**
Напротив находилась дверь блока Любовь.
– Ну-ка, ну-ка.
– Ка-ка-ка, – ожило эхо.
– Какая любовь у Чана.
– Таня-таня-таня, – трижды повторило эхо последний звук.
За дверью оказалось громадное низкое и совершенно пустое помещение без окон. Белые стены, белый потолок, пол, покрытый коричневым линолеумом. Помещение не имело источников света, тем не менее серый сумеречный свет заливал Любовь в количестве достаточном, чтобы различить трещины и потёртости старого линолеума. В левом дальнем углу висел туман, который Ой не сразу приметил на общем серо-белом фоне. Ой направился к туману.
Миновав тонкую влажную оболочку, Ой попал во двор своего детства. Там жили двое: тихая как мышь мать Гришаева – учительница литературы Антонина Васильевна и его отец – вечно полупьяный проходчик угольной шахты дядя Вася. Образы их были яркие, сочные. Остальное население двора служило фоном.
В детстве стоял теплый летний вечер конца мая. Учебный год закончился. Младшие классы были распущенны на каникулы. Ученики средних и старших классов сдавали экзамены. И потом три месяца летнего счастья.
Неузнанным бродил Ой среди теней своего детства. Он видел себя, чуть полноватого двенадцатилетнего, Кольку Гришаевы, напротив – чересчур худого и в очках, других друзей детских игр.
На пустыре за сараями мальчишки играли в футбол. Батон и Кощей играли в разных командах. Игорь бегал в нападении, а Колька стоял на воротах. Игорь «пасся» у ворот Кощея. Он получил пасс с середины поля и ударом в девятку забил гол. Соперники опротестовали действия Батона. Обе команды, по шесть человек, включая вратарей, в каждой, собрались у ворот Кощея. Разгорелся отчаянный спор: «по-честному» забил Батон или нет. При приблизительном знании правил побеждал в таких спорах, как правило, тот, кто кричал громче и был настойчивей. Гол засчитан не был, но, как компенсация, команда Кощея согласилась на штрафной удар.
Пять полевых игроков под команды Кощея стали в стенку, защищая ближний угол. С Оем произошло расслоение. Он наблюдал игру со скамейки рядом с песочницей, где перепачканная малышня строила недолговечные крепости и, одновременно, глазами Батона он видел потные лица игроков стенки.
Игорь разбежался, видом своим стараясь внушить, что будет бить навесом поверх стенки, перед мячом притормозил и ударил в дальний угол в обвод защиты. Промазал! Мяч пролетел в полуметре от стойки ворот, запрягал по крышам сараев, но энергии его оказалось недостаточно, чтобы преодолеть крыши и разбить какое-нибудь окно первого этажа двадцать второго дома. А такое иногда случалось, и тогда игра прекращалась в силу чрезвычайных обстоятельств. Когда разъярённый хозяин разбитого окна прибегал на поле, оно было пусто и безжизненно, а копошащаяся в песке малышня ничего не знала и никого не видела. Мяч оставался в заложниках у хозяина окна. Клянченьем, конюченьем, мелкими услугами его освобождали через пару дней. В хороший сезон гола три-четыре забивали в окна.
Во дворе за столом, который мужики каждую весну вкапывали глубоко в землю и который к осени обязательно ломали мальчишки, мужчины играли в домино. Ой стал в ряд зрителей из трех человек.
– Рыба! – седой Карпенко с силой отдуплился.
Посчитали оставшиеся на руках камни, определившие проигрыш Мусиенко и Толпыгина. Они встали, освобождая место следующей паре. Но Гришаев, стоящий среди зрителей, предложил выпить, тем более что «погода шепчет: займи, но выпей».
Погода и в самом деле была хороша. Вечерело. Жара спадала. Веяло лёгкой прохладой.
Мужики зашумели, кто радостно соглашаясь, кто неуверенно настаивая на продолжении игры. Из восьми человек, включая Оя, на выпивку согласились пятеро. Согласившиеся сбросились по трёшке. Не прошло и четверти часа, как стол был заставлен принесенной из дома снедью, а двое гонцов вернулись из дежурного гастронома затаренные вином.
На асфальтовой дорожке прыгали в классики голенастые девчонки в ситцевых платьицах, а их матери сидели на лавочке у углового подъезда и о чем-то судачили. Ой подсел к ним на краешек лавочки. Людмила Сергеевна, короткая и толстая, как бочка с пивом, подвинулась, дав ему немного места. Иногда в детстве Игорь задавался вопросом: о чём женщины могут говорить часами. Сейчас выпала возможность разрешить многолетнюю загадку.
Судачили обо всём и ни о чем, в смысле бессодержательности разговора и спонтанной смене тем. О болезнях детей и их учёбе, о предосудительном поведении какой-то «молодухи» (эта тема была наиболее устойчива), о ценах на базаре и о погоде.
По тротуару вдоль стенки прошла Антонина Васильевна с портфелем в руках. Она была одета в строгий костюм. Видимо она возвращалась с позднего заседания учителей.
– Здрасте, – кивком поздоровалась она с женщинами.
Ей ответил нестройный хор.
Во дворе Антонина Васильевна слыла интеллигенткой и гордячкой. Может из-за манеры одеваться, может из-за привычки ходить на работу с портфелем, а не с авоськой, как ходили другие женщины. А может из-за редкого участия в бабских посиделках. Но нынешним вечером Антонина Васильевна, замаскированная в халат под прочих обитательниц двора, вышла к лавочке. Она присела рядом с Людмилой Сергеевной, учительницей младших классов. Они стали обсуждать школьные проблемы.
Почти стемнело во дворе. Мужики за столом заканчивали пир. Мамаши тащили упирающихся малышей домой. Разнаряженные девушки в сопровождении своих робких кавалеров уходили в кино и на танцы. Девчонки и мальчишки среднего детского возраста сбивались в кучу. Готовилась большая игра в жмурки.
В это время Ой покинул двор.
«Бедноватая любовь у Гришаева», – думал он, выходя в коридор.
Он твёрдо решил, не отвлекаясь более, как можно скорей найти Раба.
В конце коридора в торцевой стене его ждала единственная дверь. От всех прочих она отличалась массивностью и наличием большого желтого кольца, вращением которого дверь отпиралась, как в атомных убежищах времён холодной войны советской и американской империй. «БАР КОЛБ» стояло на табличке над дверью.
Она отворилась в пыльную, всю в паутине коморку. Если бы не свет, проникающий из коридора, было бы совсем темно. На противоположной стене находилась ещё одна дверь – деревянная грубо сколоченная. Через неё слышался шум улицы, доносились гортанные выкрики, звяканье металла и множество других трудно идентифицируемых звуков.