Фотографий не осталось, если вообще и существовали. Знаю только что крестьянином-середняком был и в 30-е годы, не желая идти в колхоз, перебрался в Карелию. Больше об отце моего деда я долгое время ничего не знал, пока перестройка недостроенного Союза не сняла пудовые замки с языков без костей и на волю не вырвался неудержимый вихрь истин, разметавший на холщовые лоскутки империю алых полотнищ, выстроенную на лжи, недомолвках и насилии.
Моего отца, а меня уж тем более, никто никогда не ставил в известность об истинных причинах, по которым наш славный предок оказался в Карелии. На самом деле его таки посадили. Сослали в месте весьма отдалённые от благ цивилизации в надежде на перевоспитание и формирование идеологически правильной гражданской позиции. Так Карельский перешеек на долгие годы стал его второй Родиной. И, по иронии судьбы, Родиной вполне радушной, гостеприимной и заботливой.
За длинный язык, а вернее руку, дали прадеду моему восемь чудных лет сталинских лагерей. Нашли у него тетрадку с какими-то критическими стихотворениями на власть. Так, с громким успехом, начался и стремительно гулко завершился творческий период в жизни моего предка. Жена с двумя детьми поехала вслед за мужем «на поселение». По дороге мой дед - тогда еще маленький мальчуган - плясал, чтобы выпросить у пассажиров полупустого скорбного вагона, ползущего навстречу неизвестности, хоть что-нибудь поесть.
Пенять на судьбу времени не было — нужно было выживать в чужих краях. Пока прадед поэтапно валил сверхкорабельные сосны вдоль границы с Финляндией, прабабка работала на железной дороге, дочка и сынок их ходили в местную школу и жизненные перипетии семьи воспринимали с детской лёгкостью и наивностью. А когда через полгода «голодомор» выкосил две трети родной для них Кировоградской области, срок прадеда из ярма и клейма вмиг превратился в манну небесную, божью милость, благодать и провидение.
Вот так всевидящее око народного комиссариата внутренних дел спасло прадеда от участи непризнанного поэта-гения, а его семью от страшного голода, разразившегося в тот год на Украине.
После окончания срока главы, семейство неплохо устроилось, обжилось. Дети — в будущем мой дед и его сестрёнка - получили полное среднее образование, чего не могли по определению сделать в родной Украинской семилетке, устроились на работу. В девятнадцать лет дед благополучно попал на фронт и, как имевший среднее образование, определён был на курсы младших лейтенантов. Ускоренно отучился, прошёл всю войну, за доблесть получил три боевых ордена и встретил Берлин в звании молодого и перспективного капитана РККА.
После окончания Великой Отечественной дед поступил в Академию бронетанковый войск имени Иосифа Виссарионовича,... Великому Сталіну слава! Хай живе комунізм! ...а, после выпуска, с успехом продолжил служение своей горячёлюбимой отчизне вернувшись на Украину. В Донецкую область... И, вероятно, в свои анкеты сведения о стихотворном наследии отца, да его долгой и изнурительной творческой командировке в карельские леса никогда не вносил.
В Донецке со временем дед выстроил просторный дом, в котором до сих пор спокойно живёт семья его сестры, обзавёлся небольшим подсобным хозяйство. В старости поигрывал на странных гуслях - кантеле — карельском национальном музыкальном инструменте. Прожил тихо и счастливо еще лет двадцать и спокойно ушёл в мир иной, уже истинно социалистический по своей направленности, за два года до моего рождения.
Никогда я не слышал от родственников обид на страну и судьбу. Советскую власть в нашей семье во все времена почитали и камней за пазухой про неё не держали: от «голодомора» уберегла, образованием обеспечила, орденами одарила, снабдила работой, жильем, возвела на нехитрый пьедестал семейного счастья. Какие могут тут быть обиды? Правда и стихов после прадеда никто в нашей семье никогда больше не писал - ни плохих, ни хороших...