Это случилось на вокзале примерно в половину седьмого по московскому времени. Я стояла в очереди за билетом, когда вошел он, мой бывший мужчина. Понадобилось лишь мгновение, чтобы узнать его, а дальше сердце совершило кульбит и неустойчиво вернулось на место. Мы никак не выдали тайну узнавания. Я безразлично отвернулась к кассовому окошку, получила билет, и пройдя непозволительно близко, прошла в маршрутку и заняла место в конце.
Он сел впереди.
Я смотрела в его затылок и своей недосягательностью сейчас он был самым красивым мужчиной на земле. Родной когда – то, в данный момент он представлял собой вверх отрешенности и холодности, и даже мельком брошенные на него взгляды не долетали, превращаясь в кристаллики льда и разбившись у его ног.
Я думала о прошлой жизни, в фрагментах которой он присутствовал. Первое прикосновение, первый поцелуй и первое настоящие соитие моего невинного тела с его сильным. Оно было прекрасно. Каким бы отвратительным я не считала его тогда, сейчас, смотря с высоты прожитых лет, я понимаю, что первое занятие любовью нечто магическое, ирреальное, вечное. Его невозможно забыть, как невозможно забыть первую боль разбитого сердца.
Отдельными вспышками в памяти всплывали веселые вечера с шампанским, в компании его, далекого близкого мужчины, поездки на машине, купание в реке. Такие простые, но запоминающиеся моменты, составляющие огромную радость потом, когда все уже разбито и разнесено в хлам. Это все я разбила сама, о чем жалела, не жалела и жалела еще раз. Каждый серьезный шаг спустя время вызывает массу противоречий, но сейчас не об этом…
Как я уже писала, я смотрела на его макушку и пыталась понять, о чем же он думает, сидя со мной в одной маршрутке. Мелькают ли у него, так же как и у меня, кадры наших добрых моментов или он вспоминает лишь наше расставание и свою боль? Он смотрит в окно, но что он видит там? Окна торгового центра или поющий фонтан, у которого мы стояли, обнявшись? Автостоянку или обнаженную меня на его огромной кровати? Стоящих на остановке бедолаг или мои искрящиеся, чуть насмешливые и слегка пьяные от ночного городского воздуха глаза? Что ему хочется сейчас сильнее: прийти в свой дом к жене и к чужому ребенку или, вопреки всему, прижать меня к себе и прошептать: «Я так скучал. Где ты была?»
Я бы не ответила. Зачем ему знать, что и без него у меня была насыщенная, яркая жизнь? Я не знаю, что было у него, но не хочу расстраивать своим ответом.
Он красив. Он чертовски красив со своими отросшими, благодаря мне, волосами. Когда я его знала, у него был мягкий ежик, который я ненавидела, и именно поэтому буквально заставила его отрастить волосы и теперь смотрю на него с заднего сиденья и восхищаюсь им.
Сейчас мне кажется, что я могла бы влюбиться в него. Влюбиться сильно и без оглядки, до дрожи в руках, до постоянных кульбитов сердца, до истерик и слез, до счастливого смеха от его сообщений и искусанных губ от длинных гудков. Но это лишь кажется.
Мысленно перекрещиваюсь.
Я не смогу полюбить его. Когда-то давно эту функцию убрали из меня, и сейчас, сидя в маршрутке на заднем сиденье, я могу только влюбленно смотреть на никогда не любимого мной мужчину и наслаждаться видом его отросших волос.