Глава 2. Развращение.
Только не надо думать, что мы стали такими испорченными. Все эти интимные деяния случались не чаще раза в месяц. В остальное время мы были прежними: ходили за грибами, бегали на речку, бедокурили в посёлке.
Так как посёлок был лесной, то всё, кроме печей и фундаментов, здесь было из дерева. У лесников вместо штакетника изгороди были сделаны из тонких елочек, которые в несметном количестве были сложены в штабеля после прополки посадок. Кажется, мы лазили в огород к одному из лесников за клубникой. Залезли неудачно. То ли он вышел случайно, то ли услышал какой-то шум, но вышел из дома и пальнул из ружья. Пальнул вверх. Хороший охотник не станет портить своё ружьё солью, а по человеку даже самой мелкой дробью не выстрелит. Мы кинулись с огорода. Мальчишки легко перемахнули через изгородь, а я зацепилась подолом и опёрлась на ёлочку-штакетину. То ли гвоздь был короткий, то ли под ним слега лопнула, но я, потеряв опору, села на изгородь.
Тонкий прутик другой штакетины, забрав с собой подол, вонзился в меня снизу и ушёл куда-то в глубину. Дикая боль пронзила мой живот. Я потеряла сознание. Как потом рассказывали мальчишки, та штакетина тоже отвалилась от слеги, и я грохнулась с ней в водоотводную канаву. Лесник, бросив ружьё, прибежал ко мне, но я была неподвижна. Вместе с мальчишками он принёс меня в поселковую больничку. Врач был на месте, поэтому штакетину вытащил и положил меня на койку. Осмотр не показал серьёзных ран, поэтому меня лечили в посёлке. Когда я через два дня смогла ходить, меня направили в районную поликлинику, где обнаружили какие-то серьёзные повреждения. Положили на операцию. Из меня достали целую горсть едва заметных щепочек и хвоинок, которые дали загноение. В районной больнице я пролежала три недели.
Обследование в областной поликлинике настоящим женским специалистом показало, что у меня будет бесплодие, которое легко ликвидировать операцией, но сейчас мест нет. В принципе, операцию можно сделать не только позднее, но и значительно позднее, когда я захочу родить, так что меня не поставили даже на очередь.
Мои мальчишки в поселковой больнице навещали меня каждый день, а в районной раз в неделю. Без меня им было скучно, поэтому почти забросили наш штаб. Они были в курсе всех нюансов моего здоровья. Когда же я вернулась из области, они узнали и о моём временном бесплодии. Конечно от меня же. На первом же сборе в штабе они обследовали меня не хуже врачей. Теперь дырка во влагалище у меня была большой. Они нашли там несколько небольших шрамов на слизистой оболочке влагалища. А я узнала, что теперь у всех уже стали расти волоски на лобках. Завидуя Вале, Вадим тоже порвал у себя уздечку и теперь тоже гордо ходил, как взрослый с оголявшейся головкой.
Долго молчавший Валя опять стал просить дать ему попробовать то же, что делал мужик с женщиной в бане. Ведь теперь у меня целки нет, на что дана специальная справка из больницы, и бесплодие записано в медицинской карточке. Честно говоря, мне тоже захотелось попробовать, потому что я всегда вспоминала лицо женщины, когда она кончала. Ей было невероятно хорошо. Но мне было не совсем приятно сознавать, что он в меня впрыснет ту бледную соплю, которую они вытирали тогда в своих штанах. Очень уж её вид мне не понравился.
После долгих уговоров я начала соглашаться, на что тут же среагировали и другие. Ведь им тоже хочется попробовать. Пришлось взять с них слово, что если мне будет больно, они немедленно прекратят и не дадут мне мучится. Кроме того, я потребовала, чтобы они начинали с самого маленького. Пацаны вытащили вставшие от возбуждения члены, которые уже стали больше, чем прежние членики. Но до взрослых им было ещё далеко. Я выбрала их очерёдность. Самый маленький оказался у Вали.
Я встала так же, как та женщина, только в одежде. С себя сняла лишь трусики. К этому времени у меня там намокло. Валя закинул мне на спину подол, достал член и попытался вставить. Он трясся от возбуждения и никак не попадал. Тогда я, как и та, направила его в себя. Воткнулся он со стоном. Ничего ни неприятного, ни сладкого я не почувствовала. Едва он схватил меня за бёдра и прижался к заднице, как из него в меня потекла эта ужасная пакость. Только опять же, я не почувствовала ни отвращения, ни какого-то удовольствия. Валька потрепыхался около задницы и замер тяжело дыша. Его теребили другие.
-- Ну, что? Что замер?
-- Ко… кончил!
-- А что не двигался, не е…л?
-- Не знаю! Сейчас дух переведу.
Но ему так просто стоять не дали и оттащили. Тут же воткнулся другой. С ним случилось то же самое. Его тоже оттащили. Прошли все с одинаковым результатом: едва вставляли, как тут же кончали. Им понравилось, а мне нет. Я что-то отвлеклась, и Валька опять пристроился к моей заднице.
-- Валька! Мы так не договаривались!
Но Валька, молча и каким-то остервенением, уже елозил во мне. Теперь он немного подвигался и опять кончил. Пацаны, уже не спрашивая моего разрешения, сменили его один за другим. От их движений мне стало как-то интересней. Толи там что-то щекотало, толи ещё почему-то, но было не только противно, но даже как-то неплохо. Когда дошла очередь до последнего, мне стало уже нравиться. И, сама того не сознавая, я, похоже, кончила вместе с ним. Честно сказать, я не поняла, что было. Тёплая сладость появилась где-то там и неторопливо разлилась по низу живота, а когда последний стал кончать, эта волна быстро побежала по всему телу. У меня самопроизвольно вырвался какой-то всхлип.
Пацаны попытались его сменить, но я вырвалась. Ещё не отошла от нового ощущения, как почувствовала, что оттуда пытается что-то вытечь. Пришлось напрягая промежность бежать вниз. Едва присела в туалете, сделанном из каких-то досок, как из меня шлепками потекла их пакость. Не смотря на то, что она мне не понравилась когда-то, сейчас она не ощущалась противной. Даже, кажется, вызывала приятные ощущения.
Теперь они возились уже хоть и значительно меньше, чем тот мужик, но сразу не кончали. Понимая, что если я начну сопротивляться, наша дружба кончится, молча соглашалась. Мне не было плохо. Хотя и хорошо тоже не было.
Вроде бы вытерла тщательно, но из меня всё равно немного сочилось. Тогда заложила тряпку между половых губ и пошла на верх. Меня встретило четыре пары вопросительных глаз. Дескать, ну, как?
-- Что? Полегчало?
-- А тебе?
-- Без разницы.
-- Сонь! Тогда давай ещё разик! А?
-- Хватит!
-- Ну, мы же так не делали, как они, когда животами друг к другу! Сонь! Ну, от тебя же не убудет!
-- Там и так полно! Он то один был, а вас четверо!
-- Тебе плохо было?
-- Да нет!
-- Тогда что?
Пацаны канючили все. Чтобы отвязались, я легла на матрац, который валялся тут с незапамятных времён и развела ноги. На меня почти упал ближайший и них.
-- Во, как и она…! Сейчас и у неё получится! – зашептались остальные.
Не получилось. Не получилось и со следующим. Теперь пацаны возились на мне уже довольно долго. Я устала помогать им. Теперь каждый, спуская, целовал меня в губы. На мне последний. Во мне опять полно молофьи, как они называют. Приходится опять сжимать влагалище. Последний, с подсказок друзей, двигается уже как-то не так. Пацаны окружили матрац, заглядывают между нашими животами и дают советы мне, тому, кто на мне. От воздействия на клитор чувствую, что мне это приятно и становится всё лучше. Кажется, я уже помогаю не сознавая. Что-то происходит внутри. Будто какая-то волна чего-то сладкого наплывает. Я медленно тону в ней. С каждым движением мне становится всё слаще. Уже не могу сдерживаться. И управлять собой не могу. Меня выворачивает навстречу. Невероятная сладость сковывает всё тело. Я хватаю мальчишку за бока. В тот момент наскакивает такая волна сладости, что уже ничего не помню.
Когда пришла в себя, мальчишка ещё был на мне.
-- Ты что кричала? Весь посёлок прибежит сюда!
-- Не знаю! Я не кричала! Хорошо очень было! Даже не верю, как хорошо!
-- Тогда ещё раз повторим!
-- Нет! Опять в меня налили, бог знает сколько! То ещё не вышло. Ты скоро?
Мальчишка нехотя поднимается. Я перекатываюсь, зажимая промежность, бегу вниз. Опять сижу, а из меня вытекает ихнее. Нет. Сегодня больше не дам. Вдруг испортят такое приятное ощущение?
-- Пацаны! Пошли по домам!
-- А мы ещё хотели…!
-- Хватит! Будете так приставать, больше никогда не дам.
-- А завтра? Завтра дашь?
-- Видно будет. Пошли!
Пацаны нехотя спускаются вниз. Один несёт мои трусики. Он держит их двумя пальцами, будто поганую тряпку. Я вырываю их и одеваю, прижимая тряпку, зажатую между ногами. Мы ещё не вышли из кустов, а мне кажется, что из меня опять пошла их молофья. Пропускаю всех мимо себя и приседаю в стороне от тропинки. Ничего нет. Делаю из тряпки прокладку, как видела у мамы, и прижимаю её трусиками. Кажется, так лучше. Пацаны дождали, но держатся обособленно, будто я в навозе запачкалось. Ладно! Шиш завтра дам, раз так!
Всё-таки как-то иначе себя ощущаю. Кажется, во мне чей-то член остался. Интересно так! Пацаны попрощались довольно сухо. К ночи все ощущения прошли, как приятные, так и не очень.
Хотя утром я почти забыла, что стала женщиной, даже сама почувствовала, что что-то изменилось. Я по-другому стала понимать, для чего я так устроена, иначе стала смотреть на мужчин, да и сосуществование их и нас стало осознаваться как-то не по-прежнему. Вроде бы ничего не изменилось, но всё-таки что-то стало не так.
На следующий день нашла занятие дома и не спешу к ним. Они несколько раз прошлись у дома поодиночке, а потом сели на бревне на той стороне дороги и ждут.
-- Я сегодня не могу! Дел много! От мамы попадёт, если не сделаю.
-- Мы поможем! Что надо?
-- Самое главное, навоз выкидать.
Мне мама вообще ничего не задавала. Это я им вредничаю. А тут хоть маме легче будет.
В восемь рук навоз прямо-таки на глазах тает. Я даже укладывать не успеваю.
-- Всё?
-- Нет! Надо поленницу дров в дровяник перенести.
Ручеёк из четырёх человек понёс дрова в дровяник. Я таскала воду домой и корове. Закончила с водой вместе с ними. Больше ничего придумать не успела. Пришлось идти вместе с ними.
-- Вы за что на меня вчера обозлились?
-- Тебе показалось.
-- Я же видела! Раньше что-нибудь да болтали, а тут стоите и молча ждёте. Чем провинилась?
-- Да нет же! Как-то не по себе с непривычки было. Мы не обиделись. Пошли скорее, и так запоздали!
-- Вы что, решили меня сегодня замучить? Эка времени до вечера!
-- Нет. А вдруг что!
-- Что?
-- Помешает кто!
-- А если не дам сегодня?
-- Ну, и не давай! Мы тебя играть не пустим.
-- Ладно уж! Только если как вчера, не дам больше!
-- А ты почему так не кричишь, как та, в бане. Она с каждым разом кричала, а ты только с последним.
-- Он же её всё время целовал, а вы только на последнем разе.
Я, пока шла и про всё думала и слышала, почувствовала, что во мне мокро стало. Ну, встали они по своим местам, начали. Я опять ничего хорошего не чувствовала. Только губы устали целоваться. Поменялись, почему-то уже вкуснее стало. На третьем на меня опять приятное накатило. А с четвёртым уже кончила, как вчера.
Легла на спину, только всё время целовать не велела. Но теперь кончала через одного. Они уговорили меня ещё по разу. Всё равно через одного. Отпустили слить только перед тем, как легла. Зато потом всё сразу вылилось.
Вижу, опять у них отношение, как вчера, но уже лучше стало. Как все прошли, я опорожнилась, пошли в карты играть. Где они такие карты достали? Все с голыми бабами. Играли мы сидя на полу. Они не столько в карты смотрят, сколько мне между ног. Когда у меня карты слабые, я ноги так развожу, что они забываются. Ни разу у меня не выиграли. Что там между ног видно? Я же трусы одела.
Поиграли в ножичек, по постройке поносились в догонялки. Только вижу, томятся они. Жалко их стало, не знаю почему. У меня ещё ощущение, что там чей-то торчит, решила успокоить их. Они обрадовались, будто гость бесплатных конфет им дали. К столу я наклоняться не стала, встала на матраце на четвереньки. Один попробовал, говорит, так лучше. И мне, конечно, легче, ноги не устают. А на спине хоть и через матрац, а спину от бетона холодит
Как они ни старались, а у меня всё равно через раз кончать получается. Прошли по второму кругу. Я сделала вид, что не заметила этого. Во влагалище уже пощипывает, терплю. Пошли по третьему кругу. Опять пристраиваются. Ну, я им больше уже совсем не дала. Они вроде возмущаться стали, упрашивать.
-- У вас-то кожа, а у меня что? Вы там наверно уже всё стёрли, как горчицы насыпано. Ну, доведёте вы меня, а что завтра делать будете? Или завтра вам не надо?
Они растерялись, но согласились. Первую неделю у них при мне постоянно членики стояли. Они их в карманах брюк руками поправляли. Потом и я привыкать стала, и у них не всё время стоять стали. К началу учебного года они уже напрягались, только если разговор про это заходил, или я готовилась им дать. И у меня как-то изменилось. Вроде беречь меня как-то стали. Суше стало между ног, если не предстояло им подставляться. И в играх мы снова прежними стали. Уже не было натянутости. Играли, как прежде, бегали, на рыбалку ходили, за груздями. Только утром, да как им невмоготу становилось, тогда мы этим и занимались.
Раз за рыжиками ушли. Уже по полкорзинке насобирали, а им приспичило. Всем. А комаров там…! Тепло ещё. Они двое с двух сторон стали с ветками берёзовыми, третий по сторонам смотрит, а четвёртый со мной. Если, говорю, хоть один комар на меня сядет, тому не дам, кто пропустит. Они с себя так не отгоняли, как с меня. По паре раз прошли и успокоились. Пока в школу не ходили, так по три раза у нас и выходило: утром, в обед и вечером.
Начался учебный год. Нам в школу как раз мимо «штаба» идти. Пацаны за полчаса до времени меня уводили из дома. В штабе по разочку пополстятся, тогда в школу идём. Они мой портфель за это носили, домашние задания за меня решали, правила учить помогали. Только чтобы им не отказывала. Пока они хорошими были, я и не отказывала. Внутри, было время, горело всё, но терпела. А потом как-то привыкли мы. После школы в штаб зайдём, они со мной успокоятся, поиграем, потом придумали тут и домашние задания делать. Перед уходом опять наполстятся и домой ведут. Мама домашние задания проверяет, а там всё без ошибок. Когда к дому подходим, я им обязательно какое-нибудь задание придумываю, чтобы жизнь малиной не казалась. Мы так картошку быстрее всех в посёлке выкопали.
А пацаны мои в такой азарт вошли, что «штаб» почти жилым сделали. Откуда-то притащили печку железную, матрац почти новый, скамейку, лампу керосиновую. Все стены утеплили. Чтобы с улицы свет не видно было, фанеру, окно закрывать. Будто все вчетвером на мне женились, а это дом наш.
Зимой, чтобы следа не видно было, мы по разваленной стене заходили на стройку, а там под потолками снега не было, поэтому уже смело ходили. Ну, а на втором этаже с тропинки следов, на полу не видно. Да ещё про стройку эту молва шла нехорошая, будто привидения там ходят. Мы для большей острастки там простыни подвешивали на крышки от кадок, а под простыней свечку прикрепляли. Она до полночи там горела. А после полуночи в посёлке никто и не ходит по улицам.
Уходили из «штаба» мы уже в теми, и в школу бежали утром тоже в темноте. Поэтому вечером поставим «привидение», а утром снимем. Но кто вечером мимо проходит, видит, что где-то там в развалинах привидение покачивается. Дошло до того, что народ и мимо проходить боялся даже днём. А нам то и надо было. Вся стройка наша была, без конкуренции.
Как-то в январе после школы зашли мы туда поиграться. Парням, конечно, в первую очередь меня потыкать надо. До того они и соображать не могли. Я бы не стала с ними водиться, не очень-то и надо мне с мокрой серёдкой потом ходить, да ведь привыкла к ним, скучно одной-то. А к девчонкам никак не тянет меня. А с моими пацанами только встретишься, они просить начинают, канючат, подчиняться отказываются. Так и приходится им давать. Зато потом они как собаки подчиняются. Брось палку, зубами ко мне принесут. Да и все домашние задания и домашние дела делать стали.
Так вот, зашли мы в очередной раз в «штаб». Я к столу встала. Не всё же мне на холодном матраце валяться. Он хоть и матрац, а сквозь него холод проходит. Тут и почки застудить можно, и поясницу, и коленки. Пошли они по первому разу. Теперь у них того ажиотажа нет, как прежде. Один со мной трахается, а другие или играют во что-нибудь, или делают что-то. Первый закончит, второй его меняет. И так, пока все не пройдут. Я к этому тоже привыкла. Кончаю только с последним. Так и то для того, чтобы хоть что-то себе приятное получить. А так, в принципе, никакого желания особого и нет – прошли те приятные моменты. Но и отвращения нет.
У них график составлен на целый месяц – кто когда за кем идёт, чтобы всем поровну и первым побывать, и последним. А я туда даже не заглядываю, мне как-то без разницы, кто там. Я их по членам узнаю. Зато и просто так стоять поинтереснее, когда голова занята. У Вальки самый маленький, а у Лёньки самый толстый. Зато у Кольки самый длинный. Он всегда до самого дна достаёт.
Чувствую, второй уже заканчивает. Только он кончил, я глаза закрыла, чтобы догадаться по члену, кто следующий будет. И чувствую, что не узнаю. Да и как тут узнаешь, когда тебя будто на пялах растягивают. Не больно, но растягивает до самого предела. Уж не придумали ли что? Только бы голову повернуть, а меня будто на пялах растянуло. У меня от этого то ли оргазм начался, то ли ещё что-то, но всю меня будто судорогой стянуло. А эта громадина задвигалась. С каждым качком всё глубже и глубже заходит. Вроде бы и места больше нет, а он всё дальше и дальше.
Я и испугалась, и замлела, и как-то будто отключилась. Пара качков, и на меня такая сладость наплывает, что хоть кричи. Только отпустит, как тут же снова начинается. Я в себя придти не могла, пока тот не кончил. А когда кончал, я думала, что умерла. Даже поверить не могла, что так сладко быть может. И не рассказать, как сладко. Такое тепло от того места разливается, такая приятность…! Нет! Даже силиться рассказать не буду. Всё равно не получится.
Я думала, он меня наружу через влагалище всю вывернет, когда вытаскивал. Не больно было, а как-то необыкновенно здорово. Я в себя пришла, оглядываюсь, а это какой-то парень незнакомый. Шапка на нём очень лохматая, большая. Как меня остальные оттрахали, я даже не заметила. А он ещё пристраивается. Вот уж тут я помучилась. Не знаю, кричала ли, брыкалась ли, но страсть, как сладко было. Я даже испугаться не могла, что незнакомому дала. Да и не поняла сама, почему не вырывалась, не убежала. Будто бес меня обошёл.
После него едва в туалет спустилась. Мне всё казалось, что он так во мне свой член и забыл. Знаю, что там ничего нет, а даже ноги свести не могу. Да и вышло из меня немеряно.
Когда вернулась, он с нашими пацанами уже чай пил. Мне тоже налили. Я едва в руки взять смогла, тряслись от переизбытка. Оказалось, что он на охотоведа учится, приехал на практику и заблудился, компас потерял. Вот и вышел в другую сторону леса, как раз на наш «штаб». Увидел, что со мной пацаны делают, и тоже пристроился. Не знаю, что уж он им наобещал, как подговорил, но они согласились его пустить. Может, им интересно поэкспериментировать со мной захотелось. Я их давай за это материть почём зря. А он, было, возникать стал, но пацаны сказали, что я у них командир, что со мной спорить нельзя. Я их матерю, а у самой там, внизу, ёкает, будто только что кончила.
Чаю попили, охотовед спрашивает, как ему в райцентр выбраться. Пацаны ему рассказали. я тоже что-то добавила. Он рядом со мной сидел. Мой голос услышал, повернулся, рукой за талию обвил и чуть-чуть рукой живот гладит. А сам с пацанами разговаривает. А у меня в глазах потемнело. Внизу такое ощущение, будто его член в меня входит. Что там творилось, не знаю, только самым большим желанием тогда было, что бы ещё раз с ним повторить это. И как назло, даже пацаны никаких намёков не делают.
А охотовед меня всё сильнее к себе прижимает. Мне и перед парнями неловко, и самой к нему прижаться хочется. Сижу, как на сковородке, а подо мной будто масло разливается. Сейчас шипеть начнёт.
В голове толи звон какой-то, толи шипение. Будто отключилась от реальности. Не помню, что было.
В себя пришла. Лежу животом на столе и не могу даже пошевелиться. Так мне хорошо, что и вставать не хочется. Наверно, опять по мне все прошлись. А в щелку видно, что на дворе уже довольно темно. Надо домой идти, а то мама с папой из лесу приедет и выпорет за бродяжничество.
Пацаны уже собрались. Охотовед ружьё на плечо повесил и меня ждут. Мне и штаны все на задницу натянули, и подол расправили. Подымаюсь, а между ног не пойму что. Будто распялена на чём-то. Руку спереди сунула, а там тряпка пробкой скручена и во влагалище вставлена. А полтряпки между ног болтается.
-- Ты уж извини, мы не знали, как тебя заткнуть. Из тебя молофья пошла. А сама отключилась. Пойдём, а то сейчас машина с лесу придёт.
Пошли. Я сперва едва шагать смогла. Тряпка во влагалище шевелится, ещё хуже бередит там. То ли иду, то ли кончаю. А охотовед ружьё поправил и меня на руки взял. Взял, как в кино показывают. Я его тоже, как в кино руками обняла. Как только пацаны за поворотом лестницы скрылись, я охотоведа поцеловала. И сама чувствую, не просто поцелуй это, а какой-то особенный. Вся душа у меня в нём, вся сладость, какую испытала, тоже в нём. В душе какая-то нега, томление. И всё это я тоже в поцелуе чувствую.
Он из поцелуя вырвался и понёс меня вниз. Рука, которая ноги подхватила, чувствую, меня по бедру поглаживает. Внизу он меня на землю поставил, а я чувствую, сейчас всё вместе с тряпкой из меня вылетит. Я его толкнула к пацанам. Они-то знают, что я тут всё ихнее сливаю. И тут же жалко стало. Вроде как с молофьёй-то приятнее.
В общем пошли мы домой. Ещё издали увидела, у нас в доме света нет. Вроде по времени родители должны домой зайти. Пацаны впереди идут, а мы с охотоведом сзади рядышком. Я чуть быстрее, он тоже ход ускоряет. Приторможу, и он замедляется. Мне и приятно это, и как-то перед пацанами стыдно.
Уже у улицы пацаны охотоведу говорят, что по всему не уехать ему сегодня будет. Поздно уже. Один говорит, давай тебе баню покажем. Там хозяева неделю назад уехали, а баня хорошая. Переночуешь там. Они ушли дальше, а я в дом. Там записка на столе. «Отца лесиной придавило. Мы уехали в райцентр. Устряпайся сама. Мама.»
Я так растерялась, что не знаю, что делать. Постояла маленько. И будто чёрт в меня вселился. Ни отца, ни матери не надо. Вынесло меня в огород. Гляжу, в той баньке, куда охотоведа поселить хотели, огонёк мелькнул. Не зря мы в разведчиков играли. Я к той бане. Только наш пацан ушёл, я в двери. Зову охотоведа к себе. Он засомневался, а у меня записка так в руке и осталась. Сую ему. Ты, говорю, улицей иди, а я огородами. Оглядись, как на улице никого не будет, так и заходи.
В общем, он у меня дома оказался. Я все двери калитки и ворота сразу заперла. В дом зашли, а меня будто в самом деле бес какой водит, разделась догола. И его раздеваю. Потащила на свою кровать. Он не отказывается. Отдохнул после «штаба-то» нашего. И началось…!
Очнулась, а он водой меня сбрызгивает, чтобы в сознание пришла.
Кое-как в себя пришла. Тут я вспомнила, что надо корову подоить, поросю картошки сварить, курам зерна дать. Поднялась – покачивает. А охотовед поддерживает, сочувствует.
Печку затопила, картошку поросю поставила, натолкла варёной. Всех подоила, всех накормила, всех обуходила. А охотовед всё за мной ходит и помогает, где понимает. Вспомнила, что не ела. Да и парень-то, наверно, голодный. Щи на плиту, котлеты сделала, картошку пожарила, чай заварила. Сбегала в погреб, принесла самогона. Попадёт, так пусть попадает. Зато парня отблагодарю. Мои пацаны, когда такому научились бы? А это вон как умеет! Да и хреновина у него не чета пацаньим.
Охотовед только две рюмки и выпил. Одну перед едой, вторую – после. Часа два я с ним по хозяйству валандались. Устали оба. Зато от постели отдохнули. Я стала постель стелить. Моя-то узкая, так я родительскую. Свет погасила, и легли мы с ним. Он меня, как взрослую ласкает и по титькам, и по животу, и по ногам. Пацаны никогда так не делали. Только целовали, чтобы я дала, и когда стонала громко. Он пока ласкал, я вся сомлела. Даже подумалось как-то: вот она любовь-то какая! Я же думала, что любовь у нас настоящая.
Не знаю, сколько мы с ним в постели бились. Я уже вымоталась вся, а всё равно ещё хочу. Что делается? Кое-как сорвалась в туалет сбегать.
Ужасно пить хочется! Утомил он меня. Подхожу к койке. Думала, спит, а он опять меня за руку поймал и к себе тянет.
-- Пойдём чай пить.
-- Давай.
Чайник на электроплитку, сама в подпол за вареньем, в комоде конфеты нашлись, печенье. Бегаю в халате туда-сюда, а он, как мимо иду, рукой меня поглаживает. То по животу, то по заднице. За вечер слов пять сказал, как пришли. Я-то в халате, а он какую-то простыню на себя навернул и так сидит.
Чай налила, села на стул рядом, а он опять к себе тянет. На колени посадил. Я на часы глянула – 12! Это мы с ним последний раз 4 часа пластались! А как пять минут прошло! Вот это да! Чай выпили, чашки поставили, я его обняла, он меня прижал. Сидим, как взрослые. В кино так видела.
Опять мы на койке оказались. А он опять мудрить стал, опять кончать не хочет.
-- Ты зачем так делаешь? Разве кончить не интересно?
-- Зачем? Раз пять кончу и больше не смогу. А так хоть до утра е…ть можно. Или тебе надоело?
-- Да нет. А я почему столько раз кончаю?
-- Ты – баба. Тебе положено.
Первый раз меня бабой обозвали. Обиделась на него, думаю, больше кончать не буду. Лежу, думаю о всяком, ему не помогаю. Как ни старалась, а скоро всё забылось. Так до утра и прокувыркалась с ним, время не заметила..
У наших часов стрелки светятся. Смотрю, пять часов уже. В шесть надо вставать, чтобы скотину устряпать. А у парня всё сильнее и сильнее мякнет.
Мне, говорю, скотину накормить надо. А ты спи пока. Вылезла из-под него и пошла по хозяйству. Правильно сделала, что рано встала. Полчаса мелкими шажками ходила. Ноги шире плеч раздвигаются, между ними всё обмозолено, а в животе то ли костёр горит, то ли горчицу насовали.
Пока со скотиной разбиралась, завтрак подогрела, накормила мужичка-то. Ты, говорю, когда подрасту, замуж меня возьмёшь?
-- Зачем?
-- Так все же женятся.
-- Я не буду. Так приходи.
-- Я рожать хочу.
-- Так и рожай.
-- А кто отец будет?
-- Кого выберешь.
-- Знаешь, как таких ребятишек называют?
-- Знаю. Замуж выйди.
-- Я за тебя хочу.
-- Я жениться не буду.
-- Почему?
-- Не буду, и всё!
-- Значит, я не понравилась?
-- Понравилась. Ты и замужем ко мне приходи. Я не против.
-- ****овать, что ли?
-- Хоть и так. Я не против.
Он собирается уходить, пока темно. А мне так обидно стало, того гляди, разревусь. Давай посуду убирать. Он меня поцеловал и ушёл. А я в рёв. Какая это любовь?
Не знаю, сколько проревела. Меня в чувство привели пацаны. Ждали меня, ждали на улице, покричали, а я не слышала из-за рёва-то. Зашли в дом, а я реву. Стали искать, чем мне слёзы вытереть и мамину записку нашли. Чуть вместе со мной не расплакались. Сказали, чтобы я в школу не ходила. Они скажут там, что случилось.
Мне то папу жалко, то от охотоведа обидно. Почти до обеда проревела. Так за столом и уснула. Пацаны разбудили. Они мне хорошо помогли. Я только корову подоила, да курам дала. А они запопуть и навоз выкидали, и воды наносили, и полы вымыли. Наверно, хотели со мной покувыркаться, да пожалели. Только я бы и не смогла им дать. Не потому, что у меня между ног будто война прошла, но и настроения никакого не было. Но они-то не знали об этом. Не догадались даже, что у меня охотовед ночевал.
К вечеру мама приехала. Вся зарёванная, опухшая. Соседи набежали, жалеют её, советуют, меня тоже жалеют. А я не столько о папе переживала, сколько от обиды мучилась. Мама порадовалась, что дома полный порядок, взяла на следующий день отпуск и опять к папе уехала. Сиделка, говорит, нужна у него.
Пацаны около меня три дня без толку крутились. Не хотела я их. Всё за меня делали. Я только корову доила. Потом жалко их стало. Стараются-стараются, а я, как жмотина какая, их не подпускаю. Будто убудет от меня. Дала им на четвёртый день. Они тоже меня пожалели. По разу только потыкали. Правда, спустили по два. Видно так хотели, что первый раз только вставят, как кончат. Я уж не сопротивлялась. После охотоведа почти и не чувствовала их.
В школу пошла дня через четыре. Учителя меня тоже пожалели. Хоть пацаны за меня домашнее задание и сделали, меня первые дни не спрашивали.
А с четвёртого дня пацаны будто шефство надо мной взяли. В штаб мы уже не заходили, сразу к нам домой. Они мне и хлеб приносили из магазина. Пока кто-то со мной развлекается, остальные хозяйством занимаются. Порядок навели небывалый. Не бесплатно ведь.
А я с той ночи почти месяц ничего не чувствовала. Чую, что тыкают в меня, спускают, а ни удовольствия, ни даже приятного не ощущала. У мамы уже отпуск кончился, мы уже опять в штабе случаться стали. Пацаны уговорили как-то раз до тошноты им дать. Вот тогда с последним я вроде и обычной стала. Ну, постепенно пришла в себя. И до самого выпускного случки стали регулярными.
Папу выписали только к лету. Мама его привезла домой. Он так истощал, что был похож на скелет. В кино Бухенвальд показывали – копия истощение.
Лесоучасток всё сокращали. Мама просила перевести её в цех, но там тоже некуда было. Так и работала в лесу машинистом на электростанции. Там такая электростанция вырабатывала ток высокой частоты для пил. Вот она ею и занималась. Дома всё я делала. Мама тоже похудела, в чём душа. Только я наливалась телом. Наверно от молофьи пацанов. Больше не от чего.
Сдали экзамены. Пацаны поступили в среднюю школу в райцентре. А я куда от хозяйства да от отца денусь? Мама ещё не на пенсии. Тут ещё ПТУ последние года существовало. Подалась туда.
Пацаны в райцентре, кто в интернат устроились, кто на квартиру. Домой приезжали только на выходные. После танцев меня провожать пойдут, где-нибудь по дороге в кустиках я им дам. Вот и всё удовольствие. Мне вроде бы надоела такая жизнь, а что сделаешь? Папа совсем вставать не стал. Уже под себя ходить стал. Врачи приезжали, осмотрели его. Маме тихонько сказали, что не жилец он. Не вылечить его никак. Велели за бумагами приехать на инвалидность. Папе ничего не сказали.
Мама уехала за бумагами, я дома осталась. Два дня её не было. На второй день в дом заходит тот мужик, что замужнюю в бане драл. Оказывается, он у нас преподавателем в ПТУ работает. Дали ему поручение узнать, что со мной, почему на занятия не пришла. Я ему показала на отца, он понял. А у меня в глазах картина, как он ту бабёнку обслуживал. Самой захотелось. Только старше меня он лет на 20, а то и больше. Так меня закрутило, что будто бурав снизу воткнулся. Хоть караул кричи. У пацанов какие-то соревнования в школе, они и не приехали. А я вроде как привыкла к регулярному обслуживанию. С началом их учёбы оно редкое стало, а тут ещё и пропуск получился.
Как только мама приехала, я следующим вечером под видом того, что мне надо учёбу догонять, пошла в посёлок. Только вместо однокурсниц занесло меня к этому преподавателю. Он так и жил один. В общем-то чисто у него, но подзапущено по-мужицки. Та бабёнка давно уже уехала, помогать некому.
Попросила я его по возможности мне помогать, ведь он обстановку-то видел мою. А я пообещала ему по хозяйству помогать. А в этот вечер я у него шторы поменяла, полы вымыла, всё, что надо постирать замочила, ужин хороший сварила. Он пока к занятиям готовился. Я около него кручусь, а как его толкнуть на «подвиг», не знаю. Уж и подол под рейтузы подоткнула, чтобы задницей мелькать, пока полы мыла, и титькой несколько раз его задела, а он только пыхтит. Половики стала стелить и будто нечаянно ему задницей в руку ткнулась. И не просто задницей, а самым интимным местом. Он аж вспотел. Напоследок стала стол вытирать и опять «нечаянно» же карандаш ему на колени смахнула. Извиняясь схватила карандаш, будто бы на место положить, а сама пальцы чуть ниже отпустила и поймала его «карандаш». С карандашом, конечно, ничего общего там не было. Там была почти такая же дубинка, как у охотоведа. По крайней мере, мне так показалось.
Будто от неожиданности замерла. Дубинка у него и так напряжённая была, а в моей руке просто взвилась. Я испуганные глаза сделала и осторожненько его в губы поцеловала. Ну, тут он просто взорвался. Почти бросил меня на койку. Думала, он мне сквозь рейтузы вонзится. Едва сумела выдернуть их резинку.
После простоя это было наслаждение. Он едва вонзил, как тут же кончил. Я его целую, будто с цепи сорвалась. Он так и не пришёл в разум, задвигался. Второй раз кончил вместе со мной. Наверно, у него давно такого не было. Во-первых, за два раза вылил в меня столько, сколько все мои пацаны вместе взятые. Во-вторых, как только кончил, сразу уснул. Мне хоть и маловато было, но саму жажду сбил. Я осторожно выбралась из-под него, член у него обтёрла и тихонечко ушла. Он так и не проснулся. Сильно, видно, заголодал.
На другой день я опять к нему. На этот раз много намекать не надо было. Он сразу среагировал.
Фигура у меня была на зависть всем местным девкам: талия тонкая, живот поджарый, груди большие, задница широкая. На морду, правда, не очень была. Зато всё остальное по высшему разряду. Я ещё у него в сенях сняла все исподки, чтобы доступ проще был. Надеялась. Надежды мои оправдались.
Я встала к тазу, чтобы вчера замоченное постирать, задницей к нему повернулась. Про вчерашнее мы оба молчали. Только наклонилась над тазом, ещё специально прогнулась, чтобы подол сзади повыше поднялся, как слышу его шаги. Сделала вид, что не слышу. Он, наверно, успел увидеть мои телеса под подолом. Иначе как объяснить, что с ходу в меня вонзился. Так и отделал раком с руками в тазу. В этот раз нормально сделал. Кончали мы вместе. Хоть и не те габариты, как у охотоведа были, настроение моё поднялось. А он испуганно отскочил после и давай извиняться.
Я руки вытираю и к нему подхожу. Он, наверно, думал, что я его бить буду. А я его поцеловала в губы, а сама руками его лысину глажу. И давай его благодарить. Говорю, что первый раз мне так хорошо сделали, что понравилось. Опять его целую, а руками в ширинку. Ну, мой преподаватель совсем обалдел. А я его тихонько поднимаю и веду к постели, сама на ходу рубашку ему расстёгиваю.
В общем, покувыркались мы на славу. Я бы хотела побольше, да для первого раза хватит. Да и полегчало мне.
Поднялась и опять к тазу. В этот раз спину не выгибаю. Но задницей всё равно к нему повернулась. Рукой будто пот вытираю, а сама на него кошусь, как он реагирует. А он за столом сидит, но уже ничего не может соображать, только на меня и смотрит. Отвернётся к столу и опять на мою задницу. Эк, как тебя захватило! В следующий раз я тебе так дам, что бегать за мной будешь!
Достирала всё, верёвки натянула и стала развешивать. Он в свои записи даже смотреть престал, всё на меня пялится. А морда глупая, как у барана. А я ему назло талией туда-сюда, нагнусь пониже, чтобы очередную вещь взять, вытянусь повыше, чтобы ноги оголить. Довела-таки мужика. Последнюю вещь повесила, чувствую, он меня за талию взял. Я её подтянула. Он аж взвыл. Толкает меня опять ко кровати. Ну, опять началось! Ох, и насладилась я! Он бы ещё не прочь, но я отказала. Говорю, чтобы для следующего раза запас был. Он чуть не подпрыгнул. – А когда? – Как только, так сразу.
Слезли мы с койки. Я постель поправила, тряпку взяла и пол вытираю, где стиркой намочила. Он на меня долго смотрел, а потом спрашивает:
-- Ты…, это самое… не будешь?
А сам карандашиком так махает, будто показывает, что мне слить надо.
-- А зачем? Я от Вас рожать буду. Сколько Вам ещё холостяком-то ходить? Если не нравлюсь, так хоть алименты с Вас брать буду. Всё равно в посёлке работы нет.
Он башкой закрутил. А я собралась и ушла.
Попался он как-то в коридоре училища. Покраснел, согнулся, но мимо прошёл. В воскресение пацаны дома были. Во время танцев они меня в кустах отодрали на всю катушку. Члены у них заметно больше стали. А после танцев пошли девок провожать, будто не со мной они развлекались.
В среду я опять к преподавателю на дом.
-- Ты, в самом деле, родить хочешь?
-- А кто из баб не хочет?
-- От меня?
-- А от кого же ещё?
-- Я же старый! Ты вон какая молоденькая. Я в личное дело посмотрел, тебе только-только 17 исполнилось. Меня же посадят за развращение.
-- Вот и хорошо. Отсидите и больше деваться некуда будет. Да ребёнок уже большой будет. Мы ещё одного сделаем. За него уже сажать не будут. Разве что написать заявление на изнасилование.
-- Девочка! Помилуй! Чем я такое заслужил?
-- Ничем. Просто мне замуж охота, а кроме Вас никого путёвого нет. Да и вон я, какая некрасивая, рыжая да рябая. Вам со мной нравится?
Мужик просто взвыл, а руками ширинку давит.
-- Ладно уж мучиться-то. Пошли на кровать успокаивать, а то сломаете ещё.
В этот раз мой избранник пластался на мне часа два. Перед уходом я успокоила его, что у меня временное бесплодие, что к нему я развлекаться хожу. Он уговорил меня придти к нему в четверг, а то неделю не выдержит.
Ну, с той поры так и пошло. Во вторник и четверг я у него, в воскресение меня парни дерут, а потом своих девок провожают. Интересно, а их они пользуют?
Едва я кончила ПТУ, как его закрыли. В него перевели лесничество. Преподаватель мой там бухгалтером устроился. С его помощью я закончила училище на отлично. Красный диплом мне не дали, но была на грани. На следующий день умер папа.
Слава богу, отмучился. Да и маму отмучил. Она по средам куда-то бегала на пару часов. Наверно, только потому и не захирела. Я не осуждала её. Наоборот, даже поддерживала. Который раз в среду даже пораньше отпускала. Мама плакала, обнимала меня, но всё равно уходила. После сорокового дня опять бегать стала.
Меня распределили бухгалтером в только что открытый заказник. Там ещё не было ни конторы, ни места. С трудом нашли место на старой станции. Она обслуживала наш леспромхоз. С постепенным закрытием его, многие здания стали лишними. Вот в одном из них в самом дальнем конце станции и определили контору заказника. Трудовую книжку я получала в райцентре. Там меня увидел один вдовец. Молодой ещё, а трое малолеток.