ЮЗы3. Люблю тебя! Совершенно секретно...
«Замок» - Замкомвзвода сержант Сиваков Михаил Нестерович, белорус, отслужил в армии два года, старше всех во взводе на добрых 3-4 года. Именно он и занимался искоренением моей пресловутой «дури». Начал он с запрета открывать рот без его разрешения при нахождении в строю. Отсюда и название моих воспоминаний: «Разговорчики в строю». Я по жизни борец за справедливость, в своём, естественно, понимании, поэтому, как только возникала конфликтная ситуация, я давал ей свою оценку громко и для всех.
Такая вольность каралась взысканием до трёх нарядов вне очереди (больше ему Устав не дозволял). Были ещё наряды на работу (длительностью восемь часов), которые отрабатывались в любое свободное, а также в ночное время. Объявленные наряды и их отработка тщательно фиксировались обеими сторонами. Каждое назначение в наряд превращалось в весёлый для всего взвода торг, надо отдать должное, моему учёту он доверял и всегда со мной соглашался.
Поиск неприятного для меня наряда стал смыслом всей его воспитательной работы во взводе. Отправляет меня на подвоз угля в котельную ( 8-ми часовой наряд на работу), в это время взвод на строевой подготовке на строевом плацу, дверь котельной выходит на плац. Я выхожу голый по пояс и приглашаю всех в котельную погреться, а не морозить сопли на строевой подготовке. В этот момент в строю было мало тех, кто не поменялся бы со мной местами. Отправляет с 20-ти до 24-ёх часов на уборку столовой и мытьё посуды. Я возвращаюсь сытый (поварихи за качественную работу жарили мясо с картошкой и давали с собой сахар и сухофрукты с белым хлебом) и бужу; сначала сержанта, докладываю о выполнении наряда, а затем друзей, которых угощаю подарком поварих, при этом, поглядывая на сержанта, рассказываю о прелестях этого наряда.
Уборка туалета: восемнадцать «посадочных мест» (роскошное название "Ваза Генуя", на самом деле: чугунина, покрытая эмалью, в центре отверстие, по обе стороны от которого две ступни 48-го размера), общая "помывочная" площадь каждого 60х80 сантиметров), плюс двадцать писсуаров (обычный фарфор) и двадцать раковин для умывания, над каждыми по медному кранику, каковые должны сиять, как определённое место у помытого кота. Радость свершения здесь обрести было трудно, но, будучи оптимистом, я и здесь находил повод для радости. Если хорошо упереться, то работы можно было закончить за два с половиной часа, затем покурить, почитать книгу, а в два часа ночи поднять сержанта для проверки качества уборки (хотя он этого не требовал) и списать четыре часа наряда. По итогам первого года учёбы я отстоял (без учёта нарядов на работу) девяносто внеочередных нарядов по батарее.
Удивительно, но первый курс я закончил с отличием. Само собой разумеется, в увольнение, к маме, меня не отпускали. Каждый вечер, в пятницу, я устраивал очередной "выход на публику": тщательно брился, чистил обувь, подшивал свежайший подворотничок, драил бляху, убирал все складочки на гимнастёрке и шёл к сержанту, с объявлением своего желания сходить в выходные дни в увольнение. До двадцати двух часов в субботу, в воскресенье до двадцати выход за пределы казармы. Взвод замирал, а когда сержант отказывал в увольнении, я собирал гимнастёрку со спины и выводил её на живот со словами: «Не очень-то и хотелось», взвод заходился смехом, а я получал очередной наряд на работу. За 1-ый год в увольнение я так ни разу и не попал.
Именно в противостоянии с сержантом я оттачивал своё физическое и воинское мастерство. Несмотря на мои постоянные занятия спортом, до начала учёбы в Училище, в армейском понимании физической подготовки я оказался «трупом», т.е. неспособным подтягиваться, бегать кроссы, преодолевать полосу препятствий, метать гранату и т.д. Через полгода я подтягивался более тридцати раз; сказалось ежедневное добровольное «мордование» самоё себя в спортзале. Сержант успешно бегал кроссы в пределах 2-го разряда, перед каждым стартом я объявлял, что бегу с ним наперегонки. Чаще проигрывал, но когда обгонял его, испытывал дикое удовольствие. В начале второго курса я выполнил нормативы 2-го разряда по кроссу и первого по полосе препятствий.
На втором курсе закончились общеобразовательные предметы, пошла «специальность» и здесь молодые мозги пацанов «варили» лучше и быстрее, потребовалась помощь в учёбе многим и, в первую очередь, сержантам. Давление на молодёжь резко упало, да и мы многое поняли, а, главное, зачем мы пришли в эти стены. По выпуску, когда мы все надели лейтенантские погоны, мои однокашники хотели избить сержанта, я задал им один вопрос: «Хотели бы они иметь такого сержанта в своём подчинении?» А в других взводах сержантов всё-таки поколотили.
Второй раз я встретился с ним уже через восемь лет в стенах нашего второго учебного заведения КВАИУ (Киевское Высшее Артиллерийское Инженерное Училище). Он поступил туда на заочное командное отделение годом позже меня, при встрече он попросил помочь ему в выполнении домашних заданий и курсовых работ. Я отдал ему все конспекты, хотя , если честно, у меня их было маловато, о причинах я скажу дальше. Он оставлял мне темы и задания курсовых, а я отправлял решения и тексты ему в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии). На его третьем курсе курсовые пошли секретные, я пересылал ему их в игривых конвертах с цветочками, с обращением в начале: «милый», «дорогой» и «горячо любимый» Мишенька, писал страницу разной чуши о желанной встрече и вписывал 2-3 страницы выжатой информации. Чтобы закрыть одну курсовую требовалось четыре- пять таких писем, но я не ленился, т.к. получал от этого идиотизма искреннее удовольствие, лишь позже осознал, что при перлюстрации этих писем я мог бы заиметь большие неприятности от спецов Особого Отдела, вплоть до исключения из Училища. Правда неприятностей от них я не избежал, но это произошло позже и совсем по другому поводу.