Иван пришёл домой поздно, но, узнав о вызове и о его причине, очень обеспокоился и тотчас начал собираться в дорогу; потребовал чистое бельё и сел в столовой бриться. – Чуяло моё сердце, ох, чуяло, - с непривычной для жены растерянностью бормотал он.
Анна достала в спальне со шкафа его чемодан и принесла в столовую. Собака поняла, что хозяин уезжает, и стала лезть к нему, тыча носом в колени и размахивая хвостом. Иван Филиппович отогнал собаку, она возвращалась на свою подстилку, ложилась, кряхтя и вздыхая, а через минуту вскакивала и снова шла к нему. – На место, Джильда! – кричал Иван сердитым голосом, но тут же, хотя ему было не до собаки, по привычке удивляясь, говорил жене: - Посмотри, как она всё понимает. Ведь знает, что я уезжаю.
Анна не отвечала. Она разложила на обеденном столе чистое бельё, чтобы отобрать в дорогую. Она думала о том, что она несчастна, что муж любит свой завод в десять раз больше, чем её, а она из-за мужа, из-за семьи пожертвовала своёй карьерой. Иван мылил щёки, сосредоточенно, что-то мурлыкал себе под нос и так внимательно разглядывал в зеркало своё лицо, что Анна подумала:»Не ждёт ли его там женщина?».Она тут же старалась думать, что это не так, что всякие страсти ей мерещатся, он любит её, как всегда любил, но горечь возникшей мысли поддерживала то возбуждение, которое она всегда испытывала, когда приезжал муж. – Возьмёшь рубашку, в синюю полоску? – спросила она. В ответ Иван промычал что-то невнятное, так как тщательно выбривал щеку, подперев её изнутри языком. Анна раздражённо передёрнула плечами и положила рубашку в чемодан. Она знала, что Иван не любит разговаривать во время бритья и всегда сердится, если его в это время отвлекают, понимала, что его волнует неожиданный вызов. Она понимала, что без главного инженера не решить проблемы на заводе. Ей и не нужно было спрашивать, что собрать ему в дорогу, но молчание было тягостно. Всё было тягостно, бессмысленно, не так… Через некоторое время она снова спросила; - Белые брюки возьмёшь? Сколько пар носков класть? Он промолчал, потом рассердился, положил бритву и сказал: - Что ты спрашиваешь о всякой ерунде – возьмёшь, возьмёшь? У меня не тем голова занята. Анна бросила носки и отошла к буфету, отогнав собаку ногой. Джильда тихо заскулила, подошла к Ивану, а он внимательно посмотрел на жену и продолжать бриться. Тогда Анна откинула голову назад, коснулась затылком буфетной дверцы и проговорила: - Когда, наконец, это кончится? Когда мы будем жить по-человечески? Муж молчал. – Я больше не могу, продолжала она. У меня нет ни мужа, ни семьи. Четвёртый год… Я согласна стирать, готовить обед, штопать, но так не может больше продолжаться. Возьми, пришей, пожалуйста, пуговицу, - сказал муж, неуверенно улыбаясь и протянул жилетку. – Постыдись, ты видишь, я говорю серьёзно. Я страдаю… - Но, Аня, чего ты хочешь? Подай, пожалуйста, заявление в наркомат, с просьбой освободить меня от работы. Что можно сделать? Вот сейчас я еду, а там неприятности… Мы живём в эпоху, когда личные интересы, не всегда совпадают… - Знаю, - оборвала его жена, - ты мастер читать лекции. Муж намочил полотенце одеколоном, обтёр лицо и подошёл к Анне. –Родная моя, какой же выход? - спросил он. – Выход только один – взять меня в Косьву. Иван с досадой поморщился, посмотрел на жену. – А квартира? – спросил он и отбросил полотенце. – Нужно взять броню, или ликвидировать квартиру совсем, - сказала она. – Анна, но ведь это сумасшествие! – Сказал Иван. – У нас квартира, хотя и без газа, без центрального отопления, но три комнаты! Бросить отдельную квартиру в Москве, можно только в невменяемом состоянии. Всю жизнь мы стремились в Москву… И ты первая. А теперь – отказаться, отступить? Милая, это же смешно! И, как бывало каждый раз, Анна не смогла возразить. Каждый раз, когда она решалась настаивать и не уступать, достаточно было, чтобы её решимость исчезала.