Подойти и мимолетно склонить голову ему грудь, а потом, чуть отстранившись, прикоснуться кончиками пальцев ко лбу, прохладному и сухому, вдохнуть его запах, всматриваясь в глаза…
В первый раз Вера увидела незнакомца в шумном, суетливом зале вылета «Домодедово».
Ее взгляд сразу же выхватил его из толпы.
Он был высок и худ, в строгих брюках, свитере с высоким воротом и темно-синем пальто нараспашку. Глубокий голубой цвет свитера отражался в потерянных, несовременных, немного сумасшедших серых глазах незнакомца.
Этот человек был одинок, совершенно одинок в море взволнованных, как всегда в аэропорту, встревоженных людей.
На миг мужчина и женщина необъяснимым образом встретились глазами. Долю секунды они смотрели прямо друг на друга, а потом связь распалась, и Вера потеряла незнакомца из вида. Ей нужно было зарегистрироваться на рейс в Вену, сдать свой маленький чемоданчик, пройти к паспортному контролю.
Как обычно, когда чемоданчик двинулся в неторопливый путь по ленте багажного транспортера. Вера мысленно навсегда попрощалась с ним и его содержимым, начав прикидывать, где и что купит в первую очередь, если ее вещи потеряются. Она не любила летать с громоздкой ручной кладью, разве что, с небольшой легкой сумкой, если предстояла командировка на день-другой. В этот раз она собиралась задержаться в Вене на выходные, поэтому вещей набралось немало – и строгие блузки, и спортивная форма, и одежда для субботы и воскресенья.
А теперь незнакомец рассеянно бродил среди полок с конфетами в магазине беспошлинной торговли совсем рядом с Верой.
И вновь, его несовременная, глубоко мужская и в то же время изящная красота, лепка скул, обреченность, сквозившая во взгляде, поразили Веру.
Аэропорты, промелькнуло у нее в мыслях, это чистилища нашего мира. Здесь мы перебираем свои грехи, робко просим о милосердии и помощи в дороге высшие силы, в которые не верим в обычное время, молимся про себя, украдкой, потому что никто из нас, никогда не может быть уверен, что доберется до места назначения. Путь всегда опасен и непредсказуем, даже если мы передвигаемся на современных авиалайнерах и с кажущейся безмятежностью пьем на высоте в десять километров в меру охлажденное белое вино.
Незнакомец вышел из магазина, и Вера достала из сумки планшет. Проверить почту, пробежать глазами вопросы, подготовленные для встречи партнеров юридической фирмы, в которой она работала, прочесть страничку-другую детектива, припасенного для таких вот свободных минут. Мало ли на свете интересных незнакомцев с серыми глазами, блуждающих по аэропортам! Мне ли не знать, подумала Вера, мне, делающей карьеру в жестком мире мужчин, заменивших битвы на мечах и крестовые походы сражениями в прекрасно обставленных конференц-комнатах и перелетами с континента на континент!
Ее место в самолете было у окна. Вера осторожно сняла туфли и, пока не было попутчиков, потянулась. Она прилетит в семь с небольшим вечера, к восьми будет в гостинице, выйдет пройтись и перекусить, потом ляжет спать, чтобы на первой утренней встрече быть свежей и полной сил, готовой принять и отразить любой вызов коллег.
Мгновением позже в кресло рядом с ней опустился незнакомец с потерянными глазами.
Несмотря на весь свой опыт, несмотря на все свое самообладание, Вера ощутила, как жутко ухнуло и на миг замерло ее сердце. В этот миг произошло нечто, не поддающееся осознанию, Вселенная распалась и тут же была воссоздана из ослепительной пустоты, но воссоздана уже другой, новой, той, в которой…
Той, в которой была возможна любовь, той, в которой каждый шаг был неслучаен, потому что неотвратимо подводил к этим вечеру, самолету, незнакомцу.
Затем сердце Веры вновь забилось в привычном ритме, и она на миг прикрыла глаза, не решаясь понять, что же произошло. От мужчины рядом с ней пахло свежей травяной горечью.
Он просто попутчик, пронеслось у нее в мыслях. Не будь девчонкой. Это просто попутчик.
Кресло у прохода оставалось свободным, и на миг Вере захотелось, чтобы ее сосед пересел туда. Так же удобнее! Но нет, он послушно оставался рядом с ней, словно не решался нарушить порядок. Или, сердито подумала Вера, не любил сидеть у прохода.
Полет шел своим чередом, словно ничего и не произошло.
Самолет легко набрал высоту; по салону пронесся легкий запах горячих булочек, и Вера успокоилась. Предчувствие перемен могло быть обманкой, забавой ума, решившего для разнообразия отвлечься от юридических документов и сочинить сказку. Или это была болезненная тень прошлого, отголосок давно пережитой душевной боли, вся еще отдававшейся эхом в нынешней жизни Веры. Ее бывший муж тоже был высоким и стройным, вечным юношей, решившим никогда не взрослеть, но не предупредившим об этом Веру, уверенную, что она была замужем за взрослым мужчиной.
После ужина Вера приподнялась, чтобы выйти в туалет. Незнакомец легко поднялся, пропуская ее; Веру вновь накрыла волна его запаха. В туалете она поплескала водой в лицо. Что за наваждение! У нее же прекрасная карьера, необременительные отношения, нечто вроде дружбы с коллегой по московскому офису, ее жизнь предсказуема, ясна, свободна от страстей.
Свободна?
На обратном пути, когда незнакомец вновь поднялся, чтобы пропустить Веру на ее место, самолет вдруг качнуло. Вера на миг потеряла равновесие и вдруг, неожиданно, без предупреждения, оказалась в руках этого загадочного мужчины, не давшего ей упасть.
- Прошу прощения, - сухо сказала Вера, чувствуя, что краснеет.
- О, ничего страшного, мне было приятно, - откликнулся незнакомец. – Это не моя фраза. Так говорил институтский профессор, когда на него случайно налетали студентки.
Самолет качнуло еще раз, потом появилось жуткое ощущение падения – воздушная яма, и полет, недолгий и обманчиво легкий, стал опасным и тягостным.
- Никита, - представился незнакомец. – Штормит, однако.
- Вера, - откликнулась молодая женщина. – Верно, штормит.
- Летите по делам? – спросил Никита.
Он побледнел.
Волнуется, потому что он кому-то нужен, подумала Вера. Он любим, дорог, кто-то не может без него жить.
- По делам, а потом останусь на выходные, - ответила Вера. – А вы?
-Такая же история, - Никита вымучено улыбнулся. – Летаю часто, а все равно не по себе.
Они умолкли.
Если разобьемся, этот Никита – последний, кого я увижу, сказала себе Вера. Неужели сейчас?! Не пора ли исповедаться?
Самолет прошел сквозь зону турбулентности. Вера увидела, как женщина, сидевшая через проход, украдкой перекрестилась.
Никита больше не заговаривал с ней, только вежливо улыбнулся, просматривая какие-то документы. Минутная близость, вызванная страхом, казалось, развеялась, сдавшись на милость рассудка, решительно возражавшего против случайных знакомств.
Вера выключила планшет и задремала. Она приехала в аэропорт из офиса, прямо с совещания, а встать утром ей пришлось около шести, чтобы успеть собраться. Жизнь современной деловой женщины. Этот немилосердный ритм, который и не все мужчины выдерживали, спасал Веру после развода. Сначала она нарочно старалась уставать так, чтобы не оставалось сил ни для воспоминаний, ни для слез, а чуть позже, когда ее заметили старшие партнеры фирмы и дали «зеленый свет» ее карьере, постоянная гонка захватила Веру сама по себе. Она соревновалась не с коллегами, а с собой, все время расширяя границы того, что могла сделать.
Вера проснулась от голоса командира экипажа.
Он с наигранной, как показалось Вере, веселостью сообщил, что в Вене густой туман, и им предстоит дожидаться очереди на посадку. Сначала разволновались пассажиры, знавшие немецкий, потом встревожились те, кто выслушал объявление на английском.
Никита отложил документы.
- Надо было выпить перед полетом, - сказал он. – Прямо в кабинете.
Обоих вдруг охватило желание взяться за руки. Мигом позже наваждение прошло.
Салон самолета погрузился в полумрак – началось снижение.
Приземлимся благополучно – влюблюсь, вдруг сказала себе Вера. Пропадай все пропадом, если только будет в кого – влюблюсь.
Казалось, они кружили над аэропортом вечность. В какой-то миг Вере показалось, что катастрофа уже произошла, что они парят в зыбком потустороннем мире.
А потом, неожиданно и легко, самолет приземлился, и Вера увидела огни аэропорта, приглушенные туманом.
Значит, я влюблюсь, мелькнуло у нее в мыслях.
Зажегся яркий свет, Никита сдержанно улыбнулся Вере, извиняясь перед попутчицей за невольную откровенность , и превратился в высокого прекрасно одетого мужчину, прилетевшего в Вену на деловые встречи.
В аэропорту Вера потеряла его из вида.
И к лучшему, решила она.
Это осень, убывающие дни, подступающая темнота. От этого хочется тепла, близости; все принятые ей нелегкие решения – жить работой, не искать и не ждать любви, опираться на саму себя, стремиться к независимости, разумны и верны.
Я все еще не живу, я все еще выживаю, невесело подумала Вера, усаживаясь в такси. Как же глубоко мой брак, не такой уж и долгий, ранил меня! И ранил, и отравил – яд недоверия все еще во мне.
Такси везло Веру в самый центр Вены. Она была здесь много раз, и, по мере того, как продвигалась ее карьера, менялись и отели, где компания бронировала для нее номера. Отель на легендарном Ринге, Кольце, подтверждал – Веру высоко ценят.
Это и есть мой удел – безликое признание деловых заслуг, приносящее не тепло и близость, а цифры на банковском счете и все более роскошные номера во все более дорогих отелях, горько рассмеялась про себя Вера. Разбейся сегодня этот самолет, мои дела тотчас передали бы новым юристам, и человек пять вполне бы меня заменили, обойдясь компании примерно в те же деньги.
Машина остановилась у ярко освещенного входа в отель. Вера легко вздохнула. Ей нужно был выйти на свет - легкой, стройной женщине чуть за тридцать, выйти и поправить прядь искусно подстриженных золотисто-каштановых волос, улыбнуться, позволив улыбке подняться к карим глазам, искусно сыграть роль целеустремленной, немного уставшей к концу дня, современной особы, потому что страдание и боль никого не интересовали, их нужно было скрывать, как старый шрам или уродливое родимое пятно.
Вера не стала задерживаться в номере. Она быстро переоделась в джинсы, свитер и удобные мокасины, прихватила куртку и поспешила выйти на улицу. После тяжелого перелета ее охватило будоражащее желание выйти на свежий воздух.
Вера любила Вену. Этот город стал для нее своим сразу же, с первого знакомства. Строгая, соразмерная красота центральных улиц, созданных для парадов и триумфальных шествий, великолепие зданий и памятников, головокружительные картины старых мастеров, укрытые стенами величественных музеев, все это заворожило молодую женщину и заставило звучать глубокую струнку в ее душе, тосковавшей по ясности и изящности, берущим начало из высших сфер.
Швейцар в холле любезно пожелал ей приятного вечера и изумленно улыбнулся, услышав приветливый ответ на немецком.
Вера знала немецкий намного лучше, чем думали ее коллеги. Языком общения в международной компании был английский, на нем и проводились совещания, велась переписка, но, когда Вера поняла, что ее карьера набирает обороты, она начала брать уроки немецкого, выкраивая для них время поздно вечером. Это было ее тайное преимущество – понимать, о чем вполголоса переговаривались между собой австрийцы. К тому же, игра развлекала ее.
Она вышла на Ринг, Кольцо, и быстро пошла по направлению к Опере.
Легкий туман пробрался и сюда, в центр Вены. Днем, знала Вера, здесь казалось, что ты оказался во дворце, великолепном, но строгом, пышном, но созданном с прекрасным художественным вкусом. Но сейчас она была в загадочном замке, полном глубоких тайн, затаившихся в тенях. Магазины уже закрылись, по улицам прогуливались туристы. Вера шла к галерее «Альбертина», чтобы там углубится в боковые улочки, сделать небольшой круг и выйти на торговую улицу Кертнер-штрассе. Холодный влажный воздух постепенно успокаивал ее.
Ее бывшего мужа звали Вадим. Он оглушил Веру своей влюбленностью, сбил ее с ног, лишил привычных ориентиров. Они познакомились по работе – рекламное агентство, в котором блистал Вадим, обратилось по какому-то вопросу в юридическую компанию Веры, а после успешного разрешения проблем юристы получили приглашение на новогодний вечер веселых, ярких рекламщиков.
Было много дурачеств, смеха, шуток, не всегда безобидных – в одном месте собралось много преуспевающей, привыкшей сорить нелегко заработанными деньгами молодежи. После полуночи начались танцы, и Вадим пригласил Веру, легко прикоснувшись к ее руке.
- Потанцуете со мной, прекрасная незнакомка?
Он был пьян, это было очевидно, но пьян красиво, изящно, поэтому Вера согласилась. Она тогда переживала завершение романа с бывшим однокурсником по юридическому, романа скучного, как повестка еженедельного совещания по понедельникам – сухой мир работы прекрасно сочетался с такими же блеклыми встречами, и к ним, наверное, тоже нужно было заранее подготавливать пункты для обсуждения: погода, успехи каждого из них за прошедшую неделю, выбор ресторана, бесстрастный секс и сон, не в обнимку, конечно же, чтобы не мешать друг другу забыться в грезах и набраться сил для следующего дня и новых офисных битв.
Вадим был другим. Он был на два года старше Веры, тогда двадцатишестилетней, и по нему всегда словно пробегал легкий нервный ток, питавший его творческий талант и делавший Вадима прекрасным, чувственным любовником.
Позже Вере казалось, что она вдохнула в тот вечер, когда они с Вадимом пошли танцевать, а выдохнула двумя годами позже, в день, когда в запале ссоры муж крикнул ей:
- Ты никогда меня не понимала! Ты не понимаешь моих эмоциональных нужд, тебе это просто чуждо!
Уже после скоропалительного бракосочетания Вера с ужасом поняла, что Вадим любил ссоры. Он мог вспыхнуть от любого пустяка; когда ему была нужна нервная разрядка, любая искра раздора, которая угасла бы сама собой, разгоралась в бушующее пламя обвинений и насмешек, часто очень злых.
Его эмоциональные нужды принимали соблазнительный облик девиц из рекламного мира, как узнала Вера от самого же Вадима перед завершением их брака. Тогда же она поняла, ценой бессонных ночей и слез, что такое подлинная несовместимость жизненных взглядов людей. Они с Вадимом и были, и остались чужими.
И еще одно невеселое осознание пришло к Вере. Она поняла, что непоправимо отдалилась то матери, вернее, что они отдалились друг от друга, и о теплых, доверительных отношениях между ними не могло быть и речи. Брак ее родителей всегда трещал по швам, сколько себя помнила Вера; пережив собственный опыт супружеской жизни, она с ужасом увидела в отце черты собственного мужа – даже не эгоизм, а полное равнодушие к близким людям, граничившее иногда с социопатией, неспособность понять другого человека, полную сосредоточенность только на своих делах, проблемах, порывах. Неужели она бессознательно стала женой Вадима, потому что он походил на ее отца?!
Вере и в юности казалось, что родители так поглощены своей собственной сложной, или, точнее, не по-хорошему усложненной жизнью, что дочь им мешает. Отец помог ей, конечно же, подготовиться к институту, но когда не стало Вериной бабушки с материнской стороны и выяснилось, что ее квартирка завещана Вере, то родители с таким видимым облегчением благословили дочь на самостоятельную жизнь, что у той осталось ощущение – от нее, наконец-то, избавились, чтобы без помех ссориться и примиряться дальше. Мать до обидного не интересовалась жизнью дочери, ставшей самостоятельной в девятнадцать лет. И отголоски тех далеких ссор родителей, их искаженных злобой голосов, и тень невнимания человека, который должен был стать самым родным и надежным в жизни – матери, болезненно усилили Верину боль от гибели надежд, связанных с ее собственной семьей.
Единственным, за что Вера благодарила небеса, было то, что она не решилась даже серьезно заговорить с Вадимом о детях. Теперь, по крайней мере, как бы тяжело ей не приходилось в такие вот одинокие вечера, она была полностью свободна от бывшего мужа, их ничто и никто не связывал больше. Но иногда Вере казалось, что она допустила чудовищную ошибку. Она бы справилась и в одиночку, ее зарплаты хватило бы на няню, а мамы-карьеристки в международной компании были делом обыкновенным.
В прохладном тумане чужого города Вере казалось, что эти горькие размышления принадлежат не ей, а другой молодой женщине, не той, которая на несколько мгновений увлеклась случайным попутчиком. Потому что мечтать, даже с ее жестоким жизненным опытом, было прекрасно. Вера поняла, что забыла, каково это – проживать в своем воображении целую жизнь.
Она шла все медленнее, дышала все спокойнее. Дома вокруг нее казались полными чудес и загадок. Днем они превращались в магазины и офисы, но сейчас каждая запертая дверь хранила, с улыбкой подумала Вера, нечто необыкновенное.
Вера вышла к собору Святого Стефана. Туман рассеялся, пошел легкий, почти невесомый дождь. До гостиницы было минут пять, семь ходу неспешным шагом. Ужин в номере вдруг показался Вере унылым.
Она направилась к ресторанчику самообслуживания с морепродуктами, открытому допоздна. Одиночество отступило.
Наслаждайся им, ласково проговорил голос у Веры в голове. Как знать, может быть, твоя судьба уже переменилась, может быть, тебя ждет тот, в кого ты решила влюбиться.
И Вера с наслаждением поела, а потом вернулась в гостиницу, приняла душ и, закутавшись во все норовившее сползти на пол гостиничное одеяло, провалилась в глубокий сладкий сон.
* * *
Никита увидел попутчицу по тяжелому рейсу в Вену у витрины кондитерской «Аида», мгновенно вспомнил ее имя – Вера и, прежде чем успел осознать, что именно делает и ужаснуться, подошел к ней и весело сказал:
- Привет!
Его тут же охватила мучительная неловкость – Вера, в коротеньких забавных брючках, свитере с высоким воротом, маленькой курточке и изящных, словно игрушечных ботиночках, походила на прилежную студентку, а не деловую женщину, но могла быть не одна. Скорее всего, не одна – в любой миг к ней мог подойти какой-нибудь… целеустремленный молодой или не очень молодой мужчина и с неким изумлением взглянуть на Никиту, привязавшегося к его подруге. Или, что было вполне вероятно, жене – Вера могла быть замужем. Кольца на ее пальце не было , но в наш век это ни о чем не говорило.
Но Вера подняла на Никиту глаза, отдохнувшие и веселые, и вдруг искренне расхохоталась:
- Привет! Поймана на месте преступления! – и показала на торты в витрине.
- Вы одна? – изумляясь себе, спросил Никита.
- Да, - ответила Вера.
Она на мгновение о чем-то задумалась, а потом улыбнулась, прелестной, дружеской улыбкой:
- Я решусь, все-таки. Присоединитесь?
У Никиты мягко ухнуло сердце.
- Да, с удовольствием.
Они вошли в кондитерскую, где, по европейской моде, посетители сидели чуть ли не плечом к плечу.
- Всегда удивляюсь, какой неважный в Вене кофе, - вполголоса сказал Никита.
- Да, - Вера сняла курточку и ловко пристроила ее на спинку своего стульчика.
– Вы в каком отеле?
- В «Марриотте», - с некоторой гордостью ответил Никита.
- А я в «Гранде», - лукаво ответила Вера.
Вот чертовка, ласково подумал Никита. В «Гранде» она, видите ли. Кто же ты, красотка? Он улыбнулся. И тут же понял, что он счастлив – счастлив сидеть за ненадежным столиком напротив этой прелестной Вера, все еще незнакомки, счастлив любоваться ее улыбкой, счастлив слышать ее мелодичный голос.
За неделю до командировки Никита случайно, или неслучайно, увидел в ГУМе свою бывшую подругу, вернее, гражданскую жену, с которой так и не успел вступить в законный брак.
Он никак не должен был оказаться в ГУМе в середине рабочего дня, но так вышло, что у него и его шефа, педантичного, недоверчивого австрийца с колючим именем Дитер, был деловой ланч в «Балчуге». На обратном пути Дитер вдруг решил пройтись и попросил Никиту составить ему компанию – он немного побаивался москвичей и в обществе заместителя, высокого русского парня, ему было спокойнее.
В ГУМе Дитер первым делом купил мороженое, успокоился – вокруг были на удивление приличные люди, и отважился самостоятельно прогуляться за галстуками. Они с Никитой договорились встретиться у фонтана.
Никита двинулся к первой линии и вдруг замер, увидев в перспективе прохода Леру. Та его не видела. Она ела мороженое и рассматривала какие-то фотографии на щитах.
У Никиты болезненно сжало грудь.
Лера похудела с дня их расставания, похудела и стала… проще, словно сбросила с плеч давящую тяжесть ненужных для нее отношений с нелюбимым человеком. Она была в каком-то невзрачном, немного беличьем пальтеце. Потом, как в кинофильме, к ней подошел мужчина, и они ушли, пропав из поля зрения Никиты.
Никита так и не смог понять, почему Лера ушла от него, перечеркнув три года, проведенные вместе. Он помнил ее слова: «Извини, но это не ты, нет смысла всю жизнь расплачиваться за ошибку», знал, что за полгода до ее бегства в ее жизнь вернулся бывший однокурсник, с которым у нее была страстная, юношеская любовь в начале учебы в институте, но не мог осознать, что был в ее глазах «ошибкой».
Было больно.
К тридцати с небольшим Никита поднялся до первого заместителя финансового директора в инвестиционной компании, по сути, международной. Его деловые перспективы были прекрасны. И он был не то, чтобы красив, но вполне хорош собой, ясный и спокойный. Никита не курил, изредка выпивал бокал-другой вина. Он не ленился заниматься в спорт-клубе, следил за собой, не засматривался на других женщин.
Никита никогда не давил на Леру, не скандалил, не вникал в ее финансовые дела – большую часть их общих семейных расходов нес, естественно, он, Лера была вольна распоряжаться их бюджетом, как хотела.
После ухода Леры ясность покинула его.
Что, если все, что он считал своими сильными сторонами, было смешным и нелепым?! Что, если на самом деле он был занудой и никудышным любовником, а его деловые успехи были жалкой попыткой скрыть свою неуклюжесть от окружающих?
Был же вечер, когда он в постели потянулся с лаской к Лере, а она с дикой, неистовой силой вывернулась из его рук, крикнув раздраженно: «Я хочу спать, я устала!». Позднее Никита понял, что тогда она уже встречалась с тем самым однокурсником, и близость с Никитой стала для нее непереносима. Но тогда у Никиты мелькнула мысль, что, может быть, Лера беременна, что ее перепады настроения объясняются именно этим. Но Лера не была беременна, она просто решала, стоит ли ей уходить, и когда это лучше сделать.
Молодой мужчина рядом с ней превратился в досадное недоразумение, в кого-то, кому хотелось сделать больно, кого нужно было возненавидеть, потому что только так можно было оправдать для самой себя связь на стороне. Начались болезненные ссоры.
Как-то раз она нарочно оставила открытой страницу своего любимого в «Одноклассниках», чтобы Никита просмотрел ее, пока она принимала ванну.
Тот не смог побороть искушение и с изумлением понял, что Лера увлеклась, тогда он думал, что это было просто увлечение, банальным, обыкновенным мужчиной. Бывший однокурсник Веры занимал самую пустячную, чуть выше стажера, должность в отделении банка в спальном районе Москвы, отдыхал в Турции, не был ни ярок, ни красив. Никита по всем статьям превосходил его.
А потом однокурсник развелся, и Лера ушла к нему.
Вскоре после той катастрофы старый, проверенный временем друг Никиты увез его в Таиланд – развлечься, сменить обстановку, расслабиться. Они поехали в Паттайю и остановились в прекрасном отеле чуть в стороне от центра города, очень респектабельном, куда ни девочек, ни мальчиков приводить не дозволялось. Так друг Никиты, понимавший того временами лучше, чем самого себя, нашел компромисс – это был не то, чтобы явный секс-туризм, двое молодых мужчин отдыхали, и ударение делалось именно на слове «отдых».
Те десять дней оставили у Никиты привкус горечи. Да, его телу, телу молодого здорового мужчины, была нужна разрядка, и ее приносили умелые ручки крошечных массажисток – он так и не решился на больше, но душа тосковала по близости с любимой, любящей его женщиной. Но что, если он был проклят оборачиваться «ошибкой» и дальше?!
Его друг такими вопросами не задавался. Тимур не был женат и жениться не собирался. Он искренне пытался растолковать Никите, что в браке не было ни малейшего смысла – женщины не понимали мужчин и не стремились к этому; одни устраивали мужьям скандалы, живя на их деньги, другие закатывали истерики, зарабатывая не меньше, а то и больше своих супругов.
- В них нет женственности, - серьезно говорил Тимур, - понимаешь, женственности в высшем смысле слова, не в смысле «дать». Нет божественного сострадания, если хочешь, нет желания поддержать своего мужика. Паши, как конь, пока не рухнешь. Какой там, на хрен, союз двоих против всего мира!
- Да здравствует Таиланд! – заключал он свои рассуждения. – К старости переберусь сюда. И тебя прихвачу!
За полтора года, минувшие с расставания с Лерой, Никита, конечно же, пробовал наладить свою романтическую жизнь. Были барышни, разные, с кем-то его знакомил Тимур, с кем-то он знакомился сам, но во всех них не было … простоты.
Не было глубокой женской простоты, безыскусности, тех самых, которые побуждают мужчину начать открывать душу пока еще недавней знакомой.
Барышни же задавали наводящие вопросы, от которых по коже Никиты пробегал нехороший холодок, неубедительно играли роли соблазнительниц, многозначительно намекали на то, как хотят семью – и Никите хотелось не то, чтобы сближаться с ними, а вежливо или не очень вежливо извиниться и уйти прочь.
В какой-то миг ему стало казаться, что Тимур прав, и что любовь – уловка, чтобы лишить мужчину свободы.
Но беда заключалась в том, что свобода, во всяком случае, свобода быть одиноким, была Никите не нужна. Он хотел любить и знать, что и он любим.
А сейчас он не мог оторвать глаз от Веры, попутчицы по полету в Вену, возникшей ниоткуда, словно ее наколдовали, наворожили и устроили так, что они встретились.
У Веры, подметил Никита, было редкое качество – она была и красивой, и забавной, словно стремилась придать своему глубокому, манящему обаянию нотки веселья, легкости, хотя в ее глазах была видна грусть.
Они разговорились, вернее, принялись плести кружево приятельской болтовни – каких забавных персонажей каждый из них встречал за завтраком в гостинице, где бывал в прошлые поездки в Вену, почему, и впрямь, знаменитый венский кофе такой слабый и так далее, и так далее.
Вера по кусочку, смакуя, ела замысловатое пирожное.
Не хотелось никуда спешить.
Субботнее утро было прекрасно. Тучи над городом разошлись, хотя прогноз погоды сулил к вечеру моросящий дождь и туман. За стеклами кондитерской разливался холодный ноябрьский солнечный свет.
У Никиты вдруг на миг вскипели слезы и тотчас отступили. Совсем слетаю с катушек, подумал он.
- Я хотела пройтись к Музейному кварталу, - сказала Вера. – Этого мне всегда не хватает в Москве – просто бродить по городу.
- Можно с тобой? – спросил Никита.
Вера кивнула, Никита подозвал взъерошенного официанта, чтобы расплатиться.
- Я заплачу – коварно сказал он.
Ему не раз приходилось выслушивать целые лекции о женской независимости, когда его спутницы с пугающим упорством настаивали на том, чтобы платить за себя, словно в обмен на чашку кофе Никита ожидал от них бурного секса или клятв на всю жизнь.
- Да, - просто сказала Вера. – Я отойду на минутку, пока ты расплачиваешься.
И она ушла в туалет, ловко лавируя между столиками.
Никите вдруг бросилась в глаза ее сумка, оставленная Верой на стульчике, очень дорогая. Он улыбнулся, поняв, что, похоже, они с Верой в одной финансовой лиге, что для нее дать ему заплатить за ее кофе и торт – жест вежливости, потому что она действительно независима, ей нет нужды доказывать это кому бы то ни было, даже самой себе.
Вера вернулась, и они вышли на улицу.
С этого момента их подхватил спокойный, светлый поток судьбы, и у каждого, в глубине души, появилось ощущение, что противиться не нужно, что отныне будет происходить именно то, что и должно. Эти перемены были так глубоки и так важны, что сознание тотчас придумало рациональное объяснение – они устали за рабочие дни и отдыхали, наслаждаясь короткой передышкой перед новой рабочей неделей.
Никита и Вера не торопясь добрели до Музейного квартала и вошли в Музей Леопольда. Никита там раньше не был.
Он всегда считал, что не понимал современного искусства.
- Я парень простой, люблю, чтобы было красиво, - полушутя, полусерьезно говорил он, когда его звали на художественные выставки.
Картины Эгона Шилле ударили Никиту под дых. Они были чувственными, мужчины и женщины на этих странных, будоражащих полотнах, чувственными, но и целомудренными, потому что их создали такими, способными любить и жаждущими любви, в этом была их природа.
Он постоял у «Любовников». Страсть, ранимость, открытость друг другу. Обреченность, потому что любовь не вечна.
Вера посмотрела на Никиту, завороженного картиной, но не стала подходить. Она знала, что в такие минуты человека нельзя тревожить, нельзя вторгаться в его глубоко личный мир.
Когда они вышли на улицу, у Никиты слегка кружилась голова.
- Если не занята вечером, поужинаем? – спросил Никита.
- С удовольствием, - отозвалась Вера. – Завтра встречаюсь с коллегами, прямо от них поеду в аэропорт, а сегодня свободна.
- Я за тобой зайду, часов в семь?
- Буду готова, - отозвалась Вера. – Я, пожалуй, по магазинам, пока они открыты.
- Слушай, я приставучий, - решился Никита. – Пройдусь с тобой немного. Я тут вечно куда-то не туда прихожу. Мне бы до центральной торговой улицы…
Ему на миг остро, почти непереносимо захотелось дотронуться до Веры, поцеловать, быть может. Приключение на выходные, пронеслось у него в голове.
Или не только поцеловать.
Вера легко шла рядом с ним, легкая, стройная, но не худенькая. У Никиты мелькнула мысль, что она любит секс. Еще в кафе он украдкой полюбовался ее грудью, маленькой, но упругой, было видно под тонким кашемиром. Тимур , вспомнил Никита, утверждал, что идеальная женская грудь должна быть именно маленькой, под мужскую руку. Секс с незнакомкой в чужом городе. Картины, должно быть, подействовали, рассмеялся Никита про себя своим мыслям. Это все картины. Уж не с умыслом ли ты меня туда привела, красотка?!
От него веет прохладой, сказала себе Вера, пока они стояли у бесконечного венского светофора, упорно не желавшего переключаться. Зазнайка, наверное. Она хорошо знала это тип мужчин – они успешно делали карьеру в крупных иностранных компаниях, иногда – блестящую, достигали высот, но превращались в поверхностных при личном общении, замкнутых людей. Такими их делало почти постоянное общение на не родном языке с коллегами из других стран, относившимися к русским с тщательно скрываемой снисходительностью. Ее друг, или любовник, или, как он сам иногда говори, «подельник», был таким. Девизом этих молодых мужчин, иногда убеждалась Вера, были корректность и умение мастерски сливаться с корпоративной обстановкой.
Но Никита все-таки был симпатичным, решила она. И очень высоким – ей все время приходилось поднимать голову. Как когда-то с Вадимом.
Они наконец-то вошли в район магазинов.
Из огромных окон кондитерских, из сувенирных лавочек, отовсюду на них весело смотрел Моцарт, украшавший конфетные коробки и пузатые бутылочки с ликером.
- Трудно поверить, что это он создал «Реквием», - вполголоса сказала Вера.
Никита рассмеялся. Да, и его неизменно забавляли сладости с портретом гениального композитора. Он вдруг вспомнил «Курортника» Гессе.
- Вер, читала «Курортника»? – спросил он свою изящную спутницу.
- «Тыкать сигаретой в глаз Рихарду Вагнеру»?! – расхохоталась она. – Читала, конечно же. Кто же его не читал?!
Умница, подумал Никита. Представь, многие не читали.
- Здесь я вроде соображаю, что где, - сказал он, вдруг увидев знакомое угловое здание большого магазина.
Ему показалось, что Веру пора оставить в покое. Она украдкой посматривала на модные витрины и все больше походила на маленькую девочку с зажатыми в кулачке монетками, которые обязательно нужно было потратить, и как можно скорее.
Они обменялись номерами телефонов, Вера помахала Никите рукой и быстрым, уверенным шагом москвички вошла в дорогой бутик с сумками в огромном окне.
Никиту же захватила почти забытая, юношеская забота – что лучше выбрать для вечера, джинсы и свитер или что-нибудь более строгое? Они волновался, и посмеивался сам над собой. Ему нужны были рубашки, но, может быть, стоило купить и что-нибудь … яркое?!
Новая знакомая, смутно ощущал Никита, затронула в нем гораздо более глубокую струнку, чем естественное влечение мужчины к женщине. Ему словно хотелось защитить ее, но от кого, от чего?! Она была самостоятельной, судя по всему, преуспевающей современной деловой женщиной, но ей удалось, и именно это так волновало Никиту, не утратить суть женственности, не растерять мягкость, загадочность, способность ускользать, оборачиваясь манящим отражением ночной Луны в гладкой прохладной воде озера.
Когда в семь вечера Никита вошел в холл «Гранд-отеля», Вера уже ждала его, устроившись в кресле с журналом на немецком.
Она с улыбкой поднялась ему навстречу:
- Куда хочешь пойти? Знаю одно место чудесное.
- Согласен, - ответил Никита.
Вера осталась в тех же брючках, но сменила свитер на блузку. И она была с другой сумкой, новой, с улыбкой подумал Никита, только что купленной. Мотовка.
Но он и сам был в новых джинсах и рубашке-поло. Да что со мной, думал он чуть раньше, готовясь к вечеру и рассматривая себя перед зеркалом в гостиничном номере, что это я наряжаюсь? Из чувства внутреннего протеста он не стал бриться. Это же просто… ужин.
- Это недалеко, - ответила Вера. – Обещаю, я провожу тебя до «Марриотта», здесь все совсем рядом.
Они вышли на улицу. Едва уловимо моросил колючий дождь, и Вера прихватила у швейцара прочный гостиничный зонт, такой солидный и скучный, что под ним не приснился бы ни один сон, даже самый коротенький.
От близости под зонтом, от того, что Вера легко взяла Никиту под руку, настрой их знакомства начал исподволь меняться, становясь все более камерным и откровенным.
Ресторан был действительно недалеко, и опытный метрдотель, едва взглянув на вошедшую пару, повел их к столику в тихом дальнем зале, где было можно говорить без помех.
И в этот раз, в мягком приглушенном свете, потягивая местное австрийское вино, они начали разговор о сокровенном.
- Ты была замужем? – спросил Никита, удивляясь, как естественно прозвучал этот вопрос, показавшийся бы неуместным при дневном свете, в другой обстановке.
-Да, - отозвалась Вера. По ее лицу пробежала легкая тень. – Была.
- Разошлись из-за твоей карьеры? – леденея от собственной бесцеремонности, продолжил Никита.
В эти часы можно было спрашивать друг у друга все, и можно был отвечать откровенно – они оба были незнакомцами, в чужом городе, готовом принять их тайны и окутать их прохладным туманом.
- Наоборот, - Вера пригубила вина. – Я занялась работой после развода. Чтобы не сойти с ума, наверное. Это очень банально, знаю. А ты? Ты женат?
- Жил в гражданском браке. – Никита болезненно потер виски. – Она ушла, до сих пор не могу понять, почему. Твой муж был для тебя ошибкой?
Он сам похолодел от своих слов. Потому что я как раз и был ошибкой, досадной ошибкой Валерии, хотел и не смог сказать он. Меня нужно было исправить, и она исправила, как получилось.
Вера улыбнулась, словно вглядываясь в прошлое.
- Нет, конечно. Как человек может быть ошибкой? Были чудесные моменты, и он очень интересный парень, яркий, талантливый. Наверное, не все союзы должны длиться и длиться годами.
Вера покачала головой. Она никогда не отзывалась плохо о Вадиме. Это бы было… непорядочно.
Двое официантов принесли им ужин – множество кастрюлек, тарелочек, две спиртовые горелки, устроили все это на столе и исчезли из поля зрения.
- Вкусно, - сказала Вера. – Люблю это место.
Первая волна признаний отступила, они ненадолго занялись едой, по-венски обстоятельной и сытной. Официант незаметно зажег на их столике свечку, мастерски пристроив ее между кастрюлек, и отступил в тень. Ему всегда нравились русские, вот такие, парами, влюбленные друг в друга. Они словно пели на своем плавном языке, созданном, казалось, для признаний в страсти.
Никита чувствовал, что пьянеет, и от вина, и от крепкого мясного бульона, и от самой атмосферы этого вечера, от молодой женщины напротив, с аппетитом уплетавшей вкуснейшую жареную картошку, мелко наструганную и зажаренную до хрустящей корочки в масле.
У него вновь мелькнула мысль, что Вера любит секс. Возможно, подумал он , о темпераментности женщины говорит именно то, как она умеет наслаждаться вкусной едой, позволяя себе забыть о калориях и фигуре?
- Вер, но у тебя же кто-то есть в Москве? – услышал он свой голос.
Вера кивнула головой и изящно промокнула губы салфеткой.
- Коллега, - с готовностью ответила она. – В нашей фирме поощряются романы между сотрудниками.
- Что?! – недоверчиво рассмеялся Никита. – Прямо-таки поощряются?
Вера состроила забавную рожицу и снова закивала головой:
-Да-да, у нас ведь подписано эн-ди-эй. Главное, чтобы враги не завладели секретами, ни за что. А так, все свои, чего уж волноваться.
Она имела в виду соглашение о неразглашении тайн, Non-Disclosure Agreement.
Никита не выдержал и расхохотался во весь голос, до слез.
Он был оглушительно хорош, смеющийся вот так, от души. Он – любовник что надо, пронеслось в мыслях у Веры. Боже, да он прекрасный парень, когда расслабится и забудет что-то тяжелое, темное. На миг ей страстно захотелось ощутить тепло, нет, жар его тела.
- А у тебя кто-то есть в Москве? – спросила она.
Пусть будет подруга, пожалуйста, пусть будет подруга, шептала про себя Вера. Пусть все это обернется милым знакомством, потому что он мне нравится, это все от того, что самолет благополучно приземлился, это я сама наколдовала.
- У меня есть массажистка, - с такой же готовностью ответил Никита. – Китаянка, лет тридцати или ста. Она еле-еле говорит на русском, поэтому, чтобы я не разболтал во время массажа, конкуренты об этом не узнают.
С массажисткой, мастерицей, в буквальном смысле, на все руки, Никиту познакомил Тимур, не терявший надежды открыть все-таки своему серьезному, потерянному другу все очарование Азии.
- Ха, - приосанилась Вера. – Думаешь, она – от них?
Они принялись хохотать.
- Уверен. Подозрительно мало берет за массаж. Честно.
Никита наслаждался флиртом. Смеющейся женщине напротив ничего от него не было нужно. Вера не делала многозначительных пауз, ни на что не намекала, не вела себя так, словно вечер был прелюдией к чему-то большему. Они просто весело проводили время, отдыхая после тяжелой рабочей недели. Встретились, прогулялись, ужинали.
Когда после завершившего трапезу кофе и съеденного на двоих куска торта Никита и Вера вышли на улицу, их окутал туман.
В этом тумане было возможно все, любые признания, любые безумства. Было возможным переменить судьбу, бросить вызов самим себе, взглянуть в лицо самым жутким страхам.
Двое остановились, пытаясь справиться с головокружением.
Он меня поцелует, и мы пойдем или к нему, или ко мне, обожгла Веру мысль.
Или к ней, или ко мне, сейчас, в эту ночь, поцеловать ее прямо здесь, на улице, немедленно, быстро говорил себе Никита. В отель, закрыть дверь, раздеться, сплестись с ней в страстном объятии, не думая о том, что будет дальше…
Был миг, когда это было возможно, вероятно, желанно.
И вдруг его охватил страх.
Поток, подхвативший Никиту и Веру утром, при их первой встрече в Вене, разом остановился.
Вера была … настоящей. Яркой, страстной, без сомнения; ее любовь не могла быть не требовательной. Она могла дать стократ больше, чем другие женщины, но в ней была пугающая глубина, незнакомая Никите. Сложная женщина…
Ты с ней пропадешь, сказал ему ласковый, печальный голос, потеряешь себя. Она… сильнее, чем ты. Ищешь трудностей, боли, страданий? С ней не может быть одной ночи.
И перемены судеб стали опасны, не желательны, тревожны.
Никита двинулся вперед, чувствуя, как опьянение растворяется в холодной влаге тумана.
Вера вспомнила, что утром ей предстоит встреча с коллегами, в неформальной обстановке, загородом, а она прекрасно знала, что такое вот общение вдали от спасительных стен офиса изматывает так, как не под силу самым сложным переговорам. Нужно было выспаться. Не до безумств. И они уже были, безумства. Вновь пройти через боль?!
Никита проводил Веру до ее отеля, и они сухо договорились созвониться в Москве.
При прощании у обоих на миг жутко ухнуло сердце, но так могла отзываться давняя, глубокая душевная боль каждого из них.
Мы ранены, пронеслось в мыслях у Веры, мы оба ранены, если нам и нужны новые чувства, то с теми, кто еще не проиграл самые важные битвы в жизни, с теми, кто еще верит в любовь
* * *
Воскресенье было дождливым.
После завтрака Никита вернулся в номер и еще часок подремал, наслаждаясь бездельем. Он улетал вечером, и, раз он сам оплачивал гостиницу с пятницы по воскресенье, решил не экономить и оставил за собой номер на весь день.
Выспавшись, Никита вышел пройтись, а потом вернулся в отель, включил свой ноутбук и, посмеиваясь, погрузился в работу.
Ближе к обеду он потянулся и осторожно поднялся из кресла.
Вера была очень милой, конечно же, и все же было так странно – вот так разговориться с незнакомым человеком, признаться в крахе своей личной жизни. Если они увидятся еще раз, не будет ли им обоим неловко?!
Я схожу с ума, подумал Никита. Я же молодой, обеспеченный мужик. С потенцией все в порядке. Так чего я боюсь? Не пора ли начинать жить попроще, найти себе подругу без претензий на интеллект и эмансипированность, жениться на ней, завести ребятенка, потом, когда станет скучно, присмотреть любовницу, зажить, наконец, как все вокруг живут?!
Иногда Никита завидовал своим родителям. Он не помнил, чтобы они ссорились, во всяком случае, при нем; казалось, они нашли и продолжали находить друг в друге все, что каждому из них было нужно для счастья. Но что, если он заблуждался? Могло ли быть так, что брак его родителей был не так уж безоблачен – они всего лишь были искусными актерами, решившими не расстраивать сына и играть при нем роли преданных друг другу супругов теперь уже зрелых лет?!
Никита вновь вышел на улицу.
Дождь прекратился. После минутного колебания он двинулся по Рингу в сторону, противоположную отелю Веры.
Его вдруг накрыла волна болезненного раздражения по отношению к молодой женщине. Он не смог бы объяснить себе, почему она стала ему так неприятна после такого спокойного, светлого вечера накануне.
Ее образ следовало забыть, а чтобы это сделать, нужно было увидеть в ней ту, кем она не была – холодную, расчетливую карьеристку, искательницу приключений, да кого угодно, лишь взгляд ее глаз, омраченный глубокой печалью, навсегда покинул его - в этом было объяснение.
Если она вновь окажется рядом со мной в самолете, я просто пересяду. Пусть это невежливо, пересяду, со злобой думал Никита, шагая по городскому парку.
Это решение успокоило его. Он вернулся на Ринг, зашел в кофейню, а потом настало время собираться в аэропорт.
В этот раз место Никиты было у окна, в первых рядах салона самолета. Он прошел все формальности одним из первых, не поленившись заранее встать в очередь на посадку, и, сев, сразу же закрыл глаза. В аэропорту он Веры не увидел. Она могла, впрочем, поменять рейс.
Но Вера летела тем же рейсом, что и Никита, и она увидела его, вновь потерянного, с закрытыми глазами, когда проходила к своему месту. На миг у нее сжалось сердце. Но ничего нельзя было поделать, субботние часы, проведенные вместе с ним, обернулись обманкой. Я ему просто не понравилась, пронеслось у Веры в мыслях, это естественно – симпатия не зародилась, я ошиблась, потому что устала быть одна и готова в первом встречном, в случайном попутчике увидеть своего прекрасного принца. Взрослей, Вера, горько сказала она себе. Взрослей!
Самолет летел в начинающуюся зиму – в Москве выпал первый снег. Туман оставался позади, и вместе с ним оставались мечты, уже немного смешные и обернувшиеся разочарованием. Их ждала холодная, беспощадная ясность морозов.
… Никита увидел Веру уже в Домодедово, когда подходил к таможенному контролю, последней преграде на пути домой, в неуютную холостяцкую квартиру.
Она шла чуть впереди него, с маленьким удобным даже на вид чемоданчиком на колесиках.
В толпе пассажиров, оглушенных разницей во времени, она казалась маленькой, хрупкой и бесконечно одинокой.
Никита остановился.
Обнять ее, прижать к груди, вдохнуть аромат ее волос, заслонить собой от жестокого мира…
Он достал из внутреннего кармана пальто телефон.
Это не следовало делать, никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Веру могли встречать. Она могла оказаться жестокой, насмешливой, в ее силах было ранить его, Никиту, еще глубже, чем Лера, разрушить его.
Никита нашел нужный номер и нажал кнопку вызова, глядя ей вслед.
Вера могла не ответить, не услышать, уйти.
Но она остановилась, достала из сумочки телефон, посмотрела на дисплей, а потом обернулась и тотчас нашла глазами в море спешащих людей высокого серьезного мужчину с немного сумасшедшими серыми глазами.
Подойти и мимолетно склонить голову ему грудь, а потом, чуть отстранившись, прикоснуться кончиками пальцев ко лбу, прохладному и сухому, вдохнуть его запах, всматриваясь в глаза…
Никита приветственно поднял руку, Вера застенчиво улыбнулась, а потом они быстро пошли навстречу друг другу.