Дима приехал немного раньше, но здесь часто приходиться ждать. На СТО всегда так - вроде все свои, но вечно найдется, что-то непредвиденное. Он припарковался, откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Почему-то вспомнился сюжет из детства, когда он впервые столкнулся с понятиями рваная рана и СТО. Хотя между одним и вторым было расстояние в несколько лет.
Это было летом, когда город опустошается от приезжих студентов, но наполняется туристами. Зазор в два дня между отъезжающими и приезжающими для маминой сотрудницы Ларисы был очень ответственным. Она на Манежной улице сдавала жилье. Дабы не напугать отдыхающих, ей, во что бы то ни стало, захотелось немного там прибраться. Для студентов она так никогда не старалась, считала их не благодарными. Это был дом на четыре хозяина старый престарый. Он стоял торцом к дороге. Две квартиры смотрели на один двор, две на другой, если это можно было назвать дворами. Сплошной бурьян прерывался в месте протоптанной тропинки, которая вела в глубину двора к двери, Лариного запущенного жилища. Окружали это убожество такие же красоты строительного мастерства, только в два этажа немного выдвинуты к дороге с деревянными ветхими лестницами и террасками. Очень низкие потолки, маленькие окна, жестяная выгоревшая зеленая крыша, бурьян, который рос, чуть ли не на пороге. Все говорило о том, что внутри должно быть еще хуже. У этих построек всегда есть огромный недостаток освещения. Поскольку все окна выходят на одну сторону, в них только полдня может быть светло. К счастью Лорина часть лачуги смотрела на запад.
Было около пяти вечера, солнце уже жестоко выжигало коричнево-желтые разводы на обоях обклеенной кем-то комнаты. Кухня, маленький, как ночь темный коридор и вторая комната представляли собой галереи пьяных художников, которые забыли о холстах и красках и работали прямо на побеленных стенах подручными материалами. Перед входом в дом была дряхлая скамейка. Ее старые доски были серого цвета, изъедены каким-то любителем древесины. Рядом был умывальник, представлявший собой, быстрее фонарь, нежели санузел. На такой же свежести, как доски скамейки, деревянном столбике был прикручен бачок для воды вот и весь нехитрый умывальник. Бельевая проволока протяженностью в метра три от столбика с бачком до дерева, казалось, была абсолютно бесполезной, поскольку состояла из коротких скрученных между собой отрезков проволоки, на которой не составляло труда порвать белье. Если сесть на скамейку спиной к дому, то взору представлялась следующая картина. Она и объясняла, почему соседний дом смещался к дороге. В метрах пяти от лавки вырастало, что-то напоминавшее курган, поросший густой травой. Дима, будучи любопытным ребенком, поинтересовался, не было ли здесь монголов. Оказалось, что история его города не уходила так далеко в века на этом месте. Это был такой же дом, как и остальные в округе, который завалился от старости. И ни кому не приходило в голову, убрать эту историческую памятку с глаз. Лора, детство которой прошло в этих трущобах, с грустью вспоминала, как ей хотелось светлого дома в южном солнечном городе. Но ей совсем не хотелось, чтобы мечта осуществилась посредством завала. Этот рухнувший дом, был, словно дозатор солнечного света для ее комнаты. Солнце заглядывало к ней только, когда было в зените, то есть совсем не долго. А когда Лорина мечта сбылась, дом стал наполняться светом после обеда, в нем уже не было ни хозяев, ни их детей.
Раньше это был холодный дом. По своему внутреннему воздуху он напоминал подвал. Но в нем протекала жизнь, росли дети, соблюдались определенные семейные традиции. Таким образом, он согревался. А сейчас он был холодным потому, что в нем не было жизни, а судя по обстановке сплошной вертеп. Тогда Дима не знал, как это все называется и выглядит, но, остро это ощущал. И тот запах, который пропитал все насквозь, включая улицу, был омерзительным. Позже, когда приходит первый опыт опробования спиртных напитков, Дима узнал этот резкий тяжелый запах. Тогда только он понял, где на Молдаванке расположились самогонщики. С тех пор все, что издавало подобный запах, ассоциировалось у него с тяжелым Лориным детством и отвращало с неимоверной силой.
Почти впритык к дому стоял деревянный, покосившийся сараюшка, куда снесли все наспех брошенное или забытое студентами. Обои оборвали. Побелили и покрасили внутри и снаружи. Сожгли кучу хлама, включая старые потемневшие книги, застиранные полотенца и рваные шторы. Матраc, из которого торчали, изуродованные пружины, пытались выбросить, но одноглазый соседский старик утащил к себе. Столы и стулья пришлось не просто мыть, их нужно было сначала скрести от грязи.
Проделав за два дня гигантскую работу в доме и на нем, решили переместиться во двор. Эта полоска до развалин напоминала настоящую свалку с битым мусором, ужами и крапивой. Если не вникать в то, что находиться в траве, то выглядело это вполне приличным зеленым ковриком высотой сантиметров тридцать. Этот день для Димы был самым бесконечным. Руки были исколоты и исцарапаны. Комары, засевшие в траве, то и дело пили со всех кровь, но на это он не обращал никакого внимания. Хотелось быстрее закончить. Мальчик Леша, живший по соседству, научил, вытаскивать на приманку тарантулов, обезвреживать ужей, хотя они не опасны. Рассказал все географические местонахождения летних туалетов в случае, если свой занят. Дима никак не мог понять, что значит летний, если никакого зимнего и в помине нет. Когда двор был освобожден от помойки, мама с Лорой пошли облагораживать дом. Они навезли посуды, постельного белья, штор, книг, комнатных цветов, картинок и всем этим предметам нужно было найти достойное место в этом тощем домике. Лешка до вечера уже не уходил домой. Он то и дело хотел пригодиться. Ему понравилось убранство близлежащего домика и он, словно влюбился в своих новых знакомых. Было ясно, что жизнь его не жалует.
Поняв, что их работа окончена, они понеслись на улицу. Они раз двадцать поднимались и спускались на все тот же местный курган. Солнце начало медленно закатываться, воздух наполнился густым ароматом истоптанной сочной травы, известки и краски. Город понемногу начал отходить от дневной жары. Женщины утомленные, но радостные сидели на скамейке и планировали, как бы ее обновить. Это был случай, когда не место красило человека, а человек место. Как вдруг, Лешка завопил каким-то животным звуком. Все, до кого донесся этот дикий крик, побежали на него. Он сидел над Димкой перепуганный до смерти и словно пытался разбудить его. Хотя тот смотрел на него не понимающим взглядом. Высокая трава мешала что-либо разглядеть. Мама, увидевшая абсолютно белое лицо Дмитрия не знала, что и думать. В мгновение ока они с Лорой перенесли его во двор и положили на дряхлую скамейку. Одноглазый старик вылил на лицо Димы чашку воды. Он-то своим одним глазом видел, сколько крови вылилось из Димкиной ноги, пока его переносили.
Все произошло так быстро, что он только почувствовал тепло ниже колена и дикую пульсацию всего организма. Он только начал проваливаться в белые полотна, как уже очутился напротив свежо окрашенной двери, на скамейке. Стало прохладно от воды. Капли попавшие в рот, утолили никогда еще не испытываемую им такую мучительную жажду. Никакой боли, никакого шума только круговорот лиц. Кто-то побежал вызывать скорую, кто-то тащил ведро воды. Непонятный звук, напоминавший треск, ломающегося дерева, раздавался прямо над головой. Это рвали на бинты простыню. Опять провал в белые полотна. Запах нашатыря вырвал в вечернюю жару, словно белые полотна были батутом. Кто-то громко всхлипывал. Может это все длилось совсем недолго, но Дима прибывал в полном непонимании, поэтому ему казалось, что прошла вечность. О чем до того он не имел ни малейшего понятия. Все, что он знал так это то, что его прыжок в лебеду оказался крайне неудачным, если поднялась такая шумиха. Там было оконное битое стекло, которое разместилось между камнями вверх острием. Когда сработал закон притяжения, Димкина левая нога с наружной стороны от щиколотки до колена проехала по острому, как опасная бритва осколку. Леша бежал за ним. Когда он увидел в закатном свете, непонятно откуда взявшиеся брызги крови, которые окрасили траву своим багровым тоном, после чего Дима сначала сел на курган, затем медленно откинулся на бугор, словно лег загорать; Леша был уверен, что его новый друг умирает. Если бы Димка упал лицом наземь, то стекло прорвало бы насквозь ткани, но поза загорающего на спине спасла его кожные покровы. Нога подалась назад и осколок, как вытащенное осой жало осталось снаружи. Рану зашили. Швов было много, и они почему-то были большими. Долго Дима стеснялся этого знака. Больше всего его удивляло то, что шрам рос вместе с ним. Но мама, опытный педагог, все, же научила его гордиться тем, что боль он перенес без слез и без единого стона, не смотря на то, что от боли два раза был близок к потере сознания, хотя может и от шока.
- А то, что остался шрам, так это тебя делает настоящим мужчиной, - так уговаривал его папа. – Ведь они украшают нас.
В Алексея тогда поверили все без исключения. Он стал не просто знакомым с Манежной, а кровным другом. Ни одно событие не проходило без него. Тот день ознаменовался для него стоическим. Впредь как бы ему не было больно, он никогда не плакал. А отвисавший на скамейку кусок мяса Димкиной ноги, был для него судьбоносным.
Когда Дима только поступал в институт, Лешка уже кое-как заочно учился на четвертом курсе политеха. Поэтому выбор ВУЗа не был проблемой. Иностранные авто тогда уже были не новинкой. Леша работал на СТО. Плавно, по мере накопления в городе новых моделей, он уходил от отечественных рэкетирских девяток к американцам, японцам, итальянцам и немцам. Так условно они между собой звали машины тех или иных производителей. Не было той детали или того болтика, которые он не разобрал бы и не изучил. Не пугал его ни объем двигателя, ни привод, ни инжектор. Ему нравилась японская нержавейка, американская роскошь, немецкая долговечность. А всем остальным нравилась его безотказность и трудолюбие. Здесь в грязном засаленном комбинезоне он, наверное, и проработал бы всю свою жизнь, если бы не отец Руслана, еще одного Димкиного друга детства. Он предложил ему перегонять машины из других стран. Несколько лет он мотался по свету, не зная, что такое крепкий сон, но с чистыми руками и с расширенными знаниями по географии. И вот, когда фирма легализовалась, в штатах нужен был свой эксперт.
С немалым страхом Алексей покидал родную страну. Его неблагополучное детство и грязно-рабочая юность остались далеко позади. Живет он теперь в Сан-Франциско и уже не сосчитать, сколько автомобилей прошло через его внимательный взгляд, чтобы попасть в пост советское пространство. По интернету общается со своими. И всем сердцем и душой любит и благодарит того, маленького мальчика с окровавленной ногой и его родных и близких. А Дмитрий был у него два раза за восемь лет по пару дней. Те дни, что они провели на берегу Тихого океана, им только то и приходилось делать, что выслушивать сожаления по поводу ноги русского, которую акула разодрала своей кровожадной пастью.
Жест механика СТО прервал воспоминания. День Дмитрия понесся дальше своей чередой. А за океанами и морями в это время Алексей прикрыл глаза, словно играл ресницами с солнечными лучами. И согревала его душу мысль, что в Одессе светит то же самое солнце. А память нашептывала, сказанные Диминой мамой слова великого Уильяма Шекспира: Ни в чем я не нахожу такого счастья, как в душе, хранящей память о моих добрых друзьях.