Ночь на новом месте

 
 
 Ну, вот и славно! Наконец-то у меня появилось много свободного времени. Я вышел на пенсию и решил побывать в деревне, где прошли мои отрочество и юность. Детство мое прошло в другой местности.

  В той Богом и властью забытой деревушке, расположенной вдоль старого, еще при царях насыпанного тракта, по которому когда-то гнали каторжников в кандалах, на Алтайские и Забайкальские рудники, я не был уже лет двадцать. Мне было интересно, как было бы интересно любому человеку посмотреть, что стало с поселением, которое основали в начале двадцатого века переселенцы из Белоруссии.  А деревня эта надо сказать знала несколько расцветов и запустений.

 В тридцатые годы в ней создали достаточно крупный колхоз, в который входило несколько близлежащих деревенек. Еще с царских времен работала мельница отобранная, как тогда говорили у «кулака». Колхоз построил небольшую сепараторную, для переработки молока. Жили не плохо. Во время войны было тяжело, не хватало мужчин, но тогда тяжело было всей стране; жили под лозунгом: «Все для фронта, все для Победы!». После войны вернулись мужики с фронтов, раненные, покалеченные, но все же стало легче.

 В пятидесятые годы зажил колхоз зажиточно. Пришли шестидесятые, задули ветры оттепели, как говорят сейчас и начались перемены.

 Колхозы реорганизовывали в совхозы. Вот и в этой деревне колхоз ликвидировали, создали на его основе совхоз, и стала деревня, числится фермой совхоза под порядковым номером, с центральной усадьбой в другой деревне.

 Страна поднимала целину, пошло зерно, строились элеваторы и мелькомбинаты. Муку стали возить из райцентра. Вскоре старая мельница оказалась ни кому не нужна. Ее разобрали. Бабки, поплакали, старики повздыхали, на этом все и кончилось. Только стороне остались валяться тяжелые каменные жернова.

 А так как население прибывало: игрались свадьбы, образовывались семьи, люди строились.

 Пришло время и то место, поросшее травой, где когда-то стояла мельница, сельсовет выделил для постройки дома. И дом поставили. Деревянный, крепкий пятистенок и  оставшиеся жернова от мельницы пустили в дело, их положили в углы вместо фундамента. Вспахали огород, огородили. В общем, усадьба образовалась.

 Надо сказать, что мельница в свое время находилась на берегу пруда, вырытого вдоль небольшого ручья, стекавшего из болота находящегося километрах в пяти от деревни. После того как не стало мельницы, плотину много раз вёснами в половодье размывало,  и ее подсыпали и подсыпали так, что она сместилась, и берег пруда изменился со временем. Поэтому место, где стояла, когда-то мельница, оказалось метрах в двадцати от берега пруда. Только поэтому стало возможным строить на этом месте дом.

 В том доме жили наши родственники дядя с женой и дочкой, доводившейся мне двоюродной сестрой. Дядя давно умер, его жена тетя Надя, благообразная старушка доживала свой век с дочкой, была слепа от старости, различала только день и ночь. Жила она в отдельной маленькой комнатке. Вот у них я и остановился, приехав погостить и проведывать свое бывшее местожительства. После свадьбы я с женой уехал жить в город. Первые годы приезжали с женой частенько, скучали, особенно жена, она здесь родилась и выросла. Потом как-то постепенно отвыкли, приезжали все реже. И вот уже лет двадцать я здесь не был. Встретили меня радушно и тепло.

  Ирина (так звали хозяйку), тоже уже на пенсии, мы с ней почти ровесники. Обычная русская женщина, достаточно полная для своих пятидесяти шести лет, но активная и хозяйственная, начала накрывать на стол. Я сидел на диване в комнате, разговаривал с тётей Надей. Вспоминали прошлое, кляли демократов, их власть за то, что разрушили с таким трудом налаженный уклад жизни.
               
 Погода в этом году не баловала, через день- да каждый день шёл дождь, было сыро и слякотно.  Хозяин, его звали Николай, ушёл, топить баньку, так как я приехал в субботу (это само собой банный день). Я любил попариться в бане, хоть и жил в городе.
               
 Николай высок ростом, худощавый, но не худой, такой шестидесятилетний жилистый с заскорузлыми руками и обветренным лицом, деревенский мужик. Говорят: на таких земля держится. Когда был моложе, любил выпить и гульнуть на стороне. Но после одного казуса произошедшего с ним бросил пить «окончательно и бесповоротно» как он говорил. Так вот, Николай обещал запарить веничек по особенному, по своему способу. Меня это заинтересовало, и он обещал рассказать, как он запаривает веник. Я до того как выехать из дома, заранее звонил по «мобильнику», так что мой приезд не был неожиданным.

 Удобная это вещь, современная мобильная связь, в любое время почти из любого места можно созвониться или послать эсэмэс-ку, узнать как дела и как здоровье.  Но с другой стороны с уходом эпистолярного жанра пропала особая теплота общения. Слова  по телефону и слова, изложенные на бумагу совершенно разные вещи. Люди стали общаться чаще, но очень коротко, много не поговоришь, душу не изольешь, как на бумагу. Поэтому вроде и ближе стали, но все ж таки бесконечно далеки.

 Приехал я в деревню на стареньком рейсовом автобусе «Пазике», такие ходили по здешним дорогам и тридцать и сорок лет назад. Только народ стал ездить меньше, и автобусных рейсов соответственно стало меньше. Ездят большей частью пенсионеры в райцентр в больницу. В деревнях они, да люди предпенсионного возраста в основном остались. Молодежь уезжает в города учиться, да там и остается работать. В деревнях работы нет, вернее работа есть всегда, но не каждый хочет работать лопатой да вилами. Механизации в селах почти нет, техника старая «допотопная». Частники новую купить не в состоянии, а совхозы и колхозы приказали долго жить. И что для народа возмутительно, когда демократы пришли к власти то объявили, что дотационному сельскому хозяйству денег больше не дадут. Выживайте сами, как хотите. Но ведь все понимали, что старая власть деньги на дотации брала из нефтегазовых доходов и кое-как, но содержала нерентабельные совхозы и колхозы и не бросала людей на произвол судьбы. А что сейчас происходит? Олигархов расплодили, долларовых миллионеров расплодили, они даром разобрали «прихватизировали» лучшие куски промышленности и сырьевого сектора, а доходами от прибыли делится, не хотят. Деньги выводят в «оффшоры» в своей стране не вкладывают, платят только налоги, да и то не все.

 Ладно, не будем о грустном. Банька была готова, я пошел первым, взяв сменное белье из дорожной сумки. Полотенце дала хозяйка. Днем я как-то не заглядывал в саму баньку, только в предбанник. Размером он был метр на два. Помывочная, т.е. сама банька была два на три метра и полком в одном углу и печкой с каменкой в другом. Достаточно для небольшой семьи. Попарился я всласть, свежим березовым веничком погрел косточки. Пар был отменный банька протоплена березовыми дровами, поэтому чувствовался особый дух. И, кажется, я понял, как запарил веник Николай. Из шайки, где он был запарен, шел запах кваса смешанный с запахом распаренных березовых листьев. Поэтому когда этот настой плещешь на каменку, образуется  пар с неповторимым, хлебно-березовым запахом. В городских банях такого пара нет.

 Вымылся, пришел в дом. В баню пошел Николай. Ирина, показав на диван, сказала: «Ложись, полежи, обсохни, отдохни, пока мы вымоемся». Минут через пятнадцать Ирина ушла в баню. Я лежал на диване, подстелив достаточно большое полотенце, и блаженствовал, прикрыв глаза.

 Через полчаса пришел Николай, еще через полчаса Ирина и увела бабушку в баню. Через час они пришли. Я уже обсох, оделся, сидел на диване, смотрел телевизор. Вскоре Ирина собрала на стол ужин и пригласила к столу.

 Давненько я не едал деревенских разносолов. На столе стояли: малосольные огурчики, разрезанные по вдоль, свежезасоленные грибочки грузди и белянки (напомню, был август месяц и грибы в связи с дождливым летом уродились). Капусточка еще прошлого года, сало довольно крупно порезано. Домашняя деревенская колбаса лежала кольцами на большом блюде. Посреди стола стояла хлебница с хлебом домашней выпечки, от которого исходил дурманящей вкусный запах. Дымилась молодая картошечка в кастрюльке, посыпанная зеленым лучком и свежи укропчиком, а рядом стоял «четок» водочки.

 Ирина знала, что я  не пьющий, но ради приличия выставила водку. Николай тоже не пьет, но он лечился от алкоголя. Мы пошутили над тем, что ей придется одной выпить. Плеснув себе немного водки в рюмочку сказав: «Ну, будем здоровы и за приезд» и выпила.  Ужинали. Я ел и похваливал, Николай ел молча. Ирина, улыбаясь, говорила мне: «Ешь, ешь в городе, конечно, сейчас все в магазинах да на рынках есть, но это свое, все свежее своими руками приготовленное».

 Покушали. Ирина убрала со стола посуду, и тут же поставила чайные чашки, приговаривая: «Вот, а сейчас попьем чайку с малиновым вареньем и на боковую, до утра. Нынче в лесу клубники совсем нет, не вызрела, пропала, дожди замучили. Хорошо хоть у дома в «огородчике» малина пошла, но тоже мало в этом году. Солнца нет, ничего не спеет. Немного набрала малины, вот сварила. Кушай, кушай варенье то».

 Пили чай с малиновым вареньем, разговор зашел о погоде. Николай сетовал. «Сено в этом году будет плохое, травы много, и косить можно, а как высушить да в стога сметать, проблема. Приходится солью пересыпать».

 Была такая уловка у мужиков, когда выдавалось дождливое лето, и сено трудно было высушить, его метали в стога чуть влажноватое и пересыпали солью. Получалось: соль впитывала влагу, сено немного чернело и слеживалось  в стогу пластами, но не гнило изнутри, т.е. не пропадало. И таким сеном полугнилым, кормили скотину зимой. Вся штука в том, что сено было с солью, и скотина его съедала. Соль сыпали крупного помола, поэтому до зимы она не растворялась.

 Николай продолжал: «Решили корову сдать на мясокомбинат. Вон купили козу и козла в райцентре, молоко будет. На мясо свинью заколем, и детям хватит».

 Я спросил: «Как дети» - я знал, что они в Новосибирске устроились, и знал, что у Алены старшей их дочки все хорошо. Работа, муж, ребенок. Недавно новую квартиру купили, муж в бизнесе. А вот младший Алексей, что-то никак свою личную жизнь не устроит.

 Ира рассказывала, что женился, разошелся, работает, телефоны ремонтирует в какой-то фирме. Живет на съемной квартире. Понятно, что как родителей их тревожит его положение.

 Я рассказал о своих детях, пока Ира убирала со стола. Убрав, пошла, стелить постель. Спать здесь ложатся рано, в десять вечера уже в постели, так как в шесть утра встают и работают по хозяйству: управляются.

 Я же к этому не привык, знал если и лягу то не усну, буду ворочаться, для меня это слишком рано. Поэтому остался почитать газету, на кухне. Читал «Аргументы недели» привез с собой, купил в райцентре. Примерно в двенадцать ночи захотелось спать, сказался напряженный день. Постелили мне в одной из комнат, окно в которой выходило в строну пруда, на диване.

 Засыпаю я всегда достаточно быстро, вот и в тот раз едва лег в постель пахнущую свежестью, укрывшись байковым одеялом в пододеяльнике, согревшись, тут же уснул.

 Проснулся я от странного шума. Будто из-под земли шел едва уловимый гул и плеск. Я потер ладонями лицо и уши. Мне казалось, что это остатки, какого-то сна. Нащупал лежащий рядом, на табурете «мобильник», нажал кнопку, включилась подсветка. Взял очки, глянул время, было половина второго. Положил очки на табурет и телефоном, подсвечивая под ноги, вышел на веранду.

 Шел дождь. Накинув, какую-то куртку, висевшую рядом с дверью на вешалке, вышел на улицу. Туалет за сараем далековато, да дождь, сходив по малой нужде за угол, вернулся в дом и лег в постель. Она еще не остыла, я  поежился и подумал: «Вот от чего шум, это дождь». Закрыл глаза, немного полежав, начал засыпать. Но что это? Снова тоже ощущение: гул и шум.  Подумалось: дождь стучит по крыше и по водостоку стекает на землю от этого шум и гул.  Лежал с закрытыми глазами, но слух уже напряженно работал. К шуму и гулу иногда добавлялись шаги. Явно кто-то ходил и бормотал. Мне сделалось не по себе. Я не понимал, реальность это или сон.

 У меня была многолетняя привычка записывать сны. И дома у меня постоянно лежала рядом с ночником бумага и авторучка. Иногда снились яркие сны, и я уже научился  разбираться в некоторых снах, так как они были "вещими".

 Например, за полгода до смерти отчима мне приснился страшный ураган, наделавший много бед, но я не мог понять к чему этот сон. Его похоронили в апреле 1999 года. А летом в июне я снов увидел сон: ураган и потоп. Сильный ветер валил деревья, вырывая их с корнями, и они огромными сучьями пробивали окна в помещении, где я находился. Потоки воды переворачивали машины на дорогах. Сверкали искры в проводах от короткого замыкания, было очень страшно.

 Я проснулся в поту и тут же подумал: это не к добру, но еще не понимал к чему это. Сон я записал и стал жить в тревожном ожидании чего-то ужасного. И это произошло. Через полгода после этого сна умерла мама. Я был в шоке, тогда и понял, к чему были эти сны, о катастрофах.  И когда почти через десять лет мне приснился опять сон о катастрофе, я уже не сомневался: жди беды. Действительно в августе две тысячи восьмого года умер отец. Ему было семьдесят шесть лет, он был болен сахарным диабетом. По   заключению врачей причиной смерти был оторвавшийся тромб.

 Вернемся к тому, что я чувствовал сейчас. Лежа я начал анализировать: просто идет дождь, даже ветра нет.  И я ощутил это в реальности. Выходил на улицу. С другой стороны едва я засыпал, т.е. был еще в полусне, явно слышал какие-то шорохи, гул, едва различимый голос. Похоже, кто-то разговаривал. Что это? И почему я слышу это, словно кожей,  в пограничном состоянии между сном и явью. Я же почти реально слышал, хлюпающие звуки, как будто работали лопасти старинного парохода.

 И тут меня осенило, я даже сел в постели. Боже мой. Да ведь это звуки работающей мельницы. Хлопают плицы по воде, гудят жернова, голоса едва различимы. Потер ладонями лицо, будто прогоняя остатки сна, глянул в окно. Светила луна, изредка прячась за тучами, мигали звезды. Было тихо. Я снова вышел на улицу, подсвечивая телефоном. На веранде  не включая свет, нашел, что-то накинул на плечи, вышел на улицу.  Было  зябко после дождя и тихо. Я специально стоял на улице, чтобы озябнуть, так как понимал, что просто лежать в постели и пытаться уснуть не получится.  А вот озябнув, а потом, согревшись в постели можно быстро уснуть. Так и произошло. Вернувшись в постель, я быстро уснул.

 Проснулся в половине девятого. С тех пор как я  вышел на пенсию выработался своеобразный режим, во сколько бы я ни ложился: в час или два часа ночи утром всегда просыпался и вставал от половины девятого до девяти.

 На кухне уже постукивала посудой Ирина. Николая в доме не было. Он управлялся по хозяйству во дворе. Одевшись, я вошел на кухню, сказал: «Доброе утро», и стал смотреть, чтобы обуть на ноги выйти на улицу.

 Ирина ответила: «Доброе, доброе – и тут же – ну как спалось, что снилось на новом месте?».

 Я, вздохнув, ответил: «Снилось что-то не понятное. Вроде мельница старая шумела или это дождь мне спать не давал, не знаю».

 Ирина странно одним уголком губ, дернула, вроде как скривилась, опустила голову ниже, продолжала нарезать хлеб.

 Я вышел на улицу, на углу дома был прибит умывальник. Я подошел, набрал воды в ладони, нагнулся и обомлел: из под угла, едва виднелся старый, потертый мельничный жернов.


Новосибирская обл. Чулымский р-он. п. Осиновка. 2009г.