«Дом с башенкой» Фридриха Горенштейна – самая его пронзительная вещь, обожгла. А вот на «Зиме 1953-года» уже споткнулся, а «Искупление» разочаровало. Хотя автор безусловно мощный, талантливый. Но его чрезмерная впечатлительность и нервозность, излишняя метафизичность и многословность в описании высоких материй порой отталкивают, хотя жанровая, повествовательная часть на пять с плюсом.
«Один из признаков детства – это возможность кого-нибудь мучить и волновать. Иногда оно отсутствует даже в младенчестве, иногда же растягивается до старости, в течение жизни оно может исчезать и возвращаться, детство – это возможность наслаждаться своей беспомощностью.
Самая большая тайна вселенной – это жизнь. Самая большая тайна жизни – это человек. Самая большая тайна человека – это творчество.
Слабость и случайность — драгоценные качества всего живого, и человек будет вопреки крайне необходимому разуму и познанию, делающему человеческую жизнь более прочной и более безличной, человек будет держаться за эту возможность, ощущать себя и быть единственным, отличающимся от всего и от себе подобных. Может, наш надуманный маленький земной смысл жизни в том и состоит.
Если телесная боль не чрезмерна либо вовсе отсутствует, а душевная велика, то это ведет к унынию. В ожидании страдания человек испытывает тревогу. Если же нет надежды, то тревога эта переходит в отчаяние.»
(Фридрих Горенштейн, «Искупление»)
Ф.Горенштейн, «Попутчики» – превосходная вещь, щедрая на цитаты, слог выше похвал.
«Не в творчестве святость, а в любви к уже сотворенному, в бесплотной (возможно) бездарной любви. Потому, что любовь, чувство святое, уравнивающее гения с посредственностью.
Ненависть всегда чувство молодое.
Я вообще детали и подробности в человеке люблю больше, чем самого человека в целом.
Тогда я был молод и мне еще хотелось жить, не взирая ни на что.
Таков эгоизм больных и умирающих, эгоизм неумышленный и неосознанный.
Есть игра, которая не стоит свеч, есть игра, которая стоит свеч, а есть игра, в которой люди заменяют собой свечи, сгорая дотла или, что еще хуже, превращаясь в никому не нужный оплывший уродливый огарок.
Ситуация, когда философствовать стыдно, а действовать опасно.
Деньги – наиболее дешевый способ уравнять себя в правах с сильным и привилегированным. Недаром евреи, издавна большие любители денег, сложили поговорку: то, что можно купить за деньги, ничего не стоит.»
(Ф.Горенштейн, «Попутчики»)
«Земной шар для него как грецкий орех, а если небеса отменены, как выдумка попов, то рай следует искать внутри расколотой скорлупы, ковыряясь в земных недрах, в кишках планеты-роженицы, планеты-самки.
Талант, к сожалению, очень часто связан с ложью и прикрывает собой ложь. Талант – явление редкое, изнеженное, нуждающееся в ласках. А правда ласкать не умеет. Поэтому правда должна быть сознательной, талант – бессознательным, говорящим правду вопреки собственным намерениям.
Ожидание перемен – детское, молодое чувство и без наивности невозможно.
Может красота только тогда красота, когда она бесполезна.»
(Ф.Горенштейн, «Попутчики»)
«Всякое высказывание живо, пока оно в своей среде, как рыба в океане. Вытащенное из своей среды, оно умирает, а сохраненное вне среды, в виде цитаты, даже протухает и начинает смердеть. Отравление такой тухлой цитатой ещё более страшно, чем отравление тухлой рыбой.
И это не важно, что неизведанное, таинственное будущее оборачивается для человека ничем не примечательным, однообразным настоящим. Он ведь этого не знал и потому вопреки нелепому, примитивному бытию своему, жизнь его художественна и таинственна до самой, самой смерти. А, возможно, даже после смерти.
Главное трехбуквенное русское матерное ругательство по-китайски обозначает просто мужчина.
Правда всегда цинична. Ну, если не всегда, то часто, тогда как ложь чаще бывает деликатной.»
(Ф.Горенштейн, «Попутчики»)
«Хотел ей ответить, что невеста по-китайски бы-лядь, да слава Богу, промолчал.
Перед лицом читателя лицо замечательно талантливое, но столь же порочное, по своему творческому методу.
Наш главный враг – наши надежды. В надеждах мы старимся, от надежд все теряем и всем пренебрегаем. Правильно говорят на Украине: «Докы сонце зийдэ, роса очи выистью»
(Ф.Горенштейн, «Попутчики»)
«Ступени» лучше было не читать, морока.
«Из инстинктов, с которыми рождается человек, самый великий и самый печальный – это страстная жадность жить… В этом главное противоречие между человеком и человечеством… Для человечества смерть – благо, гарантия вечного обновления.
Сила затаенных обид очень велика и живуча и лишь в молитве излита может быть полностью. Но все ли умеют молиться? Некоторые даже обижаются: вот я молился, просил у Господа, а он меня не услышал, и молитва не помогла. Молитва должна быть от самой души, и если в тот момент молящийся таит в себе хоть каплю корысти или озлобления, Господь не услышит его…
Не церковь, а вера свела евангельское учение с неба на землю, сделала его применимым на земле. А (попы) христианство из религии превратили в форму правления.»
(Ф.Горенштейн, «Ступени»)
«Для невропатолога Евангелие есть история болезни древнего иудея из Назарета. Невропатолог, внимательно прочитав Евангелие, обнаружит все симптомы и установит довольно точный диагноз гебефренической шизофрении…
Вся европейская цивилизация, древняя и средних веков, построена на энергии, выделившейся при расщеплении души одного древнего иудея, родившегося в хлеву…
Построена на питании этой энергией либо на борьбе с ней…
Вначале это мальчик, запуганный и хилый, безвинно познавший позор и унижение, ибо внебрачный ребенок считался в древней Иудее тягчайшим позором…
Потом юноша, которого сторонятся девушки из нищеты и позорного его происхождения.
Худой южный юноша, распираемый зноем и темпераментом…
Семенная жидкость тиранизирует его, придает особый смысл жизненным впечатлениям…
Желчь приобретает густой зеленый оттенок и под воздействием психической травмы застывает в желчном пузыре, что приводит к образованию желчных камней…
К страданиям духовным, усиливая их, присоединяются страдания физические…
В этот период Иисусу необходима была диета…
Однако возможности соблюдать диету нет в семье бедного плотника Иосифа, антибиотики и новокаин отсутствуют…
К тридцати годам болезнь обычно становится хронической…
Именно этот возраст отмечен в Евангелии как начало появления Иисуса в качестве посланца Бога…
Тирания семенной жидкости достигает максимума, разъедает мозг и преломляется в нем явлениями странными и призрачными, но настоянными на подлинном страдании и боли, ставшей уже привычной и необходимой, закрепленной условными рефлексами и приносящей наслаждение. Здесь нет и тени лжи либо притворства, все правдиво, всё выстрадано. Изменение в психике привело к изменению личности…
Иисус был одним из верующих христиан, но он так сильно поверил в Христа, что слился с ним…
Итак больной удаляется в пустыню…
Это раннее течение болезни…
Появляется замкнутость, изменяются интересы и эмоциональное реагирование…
Он становится то вялым, то, наоборот, суетливым, о чем-то думает, куда-то всё время ходит один…
Потом он собирает несколько таких же психически неустойчивых человек и начинает проповедовать…
Это уже следующая, параноидная форма шизофрении…
Больному кажется, что он приобрел какой-то смысл и все им интересуются…
Появляются галлюцинации, идеи воздействия…
Затем новый, депрессивно-параноидный период…
Больному кажется, что у него появились враги, они хотят его подвести под пытки, предать, оклеветать…
Таких юношей, как Иисус, было немало и позднее в черте оседлости, в грязных местечках…
Худые чахоточные мечтатели…
Горе родителей…
Позор семьи…
Иисус мог бы быть одним из героев Шолом-Алейхома, родись он позднее. Но он родился в момент того душевного порыва, когда его народ, сам того не сознавая, приносил себя в жертву, обрек себя н распятие во имя рождения христианской цивилизации…»
(Ф.Горенштейн, «Ступени»)
«Материя активно противоположна жизни…
Мы не умеем ценить собственное тело…Это единственное, что нам принадлежит на этом свете…
Наша духовная жизнь принадлежит не нам, а чему-то всеобщему…Чему-то еще недостаточно ясному…
Все душевные болезни – это месть нашего тела, которое в отместку за невнимание к себе лишает человека своей опоры, передав его целиком духу…
В основе буддизма также лежит легенда приношения себя в жертву, но, пожалуй, более благородная, чем христианское распятие…Будда, встретив голодную тигрицу, предложил ей себя съесть…Именно тигрице, самке…Тут тонкость…Тут не добро в основе, а наслаждение…
Конечно, не каждодневное наслаждение, а наслаждение-идеал…Тут взаимная любовь приводит к слиянию в один организм…
Впрочем, в Евангелии от Иоанна Христос также предлагает есть его плоть и пить его кровь людям…Однако это не основа христианства, а одно из чудес Христа…»
(Ф.Горенштейн, «Ступени»)
«От мальчишки веяло чистотой, непорочной глупостью, как от веселого щенка.
Каждая притча и каждое чудо Евангелия есть странное сочетание догматического устава с поэмой…
Иисус – реальность, Христос – мечта…
Иисус требует действия, Христос требует идеи…»
(Ф.Горенштейн, «Ступени»)
«Противоречие между человеком и человечеством. Может Бог-то и возник, чтобы это противоречие сгладить…
Конечная цель отдельного человека, наверно, счастье. Конечная цель человечества – познание… «(Ф.Горенштейн, «Ступени»)
"Место" - вещь очень сложной оказалась для личного прочтения. Текст и кажущийся внутренний смысл то привлекал, то отторгал. Описательная часть то затягивала в себя, то выталкивала. По крайней мере так было у меня.
«У меня странная привычка. Как говорят французы, я становлюсь тотчас же умным «на лестнице», то есть через мгновение после совершенной глупости.
В мире есть родственные души. Каждой душе соответствует другая родственная душа, одна определенная, душа-близнец, её половина, отделившаяся ещё при сотворении жизни. Но судьбы человеческие, может и движутся в определенном государственном порядке, однако в ином смысле движения их хаотичны, и потому встречи родственных душ, соединение обеих половинок в единое целое редки...
Чаще всего, если человеку повезет, он встречает душу, наиболее по качеству приближающеюся к своей половине, и живет с ней счастливо и хорошо именно потому, что не знает о том ангельском блаженстве, ожидавшем его, встреться он с той, единственной, фактически своей собственной…
Однако помимо родственных душ существуют души-антиподы, души-враги. Каждой из душ соответствует душа-антипод, душа-враг, то есть души, которые при сотворении жизни наиболее удалены были друг от друга… Обе они могут быть ангельски чистыми, но при встрече друг с другом в них просыпается дьявол… К счастью такие встречи редки… Чаще мы встречаемся с теми, кто не очень от нас близок, и не очень далек… Поэтому и души наши тронуты гнилью и застоем…
Мысли – вот чего не хватало моему лицу.
Порочные ощущения, не поддающиеся формулировкам, содержат в себе дьявольскую силу и опасней любых, пусть самых преступных формулировок.»
(Ф.Горенштейн, «Место»)
«Сладостное чувство власти, единственное, которое по силе равно любви, но значительно материальнее, чем любовь, и доступнее людям со здоровым, а не изнеженным сознанием.
Бессистемное, но упрямое чтение, приобщение к тому, что в принципе составляет роскошь человеческого бытия и в принципе сопутствует материальным излишествам.
Конец пятидесятых годов характерен наличием самых настоящих революционных иллюзий в определенных кругах, но без революционной ситуации. Глубокий общественный слом происходит обычно снизу, низы же оставались монолитны…
Трагедия сотен тысяч несправедливо пострадавших не приобрела массового сочувствия…То, что происходило на протяжении многих лет, лишено было простого и понятного народу величия страдания за правду, за веру, за любовь…Своеобразие молодой сталинской деспотии состояло в том, что, рожденная из общенародной справедливой борьбы против кучки угнетателей, она была поддержана подавляющим большинством народа и тем самым лишалась массового внутреннего врага, но, тем не менее, подобно всякой деспотии, нуждалась в массовых жертвах. Своеобразие же жертв состояло в том, что в большинстве своем они были выделены обществом из собственной плоти своей, отлучены от общенародных страданий за отечество, пользующихся всеобщим уважением, и вынуждены страдать низа что ни про что, то есть их страданиям была придана никчемность, ненужность, которая ни в коей мере не могла привлечь симпатии народа.»
(Ф.Горенштейн, «Место»)
«Доброта, как известно, родственна непрактичности.
Некая совестливая стыдливость…
Элемент шизофрении в организме исключает рак.
Политическим онанизмом балуетесь.
Но оба они были мертвы и потому оба в подлинном смысле и забыты… Навек исчезли их привычки, их слабости, их духовные и телесные подробности.
Воображение же есть болезненная сила, которая развивается особенно у тех, кто постоянно и продолжительно терзаем страданиями.
Радость познания особенно сильна, если она связана не столько с углублением представления о предмете, а скорее с коренным изменением взгляда на предмет. На этом, собственно, и основана всякая политическая агитация.»
(Ф.Горенштейн, «Место»)
«Мужских же страстей вовсе нет, и недаром страсть – она, то есть женского рода… Мужская страсть звучит также нелепо, как и мужской грех (хоть грех мужского рода)…
Подлинно мужское начало чрезвычайно близко к буддизму, христианство же – религия женская, направленная на борьбу с грехом, тогда как буддизм направлен на борьбу со страданием, и в этом он близок к другой древней религии, к иудаизму, разумеется, в своих основных физиологических началах, а не в философии…
Казалось бы, философские постулаты этих религий прямо противоположны: «вражда не побеждается враждой» - рефрен всего буддизма, «око за око, зуб за зуб» - рефрен иудаизма, «возлюби врага своего» - рефрен христианства. Налицо якобы полная тождественность христианства и буддизма, но нет более крайних и противоположных начал, чем начала этих религий, а различие здесь опять же не формулировках, а в их основе и толковании…
В основе христианства лежит физиологическое наслаждение от самопожертвования, в то же время как в буддизме – физиологическое наслаждение от собственного физического здорового начала, то есть не самопожертвование, а эгоизм как долг. Будда понимает доброту как элемент, дающий не душевное удовлетворение, а физическое здоровье. Молитва исключена как аскетизм. Все это средства от чрезмерной возбуждаемости, именно поэтому Будда не требует борьбы против других убеждений, восстает против мести, отвращения, злобы.
То же возведение эгоизма в степень нравственной задачи характерно и для иудаизма, но на иной, даже прямо противоположной философской основе. Несмотря на всю жесткость и сухость, в иудаизме преобладает эгоизм отцовства, господствующий над незрелой еще человеческой личностью и целым рядом твердых мер создающий для этой личности пусть и суровую, но необходимую духовную диету. Заповеди буддизма, так же как и заповеди иудаизма, изложенные в Библии, часто напоминают элементарные гигиенические правила, лишь соблюдая которые человек может получить удовлетворение от своей подлинной, а не вымышленной судьбы и от подлинных, а не вымышленных радостей бытия.
Разница же философии между иудаизмом и буддизмом заключается отчасти в истории, но, может, еще в большей степени в географии, ибо буддизм возник в стране, где врачует сам мягкий климат и где народ отличается кротостью, в то время, как иудаизм возник среди знойных песчаных пустынь и порабощенного народа, требовавшего принудительного врачевания и жестких гигиенических правил.
Христианство же несет в себе совершенно иное начало – не излечение, а исцеление, поэтическое излечение внушением – и потом требует чрезвычайно раздраженной чувствительности, выражающейся в утонченной восприимчивости к страданиям, а также чрезмерными духовными напряжениями. Вот почему христианство является женской религией, в то время как иудаизм – мужской. И вот почему для создания жизненного напора в развивающемся несовершенном мире христианство родилось из иудаизма, как Ева из ребра Адама.
Буддизм же, названный кем-то из философов религией нигилизма и декаданса, не нуждался ни в каких дополнительных построениях и - среди мягкого климата и кроткого народа – не нуждался в жизненном напоре, а наоборот, лишь в созерцании и отсутствии дальнейшего духовного развития, ибо вполне был удовлетворен тем, что имел, и не искал защиты того, чего достиг. Таким образом, он утратил не только страсти, но и ярко выражены пол, став существом всеобъемлющим, впрочем, это значит – все-таки мужским, в котором женское начало растворилось…»
(Ф.Горенштейн, «Место»)
«Пьянство считают главным образом мужским пороком, а между тем это также проявление в мужчине женской сущности, искусственно возбуждаемой, то есть греха. Поэтому нет ничего отвратительней сильно пьяной женщины, поскольку она в своем грехе особенно естественна и глубока.
Нет большей скуки, чем скука от надоевшего веселья. Скучный быт гораздо менее тягостен, чем скучные «празднички». И нет более опасных развратников , чес те, кому разврат надоел. Такие развратники превращаются в растлителей.
Как легко и с каким самозабвением современный человек, попавший в условия чрезвычайные и ища выхода, жертвует разумом и возвращается к святому бездумью.
Страдание сохраняет молодость чувств, и поэтому человеку пожилому, но страдающему, не надобен скепсис в качестве оправдания душевной лени. Подлинный скепсис, являющийся защитной реакцией постаревшего организма на недоступные ему ныне молодые, незрелые порывы, как известно, вообще физиологически чужд юношеству.
Отсутствие мужества в физическом страдании, даже незначительном. Неумение выдерживать физические страдания, если они не стихийны, а логичны (этот момент очень важен, поскольку пытки именно таковыми и являются) неумение выдерживать пытки присуще большинству людей, обладающих богатым чувственным воображением.
Логика, дойдя до определенного предела, приобретает мистические черты, а инстинкт, наоборот, приобретает черты разума, и потому именно за него приходится хвататься в поисках твердых понятий, и где к правде приходишь не через такие расплывчатые, мистические понятия, как, например, совесть, а через такие ясные и крайне необходимые в период тяжелого противоборства понятия, как долг…
В лакейство иногда впадают не от цинизма и расчета, а от искренности, от увлеченности, от идеализации, от чистоты чувств и желания ответить на неожиданное добро добром.»
(Ф.Горенштейн, «Место»)
«Факт всегда более противоречив, чем вымысел, и потому требует сглаживания в чем-то и даже умалчивания в чем-то. А это, разумеется, создает необходимость сочинительства. То есть ненужного и загромождающего в вымысле никогда нет, в факте же – огромное количество… Он довольно часто начал выпивать последнее время и, выпив, как-то по-бабьи – горько, взахлеб, сладко – плакал, не стесняясь меня, как может плакать только русский человек, потерявший по его собственному выражению, «истинную» Россию.
Славянофильство – естественное продолжение всякой русской оппозиции в России любой власти. Ибо славянофильство всегда соответствует духу национального свободолюбия и не соответствует своим национальным анархизмом любой власти – от народной до самодержавной.
Логика, дойдя до определенного предела, приобретает мистические черты, а инстинкт, наоборот, приобретает черты разума, и потому именно за него приходится хвататься в поисках твердых понятий, и где к правде приходишь не через такие расплывчатые, мистические понятия, как, например, совесть, а через такие ясные и крайне необходимые в период тяжелого противоборства понятия, как долг…»
(Ф.Горенштейн, «Место»)