16. Юлия Григорьева 2. Вороний Холм

Архив Конкурсов Копирайта К2
Конкурс Копирайта -К2
Работа написана для Школы «Из точки А в точку В»

Первый фрагмент здесь  http://proza.ru/2014/02/12/779


***


Второй фрагмент

Объем 43,3 тыс. зн.



– Серый, Серый, скотина ты, после всего этого! Скотина полосатая! – мелькнуло у Юльки в голове, и она со злостью отшвырнула мобильник.
 

 
Она никак не могла сообразить, что можно предпринять, когда в стенку вагона впивается стрела с пёстрым оперением и с горящей паклей, примотанной к древку. И что ей предпринять, если вспыхнет солома, а огнетушитель вопреки всем правилам пожарной безопасности отсутствует. Она даже не могла понять, каким образом аниматорам удалось получить такой зрелищный эффект, что новенький багажный вагончик казался одной большой щелью, отделённой от мирового пространства прессованными занозами.

Выглянув наружу,  она зашлась в приступе кашля. От едкого чада свербело в носу и слезились глаза. Представление обещало быть масштабным. Вместо электровоза состав тащил допотопный паровоз, чадящий, как рассвирепевший Змей Горыныч.

Снаружи медленно проплывала каменистая земля странного красновато-охристого оттенка, скудно щетинясь сизовато-голубыми кустиками и лилово-зелёными заплатками странной волнистой травы. Небо с пухленькими облаками напоминало дешёвый ситчик из сельской лавки времён тотального дефицита. А вдалеке виднелись самые настоящие горы такого же красноватого оттенка или белеющие снежными шапками. Словно декораторы с детства обчитались вестернов. Не хватало лишь «канделябров» картонных опунций, увенчанных тощими грифами. А рядом с вагонами носились кургузые лошадки под всадниками-индейцами.

Один из этих аниматоров неловко уцепившись за перекладину, на сквернейшем английском предложил обменять на Юлькину жизнь всё её недвижимое и движимое имущество.

Рассматривая нелепый грим, не скрывавший трёхдневную щетину, Юлька решала, самой ей следует скинуть вниз крашеную тушку актёра, или дождаться спасателей, чтобы потом устроить Сергею выволочку за подобные фокусы.

Показав грабителю язык, она слегка посторонилась, чтобы тому было удобнее закрепиться.

– Привет! А вы, от какой фирмы тут безобразия нарушаете? Ты, вообще, кто такой? Думаешь, если тебя расписали под папуаса, так ты сразу индюком стал? –нервозно хихикнув, поинтересовалась она.

Похититель взглянул на неё так, будто у неё выросли хвост и рога одновременно, а затем в его волосатых лапах очутился самый настоящий шестизарядный револьвер с барабаном, как на картинке!

– Эй, дай мне пульнуть, я тогда не накатаю на вашу фирму жалобу. По рукам? – не удержалась она при виде столь замечательного антиквариата.

Раскрашенный под индейца тип опять проревел что-то невразумительное относительно умственных и внешних данных странной пассажирки.

– Хэй, май литтл бэби! Хау а ю? – парировала она и подумала о том, что этому раскрашенному чучелу имеет смысл заглянуть в зеркало. Неужели он вообразил, что если размалевал тупую рожу полосками и напихав в грязные волосики куриные перья, то все дамочки пища от восторга прыгнут к нему в объятия?

И, чтобы окончательно добить аниматора, выразительно проорала в ответ:
 – Хоку хэй!

Громыхнуло. Грабитель скрылся в облаке порохового дыма. Опалив жаром, мимо пронеслась «шаровая молния». И отчаянно завизжала лошадь…

Оглянувшись, Юлька увидела, как Брент с развороченным выстрелом коленом, бился в отсеке, пятная подстилку и доски кровавыми ошмётками…

Как в замедленной съёмке тип крутанул барабан.

– Назад, назад! Джини, Фу! Лежать! – заорала Юлька псу.

Прогрохотало ещё раз. И прямо над её головой расцвел желтовато-охристый цветок расщепленной древесины.

Крашеный сполз вбок и назад на, послушно скакавшую рядом с вагоном всё это время лошадь. И с гиканьем рванул в сторону, вихляясь в седле.

Пальба шла вовсю.

Кавалерия. Доблестная кавалерия появилась как всегда вовремя…


«Удача улыбается смелым. А потом над ними долго смеётся»

Брент опять попытался вскочить.

– Брент, малыш, тише, всё хорошо, всё будет хорошо, – бормотала Юлька, бестолково дёргая недоуздок судорожно бьющейся лошади, – Брент, потерпи. Я сейчас. Я сейчас.

Застонав, животное затихло, мелко вздрагивая всей шкурой в хлопьях пены. Храпел и крушил стены соседнего загона Орька. Джиник, ощерившись, замер рядом, припав на передние лапы.

Юлька, забыв про все инструкции, таможню и предупреждения, ожесточённо разбрасывала Стаськин багаж. Ничего подходящего ей отыскать не удавалось. Теоретически знала, как можно усыпить безнадёжно больное животное. Она даже представляла, куда нужно стрелять, чтобы сразу, наверняка.

- А тебя, сволочь, я достану. Я достану тебя и с того света. И ты ещё успеешь пожалеть, что родился. Ты ещё сто раз, ублюдок, успеешь пожалеть, – сквозь зубы прошептала Юлька, когда в руках у неё оказался спортивный нож.
Оставалось лишь прижать пульсировавшую под пальцем артерию, самой превратиться в последние толчки жизни… предсмертья… оказаться на грани яви и покоя безвременья.  Полоснуть «Лешим».

Рывком. На себя и вбок. Кровь залила клинок, руки…

Есть ли он, лошадиный рай?

Хрип…

Мощный рывок огромного тела.

Он, всё-таки, смог …встретить смерть стоя.

Жеребец заваливался вбок, сползая по доскам вниз.

Завизжал, притихший было, Орька. Засвечил, шарахнувшись, завалил боковину стойла.

– Тихо. Стоять. Стоять. Назад, – Юлька сжала беснующемуся животному ноздри.

Всё было заляпано кровью. Словно опрокинут таз клубничного варенья. Сгустки крови размазались спелой клубникой. 

– Живые есть? – неожиданно раздался чей-то сиплый голос. Опять «шпрехали» с нелепым акцентом, поганым произношением, как в самой зачуханной совковой школе.

– Не уверена. – Пробормотала Юлька, тупо разглядывая сжатый в руке нож. Хау ду ю ду, сэр. Гудёвый денёк выпал на зеро… Что мёртвым, что живым. Впрочем, и это потом, повторив ответ уже на английском.

– Мэм? Вы … не ранены?  С этими словами проёме нарисовалась страхопутная мужская морда в карикатурной кепочке.

– Я? Да. Нет. Не знаю. Я не понимаю, что происходит.

– Мэм, Вы одни?

– Сожалею. Я ничего не знаю. Я из четвёртого вагона. Вы не знаете, что с пассажирами из четвёртого вагона? Там все живы?

– Сожалею. Пока неизвестно, сколько жертв. Вам, мэм, настоятельно рекомендуется покинуть вагон. Помощь требуется?

– Спасибо. Нет.

За стенкой вагона раздавались командные вопли, женские визги и рыдания. Отдельные выстрелы.  И оглушительно гудела муха. Другая потирала розоватые крылышки на слепом фиолетовом лошадином глазу. Юлька прогнала муху. Затем, даже не отдавая отчёта, набросила на лошадиную голову чей-то рюкзак,  вытряхнув оттуда какие-то вещи.

Что-то нужно было делать. Какая разница, что произошло, или почему это случилось, нужно было действовать. Мародёры были, будут и есть. Всегда, во все времена, на веки веков. Быстро стянув ремнями чемоданы, она увешала ими дрожащего коня и, мысленно поблагодарив безвестный персонал, понуканиями и пинками заставила животных покинуть вагон.

Воспользовавшись всеобщей суматохой, она погнала жеребца за станцию, пытаясь на размашистой рыси брать приметы, запоминая путь. На небольшой полянке, под огромным корявым деревом она скинула груз в овражек, закидала еловым лапником. И, убедившись, что тайник надёжно замаскирован от любознательных мародёров и легко может быть отыскан, пустилась в обратный путь.

С каждым шагом  жеребца, проваливавшегося в мягкий торфяник, терзавшего копытами приземистые растения, чей пряный аромат перебивал въевшуюся в одежду вонь, она всё глубже и глубже погружалась в трясину сонного безразличия.

Потом она с трудом могла вспомнить события того дня. Как сидела, отрешившись от всего происходящего на земле. Как бестолково сновали вокруг какие-то военные, похожие на помойных мух, как вились над головой мухи, напоминавшие военных, как голосила женщина, безуспешно пытаясь кого-то  приподнять с земли. И голова в странном багряно-алом парике нелепым маятником болталась на странно-бескостной шее в такт рывкам и толчкам. Туда. Сюда. Туда. Сюда.

– Мэм? Что с вами? Где Ваши спутники? Чем мы можем быть полезны Вам в данное время?

Оказывается, это обращались к ней. Почему-то её не пожелали оставить в покое.

Рядом присел на корточки какой-то господинчик и протянул флягу.

– Спасибо, – но её немедленно вывернуло наизнанку, и целую вечность корчило рвотными спазмами. Извинившись, она отрицательно покачала головой и вернула посудину. Но назойливый тип не желал оставить её в покое, тормошил, теребил, ругался, пока она не отхлебнула. Закашлялась. Воняющее сивухой пойло обожгло горло и желудок, но в голове немного прояснилось.

– Извините меня, господа, я забыла… извините, мы не представлены. Я подданная Российской Империи. Их Сиятельство удельная княгиня Тверская Юлия. Муж прибыл сюда инкогнито. Он был в четвёртом вагоне. Мои люди – тоже находились там…

Они с недоумением переглянулись, и кто-то сказал что-то быстро и вполголоса.

– У него все наши бумаги. А потом … Размалёванные под индейцев аниматоры какие-то без ряженых ковбойцев. Вопли. Пальба. Кавалерия. Я думала, что это нас развлекают. Шоу Дикий Запад… Я не понимаю, почему меня посмели оставить здесь одну без всякой помощи? Где наши все, мы из четвёртого вагона? Я … я требую, чтобы за ним послали … кого-нибудь. Куда можно обратиться за помощью?

Господинчик сделал жест рукой, и к нам подошли три женщины.

– Вы ранены? На Вас кровь? – холодно поинтересовалась та, что была постарше.

Юльке снова пришлось повторить легенду, надеясь, что все остальные её не подведут. Повторить, и глупо разреветься, утираясь окровавленным рукавом. А в голове назойливой мухой жужжало и билось только одно. Они непостижимым образом оказались в тех самых молодых, злых и голодных Соединённых Штатах, выгребной яме Старого Света. Как и почему - значения не имело. Но с этими фактами следовало смириться. Смириться и действовать. На российское посольство не приходилось рассчитывать тем более. Не важно, почему они здесь. Важно, что нужно отсюда выбираться. То, что они решили закосить под князей со свитой, несколько увеличивало шансы на успех. Как бы там ни было, но князь и в Юзерии – белый человек.

Она взглянула на «монахиню», стараясь придать взгляду холодную любезность, и величественно, как её казалось, подала предательски трясущуюся руку.

– Не беспокойтесь, деточка. Совсем уже скоро Вы сможете немного передохнуть и привести себя в порядок. – доброжелательно отозвалась «монахиня», но протянутую для рукопожатия руку проигнорировала.
 

Лучше колымить на Гондурасе, чем гондурасить на Колыме

После блужданий по грязным тупикам и закоулкам новоявленную княгиню поставили и представили, как «Титаник» айсбергу некой почтенной вдовушке миссис Ларсон.

Высокая. Сухопарая. Затиснутая в жестяное по виду платье с ослепительно белыми воротником, манжетами и передником. С глазами цвета арктического льда.

Юлькино потрёпанное и заляпанное «темнительство» доставили в благотворительный пансион для обездоленных вдов, сбившихся с праведного пути юных дев и несчастных жён под неусыпный бдительный надзор накрахмаленной и заутюженной миссис Ларсон.

– Доброго дня, миссис Ларсон. Рада приветствовать Вас, – не выдержав гнетущей тишины и опасаясь немедленной аннигиляции под кислотным взглядом Ларсонши, просипела Юлька.   – Смею надеяться, что не доставлю вам излишних хлопот.

– Как дела, миссис Ларсон? – робко и неуверенно, покашляв для приличия в заляпанный сажей рукав, решил попытать счастья общения с миссис Ларсон один из вояк, вероятно, старший по званию. – Надеюсь, всё в порядке? Позвольте представить Вам, мэм, ещё одну подопечную. Они сегодня в поезде том самом ехали. А после ограбления потерялись. Осталась совершенно одна в чужой стране, без мужа, сопровождения и необходимых вещей.

– Я понимаю, – прошелестела Ларсонша. Словно по гнилой траве прополз скелет гадюки.

– Чтобы не слишком утруждать хлопотами Ваших, мэм, подопечных, с женщиной останется Салли. А ты, Хэнк, возьми лошадь и собаку княгини. Отправишься к муниципальным конюшням. Объяснишь ситуацию. Оставишь животных там. Не забудь взять расписку. Понял? Заплатит муниципалитет. И ещё, мэм. Вот, возьмите чек. На покрытие расходов.  Внизу есть приписка. Указанную часть Вы, мэм, выделите княгине лично на руки. В качестве компенсации за причинённые неудобства.

Юнец успел намотать Джинкин поводок себе на руку и взял Орьку под уздцы. Жеребятина шумно выдохнула и попыталась тяпнуть Хэнка за плечо. 

– Извините, господа. Но у меня нет никакого желания расставаться с животными. Не сомневаюсь, что в этом прекрасном саду найдётся небольшой уголок, куда можно будет пристроить лошадку, а в уголке выделенной мне кровати совершенно спокойно пристроится мой пёсик. Поймите, миссис Ларсон, это комнатная собачка.

– Собака в доме? Это полный нонсенс, милочка. Правилами этого благочестивого дома содержание животных категорически запрещено. И никому исключения сделано не будет.

– Сожалею, миссис Ларсон, что я была вынуждена побеспокоить Вас и отвлечь этих господ. Хэнк, позвольте мне присоединиться к лошади и собаке. Уверена, что владелец конюшен сочтёт вполне уместным выделить стойло, пострадавшей по вине безалаберности городских властей, женщине. Тем более что к вознаграждению от муниципалитета присоединится и вознаграждение от мужа. И, вот ещё что, Хэнк, возьмите, пожалуйста, чек у миссис Ларсон.

Похоже, что аргумент оказался убойный.

Миссис Ларсон холодно оглядела новую пансионерку в очередной раз.
– Мне сложно понять причуды Вашего Сиятельства, но если идёт речь о чести нашего прекрасного города и, не побоюсь этого слова, страны, я могу предложить Вашему Сиятельству занять пустующую веранду. С отдельным входом. Под навесом Вы можете привязать это ужасное животное. Что касается мелкой твари… Что ж, пожалуйста. Можете её взять с собой на веранду. Только там, разумеется, нет никаких удобств. Мы пользуемся ей только в крайних случаях, когда женщины… ну… как бы это сказать деликатно… не могут быть допущены в среду добропорядочных и благочестивых. Их Сиятельство, понимает меня?

– Очень Вам признательна, мэм. Благодарю вас, господа, за помощь.

Благодаря Салли Рурк, Хэнку удалось дотащить Юльку к чёрному ходу двухэтажного коттеджа серого камня, заросшего плющом. По скрипучему крыльцу её втащили на веранду и водрузили на скрипучий сундук. После того, как гостье помогли с умыванием и переодеванием, Хэнк поставил Орьку под окно, напоил, привесил торбу с овсом. Вскоре и вволю накормленный кухонными объедками Джиник во всю задувал на каком-то старом потнике.

Желтоватое пламя коптило и чадило, слегка раскачиваясь тусклым желтоватым диском.

Диск качался, то светлея, то тускнея. В такт ему на стене качались в тошнотворном кружении неясные пугающие тени. И стены, теряющиеся в сумраке помещения, медленно кружились и слабо мерцали. Едва видимая во тьме дверь бесшумно распахнулась. На пороге нарисовались странно колеблющиеся силуэты. Они казались тёмными провалами в хлынувшем из коридора мерцающем голубоватом свете. Силуэты медленно приближались к кровати, протягивая призрачные когтистые руки. Лица полночных гостей были удивительно чёткими, словно великий мастер набросал их углём на старом, истлевшем пергаменте.

Серёжа… Серый… наконец-то он нашёлся. Нашёлся и сразу же пришёл за ней, пусть он почти полностью сгорел, но пришёл. Почему только с собой он прихватил того самого ублюдка. Они медленно плыли, не касаясь ногами пола, слегка оплывая по краям, неясными багряно-сизыми силуэтами в багряно-охристом мареве сумрака, но лица их выделялись так чётко, так ясно… Чёрный провал дула, приближаясь, медленно качался перед глазами. А Серый медленно колебался, оплывал, таял. Ствол вздрогнул, посветлел и расплылся. На Юльку смотрели огромные глаза Инги. Она пыталась что-то сказать, но вместо слов у неё получался только хрип и сипение. Потому что миссис Ларсон схватив Ингу за волосы, оттягивала ей голову назад и пыталась перепилить шею большим ржавым ножом. Пилила и пилила, пилила и пилила. А они плавно и беззвучно отплывали назад, растворяясь во мгле цвета запёкшейся крови. Дверь захлопнулась с гулким стуком крышки гроба, навечно погребая Ингу, навсегда разделяя нас с ней…

И от этого грохота проснулась. 

Салли Рурк, хотя и вынужденно не спала из-за буйного поведения новой жилички, но выглядела бодрой и свежей. Она швырнула на кровать ворох тряпья, словно только что удачно выпотрошила небольшой секонд-хенд. И сообщила, что собаку выпустили погулять в сад, что мистер Хэнк уже напоил жеребца и тот пасётся на клумбе с маргаритками к всеобщему негодованию, что Их сиятельству сейчас помогут одеться, позавтракать и отправиться в мэрию вместе с мистером Хэнком.
Идёт охота на волков
В. Высоцкий

Бледная, как сама смерть полная луна, выглянувшая из пепельной вуали облаков,  посеребрила иссиня-чёрное небо, расплескалась по холмам, выхватив из темноты силуэт несущегося коня с прильнувшим к вытянутой шее всадником. Издали раздался вой койотов, вибрируя в ночи, всхлипывал, голосил, возносился ввысь последним воплем издыхавшего врага. Гуляка взвился на дыбы, захрапел, рассекая ночь тяжёлыми копытами, но повинуясь воле всадника, продолжил бешеную скачку.

Хорошая ночь. Хорошая луна. Хорошая будет добыча. Мартен заставил коня перемахнуть, через ограду, соскользнул вниз. Какое-то время они бежали рядом, чтобы не запалить разгорячённое животное. Потом перешли на шаг. Впереди – Мартен, Гуляка трусил следом, подталкивая хозяина храпом, прихватывая губами взлохмаченные волосы.

Мартен остановился и одобрительно похлопал коня по взмокшей холке, приказав оставаться здесь. Пусть Мартен и был уверен в успехе предприятия, но рисковать прекрасным животным он не собирался. Не был Мартен до конца уверен в этом подлом хорьке, что уже несколько лет предоставлял сведения о деньгах, доставляемых в Вороньи Холмы для шахтёров, о богатых пассажирах, следующих через Денвер от Шайена до Сент-Луиса или про поезда с оружием для армии территории Элберт.

Сбив ударом кулака ставни с окна дома, куда днём раньше прибыли с курьером деньги, Мартен проскользнул в помещение. Так и есть. Лунного света было вполне достаточно, чтобы заметить два больших саквояжа на массивном столе с перегородкой.

Обшаривая помещение в поисках другой полезной утвари, Мартен не обращал внимания на производимый им шум. Подумаешь. Он слышал, что ночью в конторе никогда никакой охраны не оставляют. Мол, это всё излишняя нервотрёпка. Чем меньше народу осведомлены о деньгах, переправляемых курьерами, тем в большей безопасности деньги и находятся. Полезное для него заблуждение. И тут Мартен замер услышав лёгкие шаги. На стене появилась вертикальная светлая полоска. Дверь! За стеной кто-то находился. И спешил проверить помещение. Мартен метнулся к стене, замер, ожидая любопытствующего субъекта.

Распахнувшаяся дверь пропустила в помещение молодую женщину в чепце и длинной ночной сорочке. Со свечой в руках она озиралась по сторонам, стараясь увидеть источник шума. Обернувшись, она осветила ночного гостя, спокойно стоявшего у стены. И, испугавшись, замерла, слегка покачиваясь и свободной рукой прикрывая распахнувшуюся на груди сорочку.

– Тихо, тихо. – Пробормотал Мартен. – не поднимешь тревоги, останешься в живых.

– Мартен? Это ты, Мартен? – вскрикнула она, ночного гостя. И опять повторила, слегка запинаясь. – Мартен, что ты здесь делаешь? И с облегчением вздохнула.

Уилли Слай. Мартен вспомнил, что они несколько раз встречались. Неприятно, конечно. Что ж. одной больше, одной меньше. Все они плодятся, как черви в разлагающемся трупе. Уилли улыбнулась Мартену, как старому знакомому, поставила свечку на стол рядом с саквояжами, подошла к нему, всё ещё улыбаясь, протянула для поцелуя руку.

И встретилась с ним взглядом. На её лбу проступили крупные капли. Струйка влаги потекла по носу. Мартен почувствовал терпкий запах пота.

Мартен вытащил из-за пояса нож.

Уилли икнула, пискнула, бросилась в комнату. Лёгкое движение кистью руки. Нож вонзился под левую лопатку.

Мартен наклонился, выдернул нож, отер кровь с клинка. Уловив краем глаза какое-то движение за спиной, снова метнул нож, и услышал какое-то заячье верещание. Это было уже плохо. Нож вонзился в плечо ребёнку. Разбуженный шумом, он присел на кровати, а теперь верещал, пытаясь выдернуть из тельца причиняющую боль непонятную штуковину.

Перекинув ремень, соединяющий саквояжи через хребтину перебирающего ногами, и прядающего ушами Гуляки, прикрепив добротную винтовку, Мартен несколько раз вонзил нож в землю, очищая осквернённый клинок. Наверно, это был плохой знак. Но, что сделано, то сделано.



И это был, действительно плохой знак, успел подумать Мартен.
Они атаковали состав. Прямо со спин несущихся рядом с вагонами лошадей запрыгивали в вагоны. Гуляка вздрогнул всем корпусом, что-то опалило Мартену висок, винтовка выпала из немеющих рук…



Мартен волевым усилием заставил свой дух отрешиться от гнусной обстановки тесной вонючей камеры.

Всю его долгую,  почти полувековую жизнь, он провёл на бескрайних просторах. Сейчас он был заперт, словно дикий зверь в клетку, где он сам, точно дикий зверь, мог только захлёбываясь бессильной яростью, беспомощно подыхать в зловонной тьме.  Его тошнило от собственной вони, от мерзкого запаха ненависти и страха тюремщиков, от голода и жажды, от клокотавшей в нём глухой ярости.

Полсотни лет ненависти, десяток лет бесполезного сопротивления, лет восемь безнадёжной войны. Ослепляющее торжество редких побед. горечь разочарований, отступлений, смертей … Последние годы были лишь дурацкой попыткой доказать неизвестно что, неизвестно кому. И, как постыдный итог, эта каменная могила. Но Мартен не жалел ни о чём. Даже предвидя камеру, тюремщиков, виселицу, он бы никогда не отказался от своей тропы. Он сам был простором, ветром, холмами, бездонным небом, несущимся во весь опор дикими мустангами и косматыми бизонами. Отступали и умирали они, с ними отступал и умирал Мартен. Никому не было теперь места на лишённой трав и цветов, израненной земле, источенных шахтами и карьерами, как могильными червями, холмах и горах.

Пусть не надеются. Он будет молчать. Он не скажет, кто этот вонючий поганый хорёк-осведомитель. Мартен скорее бы предпочёл, чтобы тот станцевал последний танец на виселице. Было бы приятно посмотреть, как исказиться от страха его лицо, как он будет визжать от страха, пока его тащат. Нет. Скорее всего, не будет… Он хорёк, но тоже воин. А сам Мартен будет молчать, потому что презирает всех этих поганых трусов. Он плюёт в лицо этим мерзким койотам. Пусть не надеются, что им удастся просто так его вздёрнуть. Он постарается ещё перебить хоть один хребет, перерезать хоть одну глотку. Воин должен умирать в бою с оружием и боевым кличем, а не со связанными руками и ногами, не с верёвкой на шее.

Но при любом раскладе никто не увидит Мартена визжащим от страха койотом с перебитым хребтом. Бряцание цепей ему опротивело, сводило с ума, как теснота и смрад, но он продолжал ходить. Два шага вперёд, шаг влево, два шага вправо…

Лязгнул засов. Мартен застыл у осклизлой стены. Тьма расступилась перед чадящим факелом. Мартен не понимал, почему к нему предпочитали приходить с факелом.

В этот раз пришли сразу трое. Трое, так трое. И Мартен отключился от происходящего. Он представил, как несётся на Гуляке, как копыта с грохотом ударяют о землю, как свистит ветер в конской гриве…

Над головой багровое от зарева пожара небо. Он нёсся на Гуляке, рядом с ним плыла багряная полная луна, то обгоняя коня, то отставая. Конь взвился на дыбы, захрапел, обрушился на горящую землю, заливая Мартена кровью… А над головой тусклое зимнее небо серебрилось брызгами звёзд…

Издалека донёсся всхлип койота. Немедленно отозвался второй, третий. Мартен лежал на кровавом снегу, привязанный за руки и за ноги к колышкам, вокруг него сновали койоты, взлаивая, огрызаясь, повизгивая от возбуждения. Откуда они могли появиться здесь, в камере, подумал Мартен, осознавая, как замёрз на ледяном одеяле снега, и какое горячее дыхание у мерзких тварей. Он забился, пытаясь освободиться от верёвок, вскочить, пинками разогнать хищников и понял, что по-прежнему находится в камере... Стоит у стены…


В этот раз допрос неожиданно закончился раньше, словно мучителей кто-то поторопил. Они так спешили, что забыли запереть дверь камеры. Прекрасно. Тут он вспомнил, что по-прежнему ножные кандалы намертво соединили его со стеной. Что связывающий руки ремень перекинут через вбитый в кирпичи крюк. Что он уже бессчётное количество раз пытался вырвать из стены кольцо, к которому тянулись цепи… но другой возможности у него не будет. Это Мартен тоже понял.

Они оставили и факел.  Совсем рядом. Только протяни руку.

Мартен закрыл глаза, понимая, что должен пожертвовать рукой. Как попавший в капкан зверь отгрызает пленённую лапу. Мартен изогнувшись, вытянул руку, прижал ладонь к стене, позволяя огню впиться раскалёнными клыками в ремень, соединяющий запястья. Опять представил бешеную скачку, не обращая внимания ни на боль, ни на вонь горящего мяса.

Судорога скрутила тело. Рывок. Ещё. Наконец ремень лопнул. Мартен сполз по стене вниз, пытаясь восстановить дыхание. Зубами стянул ремень с левой руки. Сжал кулак, расслабил, сжал… восстанавливая кровообращение. В голове грохотало, руку продолжала терзать боль, тело горело так, словно его разрывала клыками волчья стая …

Шарканье ног по коридору. Встревоженные голоса. Мартен замер, надеясь … что сейчас к нему подойдут … ближе, чем всегда.

В камеру торопливо вбежал неизвестный Мартену юнец, за ним вошёл один из тюремщиков. Притворил дверь. Что-то быстро сказал юнцу, но тот, не обращая внимания, наклонился над Мартеном. Взметнулась рука. Мартен впился пальцами левой руки юнцу в горло. В глотке у того что-то булькнуло, юнец странно хрюкнул, уставившись на Мартена широко распахнувшимися глазами. В зрачках металось пламя факела.

– Ключи. – голос был хриплым. Словно каркнула ворона. – И тихо. Вякнешь. Вырву трахею.

С этими словами Мартен сдавил юнцу кадык. Тот замер, но Мартен заметил, как парнишка несколько раз моргнул, нервно сглотнул, губы несколько раз шевельнулись…

– Что творишь, негодяй? Отпусти немедленно. Это же врач, ты спятил. Тебе крышка! – прошептал тюремщик, замахнувшись на Мартена, но остался на месте, рука безвольно опустилась… дёрнулась… сжалась в кулак.

Потом шагнул вперёд, озираясь через плечо.

– Спятил. – с трудом повторил Мартен. – Ну?

Тюремщик с трудом перегнулся через юнца. Цепи, звякнув, упали на пол. В тот же миг Мартен стиснул пальцы, рванул на себя, и ударил, не разжимая пальцы, под челюсть. Оттолкнул освободившейся ногой. Два пальца правой вонзились тюремщику в глаза, голова его откинулась назад, и тут же нанёс смертельный удар ребром левой ладони под горло .

Оружия при них не было. Только зазубренный нож с обломанным кончиком, поржавевший у гарды обнаружился у юнца в лекарском саквояже. И то дело.

С трудом натянув одежду тюремщика, плеснув обнаруженный спирт в пересохший рот, Мартен с трудом поднялся, опираясь на стену. Доплелся до двери. Распахнул. Теперь посмотрим, кто кого возьмёт. Лишь бы удержаться на подкашивающихся ногах. Лишь бы сделать шаг. Ещё один. И ещё.



Меня за это пенье не убьют, ой ли. Наверно потому, что не поймают.
«Алькор», «Дорога без конца»

«Легенде» о благородном происхождении поверили сразу же, не требуя никаких подтверждений. Даже от души посочувствовали. О каких-либо благородных пассажирах состава или о трупах, оставшихся неопознанными, сведений в управление не поступило. Доклад о нападении на состав загримированного под индейца европейца  восприняли как нелепые бабские россказни.

Оказалось, что богобоязненные жители Вороньих Холмов, а именно так назывался шахтёрский городишко, в который волею судьбы занесло Юльку, ежесекундно рискуют принять мученическую смерть от грязных лап кровожадных богопротивных дикарей, которые в промежутках между леденящими сердце, кровь и душу пытками младенцев и невинных дев, мародёрствуют на железной дороге. Не успела она проникнуться скорбной долей жителей Вороньих Холмов, как должна была проникаться преступным бездействием доблестной кавалерии, неспособной разобраться со свирепствующими пожирателями тухлых кишок.

Затем неуступчивую княгиню сопроводили на второй этаж, где она с негодованием узнала, что только что в присутствии свидетелей честно рассказала о доблестной победе славной кавалерии над свирепой бандой кровожадных дикарей. И что в праведном княжьем гневе, требует немедленно обезопасить местных жителей и невинных путников от богопротивных нехристей.

В кабинете Сильвера Грау вкусно пахло дорогим табаком и великолепным кофе. Холёные субъекты в непринуждённых, но не лишённых изысканного аристократизма, позах восседали на кожаном диванчике. У окна парочка заутюженных вояк что-то обсуждали друг с другом, неприязненно выглядывая в окно. Даже субтильный клерк, что-то остервенело строчивший за невысокой конторкой, казался изящным лондонским денди.

– Позвольте Вашему Сиятельству представить мистера Анхэма Трэша, нашего видного скотопромышленника, и мистера Гордона Муллигена Пелли, нашего замечательного оружейника.

– Приятно познакомиться. Их Сиятельство, удельная княгиня тверская Юлия. – с этими словами она вопросительно посмотрела на парочку у окна.

Их представлять не стали, а снова потребовали подписать заранее подготовленный клерком документ. После чего пообещали княгине при её хорошем поведении на следующий день присутствовать на торжественном повешении того самого негодяя, посмевшего организовать нападение на состав.


Стоило только клерку увянуть и заткнуться под неодобрительными взглядами вояк, как слово взял Сильвер Грау, поинтересовавшись, прониклась ли она всей торжественностью сего исторического момента, кротко вздохнул и покашлял себе в усы. Вероятно, это был такой условный сигнал для доблестной бездействующей кавалерии. Один из представителей сей части населения немедленно отклеился от подоконника, сделал шаг в сторону княгини, сухо кивнул и поинтересовался, нравится ли ей подобное положение вещей и устраивает ли оно такую достойную леди. На что Юлька совершенно честно и откровенно созналась, что подобное положение вещей ей совершенно не нравится, и оно её абсолютно не устраивает. После чего выразила надежду, что здесь присутствующие господа удосужатся объяснить, какое же отношение к мародёрству и к бездействию армии она имеет.

– Армия бездействует, – сообщил первый непредставленный вояка таким тоном, словно собирался преставиться и сухо кивнул. – Лейтенант Леннинг. Хайнц Уитклифф,  леди, к вашим услугам. Кавалерия бездействует, у милиции связаны руки, а краснокожие, ощущая полную безнаказанность, грабят и убивают мирных жителей.

– Приятно познакомиться, бездействующий лейтенант, Хайнц Уитклифф Леннинг. Не поясните, какое к этому отношение имеет моё сиятельстыо? – холодно осведомилась Юлька.
 
– Ваше Сиятельство категорически не желает понимать, что на состав было совершено нападение обнаглевшими от полнейшей безнаказанности дикарями. А наша кавалерия ничего не может предпринять, поскольку проклятые «гуманисты» немедленно поднимут шум, подстрекаемые продажными бумагомараками. Какая вашему сиятельству разница, кто именно напал на ВАШ вагон, если на состав напали краснокожие. Чарли Брокез, интендант роты «А» четвёртого кавалерийского полка, – подчёркнуто уважительно кивнул и подал пропитый и прокуренный голос второй вояка.


– Прекрасно понимаю вашу логику господа! – Юлька вскинулась на дыбы. Интендант. Скотопромышленник. Оружейник. Прекрасная троица. – На волне антииндейской истерии, вы все желаете заключить обоюдовыгодный контракт с армией посредством интенданта. Но я не желаю во имя интересов присутствующих здесь господ лжесвидетельствовать… Перед лицом Всевышнего.

Последнюю фразу Юлька произнесла, благочестиво закатив глазки. Она своевременно вспомнила, что про материальную часть местным скво было знать «не по рангу». А, вот, на богобоязненность, кротость и послушание, всегда спрос найдётся. Тоже товар. Тоже обоюдовыгодный.

– Ну, если дело обстоит так, – вздохнул Сильвер Грау, взглянув в окно поверх кавалерийских буйных головушек, – То Вашему Сиятельству нужно будет ещё один день КАК СЛЕДУЕТ подумать и вспомнить о своём ХРИСТИАНСКОМ ДОЛГЕ. Вы, леди, прибыли к нам издалека, впрочем, ещё неизвестно, кто вы такая, может быть, ваше место не среди добропорядочных женщин, а в колодках на городской площади у позорного столба. Вам трудно понять, с какими трудностями и опасностями приходится ежесекундно сталкиваться нашей нации, которой самим провидением предназначено превратить этот безлюдный дикий край в процветающий рай. Совершить рывок от дикости и невежества к процветанию и величайшей культуре. Мы молиться должны о скорейшем полном уничтожении этих коварных животных, дабы обезопасить жизнь и имущество нашего величайшего народа, а из-за подобных вам «гуманистов» наша доблестная армия скована по рукам и ногам.

– Я подумаю. Спасибо, что решились пойти навстречу бедной женщине. А теперь я желаю откланяться и вернуться под крышу приюта.

С этими словами, не дожидаясь разрешения, она решительно покинула кабинет Грау, грохнув дверью. 


У белого человека слишком много начальников

 Стоило только Юльке в сопровождении разъярённого Хэнка оказаться перед миссис Ларсон, как та налетела на княгиню коршуном.

Старая карга заявила, что их сиятельству удалось дьявольскими происками призвать из самой адской бездны самых гнусных приспешников сатаны. Демон тьмы о четырёх копытах целый день преследовал невинных юных дев, горя желанием обесчестить их ангельские души. Только Божий промысел и метла миссис Ларсон спасла их белые одежды и соломенные шляпки в белоснежных лилиях от гнусного поругания при свете дня. Убедившись во всесилии святой праведности, дьявольское жеребячье отродье истребило все невинные и чистые маргаритки с незабудками на клумбах и смешало с грязью беспомощные кабачки, кресс-салат, спаржу и брюкву. И даже ввергло в искушение и грех богохульства такую невинную и кроткую душу, как сам преподобный Саймон Уинсли, изжевав тому карманную библию с пометками на полях и конспектом воскресной проповеди. А богопротивная и подлая псина, явившись на кухню, загнала кухарку на плиту и удерживала там новоявленную мученицу, пока та не свалилась без чувств, обессилев от прыжков по раскалённой поверхности. И вся нехитрая вечерняя снедь подгорела и обуглилась. Но этого варварского злодеяния адской твари показалось недостаточно. И она поглотила предназначенную для завтрака всю нежнейшую свиную грудинку и свежайший бекон, кой также был пожертвован бедным сёстрам величайшей милостью Анхэма Трэша.

– Понятно, – смиренно вздохнула Юлька. – Ваша кухарка на пару с кухарем слопали дармовую грудинку с беконом и любезничали в чулане до потери пульса и обугливания на плите напрочь позабытого ужина. А преподобному Уинсли не помешает прекратить безбожно надираться огненной водой и курить грибочки за сараем, чтобы завязать с адскими глюками и не терять библии. Не беспокойтесь. Завтра я возьму их с собой в управу и освобожу вас от их присутствия.

Однако все покаянные заверения никоим образом не умягчили ангельское сердечко железной каракуртихи и она предъявила ультиматум. Если княгиня только посмеет себя вести, как неблагодарная пособница убийц и мародёров, то завтра и духу здесь не будет её мерзких тварей.

На следующий день под суровыми взглядами обитателей пансиона, Хэнк помог Юльке прикрепить к седлу Орьки собачью корзинку. Юльке так и пришлось оставить животных на солнцепёке рядом с управой, поскольку никакого навеса и даже коновязи не наблюдалось. Оглянувшись, она отправилась на очередное свидание с Грау, с похоронным настроением



Не спеши убивать муху. Топором. На лбу друга.

Когда в голове Мартена немного прояснилось, он сумел сделать насколько шагов и понял, что сил у него хватит только на то, чтобы свалиться у первого поворота. Что же. Наверно, это тоже неплохо. Затаиться в нише и дождаться там любого, кто подарит Мартену быструю смерть. Конечно. Вот-вот это дерьмо паршивого койота спустится в камеру и обнаружит там лишь два трупа. Глупо надеяться, что удастся ускользнуть отсюда.

Мартен заставил себя сделать ещё несколько шагов. Сейчас, вот сейчас он немного отдышится, и дойдёт до глубокой ниши у поворота. А там… там он примет последний бой. Если успеет до него дожить. Только в любом случае, это лучше, чем болтаться на виселице.

Но тут он обнаружил, что навстречу ему странными зигзагами брёл человек. Человек расплывался и раздваивался в глазах. Мартен поудобнее перехватил нож, заставив себя не обращать внимание на запястье. И тут он с удивлением понял, что его не замечают. В том, что он пока ещё жив, Матрен не сомневался, однако на него никакого внимания не обращали. Слепой?

Мартен сделал ещё один шаг. И ещё.

Женщина? По коридору ему навстречу спешила женщина. Непристойно короткая юбка открывала ноги до коленей. Шлюха. Кому могла потребоваться шлюха здесь? Это никакого значения не имело. Нож заткнёт и её.

Неожиданно шлюха остановилась и уставилась на Мартена. Нет. Она визг не подняла. Она пискнула, а потом что-то у него спросила. Мартен не разобрал ни единого слова. Более того, он никогда в жизни не слышал даже подобных звуков. Может, она лишилась разума? И слова её принадлежат миру духов, в который она является проводником? 

– Тише! – приказал Мартен, надеясь, что его поймут. – Иначе…
У него перехватило дыхание, и он был вынужден замолчать. Даже попытки обдумывания ситуации отзывались приступами боли.

– Ещё раз прошу прощения. – эту фразу она произнесла на вполне разборчивом английском языке. Испуг в её глазах медленно таял, сменяясь любопытством. – Но Вы не подскажете…

– Молчать. – приказал ей Мартен, перехватил за плечо, развернул и прижал к груди, прижав лезвие к шее. Как бы то ни было, но отыграть ещё несколько мгновений у смерти ему удалось. Он заставит её вывести его отсюда. Она будет покорной, если надрезать кожу ножом. Ну, а если по нему начнут стрелять, она станет щитом.

С грохотом и лязганьем распахнулась дверь. Наконец, наверху сообразили, что визит в камеру несколько затянулся. Вошедший выругался и поспешил в камеру. Вот-вот, и поднимется тревога.

– Тихо… – повторил он, сопровождая приказ уколом ножа.

– Я еду. Торговать нечем. – пожаловалась она Мартену и пощупала рукав его куртки. – Я молчу, я буду могилой, увидишь сам. Только что мне делать дальше?

– Кимах! – приказал ей Мартен, и переместил лезвие ножа ближе к сонной артерии, – спохватившись, он добавил, – иди!

– Ага. А куда? – поинтересовалась она, однако с места не сдвинулась.

– На выход. – Мартен подтолкнул её в направлении приоткрытой двери и, тут же, услышал шум погони. Она не препиралась. Она, казалось, сама была рада оказаться подальше отсюда.


 «Бабе цветы, дитЯм – мороженое»

Злая на весь белый свет, Юлька вылетела из кабинета, запуталась в подоле и врезалась со всего маху в стену. Пинок провинившейся конструкции лишь отозвался болью в ушибленной ноге, но никакого облегчения не принёс. Сейчас она была разъярена до слёз. Выдвинутый Грау и Ларссон ультиматум ничего хорошего ей не сулил. Она не могла понять, почему свет клином сошёлся именно на её показаниях. Более того, она даже не знала, оставят ли её в живых, когда она подпишет безропотно всё, что от неё требуют. Ей хотелось изо всех сил завизжать на весь коридор: «Звони мне по ушам, гад, катай волыну, я даже близко твою срань не брала, Тузик подпарашный»! Ещё больше ей хотелось придушить Грау, раскрошить на мелкие кусочки Брокеза и подать на ужин Ларсонше вместо грудинки с беконом.

Врезавшись в очередную стену, пролетев мимо очередного поворота, она громко выматерилась. Повторив соображения стене, которая и не вздумала покраснеть, задымиться и сгореть синим пламенем, вернулась обратно и обнаружила очередную грязную лестницу ведущую вниз. Тупик! Спотыкаясь на каждой ступеньке, Юлька  спустилась, постоянно наступая на длинный подол и обдирая колени о жёсткие нижние юбки.

Перед ней была дверь. Понадеявшись, что она покинет сейчас управу, она влетела в длинный неосвещаемый коридор, даже не подумав оставить дверь открытой. Ну, приоткрытой. И о том, что она заблудилась неизвестно где, догадалась лишь, обнаружив, что ей не найти не только выход из этого подземелья, но и вход сюда.

Жутко воняло, стены были покрыты мерзкой плесенью, от тухлой сырости дико знобило. И царила непроглядная Тьма, чуть рассеиваемая чадящими факелами, воткнутыми в стену да узкими щелями под потолком, имитирующими окна. В них при наличии богатой фантазии можно разглядеть шагающие ноги в говнодавах. Безрезультатно попрыгав под одним из таких окон, чтобы зацепиться за краешек подоконника и привлечь толику внимания, сломав ноготь, Юлька немного всплакнула, попинала осклизлую стену ногой и вспугнула огромную упитанную крысу. Крысе она обрадовалась. Если ей и придётся провести тут остаток жизни, то голодная смерть ей не грозит. В благодатном краю непуганых жирных крыс умереть голодной смертью, было бы просто пошло.

Кроме того, если она не вернётся в пансион, то её начнут разыскивать с собаками, точнее, с одной единственной. И с мстительной ухмылкой, она оторвав замызгавшийся подол платья и стащив две нижних юбки, запинала их в самый гадкий угол. Опять до полусмерти испугав потенциальный обед. Подол оставшейся нижней юбки из атласа без вульгарных рюшечек и плебейских кружавчиков она завязала узлом на талии, обеспечив максимальную свободу передвижения..

Распрямившись, она сама пискнула испуганной крысой. Во рту пересохло.

Из темноты на неё надвигалось самое настоящее привидение. Или зомби. Или даже вурдалак!   

 – Zdraste… Ой, здравствуйте. Вы … Вы … ну … не подскажете, как про…пройти в… в библиотеку?  - сипло мяукнула она первое, что пришло на ум.

– Тише. Иначе… – Прохрипел нечеловеческий голос, заткнувшись на самом интересном месте. – Что могло означать это «иначе», Юлька решила у нежити не уточнять.

При столкновении взглядов и даже тел нежить оказалась «житью», то есть, существом вполне материальным. И это двуногое, распространяющее ужасающую вонь застарелой мочи, тухлятины и ещё чего-то более мерзкого и тошнотворного, в дымину пьяное, пошатываясь, нависло прямо над ней.

– Ещё раз прошу прощения. Но Вы не подскажете…

– Молчать. – Неприятно холодный металл скользнул по шее под подбородок. Существо развернуло Юльку и прижало к своей груди.
Кончик ножа, царапнув кожу, вонзился прямо в подключичную ямку…

Скрипнуло. Лязгнуло. Неожиданно в стене появилась щель. Дверь! Выход! Кто-то вошёл в коридор, выругался. Сплюнул. И двинулся вглубь. Туда, откуда появился вонючка.

– Тихо…

– Въехала. Базара нет. - Осторожно подёргав захватчика за противный липкий край непотребного балахона и, ощутив на щеке прерывистое дыхание, она искренне надеялась, что захватчик поверит в её искреннее желание сотрудничать. И вежливо добавила, сражаясь с рвотными позывами из-за восхитительного амбре, – Я молчу, я буду нема, как могила, вот увидишь. Только что мне делать дальше?

Царапнув кожу, нож ушёл куда-то вбок, к сонной артерии.

– Иди. 

– Ага. А куда?

– Выход. – И он обвис на ней всей тяжестью немытого тела.

– Иду. – Кротко согласилась она, опять подёргав похитителя за его тряпьё.

И они нетвёрдой походкой, не попадая в ногу и не печатая шаг, пошатались к выходу. То есть, туда, где светилась тонюсенькая щёлочка неплотно прикрытой двери. Незнакомец обвисал на мне, шатаясь и цепляясь за стену локтем.

Где-то в недрах этой подземки послышался невнятный шум, приглушенные крики, топот.

Перевалившись через высоченный порожек, они оказались почти на свободе. Оставалось только преодолеть несколько высоких щербатых ступенек вверх, чтобы оказаться во дворе. На всякий случай, Юлька задвинула щеколду. Ей не хотелось получать ускорение хорошим пинком под зад. Или чтобы их утащили назад.

– И что? – Опять поинтересовалась она. – Ты взял меня в заложники.  А дальше, что делать?

– Молчи. – Похититель подпирал плечом и головой стену, пытаясь удержаться на ногах, отдышаться и привыкнуть к дневному свету. – Если хочешь жить, сделаешь, чтобы меня отпустили.


***
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214022502090
обсуждение
http://www.proza.ru/comments.html?2014/02/25/2090