Как сидят на гауптвахте. Дача – зелёный огонек
Гауптвахта располагалась в живописном отдалённом уголке гарнизона. Высокий забор окружал воспитательное учреждение. Снаружи это было ничем не примечательное двухэтажное здание, но внутри, в цокольном этаже, где располагались камеры, всё было выкрашено в чёрный цвет. Металлические двери камер, оборудованные глазками, навевали тоску, и, новоприбывшие чувствовали себя неуютно. Пройдя мимо часовых из роты охраны, Швейк заявился к начальнику.
«Комендатура? – произнёс мордатый здоровенный прапорщик. – Что ж, располагайся пока в одиночке, свободных мест нет».
Швейк прошёл в отведённую ему крошечную камеру. Под потолком было небольшое оконце. Мебель в апартаментах отсутствовала, за исключением старой табуретки.
– А как же постель? – поинтересовался Швейк у охранника.
– Ты что, в первый раз?
– В первый.
– Ну, тогда понятно. Вечером, перед отбоем, возьмёшь себе «вертолёт».
– Какой ещё «вертолёт?»
– Узнаешь.
– А кормёжка как?
– Кормёжка как обычно. Носят с гарнизонной кухни. Да ты не дрейфь, здесь нормально. Приживёшься – не захочешь уходить!
Швейк сел на табуретку, и стал задумчиво глядеть в окно. Его утехи с Галкой привели к неприятностям, «Но, – подумал Швейк, – приятности стоят того. С бабами всегда так. Как свяжешься, грехов не оберёшься». Он ничуть не жалел о случившемся, полагая, что ничто хорошее не дается даром.
«Значит, так тому и быть. Всё правильно. Если бы снова поехал в отпуск – повторил бы всю программу».
В это время с потолка спустился на паутинке маленький паук. «А, сосед! – обратился к нему Швейк. – Ты за что здесь?» Паучок повисел, раскачиваясь на паутинке, и быстро вскарабкался наверх.
«А говорили – одиночка, – вслух размышлял Швейк. – Да тут веселья не оберёшься. За дверью – охрана. В камере – паук. За окном прыгает птичка».
Дверь распахнулась, и в камеру вошёл солдат, с обеденным набором.
– Ну, чем не дача – «Зелёный огонёк»? Сейчас поедим, и всё будет нормалёк, – обрадовался Швейк.
– Это если Леха – губарь домой уйдёт, – уточнил солдат, принесший обед.
– Ладно! – Пообедаем – там видно будет. Гауптвахта в зачёт службы идёт? – Идёт. Значит, всё путём. Расправившись с обедом, Швейк решил предаться отдыху на табуретке; как только он привалился к стене, послышалась команда: «Выходи строиться!» Швейк не спеша вышел из камеры, однако часовой поторопил его: «Давай бегом!»
Швейк не стала испытывать судьбу, и трусцой миновав коридор, выскочил из здания гауптвахты. «Губари» уже выстроились, и начальник гауптвахты прохаживался вдоль строя, внимательно присматриваясь к солдатне, попавшей в его лапы: Указывая толстым, как сосиска пальцем, он произнес неожиданно тонким голосом: «Смотри, Ким! У него сапоги в гармошку! Едрён батон, да я тебя самого сейчас в гармошку сделаю!» Он подошёл к стоящему в строю солдату, и тряхнул его за воротник.
– Виноват, товарищ прапорщик! – тут же повинился боец.
– Смотри у меня! Два круга лишних твои.
– Так точно, товарищ прапорщик, два круга мои!
– Ким! – вёл диалог Леха с невидимым собеседником. – У солдата погоны не уставные! День гауптвахты обеспечено, боец!
Швейк напрасно искал глазами таинственного Кима, к которому обращался Леха. Стоящий рядом с ним солдат, незаметно толкнув Швейка, показал глазами на крышу гауптвахты. По-видимому, здание было построено давно, и на крыше густо росла трава, среди которой, словно смерть, стоял худой кореец с косой. Он стоял навытяжку, держа косу, словно винтовку.
– А ну-ка, – продолжал обход строя начальник гауптвахты, – показывай, что у тебя в карманах? – Молодой боец, в еще не обмявшейся форме, вывернул карманы, из которых посыпались кусочки сахара.
– Во, блин, сладкую жизнь себе устроили, – продолжал инспектировать проштрафившихся Лёха. – Ты хоть соображаешь, где находишься? Наверное, думаешь, что у тёщи на блинах? Давай, боец, собирай сахар и клади в рот. Пока не прожуешь, стоять будем.
Опростоволосившийся солдат, подобрав сахар с земли, стал запихивать его себе в рот, а последний кусок помог запихать сам Лёха. Стоя с открытым ртом, боец пытался справиться с сахаром. Завсегдатаи гауптвахты, привыкшие к таким сценам, молча давились от смеха. Ким, стоявший на крыше, не выдержав, прыснул.
– Ким! – снова обратился к нему Лёха. – Ты у меня бываешь чаше всех. Что будем делать с любителем сладостей?
– Не могу знать, товарищ старший прапорщик!
– Эх, Ким! Хотел я тебя своим заместителем сделать, но раз ты ничего не знаешь, давай, коси траву! А может, отправить тебя в гарнизонную женскую консультацию? Санитаркам помогать будешь!
Как только начальник гауптвахты отвернулся, Ким, стоя на крыше, стал выделывать такие упражнения с косой и строить рожи, что большинство солдат разразилось громким смехом.
Лёха, догадываясь, в чём дело, резко повернул голову, надеясь застать губарного артиста врасплох, но Ким уже стоял навытяжку, с невозмутимым выражением лица.
«Ну, что, орлы, сорок кругов вокруг гауптвахты, бегом!» – скомандовал Лёха, и солдаты, стуча по бетонке сапогами, рысью двинулись вокруг здания. Как только они исчезали с поля зрения начальника гауптвахты, сразу переходили на шаг, спокойно огибая здание. Однако с противоположного угла они уже выбегали, шумно дыша.
«Я вас научу, едрён батон, будете бегать быстрее зайцев», – приговаривал Лёха, потихоньку заходя за угол здания. Его движение не оставалось незамеченным, и солдаты временно переходили с шага на бег. Но все же он засёк неосторожных штрафников, отошедших покурить, и взяв палку, именуемую в народе «шутильником», преподнёс урок соблюдения дисциплины на гауптвахте. На этом занятия закончились, и караульные доложили, что Лёха отбыл домой.
Вечером был ужин, после которого в соседней камере загудели возбуждённые голоса.
«Киряют, – догадался Швейк. – Жить везде можно!»
Наступало время отбоя, и штрафников выпустили за «вертолётами»; так назывались деревянные складные нары, стоящие в сарае. Взяв один из таких «вертолетов», Швейк попытался установить его, однако ножки были сломаны, и пришлось уложить хитроумную конструкцию прямо на пол. Расстелив на досках солдатский бушлат, Швейк заснул сном праведника.
Утром всех подняла истошная команда «Подъём!» Губари на рысях двинулись на улицу, где проводилась утренняя зарядка. После этого следовала уборка камер, умывание из примитивного уличного умывальника, и завтрак. Утро, как везде в армии, было ошарашивающим. Затащив спальный инвентарь в сарай, Швейк заприметил «вертолёт» без изъянов, чтобы вечером забрать его. К нему подошёл один из старослужащих:
– Что, земеля, не скучно в одиночке?
– Нормально! Сижу, как Ленин, только передачи не носят.
– Освободится место, милости просим в нашу камеру. Коллектив у нас мировой!
(Продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/03/04/1063