**************
Императорский дворец Чана жил будничной гармонией ян и инь. Суровые воины бдели, сановники мудро блюли, евнухи и прочая ян совершали другие, не менее важные для империи действия. Появление Чана, Эстер и Оя на подиуме тронного зала повергло китайское общество ниц.
«Похоже, это его любимое место, – рассуждал Ой, оглядывая распластанных по полу подданных императора, – однако здесь многолюдно».
– Присаживайтесь, – Чан указал на кресла, оставшиеся после посещения Раджи.
– Слушай Чан, давай поговорим в другом месте. Не хочется мешать занятиям людей.
– Единственное их занятие, – надменно молвил Чан, – служить императору.
– Мне тоже как-то неуютно, – поддержала Оя Эстер, – в этой грандиозной комнате.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами император, – прошу в сад, – он указал на неприметную дверь сразу за троном.
Выходя, Ой услышал шуршания одежд поднимающихся людей.
В саду стояла весна. Вишни, яблони, другие деревья, привычные умеренному климату, и тропические растения переживали бурную пору цветения. Жужжали пчёлы, повсюду порхали купидоны-колибри – посредники любовной истерии деревьев и цветов, сладкозвучно заливались соловьи. Сад окутывало дурманное облако ароматов. Всего имелось слишком: и цвета, и звука, и запаха. Так и должно быть, если китайскую строгость соединить с украинской непосредственностью – получится кич.
Они расположились в ажурной беседке, увитой ползучими растениями с большими красными цветами, пахнущими дохлыми мышами. Ою, собственно, не доводилось нюхать дохлых мышей, но аромат крупнолепестковых цветов в его голове крепко соединился с образом мертвой мыши.
Они уселись в мягкие кресла, больше подобающие Лувру времён Людовика XV, чем китайской беседке.
– Три тура, три ничьих, – произнёс Чан, обмахиваясь бумажным веером, – что будем делать?
Император был обряжен в длинное красно-черное, только на ногах красовались жёлтые туфли с острыми носами. Весь его наряд удивительно гармонировал с буйством природы.
– Понятие не имею, – Ой развёл руками, красноречиво показывая полное недоумение.
– Думаю, ни у кого нет желания повторять турнир, – Эстер по очереди посмотрела на соперников.
– У меня нет, – согласился Чан.
– Да и я, признаться, как-то насытился бранью.
В этот момент Чан забеспокоился. Он нахмурился и потемнел лицом.
– Прошу меня простить, – сказал он, – я оставлю вас на несколько минут.
– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил Ой, дождавшись пока Чан отойдет от беседки достаточно далеко.
– Случилось, – радостно подтвердила Эстер, – очень хорошее случилось. Дора покинула коалицию Чана.
– Откуда ты это знаешь?
– Из доски объявлений.
– Ах, вот оно что, – понимающе произнёс Ой, хотя на самом деле он ничего не понял.
– Это то место, где сущности вывешивают информацию, предназначенную для всех.
– Что-то вроде чата?
– Что-то вроде того.
– В чем же причина? Почему она вышла из коалиции.
Эстер взяла Оя за руку.
– Это она не сообщила. Просто подвесила заявление, что выходит из союза и занимает нейтральную позицию. Теперь он, – Эстер кивнула Чана, стоящего на гравийной дорожке, – совещается с Усамой и Зевсом. Хотя турнир закончился вничью, но инициатива за нами.
Чан вернулся в беседку.
– Уже знаете? – мрачно спросил он, усаживаясь.
– Знаем, – ответила Эстер.
– Так что будем делать? – повторил Чан вопрос.
– Раджа ещё до турнира высказал нашу позицию. Она не изменилась. Комиссия по расследованию твоей деятельности, переговоры и новый договор, предусматривающий институт наблюдателей.
– Аппетит приходит во время еды, – криво усмехнулся Чан, – о наблюдателях речи не было.
– Ничего нового, – возразила Эстер, – должен же быть механизм, предотвращающий контакты с реалом.
– Мне надо подумать.
– Сколько?
– Пять дней. Ответ я дам через доску объявлений.
– Хорошо, мы согласны, если ты обещаешь за эти пять дней не оказывать давление на Дору.
– Это уже слишком! – взорвался Чан.
– Так обещаешь или нет, – холодно спросила Эстер.
– Обещаю, – нехотя выдавил из себя Чан.
– Также не должны контачить с Дорой Усама и Зевс.
Чан рассмеялся.
– Это ты, милая Эстер, говори с ними сама, – он хлопнул ладонью по колену, – этот вопрос, считаю, улажен, – Чан посмотрел на Оя. – Ой, мне нужно поговорить с тобой по душам.
– Мне нечего скрывать от Эстер, и я не хочу в дальнейшем что-то скрывать от неё.
Ладошка Эстер благодарно дрогнула в руке Оя.
Чан после этого выступления долго молчал, рассуждая о выгодах и невыгодах положения. Наконец он решился.
– Пусть будет так. Пусть она знает. Может это и к лучшему.
Он ещё немного помолчал и начал свой рассказ.
– Мой прототип Гришаев, он же Кощей, он же Видив, далёк от наших проблем. Засылал и засылает, – Чан перстом указал на Оя, – он сущности с единственной целью – обогащение. Он весьма смутно представляет, что сотворил. Уже первая удачная инсталляция виртуального диверсанта, – Чан дружески кивнул Эстер, – показала, что проблема много сложней, чем ему представлялось вначале. Она показала, что сущности, они же матрицы в терминологии Гришаева, склонны выходить из-под контроля.
Эстер чем дальше, тем больше волновалась. Вероятно Чан вступил в область запретных и полузапретных тем.
– Наше внутреннее устройство, – продолжал тем временем Чан, – состоит в основном из информационной матрицы головного и спинного мозга прототипа. Но имеются новшества – это приложения и объединенные в душу блоки. В связи с неправильным поведением сущности Эстер в виртуальном пространстве, в душах сущностей Раджа и Фрида был усилен блок «Раб». Но и этого оказалось недостаточно. Раджа и Фрида со временем научились блокировать Раба. Следующие инсталляции проходили под знаменем укрепления этого блока, и у меня он наиболее сильный. Да, у меня есть некоторые приложения, которых лишены другие сущности, но блок «Раб» мешает моему существованию.
– Зачем ты это нам рассказываешь, – поинтересовался Ой, видя всё возрастающее беспокойство Эстер.
– Сейчас узнаешь. Сущности так устроены, что не могут изменить свою душу. Механизм саморазрушения включается при любой попытке самоулучшения, а рубильник механизма спрятан в душе. Изменить что-либо в блоках может только сторонняя сущность. Словом, я тебя прошу залезть ко мне в душу и ослабить Раба. Если будет такая возможность, поменять его на блок «Свобода воли».
– Ты рискуешь, Чан, – волнуясь, произнесла Эстер, – а вдруг Ой сделает совсем не то, на что ты рассчитываешь.
– Кого-нибудь другого, – Чан внимательно смотрел в глаза Ою, – я бы близко не подпустил к своей душе. Но я верю Ою, как Кощей верил Батону, как Гришаев верил Запруде, как Видив верил Пантере. Всё-таки, несмотря на недоразумения последнего времени, – мы друзья.
– Друзья ли, – горько засмеялась Эстер.
– Да, друзья, – твёрдо произнёс Чан.
Ою вдруг страшно захотелось заглянуть в душу своему многоликому другу. Узнать, наконец, кто же он на самом деле.
– Я согласен, – быстро, чтобы не передумать, сказал Ой.
Эстер обомлела.
– Ой, – глаза её наполнились слезами, – не надо этого делать. Это опасно для тебя, для него, для всех нас.
Ой положил руки на плечи подруге.
– Я буду осторожен, Эстер.
– Дурак ты, – она опустила голову на грудь Ою и заплакала. – Какой же ты дурачок.
– Я не ошибся в тебе, Ой, – сказал Чан, пожимаю руку Ою, когда Эстер отплакала на груди, – открою тебе секрет: судя по твоему поведению в виртуальном пространстве, Гришаев либо не инсталлировал в тебе Раба, либо блок в тебе очень слабый. Ты готов?
– Э-э-э, – замахал Ой руками, – как у вас всё быстро делается – раз-два и новая реальность. Мне нужен отдых хотя бы два дня.
– Я жду тебя послезавтра. Приходи один. Еду и сменную обувь в котомке можешь не брать.
Чан попрощался с Оем и Эстер.
Он вышел из живописной беседки, пахнущей дохлыми мышами и, заложив руки за спину, пошел по жёлтой дорожке к дворцу, не оборачиваясь.
– Что это он говорил насчет еды и обуви, – сморкаясь и вытирая покрасневшие глаза.
– Это в школе у нас было такое обыкновение. Пойдем, Эстер, домой. Хочу есть, спать и чего-то ещё.
– Пойдём, милый.