался в любви целому свету, но при этом обошел своим внимание ее, такую любящую и заботливую. И именно тогда Лис впервые ощутил прилив мощного, ломающего чувства в своей груди.
Стало ясно, что слова Алины нисколько не трогают его – словно открытка, написанная без всякой души и без всякой подписи, отданная случайному прохожему на улице.
Под кроватью валялось красивое нижнее белье, которое Алина по каким-то причинам забыла убрать в комод. Рядом змеился небольшой ремешок, шириной примерно в сантиметр, по центру которого проходила очень частая строчка. Стежок за стежком, стежок за стежком – в резком, продолжающемся без конца ритме. Лис осторожно поднял большой черный бюстгальтер с пола. Да, всего несколько дней назад Алина порхала по квартире, шептала что-то соблазнительное на ухо, а потом, скинув с себя остатки одежды, огнедышащей рекой разливалась по стене и вновь оживала в его объятиях. Вот только почему воспоминания об этой реке больше не тревожат его? Не потому ли, что вся комната полна колючего, неугомонного, опьяняющего холода?
Все нижнее белье Алины отправилось в черный мешок – и в какую-то темную кладовую из мыслей и трепетаний, в которую уже никто больше не заглядывал. Ремешок остался на месте.
На улице Лис долго курил, отбиваясь от призраков, которые окружали его со всех сторон, прорываясь через живительные лучи света. Между скучающих зданий все так же плутала по своим небесным тропам едва различимая дневная луна. Кажется, будто призраки любовались ею и беззвучно кричали, надрываясь и сливаясь в невидимом вихре.
Лис посмотрел на гигантский небесный разлом в одной из туч – с каждой секундой поток света, вырывающийся из него, становился сильнее. Все вокруг медленно преображалось, наполняясь значимостью. На сером асфальте яркими огнями загорелся кусок разбитой бутылки, лежавший до этого момента абсолютно безжизненно. Теплые цвета пролились с крыш домов и водопадами покрыли все стены, окна и даже лица людей, любующихся новым днем.
Призраки исчезали. Медленно, один за одним. Уносились куда-то, страдальчески разбегаясь от ожившего осколка стекла и от взгляда задумчивого Лиса, в котором больше не было той бумажности, с которой он просыпался каждый день.
Не было больше и злополучного мешка – его чернота растворилась где-то на задворках прошлого.
Выбросив мешок, Лис вернулся домой.
* * *
Когда на часах высветились незваные нули, Алина решила вернуться домой. Радости ее не было предела – все танцевало внутри и рвалось наружу, к мелькающему свечению уличных фонарей. Все вокруг было очерченным, понятным и неизменным. Весь этот мир был знаком Алине –открывая глаза, она отчетливо видела каждую черточку, не обозначающую ничего другого, кроме самой себя.
Ночь дышала пьяными воспоминаниями. Пока водитель такси высматривал в темноте женскую фигуру, Алина курила и наслаждалась легкой густотой своего сознания. Она даже улыбнулась водителю, но тут скромно кивнул ей в ответ и затем полез в навигатор. Алина усмехнулась – уж она-то точно знала, как нужно ехать. Она никогда и никуда не уходила, если не знала дороги заранее.
Ступень. Ступень. Ступень.
Что-то в этой последовательности показалось ей непривычным. Подъезд будто бы не менялся – все было осязаемым, неизменным и будто бы шероховатым, отчетливо и выпукло выделяясь из ткани знакомого бытия.
Но когда Алина повернула ключ в замочной скважине и зашла внутрь, ядовитое волнение вцепилось в штиль ее беспечного сознания. Ничего не было. Невообразимый холод царствовал в этом помещении, исполненном мраком и незнакомыми силуэтами. Алине стало холодно, и она сжала руками воротник дубленки. Тяжело и неуютно дышалось чужим воздухом.
В центре комнаты, на фоне неспокойного зимнего пейзажа, высилась одинокая фигура Лиса. В руках он сжимал что-то похожее на большую открытку. Алина не могла увидеть, что полотно открытки было совершенно пустым, начисто лишенным слов. Темнота цеплялась за эту пугающе незаконченную открытку.
- Прощай, Зеркальце, - услышала Алина голос, которого раньше не было в этом доме.
И только тогда, только в этот момент, Лис по-настоящему проснулся.