******
Ой рывком вскочил и выбежал из хлева. Открывшаяся картина выглядела жалко-эпической. В центре композиции у бассейна стоял мальчик с кухонным тесаком в руке. У ног вчерашнего раба ползал вчерашний господин, пытаясь облобызать грязную ступню мальчика. Один надсмотрщик, вооружённый дубиной стоял рядом с мальчиком. По-видимому, он перешел на сторону революции. Второй надсмотрщик лежал в грязи возле хлева. Ладонью он закрывал резаную рану на боку. Рабы и слуги пугливо жались между колонн. Только Юльчитай стояла близко к мальчику. В руках оно сжимала древко от опахала. Всю картину пронизывали кроваво-красные лучи взошедшего солнца свободы.
– Пощади, пощади! – верещал поверженный господин.
Наверное, молил он долго, так как он уже охрип.
Ой склонился над раненым надсмотрщиком. Тот потерял много крови, но жизнь его была вне опасности.
– Он сошел с ума, – слабым голосом молвил раненый, – клянусь Юпитером, Раб взбесился.
– Молчи. Тебе нельзя говорить.
Ой увидел рядом с собой белую тряпку. Кое-как очистив её от грязи, он осторожно прикрыл его рану.
– Крепко прижми тряпку рукой и держи, пока не остановится кровь. Эй, кто-нибудь, – крикнул Ой рабам, – помогите ему.
Никто не пошевелился. Быстрым шагом Ой направился к мальчику. Дорогу ему преградили надсмотрщик с дубинкой и Юльчитай с палкой.
– Пропустите его, – приказал мальчик, – это мой друг.
«И откуда что берётся. И куда только делась рабская покорность».
– Где ты взял нож?
– Я украл его у мясника на базаре, – ухмыльнулся мальчик.– Мясник был глуп, а я спрятал нож под сюртук, который ты мне подарил.
«Что-то я не припомню, чтобы я дарил куртку. Но это неважно. Важно то, что революция принимает нежелательный оборот, и примет ещё худший, если не остановить насилие».
– Отпустил бы ты его, – попросил Ой.
– Нет! – мальчик решительно взмахнул ножом, задев кончиком по носу хозяина. Если бы на два сантиметра дальше, мальчик раскроил бы коленопреклонённому человеку череп.
– Ой! – воскликнул человек, хватаясь за брызнувший кровью нос.
Слезы бежали по его толстым щекам. Он с надеждой и мольбой смотрел на Оя.
– Слишком ты добренький, – зло кривил рот мальчик, – революция не знает пощады к угнетателям.
– Но зачем тебе он, – ласково убеждал Ой, – теперь он не опасен.
– Нет! – мальчик топнул ногой. – Я вырву его сердце и освещу им путь к свободе всем отверженным и угнетенным.
«Что за странная фантазия. Всё смешалось в бедной головке: дурацкая легенда о горящем сердце, французская и русская революции».
Мальчик поднял нож, целясь в шею несчастной жертве революции.
– Нет! – вскрикнул Ой и схватил мальчика за руку.
– Пусти! – дёрнулся мальчик.
Руки его очень сильные, но Ой удержал порыв мальчика. Всё-таки он был ещё ребёнок.
– Пусти, иначе мне придётся тебя убить, как пособника врага народа.
«Эстер! – крикнул Ой, борясь с мальчиком, – если ты меня слышишь, если это возможно – дай мне ресурсы».
«Я попробую».
Голос Эстер был слабый, на пределе внутренней слышимости. Тотчас к Ою протянулась тоненькая ниточка силы. Канал был очень слабый. Он колебался, как струйка дыма на ветру. Затем он укрепился, расширился и Ой опять стал богом. Он снова мог казнить и миловать, даровать и отбирать, умерщвлять и воскрешать, не заботясь о последствиях, ибо бог не подсуден человеку, а пути его неисповедимы.
Первым божественным делом Ой забрал силы Раба. Затем залатал рану и дал силу второму надсмотрщику. Раб в забрызганной кровью куртке и с окровавленным ножом стоял перед ним, тяжело дыша, надсмотрщик поднялся с грязи, оставленной ночным ливнем. Он с недоверчивой удивленностью рассматривал тонкий шрам на боку. Какие чудеса ещё творить, Ой не знал. Следовало нейтрализовать насилие, не уничтожив при этом идею освобождения. Ой помог подняться бывшему господину.
– Уходи отсюда. Быстро. Чтобы духу твоего здесь не было.
Дважды просить его не пришлось. Испуганно и робко он взглянул на Оя и засеменил к колодцу, рукой прикрывая кровавый нос. Изгнание жертвы было решением временным, ибо раб вкусивший кровь найдет себе другую жертву. Следовало создать нечто, препятствующее растущей свободе воли восставшего раба. Ою пришла идея.
Он сложил ладони на уровне глаз в молебном, восклицательном знаке. Медленно стал разводить ладони, вливая в щель все имеющиеся ресурсы. Они мощным потоком ударили в грудь мальчика, отчего тело его заколебалось, задрожало, приобрело размытые очертания. Ой разводил руки и тело мальчика росло вширь. Расщепление Раба сразу же проявилось на лице. Переносица расширилась, на ней появилась бороздка, углубление, переходящее на лоб и теряющееся в густых волосах. Справа и слева от светящейся линии деления обозначились ноздри, медленно выплывали из ниоткуда глаза.
За пределами магического круга деления мальчика раздавались удивленные восторженные голоса. Отбросив деревянное оружие, первый надсмотрщик и Юльчитай опустились на колени. Их примеру последовали рабы, слуги, второй надсмотрщик и не успевший дойти до кустов магнолии господин. Всё общество вскоре молилось в религиозном экстазе.
Трансформация мальчика, тем временем, продолжалась. Голова уже почти разделилась, в шеях обозначился просвет, в нём формировались плечи. Последними отделились мочки ушей. В этот момент мальчик был похож на сросшихся в утробе матери сиамских близнецов.
«Так делятся континенты», – пришло Ою на ум.
Эта мысль едва не прервала процесс расщепления. Уши вновь срослись. Ой изгнал все мысли, полностью сосредоточившись на производстве чуда. Линия раздела запылала ярче. Плечи перешли в руки, стали выплывать ноги. И вот перед ним стояли два неотличимых друг от друга мальчика, в одинаковых куртках большого размера. Левый мальчик держал в руке мясницкий нож, правый – был с пустыми руками.
– Я нарекая тебя, – библейским громом грохотал Ой, положа руку на голову левого мальчика, – Свов, а тебя, – Ой опустил руку на голову другого мальчика, – Сов. Вы будете неотделимы друг от друга, и один без другого не сможете существовать.
Канал слабел.
«Ой! Я не могу долго его держать», – внутри себя услышал Ой уставший голос Эстер.
«Я уже почти завершил, Эстер».
Остатками ресурсов Ой восстановил прежний порядок, убрав у всех воспоминания о чуде. Единственное, что он себе позволил: оставил кровоточащую рану на носу господина. Да в душах хозяина и надсмотрщиков поселил страх перед слугами и рабами, который они принуждены тщательно скрывать. На этом Ой сам закрыл канал.
Обитатели виллы, отряхивая одежду, поднимались с колен. Они недоумённо оглядывались, не понимая, отчего они оказались коленопреклонёнными. Оба охранника взялись за кнуты. Юльчитай насадила опахало на древко. Господин бочком пробирался на своё господское место. В глазах его плескался страх. Его природу господин не мог уразуметь. С ним ему предстояло ещё свыкнуться. Жизнь вилы постепенно входила в привычную колею. Рабы и слуги занялись повседневной работой. Господин лег на ложе. Он невольно вздрагивал всякий раз, когда Юльчитай опускала опахало.
Ой обнял мальчиков за плечи.
– Пойдемте, друзья мои, нас ждут множество приключений.
Мимо кустов магнолии, мимо колодца с двумя деревянными ведрами и медным ковшиком на каменном парапете они вышли на дорогу. Свов и Сов шли, взявшись за руки. Ой следовал сзади. Возле одной вилы, утопающей в густом саду Свов остановился.
– Я голоден, – требовательно сказал он, – давай заберёмся в дом и украдём еду.
– А как нас поймает надсмотрщик, – тихо возразил Сов.
– Я его убью, – надменно ответил Свов, – я молод, силён, у меня есть нож.
– Мы не всегда будем молодыми и сильными, – спокойно убеждал Сов, – пройдёт время, мы постареем, ослабеем, нож заржавеет, и тогда придёт мальчик с ножом.
– Этого никогда не случится, – крикнул Свов, – я всегда буду молодым и сильным, и никогда не расстанусь с ножом.
– Не зарекайся, Свов, не зарекайся. Постой здесь. Я пойду один, попрошу еду у хозяев.
Сов удалился. Оставшись один, Свов принялся метать нож в стоящую у дороги дуплистую смоковницу. С каждым броском у него получалась лучше, но вскоре это занятие прискучило ему. Он сел на дорогу, успевшую просохнуть под тёплыми лучами солнца, и стал кончиком ножа рисовать в пыли какие-то знаки. Оя он совсем не замечал. Свов стал беспокойно оглядываться. Вероятно, его волновала долгое отсутствие Сова. Он встал и хотел отправиться на виллу, но тут калитка отворилась, и из неё вышел Сов. Он нёс крынку молоко и большую лепёшку. Карманы куртки пузырились от двух крупных яблок. Мальчики уселись под смоковницей.
– Там живёт старушка, – сказал Сов, разрывая лепёшку пополам, – и две престарелые служанки. Хозяйка просит нас починить крышу. За это она обещает стол и кров.
– Я не хочу тупо работать, – нахмурился Свов, – питаться хлебом и ночевать в хлеву.
– У нас будет комната в доме, – миролюбиво возражал Сов, – а питаться мы будем за хозяйским столом. Ой! – воскликнул он радостно, – посмотри, кто к нам бежит.
По дороге, высунув язык, неуклюже бежал щенок Чан.
– Чан, мальчик мой! – закричал Свов.
Встреча друзей была радостной. Мальчики обнимали Чана, тот визжал от восторга и лизал им носы. Потом мальчики комично боролись, а Чан прыгал вокруг них, весело лая. Наигравшись, все трое принялись за трапезу.
«Здесь всё в порядке, – подумал Ой. – дело сделано, а мне пора выбираться».
Незамеченный, Ой удалился.
Обратная дорога не заняла много времени. По узкому проходу он миновал храм и вступил на территорию вонючего кричащего базара. Федоры не было видно, а Ахмед сидел на вчерашнем месте возле своих горшков. Сзади Ахмеда возвышался большой чёрный куль. Ой уже знал, что это не мешок с горшками, а прекрасная Зульфия, сладкая как персик. Проходя мимо, Ой дружески приветствовал Ахмеда поднятием руки. Гончар хмуро взглянул на Оя и отвернулся. Непонятно было: узнал он его или нет.
Довольно быстро он нашел деревянную дверь в пыльную коморку. По длинному полутёмному коридору мимо дверей блоков, мимо электрического щитка, вмешательство в который чуть не привело к взрыву, мимо жуткого скелета лейтенанта с отвалившейся челюстью, Ой выбрался в небольшую пещеру, а оттуда в узкое, как кинжал ущелье. Сразу за скалой, прикрывающей вход в ущелье, начинался парк императорского дворца.