Рецензия на спектакль "Вишнёвый сад" - Малый театр, 11 февраля 2014
Днём в Москве шёл снег - то сыпал едва различимым прозрачным бисером, то падал ватными хлопьями, заметая слякоть и голый асфальт улиц, наряжая их в белые одежды. А вечером так же бело, сказочно красиво цвела вишня и звонко пели птицы. Почти три часа свежей, радостной, чистой весны - "Вишнёвый сад" в Малом театре.
Удивительный, прекрасный спектакль. Столько лет не теряет присущих как игре, так и режиссуре Игоря Ильинского изящества и лёгкости. При этом звучит отнюдь не легковесно. Он глубок и проникновенен, как принято в Доме Островского, внятен и логичен. "У себя" - во МХАТе - он, мне кажется, никогда не рассматривался в качестве комедии, даже с оглядкой на особенности чеховского мировосприятия. В Малом же становится ясно, почему Антон Павлович так решил.
Игорь Владимирович застал и время, и людей "Вишнёвого сада". Он мог позволить себе не приписывать им бездонной глубины и некой особой, неведомой нам чувствительности. Мог позволить себе посмеяться над явной нелепостью, не возводя её в ранг навеки утраченного, недоступного нашему пониманию благородства. Мог позволить себе не лепить из Пети Трофимова глашатая и обличителя, как того требовал школьный учебник литературы, а из Лопахина - капиталистическую акулу.
Режиссёр тонко чувствовал внутреннюю комедийность пьесы - это очень заметно в снятой объединением "Экран" постановке 1983 года. Нынешний, возобновлённый спектакль здесь уступает первозданному. Уже не комедия, драма. Ради ещё большего контраста можно вспомнить и телеспектакль Леонида Хейфеца 1976 года, тоже с участием актёров Малого театра, почти трагедийный, с надрывными интонациями, со слезами, мощный и пронзительный.
Очень любопытно видеть одних и тех же актёров в разных ролях. В 1976 году Юрий Каюров сыграл Лопахина, а теперь он - Фирс. Невероятно. Потрясающе. Ведь старый лакей - живое воплощение того самого уходящего мира, который не терпится смести с лица земли Лопахину. Сильный, жадный до жизни, энергичный деловой человек нового века и блёклый полупризрак прошлого, сухой, готовый вот-вот совсем улететь осенний лист. Совершенно несхожие образы, а созданы равно убедительно. И с собственным акцентом. В исполнении Игоря Ильинского брошенный в заколоченном, пустом, холодном доме Фирс умирал покорно, даже, казалось, с облегчением, словно ждал, хотел наконец покоя, отдыха. А Фирс Каюрова уходит с укором, с обидой и горечью. Его жаль намного острее, да и параллель с отжившим миром выступает так гораздо нагляднее. Браво, Юрий Иванович! Вы неповторимы и замечательны.
Валерий Бабятинский и Владимир Дубровский играли "Вишнёвый сад" ещё при Игоре Ильинском. Пожалуй, комедией он сейчас выглядит только у них и у Сергея Еремеева. Да, выпало такое везение - увидеть Владимира Алексеевича в его давней роли через столько лет! Персонажам не дано вырваться из своего возраста ни на день, зато сам актёр помолодел на глазах. Лёгкий, подвижный, задорный, и даже мальчишеские нотки в голосе - Епиходов получился просто блеск. Симеонов-Пищик у Сергея Еремеева - тоже персонаж откровенно водевильный. Евгений Буренков играл его гораздо серьёзнее, а Николай Рыжов ещё и душевнее. Впрочем, Чехов любил водевиль.
Нынешний Гаев так же полон обаяния у Валерия Бабятинского, как тогдашний Петя. Собственно, у них действительно есть очень заметная общая черта - предельная наивность, детскость. Оба его героя - и Трофимов, и Гаев - добры, улыбчивы, откровенно милы. Эдуард Марцевич в телеспектакле 1976 года был совсем другим Петей - резким, колючим, измождённым, с хриплым голосом, с дрожащими губами. Очень правдиво и логично. Парень скитается, живёт впроголодь, каждую зиму болен, нервы его измотаны - каким же ещё он может быть? И разве не права Раневская в его оценке? Он и есть чудак, неврастеник, мечтатель-говорун. Куда там ему вести кого-то за собой? Дай бог собственную жизнь наладить. Но чем же он жив до сих пор? Что его держит, спасает? В трактовке Леонида Хейфеца это явно идея, высокая цель. А в трактовке Игоря Ильинского, по-моему, нечто другое. Слова его Пети о страхе перед серьёзными лицами и разговорами приобретают совсем иной, буквальный смысл. Режиссёр строго следует тому, что доктор Чехов прописал: ко-ме-ди-я. Этот Петя лёгок, жизнелюбив и весел. Жизнь бросает его с места на место, ну и что? Он порхает себе, ему так нравится. Для того времени вполне реалистичный образ. Сегодня - нет. Удивительное дело: никто не запрещает играть Петю хоть революционером, хоть фантазёром, а всем понятно, что не нужно. Не вписывается такой Петя в наше теперешнее восприятие, не интересен, не симпатичен. Сейчас это роль Степана Коршунова. Пожалуй, Степану Александровичу не позавидуешь. Но человек талантливый свой ключ найдёт. Валерий Константинович нашёл. Его Гаев не так вальяжен, как в исполнении Николая Анненкова, не так спесив. Поэтому он симпатичнее. Куда более земной, чем у Иннокентия Смоктуновского. Болтун, слабак, не сдержал слова, подвёл племянниц, которые остаются без гроша - и все ему прощают, все его любят. Так мил и беззлобен. Катится сквозь жизнь бильярдным шаром, лоснится гладкостью и белизной. Ну, как на такого сердиться?..
Два грамма дёгтя. Чтобы не оставлять напоследок. Сцены Яши с Дуняшей, мне кажется, резко диссонируют с общей атмосферой спектакля. Сначала он хватает её, прямо как сноп, она аж цепенеет. Или актёры так забавляются - ловят друг друга на нежданчик? В постановке 1976 года эту роль играл Виталий Соломин. Тот Яша руки распускал ещё похлеще, но взгляд не резало, было уместно, органично. Потом уже Дуняша сама чуть, пардон, из платья на Яшу не выпрыгивает. Неужели Игорь Ильинский так поставил? В телеверсии 1983 года этого, во всяком случае, нет. В тексте пьесы тоже. Может, это "карамелька" для школьников?
Их, как на любом спектакле по произведению школьной программы, в зале действительно много. Однако, со мной рядом сидели девушки явно ученического возраста и вообще никак на эти моменты не реагировали. Когда же Варя разрыдалась на полу, так и не дождавшись от Лопахина предложения, соседка моя обронила со вздохом: "Угу". Так что, понимают они гораздо больше и глубже, чем мы, наверное, думаем. Понимают, что на их глазах бесповоротно сломана жизнь хорошего человека. Что больше ей нечего ждать. Ни весной, ни позже он к ней не придёт. Всё, что у неё было - положение, выражаясь современным языком, статус помещичьей дочери - потеряно. Она добрая, верная, заботливая, но этого мало. По крайней мере, теперь Лопахину этого мало. Бедная, бедная Варя! Ирина Жерякова прекрасно справляется с этой ролью. Казалось бы, образ очень понятный и узнаваемый нами в жизни, нечего искать. Но оказывается, и Варю можно сыграть по-разному. У Людмилы Пироговой она была такой несчастной, обречённой, даже будто бы ищущей повод пострадать. Тамара Торчинская, настоящая русская красавица с лицом сестрицы-Алёнушки, трогала до слёз своей жертвенностью, покорностью судьбе. А в Варе Ирины Александровны чувствуется внутренняя сила, стойкость. У неё, пожалуй, даже есть надежда - не на Лопахина, так на кого-нибудь получше.
Лопахин сыгран Алексеем Фаддеевым основательным, в меру резким и напористым. А где же "тонкая, нежная душа"? Его предшественники в этой роли - Юрий Каюров и Виктор Коршунов - насыщали образ очень интенсивной внутренней жизнью, глубиной. Каждый по-своему, по-разному, но оба зримо проводили Лопахина через рубеж, меняющий его навсегда. После покупки вишнёвого сада он совсем другой и прежним не станет. У Алексея Евгеньевича этого момента нет, а ведь он такой интересный! Перерождение человека, переход на другой уровень - не только приобщение к чуждому прежде сословию, но и резкая, внезапная ломка сознания, вынужденного теперь воспринимать новые ценности.
Варвара Андреева в роли Ани нежна и воздушна. Елена Цыплакова была ласковой и прелестной. Вот уж действительно была весна, солнышко! Как согревала её улыбка, как сияли глаза! Позаимствовать бы немножко её тепла, мягкости - гораздо живее и женственнее стал бы образ.
Роль Шарлотты необычна тем, что персонаж и сам носит маску. Одинокое, грустное, бесконечно усталое существо дурачится с напускной беззаботностью судьбе назло. И у Натальи Вилькиной, и у Генриетты Егоровой этот образ выглядел жёстче, закалённее. Шарлотта Людмилы Щербининой - былинка на ветру, хрупкая, зыбкая, очень лирическая.
Светлана Аманова - великолепная, блестящая Раневская. Без величавости Руфины Нифонтовой, чья героиня пыталась жить и любить по-настоящему в искусственную декадентскую эпоху, тщетно ища понимания. Без вкрадчивой, непререкаемой победительности Татьяны Еремеевой даже в очевидной неправоте, в откровенном эгоизме её Раневской. Очень женственная, земная. Образ, созданный Светланой Геннадьевной, ещё и современен.
Ведь и в 1976, и в 1983 году "Вишнёвый сад" был пьесой о навсегда изжитом прошлом. А теперь для появления Раневских и Гаевых вновь есть все условия. Мы уже встречаем их в реальной жизни, с удивлением узнаём в них старых знакомых и усмехаемся, видя, что они по-прежнему наивны и беспечны - так ничему и не научили их ни Лопахин, ни Яша. Наше время нередко называют лопахинским. Но, по-моему, Лопахиных сейчас не так уж много, предприимчивые люди хотят зарабатывать, а не работать. Мне кажется, что мы скорее живём в эпоху дачников - тех самых, которые "увидели здесь новую жизнь". В которых так верил Лопахин, в которых так сомневался Петя и которых чурался Гаев. Жаль, что собственное мнение о дачниках не высказал автор. Чеховская прозорливость была бы нам сейчас очень кстати.