Глава 11. Красавица вдова с детьми

Глава 11.   КРАСАВИЦА ВДОВА С ДЕТЬМИ.   
Увидев раненого мужа, когда бывший дядька Пушкина Никита Козлов вносил Пушкина на руках,  Натали упала в обморок. Ночь с 27 на 28 января она без сна провела в гостиной, за стеной кабинета. Он подозвал ее к себе и сказал: «Будь спокойна, ты невинна в этом». После исповеди он попросил позвать  жену и детей. Доктор Спасский вспоминал: «Она с воплем горести бросилась к страдальцу. Это зрелище у всех извлекло слезы. Несчастную надо было отвлечь от одра умирающего. Она от дверей перекрестила его, он попросил ее подойти ближе, взял ее руку и положил себе на лоб. Она снова благословила его, он поцеловал ее руку. Потом он попросил детей. Их привели и принесли к нему полусонных. С ними была и Александрина. Пушкин по очереди клал руку на голову каждого, крестил и движением руки отсылал». Она бросилась к образам и, рыдая, молилась. А когда доктора констатировали смерть, она все еще продолжала не верить, что муж умер и, опустившись на колени перед ним, повторяла, повторяла: «Пушкин, Пушкин, ты жив?». Потом потеряла сознание и ее бесчувственную уложили в постель, при этом все  ее тело изгибалось в конвульсиях. Ее состояние и на следующий день оставалось близким к невменяемости - она рыдала, молилась, ее бросало в дрожь, и она снова заливалась слезами.  С. Н. Карамзина писала брату Андрею, какой она застала Наталью Николаевну 30 января, на другой день после смерти Пушкина: «В субботу вечером я видела несчастную Натали; не могу передать тебе, какое раздирающее душу впечатление она на меня произвела: настоящий призрак, и при этом взгляд ее блуждал, а выражение лица было столь невыразимо жалкое, что на нее невозможно было смотреть без сердечной боли. Она тотчас же меня спросила: „Вы видели лицо моего мужа сразу после смерти? У него было такое безмятежное выражение, лоб его был так спокоен, а улыбка такая добрая! — не правда ли, это было выражение счастья, удовлетворенности?“ К сказанному по-французски она добавила по-русски: „Он увидел, что там хорошо“».
Она вспоминала последние разговоры и события, и до нее медленно стало доходить, что Пушкин погиб из-за нее, защищая ее честь, ее право быть женщиной неподвластной, свободной в своих действиях и выборе. Она давно догадывалась, что супруг знает о ее вынужденных встречах с императором, она видела, как он страдает, и поражалась его пониманию. Он  ни разу не упрекнул ее, только иногда, срываясь, намекал. Она вдруг осознала, какое горе пришло в их семью, и какая теперь ответственность легла на ее плечи – она уже не просто мать детей, она - их защитник, она должна стать их кормильцем, она должна стать хозяйкой в доме. Раньше она не ощущала этой тяжести, которая сейчас  просто придавила ее. «Как я теперь буду жить? У нас в доме нет денег? А долги, они же громадные, и я понятию не имею, какие они. А где и как я достану деньги? На какие средства я буду кормить и воспитывать четверых детей?». После смерти матери, Надежды Осиповны, принадлежавшее ей  имение Михайловское подлежало разделу. Отец, Сергей Львович в  октябре 1836 г. отказался от своей доли наследства в пользу дочери Ольги. Детям Пушкина по наследству принадлежала лишь одна седьмая часть имения. После смерти мужа Натали лишилась  подарка свекра, Сергея Львовича, к их свадьбе с Пушкиным: части болдинского имения - Кистенево, поскольку оно было передано только в «пожизненное владение» сына,  и после смерти поэта снова вернулось в собственность отца. Натали, по существу, оставалась ни с чем.

До нее дошел весь ужас создавшегося положения. И ей просто стало жалко себя, свою красоту, которая принесла эту смерть в дом, разрушившую ее семью. Она ненавидела и казнила себя за свою покорность, за рвение быть первой среди красавиц, за свои восторженные переживания, вызванные преклонением даже великих мира сего перед ее красотой. Теперь, столкнувшись со смертью не какого-то дальнего родственника, а самого близкого, самого дорогого человека, своего супруга, до нее вдруг дошло, что самое главное это – жизнь близких, а эти вздохи, шепоты, возгласы, аплодисменты это – вторично, это лишь ее обрамление. Она потеряла этот корень, этот ствол, на котором все держалось, а все остальное вокруг него была откровенная мишура, и она была ее частью, ее украшением. Не более. А теперь ей надо из  этой порхающей прелести превратиться в стержень жизни для ее детей. Она теперь вдова и должна приступить к исполнению своих печальных обязанностей: облачиться в траур, принимать соболезнования, открыть дом для всеобщего прощания, подготовить отпевание и похороны. За эти две ночи рядом с умершим супругом она стала другой женщиной. Она стала матерью одиночкой, матерью-кормилицей четверых детей, а ей было всего 25 лет.
На третий день после смерти Пушкина, 31 января 1837 г., появился царский указ: «Государь император высочайше повелеть соизволил: оставшемуся после смерти сочинителя камер-юнкера Пушкина семейству производить следующие пенсионы: вдове Пушкина до замужества по пяти тысяч рублей, дочери его до замужества же по тысяче пятисот рублей, а трем сыновьям до вступления в службу на воспитание каждому по тысяче пятисот рублей в год». Из текста этого повеления следует, что император ошибочно полагал, будто у Пушкина трое сыновей и одна дочь. В дальнейшем эта ошибка была исправлена. Тем же числом помечено письмо Наталье Николаевне от военного министра А. И. Чернышева, которым он извещает, что ее сыновья Александр и Григорий внесены в общий кандидатский список Пажеского корпуса, и просит представить документы на них. Пенсия вдовы, как оказалось, превышала жалование генерал-губернатора в три  раза, и составила фантастическую сумму для того времени – 11 тысяч рублей в год. Напомню, что жалование обер-прокурора (Генерального прокурора) Сената составляло 6000 рублей в год, директора гимназии - от 800 до 1500 рублей,  командир гвардейского пехотного полка (в генеральском чине)  1800 рублей, полковника – 836 рублей, а капитана - 448 рублей в год. При этом надо понимать, что за жилье, которое предоставлялось им по чину, они денег не платили. Все остальные семейные расходы покрывались из жалования единственного кормильца. Понятно, что у генерал-губернатора были и другие (левые) доходы, но у директора гимназии или у капитана со стороны деньги не сыпались. Семьи с немалым количеством детей   умудрялись уложиться в жалование.
31 января по пустынной набережной реки Мойки  был перенесен гроб с Пушкиным в придворную церковь Конюшенного ведомства. Из письма В. А. Жуковского графу А. X. Бенкендорфу: «назначенную для отпевания церковь переменили; тело перенесли в нее ночью, с какою-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на который собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились о умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви».
А в жизни высшего общества все продолжалось, как обычно, в Зимнем дворце играла музыка, приглашенные танцевали, веселье продолжалось.  Из камер-фурьерского журнала: «В час пополудни съехались в Зимний дворец и собрались в Ротонде приглашенные от ее величества по списку к утреннему балу обоего пола особы, дамы в цветных круглых платьях, кавалеры военные в обыкновенных мундирах и зеленых рейтузах, а статские в мундирных фраках, которые в пятьдесят минут второго часа приглашены были в Золотую гостиную комнату. В два часа полудня государыня императрица с прибывшими перед тем во внутренние ее покои их высочествами вышла в Золотую гостиную комнату, где потом и бал начался французским кадрилем».
Получив информацию о выделенной императором пенсии, Натали с 1 февраля вела консультации с друзьями поэта относительно состава опекунского состава. Естественно, выбранные кандидатуры были согласованы с властью, а затем было подано прошение  на высочайшее имя:
 «Супруг мой двора Вашего Императорского Величества камер-юнкер Александр Сергеевич Пушкин волею Божию скончался 29 минувшего генваря, оставя по кончине своей малолетних детей сыновей Александра 3-х и Григория 2-х лет и дочерей Марью четырех лет, Наталью восьми месяцев и недвижимое наследственное имение, состоящее в разных деревнях Псковской губернии. Вместе с тем осталось и движимое его имущество, надлежащей описи как недвижимому, и так и движимому его имуществу еще не учинено. А как по роду оставшегося по смерти мужа моего имущества необходимо было назначить несколько опекунов, то я, избрав для того двора вашего императорского величества обершенка действительного тайного советника графа Григория Александровича Строганова, шталмейстера тайного советника графа Михаила Юрьевича Виельгорского и действительного статского советника Василия Андреевича Жуковского, всеподданнейше обратилась к Вашему Императорскому Величеству о назначении лиц сих опекунами. Текущего февраля 3-го числа г. министр юстиции тайный советник Дашков уведомил меня[23], что Ваше Величество по упомянутому предмету высочайше соизволили на назначение в опекуны избранных мною лиц, но с тем, чтобы я с настоящею просьбою обратилась, куда следует установленным порядком». «Сверх назначенных выше особ, я считаю, непременным долгом матери принять на себя обязанности опекунши детей моих и присовокупить еще к числу упомянутых опекунов камер-юнкера надворного советника Атрешкова. А как не только упомянутое выше движимое имущество покойного мужа моего находится в С. Петербурге, но и я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столице, и как при том все избранные мною в опекуны лица находятся на службе в С. Петербурге, то посему и прошу:
Дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое прошение принять, малолетних детей моих взять в заведование С. Петербургской дворянской опеки и, утвердив поименованных выше лиц в звании опекунов детей моих, учинить распоряжение, как законы повелевают».
Руководителем опекунского совета стал граф Григорий Александрович  Строгонов,   член Государственного Совета,  двоюродный дядя Натали, по матери.  Казалось, как родственник Натали, лицо близкое к семье Гончаровых,  он должен был стоять на страже ее интересов и беречь память поэта, на самом деле он оставался убежденным противником Пушкина и поддерживал тесные связи с его противниками, с кругами, приближенными к графу Нессельроду и Бенкендорфу. Приведу несколько примеров:
1. 10 января 1837 г. во время венчания Екатерины Гончаровой и Жоржа Дантеса была сделана подробная запись  в метрической книге Исаакиевского собора: поручителями со стороны жениха записаны его друзья ротмистр Бетанкур и виконт д'Аршиак, со стороны невесты - граф Строганов, полковник А. М. Полетика, Иван Гончаров и барон Геккерн.. Фамилии Строганов и Геккерн стояли рядом неслучайно.
2. 30 января Луи Геккерн отправил подробное письмо своему министру с объяснениями   произошедших трагических событий. В нем присутствует фраза: «Однако я не хотел опереться только на мое личное мнение и посоветовался с графом Строгановым, моим другом. Так как он согласился со мною, то я показал письмо сыну, и вызов господину Пушкину был послан».
3. Письмо Геккерна министру Верстолку завершалась любопытной информацией: «если что-нибудь может облегчить мое горе, то только знаки внимания и сочувствия, которые я получаю от всего петербургского общества. В самый день катастрофы граф и графиня Нессельроде, так же, как граф и графиня Строгановы, оставили мой дом только в час пополуночи».
4. В последовавшее письмо послу Геккерну граф особо подчеркнул свое расположение и симпатии к Жоржу Дантесу: «Я только что вернулся домой и нашел у себя на письменном столе старинный бокал и при нем любезную записку. Первый, несмотря на свою хрупкость, пережил века и стал памятником, соблазнительным лишь для антиквария, а вторая, носящая отпечаток современности, побуждает недавние воспоминания и укрепляет будущие симпатии. С этой точки зрения и тот и другая для меня очаровательны, драгоценны, и я испытываю, барон, потребность принести Вам мою благодарность. Когда Ваш сын Жорж узнает, что этот бокал находится у меня, скажите ему, что дядя его Строганов хранит его как память о благородном и лояльном поведении, которым отмечены последние месяцы его пребывания в России. Если наказанный преступник является примером для толпы, то невинно осужденный, без нужды на восстановление имени, имеет право на сочувствие всех честных людей».
Было известно, по высказываниям и поведению, что граф  Строгонов входил в придворный круг, который сочувствовал Дантесу, называл его поведение в «последние месяцы пребывания в России» «благородным и лояльным», а решение суда несправедливым и в то же время во всем винил  только Пушкина. И вот такую кандидатуру предлагает Натали в прошении в члены Опеки. Надо еще отметить, что  внебрачной дочерью  графа была Идалия Полетика, троюродная сестра Натали, всю жизнь ненавидевшая Пушкина, помогавшая и поддерживавшая Дантеса. Естественно, было понятно, что через своего отца Идалия будет в курсе всех дел Опеки и по-своему реагировать на сложившиеся обстоятельства, то есть всячески пакостить Натали. Кандидатуру руководителя Опеки Натали явно навязали, и ей пришлось согласиться. Но потом пришлось неоднократно горько пожалеть.
Графа Г.А. Строганова великолепно характеризует следующий факт. После смерти Пушкина старый граф Строганов «поспешил объявить», что он берет на себя все издержки по похоронам.  Широта его акций воспринималась как естественное веление доброго сердца, об этом великодушном жесте написали друзья поэта, В. А. Жуковский и П. А. Вяземский.  На самом деле по распоряжению царя на похороны поэта было выдано десять тысяч рублей, сумма была передана  графу Строганову, а тот частями (и, возможно, не всю сумму) - Натали.
Граф Строганов, как руководитель Опеки, предложил ввести в совет Наркиза Ивановича Тарасенко-Отрешкова, оказавшегося человеком малокомпетентным и недобросовестным.  Отрешкову в совете позволялось многое, вплоть до распоряжения имуществом поэта. Он был явно сотрудником Третьего Отделения.  Власти хотели четко контролировать передачу движимого и недвижимого имущества поэта, Натали жаловалась, что часть вещей Пушкина забрал Отрешков, и они, эти вещи, исчезли.
Шестого февраля, на девятый день по кончине, Пушкин был предан земле у стены Успенского собора Святогорского монастыря, Натали оставалась дома с детьми.
Обращаясь к императору, Натали просила оставить ее в столице: А как не только упомянутое выше движимое имущество покойного мужа моего находится в С. Петербурге, но и я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столице». Через несколько дней Софья Николаевна  Карамзина написала своему брату в Париж: «Вчера мы еще раз видели Натали, она уже была спокойнее и много говорила о муже. Через неделю она уезжает в калужское имение своего брата, где намерена провести два года. “Муж мой, - сказала она, - велел мне носить траур по нему два года, и я думаю, что лучше всего исполню его волю, если проведу эти два года совсем одна, в деревне. Моя сестра поедет со мной. И для меня это большое утешение“».
Но власти не  пошли навстречу пожеланиям Натали, они не хотели лишних разговоров, толков, слухов, и решили  всех причастных к скандалу оправить подальше от столицы до того времени, когда о произошедшей трагедии люди перестанут судачить. Для Натали ее пребывание в имении брата Дмитрия, по мнению властей,  не должно было показаться ссылкой, но она должна понять, что двор с ней временно расстается. И указ императора о решении финансовых проблем семьи Пушкина и выделение пенсии на содержание вдовы и ее детей следует рассматривать как вознаграждение за безупречную службу. Одних отправляют на пенсию, награждают орденом, других бриллиантовым кольцом, а особо выдающихся полководцев за блистательно проведенные сражения поместьями. Общая сумма выделенных императором средств Натали и в качестве пенсиона за все годы до замужества, и на покрытие долгов поэта, и на выкуп Михайловского, и на издание собраний сочинений превысила 250 тысяч рублей (250 миллионов современных рублей),  на которые можно было приобрести вотчину с одной тысячью крестьянских душ. То есть услуги красавицы приравнивались к делам особой важности для государства, к решающим победам на поле брани. Соблюдая траур, красавица не могла принимать участие в торжествах и мероприятиях высшего общества, а потому ее рассчитали, наградили и оправили на пенсию.
А дамы, желающие  пробиться на Олимп, быть рядом с телом императора, оказаться в его опочивальне, уже выстроились в очередь. И лидерами в этой отчаянной борьбе  были баронесса Крюденер, Бутурлина, Варвара Нелидова и Екатерина Мусина-Пушкина.  А. О. Смирнова-Россет записала в дневник: «Эта зима была одной из самых блистательных. Государыня была еще хороша, прекрасные ее руки и плечи были еще пышные и полные, и при свечах на бале, танцуя, она еще затмевала первых красавиц. В Аничковом танцевали каждую неделю в белой гостиной, не приглашалось более ста персон. Государь занимался в особенности баронессой Крюденер, но кокетствовал, как молоденькая бабенка, и радовался соперничеством Бутурлиной и Крюденер». (Мюнхенская баронесса  Амалия Крюденер -  сестра императрицы Александры Федоровны). Но победила, в конце концов, Варвара Нелидова, и она уже никому не уступала место на Олимпе. И даже, если император увлекался кем-то из новеньких, место Варвары Нелидовой было незыблемо. А красавица Натали в 25 лет стала  пенсионеркой.
Шестнадцатого февраля 1837 г. Натали с детьми и сестрой Александриной отправилась в имение «Полотняный Завод» в сопровождении братьев Дмитрия и Сергея и тетки Екатерины Ивановны, решившей проводить их до Москвы. Перед отъездом родственников Екатерина, жена сидевшего в тюрьме Дантеса, приехала попрощаться. А. И. Тургенев сообщил в письме от 24 февраля П. А. Осиповой: «С другой сестрой, кажется, она простилась, а тетка высказала ей все, что чувствовала она, в ответ на ее слова, что “она прощает Пушкину“. Ответ образумил и привел ее в слезы». И надо понимать, что Екатерина о чем-то догадывалась и считала виновницей трагедии свою сестру Натали (что в общем, справедливо), но она, как женщина добродушная, прощает ее и зла на нее не держит. Друзья поэта эту фразу посчитали откровенной наглостью и даже подлостью.
Натали по дороге думала о своей судьбе, и как она (ее судьба) перекликается с тем, что случилось с ее матерью, Натальей Ивановной, красавицей, тридцать лет назад в Петербурге.  Мать ее влюбилась в красавца кавалергарда Алексея Охотникова, который в течение двух лет был фаворитом императрицы Елизаветы Алексеевны. От своего возлюбленного императрица родила дочь, которая прожила всего два года. Увлечение кавалергарда юной красавицей Натальей семья императора посчитала оскорблением Ее Величеству. Штаб- ротмистр Охотников был убит, умер он 30 января 1807 года, ровно тридцать лет назад, а Наталья Ивановна была выдана замуж за Николая Гончарова и отправлена в имение его отца «Полотняный Завод». Мать ее больше в Петербург не возвращалась, и всю свою жизнь провела в Калужской губернии. Думала Натали, ждет ли ее такое же будущее, вернется ли она когда-то в Петербург, сможет ли она вывести своих детей в высший свет?
В имении Натали с детьми  и Александриной поселилась  в Красном доме, где некогда жила с мужем. Сохранилось описание этого дома: «Красный дом представлял собою довольно большое деревянное здание, включавшее в себя 14 комнат; внизу они были большие и просторные, наверху более мелкие и низкие.  Со стороны теперешней площади,  раньше сада, был подъезд со ступенями и двумя висячими фонарями. Просторными крытыми сенями дом соединялся с пристройкой, теперешним зрительным залом. Посреди обширного зала стоял круглый стол, и висели великолепные золоченые люстры, с золотыми сводами колосьев наверху». «Красный дом расположен был на обрыве и фасадом обращен к прудам; от самых сеней вели вниз широкие каменные ступени. По обрыву росли ели, подстригавшиеся причудливыми фигурами. Пруды в виде буквы „П“ были обсажены ивами, а посредине оставался род полуострова; тут были разбиты радиально расходящиеся дорожки и посредине - куртины с плодовыми деревьями. Тут же была устроена большая беседка, и другие были по углам ограды вокруг прудов. Дом был окрашен в красный цвет, что и дало повод названию его, а пристройка снаружи была украшена белыми столбами наподобие колонн, пустыми внутри и обитыми оштукатуренным парусом». «Парк был разбит на высоком берегу реки, с продуманно устроенных видовых площадок открывались великолепные виды вдаль с кромками леса за полями».
4 сентября Дмитрий  сообщил старшей сестре Екатерине в эльзасский Сульц: «Натали и Александрина в середине августа уехали в Ярополец с тремя старшими детьми, маленькая Таша осталась здесь (она — очаровательный и очень рослый для своих лет ребенок). Но мы вернемся сюда не ранее 25 числа этого месяца. Ты спрашиваешь меня, как они поживают и что делают: живут очень неподвижно, проводят время, как могут, понятно, что после жизни в Петербурге, где Натали носили на руках, она не может находить особой прелести в однообразной жизни Завода, и она чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее иногда целыми неделями не выходить из своих комнат и не обедать со мной. Какие у нее планы на будущее, не выяснено; это будет зависеть от различных обстоятельств и от добрейшей тетушки, которая обещает в течение ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Натали, к которой она продолжает относиться с материнской нежностью».
Пока Натали была в имении, Опека приступила к исполнению своих обязанностей. В первую очередь следовало освободить квартиру, в которой скончался поэт, вывезти из нее мебель и книги на хранение в Гостиный двор. Срок хранения был определен в два года.  По императорскому указу Опека должна была выкупить имение Михайловское, но до мая 1838 г. Опека  этой проблемой не занималась, и Натали была вынуждена написать письмо графу М.Ю. Виельгорскому (не графу Строгонову):
«Оставаясь полтора года с четырьмя детьми в имении брата моего среди многочисленного семейства, или лучше сказать многих семейств, быв принуждена входить в сношения с лицами посторонними, я нахожусь в положении, слишком стеснительном для меня, даже тягостном и неприятном, несмотря на все усердие и дружбу моих родных. Мне необходим свой угол, мне необходимо быть одной, со своими детьми. Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Я говорю о селе Михайловском, находящемся по смерти его матери в общем владении — моих детей, их дяди и тетки. Я надеюсь, что сии последние примут с удовольствием всякое предложение попечительства, согласятся уступить нам свое право, согласятся доставить спокойный приют семейству их брата, дадут мне возможность водить моих сирот на могилу их отца и утверждать в юных сердцах их священную его память.
Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и для детей моих. Оно для нас драгоценнее всего на свете. О других доходах я не имею никакого понятия, а само попечительство может собрать всего удобнее нужные сведения. Впрочем, и в этом отношении могу сказать, что содержание нашего семейства заменит с избытком проценты заплаченной суммы.
Итак, я прошу Попечителей войти немедленно в сношение с прочими владельцами села Михайловского, спросить об их условиях, на коих согласятся они предоставить оное детям своего брата, выплатить им, есть ли возможно следующие деньги, и довершить, таким образом, свои благодеяния семейству Пушкина.
Наталья Пушкина»
 В. А. Жуковский написал докладную, как отчет о деятельности Опеки, на имя  императора: «Что же касается до заложенного отцовского имения, то по справкам оказалось, что Пушкин не владел, а только некоторое время управлял имением отца, который теперь им владеет сам, и что то имение, которое было благоугодно В. В. выкупить, не отцовское, а материнское, что оно разделено между отцом, двумя сыновьями и дочерью и что оно к выкупу не следовало бы и тогда, когда бы принадлежало Пушкину, ибо те причины, для коих В. В. желали его выкупить, не существуют; Пушкин погребен не в этой деревне, а в Святогорском монастыре, неподалеку от оной». По указанию Опеки 18 мая 1838 г. была произведена опись села Михайловского: господского дома и других строений, мебели, столового прибора, скота, наличного хлеба. В соответствии с подробным перечнем крепостных, как дворовых, так и живущих в приписанных к Михайловскому деревнях, общее их число составило на тот день 71 душу мужского и 98 душ женского пола. На этом деятельность Опеки по выкупу Михайловского приостановилось.
Успешнее шли дела Опеки по выпуску собрания сочинений Пушкина. Издание по воле императора должно было осуществлено за казенный счет, а доход от него - пойти в пользу вдовы и детей. Начато оно было вскоре после смерти Пушкина. Смета на выпуск собрания сочинений была утверждена уже 25 февраля 1837 г. Собрание вышло в восьми томах тиражом 13 тысяч экземпляров по цене 25 рублей за комплект. 26 марта по указу императора были отпущены безвозвратные средства на издание - 50 тысяч рублей. На собрание сочинений Пушкина была объявлена подписка. Первый том собрания был готов уже в октябре 1837 г. Все восемь томов поступили в продажу вместе в марте 1838 г.
Ночами, когда Натали оставалась одна, она вновь и вновь восстанавливала в памяти события, произошедшие перед дуэлью и, прежде всего, что говорил в эти дни супруг. По прошествии времени, когда ей не надо было общаться с императором, не надо было оставаться с ним наедине и подчиняться ему, она почувствовала себя на свободе, что она не марионетка в руках правителя, что она не создана для «прихоти развратного злодея». Чем  больше она думала о прошедших годах, тем яснее осознавала, что Пушкин  своей смертью освободил ее из лап злого колдуна Черномора. Она проклинала себя за то, что шла на поводу, подчинялась во всем Его Величеству и не поехала с супругом в Михайловское, когда он так настаивал. Там они жили бы очень скромно, даже беднее, чем в последние годы с матерью в имени «Полотняный Завод», и ей бы там было тяжело с детьми, но она должна была пожертвовать собой. А получилось, Пушкин отдал свою жизнь ради ее спасения. Она поняла, что по гроб жизни должна отмывать свои грехи, что должна чтить его и как человека, и как великого поэта. Она поразилось, что  чувство  уважения  к супругу, которое ранее присутствовало, как естественное отношение к старшему по возрасту, стало таким всеохватывающим, таким главенствующим, таким благодарным. Она должна передать это чувство детям, все они также должны относиться к нему с любовью и уважением и гордиться им. А если она выйдет второй раз замуж, то  только за того мужчину, который будет чтить память ее супруга и беречь вместе с ней память о нем и все, что  осталось после него, ставшее таким дорогим.    
Прошло немногим более года после смерти поэта, а тетушка Екатерина Ивановна заговорила о возвращении своей любимой племянницы с детьми в Петербург. Была ли это только инициатива тетушку, или она получила разрешение на возвращение красавицы из негласной ссылки, неизвестно. Вероятнее всего, второе предположение. В николаевской России все было так зарегулировано, что без разрешения сверху никакие перемещения по стране были невозможны.
Тетушка заранее сняла дом для племянниц с детьми и приехала в имение в начале ноября 1838 г. Считается, что тетушка уговорила Натали, которая якобы не хотела покидать имение,  вернуться в Петербург. Это предположение явно нелогично. Натали еще в прошение указывала главные причины, почему ей надо оставаться в столице. За полтора года дети подросли, и вопрос об их воспитании становился более острым - Маше в мае  исполнилось шесть лет.  Натали, конечно, хотела и мечтала, чтобы ее дети получили не провинциальное образование, а то, которое соответствовало  требованиям светского общества.   И уговаривать Натали не надо было. К тому же хлопоты Опеки по выкупу Михайловского, инициированные самой Натальей, требовали ее присутствия в столице. И не менее важной была проблема с замужеством ее сестры Александрины. Она понимала, что чем дольше оставалась сестра в имении, тем меньше у нее было  шансов выйти замуж. Александрине в  июне исполнилось 27 лет, она все еще оставалась в девицах, посвятив себя младшей сестре и ее детям. Тетушка Екатерина Ивановна могла пообещать устроить Александрину на должность  фрейлины. Правда, почему она раньше это не сделала, непонятно, что ей мешало? Что изменилось? А может быть в это время тетушка и не обещала ничего. И без этих аргументов сестры давно были готовы покинуть имение и вернуться в покорившую их   атмосферу кипучего, блистательного Петербурга.
Принимая решение вернуться в столицу, сестры понимали, что их затраты резко увеличатся. Но они были уверены, что их доходы эти затраты закроют. Натали, получала пенсион 5000 рублей, как вдове, и по 1500 рублей детям, всего 11 тысяч. Полученные от посмертного издания сочинений Пушкина 50 тысяч Натали положила в банк и тратить их не хотела, считая, что они принадлежат детям. Проценты с этого  капитала состав¬ляли 2600 рублей. Дмитрий Николаевич дол¬жен был выплачивать Натали из полученных доходов имения 1500 рублей. Мать ее, Наталья Ива¬новна, имевшая собственное  поместье Ярополец в 1400 душ, после смерти Пушкина пересылала ей некоторое время по 3000 рублей в год, Таким образом, всего Наталья Николаевна имела 18 тысяч рублей в год. Доходы Александрины были скромнее – 4000 рублей  в год от брата Дмитрия. В «Архиве Опеки Пушкина» приведены данные расходов по дому при жизни Пушкина. Вот некоторые цифры за январь 1837 г. Было израсходовано: на дрова 210 рублей, по сче¬там аптеки - 84 рубля, на продукты - 775 рублей, на вино - 103 рубля, на прислугу, врача и пр. - 450 рублей, на извоз¬чика - 300 рублей и т. д. Итого в месяц 1984 рубля (за аренду квартиры было оплачено ранее). А за год? У Пушкина в расчетах получалась сумма за 30 тысяч рублей.  Натали должна была жить скромнее без  своего экипажа и снимать  квартиру более дешевую . Стараниями тетушки Екатерины Ивановны 1 января 1839 г. Александра Николаевна Гончарова была принята ко двору и пожалована во фрейлины императрицы Александры Федоровны. Ее доход увеличился на 1000 рублей.
Нина Доля, гувернантка семьи Гончаровых, 10 апреля 1839 г. написала Екатерине в Сульц: «Натали выходит мало или почти не выходит, при дворе не была, но представлялась императрице у тетки однажды, когда Ее Величество зашла к ней, идя навестить фрейлину Кутузову, которая живет в том же доме. Императрица была очень ласкова с Натали, пожелала посмотреть всех ее детей, с которыми она говорила. Это был канун Нового года». Из описания гувернантки следует, что встреча с императрицей произошла спонтанно. На самом деле случайных встреч у императрицы не бывало – все обговаривалось заранее. Кто проявил инициативу сама императрица или Загряжская неизвестно, но главное встреча перед Новым годом состоялась, и Александра Федоровна проявила интерес. В письме к брату Натали сообщает: «Дорогой Дмитрий. Недавно я представлялась императрице. Она была так добра, что изъявила желание меня увидеть, и я была там утром, на частной аудиенции. Я нашла императрицу среди своей семьи, окруженную детьми, все они удивительно красивы». Может быть, о Натали какую-то информацию передала Александрина, которая ранее была представлена императрице, а известие о возвращении красавицы ее заинтриговало. В тот же день, перед Новым годом, Александрина получила шифр, но впервые вышла ко двору в Пасхальное утро. Общество ее приняло, и она стала бывать  на балах и  театрах без  Натали.
Весной 1839 г в Россию вернулось семейство де Местр, (Софья Ивановна, родная  сестра тетушки Екатерины Ивановны, с мужем) жившее в Италии с 1825 г. Вместе с ними приехала и их воспитанница Наталья Ивановна Иванова, три года назад вышедшая замуж за австрийца барона Густава Фогеля фон Фризенгоф, который получил назначение в качестве чиновника австрийского посольства в Петербурге. Поэтому оба семейства приехали одновременно. Лето Натали с детьми и сестрой  провела  на Каменном острове. Дачу на самом фешенебельном из петербургских островов сняла тетушка Екатерина Ивановна, пригласив племянниц с детьми. На соседней даче поселилась ее сестра Софья Ивановна с мужем. Вместе с Местрами на даче жили и молодые Фризенгофы. С наступлением осени семейства Пушкиных и де Местров вернулись в Петербург и  поселились в одном доме на Почтамтской улице. Пушкины  - на первом этаже, супруги де Местр  вместе с молодыми Фризенгофами - на втором. Натали с юмором описывала брату 15 декабря 1839 г. свое частое хождение в гости к Местрам на второй этаж: «не могу ничего особенно хорошего сообщить о нас. По-прежнему все почти одно и то же, время проходит в беготне сверху вниз и от меня во дворец. Не подумай, однако, что в царский; мое сиятельство ограничивается тем, что поднимается по лестнице к тетушке». В это время Натали вообще не посещала балы, редко появлялась  в высшем свете,  в основном  бывала только в салонах  близких ей людей: де Местров, Строгановых, Карамзиных, Мещерских, Вяземских и Валуевых.
В письмах Густав Фризенгоф сообщал брату Адольфу. «Пушкиных мы видим ежедневно и постоянно, я привык к ним и, в общем, их люблю, они значительно содействуют тому, чтобы салон моей остроумной тетки, который по самой своей природе скучнее всех на свете, был несколько менее скучным». О своем образе жизни  писал и сам граф де Местр 19 сентября 1839 г. князю Д. И. Долгорукову: «Вечера мы проводим в семейном кругу. Часто две племянницы моей жены  - г-жа Пушкина и ее сестра - приходят дополнить наше небольшое общество. Первая из них, вдова знаменитого поэта, очень красивая женщина, а сестра ее, хотя и не так одарена природою, однако тоже весьма хороша». 
Вернувшийся  в Петербург после пятнадцатилетнего отсутствия Е. А. Баратынский написал жене: «У Карамзиных видел почти все петербургское высшее общество. Встретил вдову Александра Пушкина. Вяземский меня к ней подвел, и мы возобновили знакомство. Все так же прелестна и много выиграла от привычки к свету. Говорит ни умно, ни глупо, но свободно».
7 марта 1840 г. Натали написала брату Дмитрию: «Что сказать тебе о нас. Мадемуазель Александрина всю Масленицу танцевала. Она произвела большое впечатление, очень веселилась и прекрасна, как день. Что касается меня, то я почти всегда дома; была два раза в театре. Вечера провожу обычно наверху. Тетушка принимает ежедневно, и всегда кто-нибудь бывает».
Желая сохранить, что было так дорого супругу, она вновь и вновь теребила графа Строгонова по поводу покупки имения Михайловское. Наконец, (через три года) в апреле 1840 граф обратился напрямую к сонаследникам, предлагая цену 425 рублей за крепостную душу.  Лев, брат поэта, сообщил в ответ  Жуковскому, члену опекунского совета: «Мое желание одно: чтобы имение это не переходило в посторонние руки». Он согласился с предложенной ценой и, предвидя сложности с сестрой поэта, Ольгой, согласился даже на цену ниже: «Гр. Строганов мне предлагает по 425 руб. за душу; если в этой цене вы не сойдетесь с моею сестрою (чего я не думаю), то сбавьте цену с моей части для пополнения платы за ее часть».  Сестра Ольга цену приняла:  «согласна продать опекунству в пользу малолетних детей моего брата следующую мне часть состоящего в Псковской губернии сельца Михайловского, равно и ту, которая мне от батюшки причитается по цене, вами предложенной, то есть по четыреста двадцать пять (425) рублей ассигнациями за ревизскую душу». Получив согласие сонаследников, дело передали  в Петербургскую дворянскую опеку.
Лето 1840 г Натали с детьми и сестрой провела на даче  на Каменном острове. У них гостил племянник Пушкина, сын Павлищевых, Лев. Среди немногих гостей, изредка посещавших их в городе и на даче, чаще всех приезжал П. А. Плетнев, написавший своему приятелю, будущему академику Я. К. Гроту, 24 августа 1840 года: «Вечер с 7 до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно по-монашески. Никуда не ходят и не выезжают», «Пушкина очень интересна, хоть и не рассказывает о тетрадях юридических. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказать». В другом  письме к тому же Гроту от 12  ноября 1840 г. Плетнев сообщал о посещении Пушкиной придворного бала 8 ноября; но она не спускалась в зал, а только сверху, с хор, смотрела,  как танцует сестра-фрейлина.
В конце 1840 г. Натали получила письмо от матери, которая сообщила ей, что более не будет высылать ей обещанные 3 тысячи рублей в год. Натали еле-ели сводила концы с концами, часто беря в долг у друзей. Семейный бюджет, когда надо было в конце года рассчитываться по долгам и за квартиру, трещал по швам. Натали с просьбой и жалобой обратилась к брату сразу после Нового года: «Дорогой и добрый Дмитрий, я только что получила письмо от матери, приводящее меня в отчаяние. Она отказывает мне в содержании, которое назначила мне. Не зная, что делать, я обращаюсь к тебе как к главе семейства, помоги ради бога. Я клянусь тебе, дорогой Дмитрий, если бы я знала, на что существовать, я бы не позволила себе надоедать, но я имею на все только 11 000 от двора, 2000 - проценты с моего капитала и 1500, которые ты мне даешь - всего 14 500 рублей. Этого недостаточно для содержания такой семьи, как моя, в особенности в то время, когда начинается воспитание детей, что тоже требует больших расходов. Поэтому мне очень тягостно, что меня лишают содержания, которое все остальные члены семьи получают, а меня из нее несправедливо исключили. Ты знаешь, дорогой Дмитрий, что в течение шести лет, когда я была замужем, ни я, ни мой муж, никогда ничего не просили у вас. Увы, времена изменились, и то, что тогда не было даже жертвой, теперь нас повергло бы в жестокое стеснение». «Она больше, чем кто-либо знает, что значит содержать семью, сама не сводила концы с концами при 40 000 рублей, которые она получала от моего дедушки. Наконец, я не прошу невозможного, я требую по справедливости того, что получаете все вы».
Сестра Александра со своей стороны так же просила брата помочь Натали: «Дорогой Дмитрий, я думаю, ты не рассердишься, если я позволю себе просить тебя за Ташу. Я не вхожу в подробности, она сама тебе об этом напишет. Я только умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен - приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находится, на нее больно смотреть. Пойми, что такое для нее потерять 3000 рублей. С этими деньгами она еще как-то может просуществовать с семьей. Невозможно быть более разумной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги. Дети растут, и скоро она должна будет взять им учителей. Следственно расходы только увеличиваются, а доходы ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уверена, что был бы очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь. Поверь, дорогой Дмитрий, Бог тебя вознаградит за добро, которое ты ей сделал бы. Я боюсь за нее. Со всеми ее горестями и неприятностями она еще должна бороться с нищетой. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, бывают дни, когда она совершенно падает духом.
Перед Рождеством  в английском магазине Натали  встретилась  с государем, который заехал купить подарки для елки своим детям. Грот - Плетневу, «30 янв. 1841 г Натали Пушкина сегодня была в английском магазине (канун елки перед рождеством) и встретилась там с государем, обыкновенно в этот день приезжающим в английский магазин покупать для елки своим детям. Его величество очень милостиво изволил разговаривать с Пушкиной. Это было в первый раз после ужасной катастрофы ее мужа».
Через четыре года после смерти поэта, шестнадцатого февраля 1841 г. заседание Опеки вынесло решение: «По случаю совершающейся покупки села Михайловского в пользу малолетних детей А. С. Пушкина опекунство, находя нужным сделать надлежащий по сему расчет как в суммах, причитающихся каждому из сонаследников по тому имению в отношении покупной суммы, так равно и в суммах, полученных от дохода по тому же имению, в распоряжение опекунства внесенных, произвели полный по сему нижеследующий расчет».
Тем же днем помечена запись в журнале заседания Опеки: «Опекунство, находя, что, окончив возложенные на него обязанности, а именно: издав в свет полные сочинения А. С. Пушкина и продав право здешним книгопродавцам на издание посмертных сочинений его, и что сверх того приводя с разрешения Опеки сей к окончанию покупки фамильного села Михайловского в пользу детей Пушкина, отдаваемого с разрешения же Опеки сей в непосредственное управление матери малолетних Наталье Николаевне Пушкиной, - опекунство сие, находя с одной стороны сдать вдове Н. Н. Пушкиной некоторые предметы имущества, находившегося на сохранении у оного, а с другой открывшуюся вдове Пушкина покупкой упомянутого имения возможность принять на свое сохранение предметы, избавив тем опекунство сие от излишних расходов по сбережению их от оного».
Опека выдала всем деньги, взяла расписки, и только после этого Наталья Николаевна Пушкина смогла вступить в управление Михайловским. Крестьяне Михайловского обязались служить ей верой и правдой. Управлять имением Натали могла только будучи опекуншей своих детей, что официально и было оформлено указом Петербургской дворянской опеки от 30 сентября 1840 г.
Через четыре года Натали получила вещи, принадлежавшие Пушкину, и в начале марта упакованная библиотека на шести санях была отправлена в Михайловское под наблюдением Никиты Козлова, бывшего дядьки и камердинера поэта. Теперь, когда Михайловское перешло во владение ее детей, она могла на правах опекунши поехать в имение, заняться установкой памятника и разбором оставшихся вещей супруга. Отказавшись от городской квартиры и сдав часть мебели на хранение, Натали вместе с большим семейством, сопровождаемым слугами, прачками, горничными и няньками, 15 мая отправилась в имение в нескольких экипажах. 24 ящика с книгами, в которые была упакована библиотека Александра Сергеевича, заняли шесть подвод. За ними - обоз с вещами, мебелью, 19 мая караван прибыл в имение. В барском доме Михайловского было всего  шесть комнат, считая переднюю. Жить в них двум сестрам и четверым детям с нянями было тесно (на даче на Каменном острове в 1831 г. Пушкины жили в 15-комнатном доме). А когда бывал отец Пушкина или селили  гостей, то дом и вовсе был переполнен.
Первым делом Натали поехала в монастырь, посетить могилу супруга. Соседка Осипова любезно предоставила ей карету. Натали еще в конце 1838 г. заказала художнику Пермагорову мраморный обелиск на могилу Пушкина. Все счета за сооружение и доставку памятника оплатила Опека. Привез памятник в Святогорский монастырь зимой 1840 г. бывший управляющий села Михайловское Михаил Калашников.
 Фото. Пушкинские горы, Святогорский монастырь. Могила А.С. Пушкина
С  приездом Натали в Михайловское памятник начали устанавливать. Потребовалось извлечь из земли гробы с телами Пушкина и его матери, чтобы поместить их в специально устроенный кирпичный склеп, а также соорудить цоколь и железную ограду. Под цоколь на глубину двух с половиной аршинов был подведен каменный фундамент. К августу работы были закончены. Обелиск сделан из белого итальянского  мрамора, стоит на мраморном своде, под которым урна с наброшенным покрывалом.  Натали была удовлетворена,-  теперь память о своем отце будут хранить ее дети, владельцы Михайловского,  навещать его могилу, следить за ней и беречь. По ее мнению, тропа к памятнику  теперь «не зарастет», и благодарные народы будут  нести к нему цветы, и их будет, где положить.
Получив все права на Михайловское, Натали приступила к управлению имением, которое приносило небольшой доход. В роли помещицы она поняла, что ничего не понимает в сельском хозяйстве. Из письма к брату: «Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажется, однако, что здесь все идет, как Бог на душу положит. Говоря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйством. Просматривая счета конторы, я, прежде всего, поняла, что это имение за 4 года дало чистого дохода только 2600 руб.  Ради бога приезжай мне помочь; при твоем опыте, с твоей помощью я, может быть, выберусь из этого лабиринта». Брат не приехал, ведение хозяйства имения оказалось ей не по силам, и она очень быстро отказалась от идеи навести в имении порядок, оставив все, как было ранее.
С июня Натали стала обращаться  к брату за финансовой помощью.
5 июня. «В моем затруднительном положении я не знаю больше никого, к кому могла бы обратиться. Наступило время, когда Саша и я должны вернуть Вяземскому 1375 рублей. Потом, так как я дала поручение подыскать в Петербурге квартиру, придется давать задаток. Следственно, если ты не придешь мне на помощь, я, право, не знаю, что делать. Касса моя совершенно пуста, для того чтобы как-то существовать, я занимаю целковый у Виссариона (слуга Натали), другой  - у моей горничной, но и эти ресурсы скоро иссякнут. Занять здесь невозможно, так как я никого тут не знаю. Ради бога, любезный и дражайший братец, прости меня, если я тебе так часто надоедаю по поводу этих 2000 рублей».
3 сентября. «Отчаявшись получить ответ на мое июльское письмо и видя, что ты не едешь, дорогой брат, я снова берусь за перо, чтобы надоедать тебе со своими вечными мольбами. Что поделаешь, я дошла до того, что не знаю к кому обратиться. 3000 рублей это не пустяки для того, кто имеет всего лишь 14 000, чтобы содержать и давать какое-то воспитание четверым детям. Клянусь всем, что есть для меня самого святого, что без твоих денег мне неоткуда их ждать до января и следственно, если ты не сжалишься над нами, мне не на что будет выехать из деревни. Я рискую здоровьем всех своих детей, они не выдержат холода, мы замерзнем в нашей убогой лачуге. Я просила тебя прислать мне, по крайней мере, 2000 рублей не позднее сентября».
2 октября. «Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она, по крайней мере, не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу».
Натали  оказалась в таком бедственном положении, что была вынуждена брать в долг у своих слуг. Как это поучилось? С одной стороны, жизнь в деревне позволила Натали экономить, так как, снимая  дачу под Петербургом, ей пришлось бы истратить куда более значительные суммы. Кроме этого она съехала с квартиры и за нее не платила, в высший свет  не выходила. Куда истратила она деньги?  Понятно, что в обветшалом доме ей пришлось сделать ремонт и пригласить несколько плотников.   На установку памятника супругу также пришлось что-то заплатить бывшему управляющему, хотя основные затраты были покрыты Опекой. Летом в Михайловском, как гость, поселился отец Пушкина, в августе на две недели приехали  Фризенгофы, а осенью появился князь Вяземский. И все же трудно вообразить, как это могло случиться, что в доме  не было даже свечей и чаю, не было средств на обратную дорогу при доходах в 15 тысяч рублей в год. Из Петербурга Натали сообщила брату: «Последние дни, что мы провели в деревне, было что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Строганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу». 23 октября 1841 г. Натали со всем семейством отправилась в Петербург.
Объяснить  создавшееся бедственное положение (а оно было именно таким) можно неумением Натали хозяйствовать.  Пушкин ругал Натали, когда ее оставил хозяйкой в доме, а она оплатила мнимые долги просителям. По просьбе Натали Пушкин снял новую квартиру,  хотя договор на аренду занимаемой квартиры еще не истек. Хозяин квартира подал иск и потребовал возместить неустойку. Пушкин суд проиграл. Следующим летом Натали по собственной инициативе сняла квартиру, аренда которой превышала предыдущую почти в 1,5 раза. А аренда и содержание четверки лошадей для экипажа тоже были Натальиными капризами. При Пушкине деньги просто испарялись и лишние траты чаще всего осуществлялись по вине красавицы. И после смерти Пушкина она, по-видимому, продолжала вести хозяйство также нерасчетливо  – ее обманывали слуги, нанятые работники, торговцы и разные агенты,  и к тому же  она по доброте своей помогала всем, кто обращался к ней за помощью. А потом сама оставалась без денег, а попросить было не у кого, к некоторым она вообще не могла подойти – не позволяла гордость и память о прошлом.  В отсутствие хозяина Натали не могла справиться со слугами, которые пьянствовали в доме и устраивали драки. Жалуясь на это в письмах к мужу, Ланскому, она сама же и умоляла не показывать и вида, что он об этом знает, потому что «я была бы в отчаянии, если бы кто-нибудь мог считать себя несчастным из-за меня».  В 1851 г в ожидании раздела Кистенева после смерти отца Пушкина Лев Сергеевич занял у Натали крупную сумму, которую так и не вернул. После его смерти она писала Соболевскому: «Придя на помощь Льву, я по деликатности не потребовала ни векселя, ни расписки на гербовой бумаге. Из-за этого я — единственный кредитор, которого не желают удовлетворить, несмотря на то, что считают мои требования справедливыми». Образец доброты и поведения Натали.
10 сентября Натали направила письмо в Опеку: с просьбой выделить ей дополнительные средства ввиду необходимости оплаты квартиры в Петербурге, найма учителей и прислуги. 1 октября, рассмотрев ее прошение, Опека приняла решение: «На наем учителей, квартиры и прислуги для детей покойного А. С. Пушкина выдавать, сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац., по 4000 рублей в год из процентов, следующих на капитал 42 336 р. 24 2/7 коп. серебром, состоящий ныне в билетах кредитных установлений, и выдачу сей суммы производить с сентября сего 1841-го года». Выде¬ленные Опекой четыре тысячи были серьезным подспорьем. Дети начинали учиться. Маше  бы¬ло уже девять лет, Саше - восемь. Ранее их обучали Натали и Александрина, а с возраста 8-9 лет  надо  было переходить к серьез¬ным занятиям с учителями. Стоило это дорого, за урок бра¬ли 3-5 рублей, и каждый учитель вел только свой предмет.
В Петербурге Натали с семейством поселилась в квартире, которую присмотрела и оплатила  тетушка Екатерина Ивановна. Новая  квартира располагалась у Конюшенного моста, в доме Китнера. Это был один из самых старых домов, расположенных в этих кварталах. Пользуясь ближайшим соседством, Екатерина Ивановна каждый день в семь часов вечера приходила навестить племянниц и детей. В этой квартире Натали  прожила полтора года.


В. Гау.  Портрет Натальи Николаевны Пушкиной, 1841 г.

В 1841 г. придворный художник Вольдемар Гау, кисти которого принадлежали портреты многих великосветских красавиц, нарисовал  портрет Натали Пушкиной. Авторская копия этого портрета принадлежала сестре Александрине, которая впоследствии, выйдя замуж, вывезла его в числе других семейных портретов за границу. Более трех десятилетий художник неустанно и плодотворно работал в жанре акварельного портрета, создав более шестисот законченных произведений: Особы императорской фамилии,  все, кто принадлежал к высшим слоям петербургского общества, все знаменитости были написаны Гау. Большая часть  портретов Натали 1840-х годов создавались по инициативе П. А. Вяземского, в то время сильно увлеченного вдовой Пушкина. По словам Вяземского, Пушкина в то время была «удивительно, разрушительно, опустошительно хороша».
 Плетнев – Гроту  24 декабря 1841 г. «Силою обстоятельств Наталья Николаевна понемногу втянулась в прежнюю светскую жизнь, хотя и не скрывала от себя, что для многих это служит лишним поводом упрекнуть ее в легкомыслии и равнодушном забвении... Император часто осведомлялся о ней у престарелой фрейлины (Загряжской) и выражал желание, чтобы Наталья Николаевна по-прежнему служила одним из лучших украшений его царских приемов. Одно из ее появлений при дворе обратилось в настоящий триумф. В залах Аничковского дворца состоялся костюмированный бал в самом тесном кругу. Ек. Ив. Загряжская подарила Наталье Николаевне чудное одеяние в древнееврейском стиле, по известной картине, изображавшей Ребекку. Длинный фиолетовый бархатный кафтан, почти закрывая широкие палевые шальвары, плотно облегал стройный стан, а легкое из белой шерсти покрывало, спускаясь с затылка, мягкими складками обрамляло лицо и ниспадало на плечи. Появление ее во дворце вызвало общую волну восхищения. Как только начались танцы, император Николай Павлович направился к Наталье Николаевне, взяв ее руку, повел к императрице и сказал во всеуслышание: "Смотрите и восхищайтесь!" Императрица Александра Федоровна навела лорнет на нее и ответила: -- "Да, прекрасна, в самом деле прекрасна! Ваше изображение таким должно бы перейти к потомству"».
В письме Плетнева объясняется появление Натали в высшем свете  «силою обстоятельств», в то время как большинство наших пушкинистов склоняется к фразам «Наталья Николаевна без всякого специального прошения и императорского указа вновь появилась в Петербурге, а, следовательно, и на балах» и приводится высказывания Доры  Фикельмон: «Г-жа Пушкина снова появляется на балах. Не находишь ли ты, что она могла бы воздержаться от этого? Она стала вдовою вследствие такой ужасной трагедии, и ведь она была ее причиною, хотя невинною». Натали свое кредо поведения при дворе объясняла позже в 1849 г. мужу: «Втираться в интимные придворные круги – ты знаешь мое к тому отвращение; я боюсь оказаться не на своем месте и подвергнуться какому-нибудь унижению. Я нахожу, что мы должны появляться при дворе, только когда получаем на то приказание, в противном случае лучше сидеть спокойно дома. Я всегда придерживалась этого принципа и никогда не бывала в неловком положении». Всю жизнь придерживалась Натали этих принципов, и ее поведение, прежде всего, определялось не ее собственными настроениями, желаниями, а приказами сверху, нарушить которые она не имела права, а если бы она не подчинилась, она понимала, у нее и у ее семьи, а, может быть, и у всех родственников были бы серьезные проблемы. В отличие от пушкинистов Плетнев правильно определил причину нового взлета красавицы – «силой обстоятельств», то есть приглашения, которое понималось как приказ.
Образ Ребекки, вызвавший такой восторг у императрицы, Николай I решил сохранить и  пригласил  придворного живописца Гау, а тот акварелью написал портрет Натали в библейском костюме. Император подарил его супруге для ее  личного альбома. По словам Натали, этот портрет был самым удачным, но, к сожалению, он не сохранился.


В. Гау. Н.Н. Пушкина. 1842 г. Акварель.

Во Всероссийском музее Пушкина есть другая картина Натали, относящаяся к тому же времени. На ней она  изображена с прической на пробор и с локонами,  в закрытом платье с белой вышитой вставкой, лиф и рукава которого обшиты рядами оборок из темной материи. На шее - большой кружевной воротник, под ним повязана голубая узорчатая лента, скрепленная золотой брошью с синей эмалью.
Натали предполагала провести все лето 1842 г. в Михайловском и оставаться там до глубокой осени. Но эти планы нарушила  неожиданная смерть тетушки  Екатерины Ивановны Загряжской 18 августа.  Тетушка не раз сообщала о своем желании оставить  принадлежащее ей село Степаньково Московской губернии, с числящимися при нем пятьюстами душами, своей любимой племяннице Натали. Однако завещание она не оформила и просила свою сестру Софью после ее кончины передать село в распоряжение племянницы.
Софья Ивановна пригласила для консультации графа Строгонова, который убедил тетушку, что передавать село в распоряжение столь молодой женщины безрассудно. Граф объявил Натали о решении тетушки и заявил в заключении, что «графиня, не оспаривая  право Натали в будущем на завещанное наследство, решила в настоящем не оформлять его и сохранить имение в своих руках, а доходами распоряжаться по своему усмотрению и из них уделять Наталье  Николаевне столько, сколько ей покажется нужным для ее поощрения». Руководитель Опеки граф Строгонов по сути дела выступил не как защитник интересов Натали,  а как конкурент, лично заинтересованный как  родственник  Екатерины Ивановны Загряжской, в получении в наследство села Степаньково.
Кстати, когда Софья Ивановна де Местр и ее муж умерли, снова в борьбу за село Степаньково включились Строгоновы, теперь сын Сергей Григорьевич, племянник матери Натали.  Графиня де Местр оставила духовное завещание, в котором пожизненное пользование ее состоянием предоставлялось ее мужу, дожившему уже до 90 лет, а по его смерти доставалось племяннику, графу Сергею Григорьевичу Строганову. Ему же вменялось в обязанность выдать Наталье Николаевне  московское имение, завещанное еще Екатериной Ивановной. Когда граф Строганов вступил в свои права, он, к великому недоумению матери, потребовал с нее уплаты половины причитающихся долгов, считая ее сонаследницей. Она категорически отказалась от такого условия передачи ей положенного наследства. При внимательном рассмотрении завещания, выяснилось, что графиня де Местр передавала Строгонову все состояние, полученное от отца, а на деле оказывалось, что все ее имения достались от дяди и сестры, так как отец умер вполне разоренным. Этим решили воспользоваться братья Натали и готовы были подать иск в суд.  Граф Строганов, взвесив ситуацию, объявил им откровенно, что закон, может быть, и  на их стороне, но судебная тяжба им обойдется в солидную сумму. Идя  с ними на мировую, он предложил им сто тысяч рублей за село, но при этом сестра должна была оплатить 50 тысяч долга (половины суммы долга по всему наследству). Натали  долго сопротивлялась и считала такое решение несправедливым,  но, в конце концов, братья ее уговорили. Муж Натали, Ланской, внес требуемые графом Строгановым 50 тысяч рублей,  купчая на имение и 500 душ крестьян была совершена на  имя графа. Гончаровы с той поры отношения с семейством Строгановых  прекратили.
Лето 1843 г. Натали намеревалась провести по приглашению брата Ивана в имении  Ильицыно; но неожиданно  приехал граф  Сергей Строганов поговорить о будущем сыновей и посоветовал отдать их экстернами в гимназию  (жить будут  дома и ходить в гимназию только на занятия). Считая,  что Саша  еще недостаточно подготовлен к поступлению в третий класс, Натали решила, что следовало бы предварительно приступить к занятиям дома по всем предметам, чтобы сдать  экзамены в следующем году. В письме от 18 марта 1843 г к брату присутствует интересная фраза, не вызывающая никаких вопросов у пушкинистов: «Прежде чем решиться на это, я воспользовалась представившимся мне случаем поговорить с самим Его Величеством, и он не осудил это мое намерение».  Жена поэта советуется с императором, как ей поступить с ее сыном. Это что, все женщины деятелей искусств так могли поступить или все красавицы, или даже любая из наложниц? А вот пушкинисты приняли эту фразу, как само собой разумеющийся факт: Натали воспользовалась случаем и поговорила с императором  о старшем сыне. Так не было, и так никогда не будет: не может подданный говорить с правителем о своих проблемах, если они не касаются правителя. Натали разговаривала с отцом Саши, и предложенный  план  дальнейшего образования его сына он одобрил.
Оба сына Пушкиных, по распоряжению Его Величества,  были записаны в  Пажеский корпус. В пажи принимались мальчики 8 -14 лет, в камер-пажи - юноши 15—18 лет. При Николае I комплект обучавшихся в корпусе был увеличен до 150 человек, и были изданы правила о порядке зачисления в пажи. В соответствии с этими правилами в пажи зачислялись только дети лиц первых трех классов служилых людей России (не ниже генерал-лейтенанта или тайного советника, Пушкин был титулярным советником, чиновником 9 класса). Зачисление в Па¬жеский корпус производи¬лось только по высочайше¬му повелению. Обучение в корпусе длилось семь лет, в том числе два года в специальных классах. Прием в корпус осуществлялся на основании конкурсных вступительных экзаменов. С 1889 г. в корпусе обучались 170 интернов, содержавшихся на полном казенном обеспечении, и 160 экстернов, за которых выплачивалось по 200 рублей в год. Учащиеся корпуса именовались пажами, а звание камер-пажей имели обучавшиеся в старших классах, удовлетворявшие требованиям по успехам в науках и поведении. Камер-пажи помимо учебы несли придворную службу при особах императорской фамилии.
В ноябре 1845 г. Саша (в 12 лет)  был определен во Вторую Петербургскую гимназию экстерном («вольноприходящим»), а в 1848 г. (в 15 лет) отдан  в Пажеский корпус. Младший брат Григорий в 1847 г. (в 12 лет), был также отдан во Вторую Петербургскую гимназию, в которой уже учился его старший брат Александр. Через год, следуя за братом, Григорий был  определен в Пажеский корпус. В 1849 г. Натали посетила Пажеский корпус, о своих впечатлениях сразу написала мужу: «Покончив дела с гувернанткой, я поехала в Пажеский корпус, и была бесконечно счастлива узнать, что Саша сегодня утром был объявлен одним из лучших учеников по поведению и учению, и что Философов и Ортенберг очень его хвалили в присутствии всех пажей. Что касается Гриши, он также имел свою долю похвал. Ортенберг подошел к нему, чтобы сказать, что он не думал, что Гриша будет так хорошо заниматься, как он это делает. Ты представляешь, как я была счастлива, я благословляю Бога за то, что у меня такие сыновья, потому что Гриша находится под влиянием брата, хочет ему подражать, и им все довольны. Мальчик уже не имеет апатичного вида, и я начинаю надеяться. Не говорю уж о Саше, оставив мою материнскую гордость, могу сказать - это замечательный мальчик. Да благословит Бог их обоих за ту радость, которую они мне доставляют».  Сразу после окончания учебы в Пажеском корпусе оба были зачислены в лейб-гвардии Конный полк под командованием отчима генерал-майора П.П. Ланского.
В. Гау. Н.Н. Пушкина. 1842-1843 гг. Акварель. Всероссийский музей Пушкина.


К 1842-1843 гг. относится портрет Натали, на котором  она представлена в белом бальном платье, обшитом по вырезу рядом оборок, украшенном большой нарядной брошью, и светло-серой накидке, подбитой горностаем. Волосы, расчесанные на прямой пробор, спускаются по сторонам длинными локонами, на затылке — изящная маленькая шляпка черного бархата с белым страусовым пером. Одна из авторских копий этого портрета была передана Вяземскому: «Всё семейство благодарит вас за присылку портрета, который, в общем, понравился, но в том портрете, который я ношу в сердце, более сходства».  Натали объяснила  брату Дмитрию 13 марта 1843 г. источник финансирования заказа: «Этой зимой императорская фамилия оказала мне честь и часто вспоминала обо мне, поэтому я стала больше выезжать. Внимание, которое они соблаговолили проявить ко мне, вызвало у меня чувство живой благодарности. Императрица даже оказала мне честь и попросила у меня портрет для своего альбома. Сейчас художник Гау, присланный для этой цели Ее Величеством, пишет мой портрет».
То, что портреты оплачивались не из доходов Натали, подтверждает письмо Натали к брату от 19 мая 1843 г, в котором она вновь обращается с просьбой выслать деньги: «Вскоре все уезжают из города и я, признаюсь тебе, в восторге от этого. Меньше обязательных выездов, а следственно, и меньше расходов. Местры будут жить в Царском Селе, Строгановы - на островах. Друзья разъезжаются. А мы прочно обосновываемся здесь и никуда не двинемся. Дети продолжают усердно и регулярно заниматься. Зная, что ты находишься в постоянных заботах, я понимаю, что надоедаю тебе с нашими делами, но если сейчас у тебя голова посвободнее, мой добрый брат, ради бога, подумай немножко о нас. Мне нет необходимости говорить тебе, что мы испытываем большой недостаток в деньгах, что, прислав нам обеим то, что нам полагается, ты чрезвычайно облегчишь наше положение, и мы считали бы это настоящим благодеянием. С тем, что нам причитается на 1-е июня, сумма достигает 3000 рублей, это такая большая сумма, что для нас она была бы помощью с неба. Прости, тысячу раз прости, любезный Дмитрий. Пока я могу обходиться без твоей помощи, я всегда молчу, но к несчастью, я сейчас нахожусь в таком положении, что совершенно теряю голову и обращаюсь к тебе, ты моя единственная надежда».
Две недели  лета 1843 г. Натали с  сестрой провела по совету врачей на Ревельских водах по приглашению Екатерины Андреевны Карамзиной. А  большую часть лета 1843 г. Натали  с детьми провела на даче Лавалей на Аптекарском острове, на берегу Малой Невки. В  Петербурге летом светская жизнь  замирала, гости часто собирались на даче графини Александры Григорьевны Лаваль, и каждый вечер здесь была  Натали.
Из-за отсутствия денег Натали  была вынуждена распродавать свои украшения. «Выбор ее остановился на жемчужном ожерелье, в котором она стояла под венцом. Оно было ей особенно дорого и, несмотря на лишения и постоянные затруднения в тяжелые годы вдовства, она сохраняла его, и только крайность заставила его продать гр. Воронцовой-Дашковой, в ту пору выдававшей дочь замуж. Не раз вспоминала она о нем со вздохом, прибавляя: „Промаяться бы мне тогда еще шесть месяцев! Потом я вышла замуж, острая нужда отпала на век, и не пришлось бы мне с ним расстаться“», - пересказывала впоследствии слова матери А. П. Арапова.
Зимой 1844 г. в дом к Натали зашел генерал-майор Петр Петрович Ланской, который принес посылку своего армейского приятеля Ивана Гончарова, брата Натали. По воспоминаниям дочери Натали, Араповой: «осень 1843 г. отец провел в Баден-Бадене, куда врачи послали его лечиться после длительной болезни. Там он постоянно встречался с Иваном Николаевичем Гончаровым, видимо приехавшим вторично в Баден с больной женой. С Гончаровым его связывали давние дружеские отношения, и поэтому, когда Ланской возвращался на родину, Иван Николаевич попросил приятеля передать сестре посылку и письмо. Исполнив поручение и получив в благодарность радушное приглашение бывать в доме Ланской, вероятно, не раз в течение зимы 1844 года посещал Наталью Николаевну». Женщина, которой Петр Петрович «безраздельно посвятил свои лучшие годы» и которая так «легкомысленно изменила ему», была незаконная дочь графа Строганова Идалия Полетика. Долговременная связь Ланского и Полетики была известна многим, в том числе, надо полагать, и ее мужу, кавалергардскому полковнику Александру Михайловичу Полетике, который был приятелем Дантеса. О связи Идалии с Дантесом стало известно Петру Петровичу лишь через шесть лет после отъезда Дантеса.
Дети Натали часто болели, и врачи рекомендовали отвезти их на море. Особенно беспокоил Саша. В это время  чета Вяземских отдыхала в Гельсингфорсе, и Натали решила туда поехать. День отъезда был назначен,  билеты на всю семью заблаговременно куплены. За два дня до отъезда, Натали, вставая с кушетки, подвернула ногу. Доктор констатировал вывих щиколотки и предписал лежачее положение и безусловный отдых на несколько недель. Путешествие пришлось отложить. Ланской стал навещать больную.
9 мая 1844 г. генерал-майор  Петр Петрович Ланской был назначен командиром лейб-гвардии Конного полка, шефом которого состоял государь. Ему было  сорок пять лет,  он был старше Пушкина на три месяца. По существовавшему порядку командиру Конного полка предоставлялась обширная казенная квартира и приличное жалование. Предложение Натали сделал Петр Петрович, будучи уже командиром Конного полка. Натали предложение приняла. Сестра Александрина известила брата Дмитрия: «Я начну свое письмо, дорогой Дмитрий, с того, чтобы сообщить тебе большую и радостную новость: Таша выходит замуж за генерала Ланского, командира конногвардейского полка. Он уже не очень молод, но и не стар, ему лет 40. Он вообще (одно слово неразборчиво), это можно сказать с полным основанием, так как у него благородное сердце и самые прекрасные достоинства. Его обожание Таши и интерес, который он выказывает к ее детям, являются большой гарантией их общего счастья. Но я никогда не кончу, если позволю себе хвалить его так, как он того заслуживает». Ланской, полюбив Натали, принял детей Пушкина. Дети поэта  обращались к нему только «Петр Петрович», а слово «отец» произносилось, когда вспоминали Пушкина. У Ланского было достаточно мудрости не возражать.  Он уважал и чтил Пушкина, как человека и как поэта.
Отец Петра Петровича Ланского - Петр Сергеевич, был одним из восьми сыновей Сергея Артемьевича Ланского. Его брат Василий Сергеевич, умерший в 1831 г., был сподвижником Кутузова,  с 1823 по 1827 г. управлял Министерством внутренних дел, был членом Государственного Совета. Братья Павел и Сергей были сенаторами. Брат Степан Сергеевич Ланской дослужился до звания гофмаршала, а его сыну Сергею в апреле 1861 г. при увольнении с министерского поста был пожалован титул графа.
Дед П. П. Ланского, Сергей Артемьевич, имел брата Дмитрия, у которого было семеро детей: пять дочерей и два сына, Яков и Александр.
Александр Дмитриевич Ланской - общепризнанный красавец, с 1776 г. служил в Кавалергардском полку, в 1779 г. был приближен ко двору, в 1780 г. князь Г. А. Потемкин представил его императрице, и та, приблизив его к себе, окружила неслыханной роскошью. В мае 1784 г. императрица объявила Панину и Потемкину, что решила выйти замуж за «Сашеньку Ланского», будучи на 29 лет старше своего избранника. С 1780 г. Сашенька жил в Зимнем дворце, став фаворитом императрицы Екатерины II. В 1782 г. ему было подарено обширное владение Велье на юге Псковской губернии. В 1783 г. он был произведен в генерал-поручики, назначен шефом Кавалергардского корпуса и Смоленского драгунского полка. Вскоре ему были пожалованы графский титул и в феврале 1784 г. звание генерал-адъютанта. Через месяц после свадьбы любимец императрицы заболел непонятной болезнью, которую врачи не могли определить. Ланской умер на руках императрицы. После его смерти повелением императрицы в 1785 г. в Екатерининском парке Царского Села был установлен памятник «Сашеньке Ланскому», который можно видеть и сегодня. Сашенькой Ланской приходился Петру Петровичу троюродным дядей. Имения Сашеньки Ланского по ветви Петра Петровича не передавались.
Мать Петра Петровича Ланского, овдовев в 1805 г., одна подняла семерых малолетних детей, сумев дать им подобающее воспитание и образование.
Старший брат Петра Петровича, Сергей Ланской, служил в Кавалергардском полку, как и остальные братья Ланские, он прошел путь от корнета до генерала. За Бородино в 1812 г.  награжден золотым оружием, затем - орденом Св. Георгия IV ст., командовал малороссийским полком и был уволен со службы в звании генерал-майора с мундиром. Умер 22 мая 1832 года на 43-м году жизни, так и не успев обзавестись семьей.
Ланские обладали имением под Феодосией и подолгу проживали там.
Портрет. Генерал-майор П.П. Ланской

Свадьба состоялась 16 июля 1844 г. в Стрельне, где был расквартирован полк. О свадьбе родителей  Арапова написала в своей книге «Воспоминания»:
«Когда отец явился к государю с просьбой о дозволении ему жениться, Николай Павлович ответил ему: “Искренне поздравляю тебя и от души радуюсь твоему выбору! Лучшего ты не мог бы сделать. Что она красавица, это всякий знает, но ты сумел оценить в ней честную и прямую женщину. Вы оба достойны счастья, и Бог пошлет вам его. Передай своей невесте, что я непременно хочу быть у нее посаженным отцом и сам благословить ее на новую жизнь. Я хочу и буду крестить твоего первого ребенка».
«Натали, узнав о просьбе императора, сказала твердо: “Наша свадьба должна быть очень скромной. На ней могут присутствовать только родные и самые близкие друзья. Передайте императору - пусть он простит меня, иначе не простит меня Бог!”» 
Надо понимать, что дочь не стенографировала высказывания матери, и  приведенная прямая речь передает лишь смысл, а он был незабываемым - Натали отказала императору. Были как бы и объяснения столь неординарного поступка - появление императора на свадьбе вдовы поэта вызвало бы массу разговоров и сплетен. Понимая, что отказ был вызван не капризами красавицы, император перевел разговор в шутку, но потребовал пригласить его  на крестины. И опять и опять следует задаться вопросом: что же за отношения стали между императором и красавицей? Такое впечатление, что Натали просто его ближайшая родственница. А по-другому трактовать произошедшее невозможно. Только  ближайшая родственница могла сказать монарху нет, и при этом быть уверенной, что с ней ничего не произойдет. И, о Боже, император просит не забыть пригласить его на крестины. Это уже переходит все границы отношений между самодержцем и его подданным, даже самого высокого ранга.
16 июля молодожены в сопровождении самых близких родственников отправились  пешком в церковь  Стрельны и там обвенчались. Государь прислал новобрачной в подарок бриллиантовый ожерелье из драгоценных камней с застежкой. Вернувшись в столицу после летнего пребывания в Стрельне, Натали вместе со своими четырьмя детьми, их гувернанткой, «домашними» и сестрой Александриной переселилась  в квартиру командира  Конного полка, которая находилась рядом с Исаакиевским собором.  20 ноября 1844 г. в крымском имении Ланских умер его брат Александр, проживший всего 44 года. После смерти А. П. Ланского осталось трое детей-сирот: самой старшей Соне было всего 6 лет. Их всех привезли к Петру Петровичу, который  заменил им отца, а Натали - мать. В доме Ланских-Пушкиных стало семеро детей.
15 мая 1845 г. в Петербурге Натали родила дочь Александрину. 16 июня дочь крестили, государь лично приехал в Стрельну. «Приняв меня от купели, он отнес матери здоровую, крепкую девочку и, передавая ей с рук на руки, шутливо заметил:  “Жаль только одно — не кирасир!“».  В христианской традиции крестный отец (духовный родитель) в ходе таинства крещения принимает ответственность перед Богом за духовное воспитание и благочестие крестника (крестницы). Став крестным отцом,  император принимал на себя обязательства помогать родителям дочери в ее воспитании.  Обычно крестными становятся родственники или очень близкие  друзья. И еще раз вопрос: «кем стала красавица для императора?». Ранее он был Пашой, Натали – наложницей в его гареме. А теперь отношения изменились в такой степени, что император с императрицей стали заказывать художнику Владимиру Гау один портрет Натали за другим, а тот их тиражировал, а один из них даже хранился в альбоме императрицы.
В. Гау Портрет Натальи Николаевны Ланской 1844 г. Парижская частная коллекция
Такое впечатление, что императорская пара в это время  вознесла Натали на Олимп среди всех красавиц Петербурга. И к своей богине, выбранной на время, они, как современные фанаты, готовы были нести   к ее ногам подарки и клясться до гроба помогать воспитывать детей. Они сотворили кумира, богиню, и всем было велено ей поклоняться. Император был уже не молод, ему уже стукнуло 48, рядом была жена и Нелидова, женщины его продолжали будоражить, но теперь не каждая, а только совершенная. Он стал ценителем женской красоты, и его понимание идеала женщины воплотила Натали. Художник В. Гау тиражировал ее портреты, а придворные их расхватывали. Вот она - красота, вот она - ваша богиня. А тот, кто на пьедестале, ему можно простить все, даже отказ, что недопустимо даже со стороны сестры или дочери.
Пишут, что после свадьбы с Ланским материальное положение Натали значительно улучшилось. Но никакими цифрами эта мысль не подтверждается. Прежде всего, выйдя замуж, она лишилась пенсиона, назначенного Николаем I, в  пять тысяч рублей. Дети  продолжали получать по полторы тысячи рублей. По-прежнему Натали имела проценты с капитала от издания собрания сочинений Пушкина. Только сумма его уменьшилась  до 30 тысяч рублей, так как на занятия с учителями по многим предметам было израсходовано из неприкосновенного запаса 20 тысяч рублей. Михайловское приносило небольшой доход. Из доходов «Полотняного Завода»  старший брат Дмитрий должен был выделять Натали  по полторы тысячи в год, но, как всегда, деньги задерживались, и ей приходилось постоянно напоминать  брату о невыплаченных  суммах. В 1845 г. она снова отправила письмо с просьбой:
«Мой муж может извлечь выгоды из своего положения командира полка. Эти выгоды состоят, правда, в великолеп¬ной квартире, которую еще нужно прилично обставить на свои средства, отопить и платить жалованье прислуге 6000. И это вынужденное высокое положение непрочно, оно за¬висит целиком от удовольствия или неудовольствия его ве¬личества, который в последнем случае может не сегодня, так завтра всего его лишить. Следственно, не очень велико¬душно со стороны моей семьи бросить меня со всеми деть¬ми на шею мужа. Три тысячи не могут разорить мать, а не-хватка этой суммы, уверяю тебя, очень чувствительна для нашего хозяйства. Я рассчитываю на твое влияние на ее ха¬рактер, так как ты единственный в семье можешь добиться от нее справедливости, а я не осмеливаюсь хоть что-нибудь требовать, это значило бы навлечь на себя ее гнев. Строга¬нову удалось с помощью писем получить 1000 рублей за сен-тябрь; к ним было приложено письмо, в котором ему дали понять, что в дальнейшем на нее не должно рассчитывать. Эти намеки она, кажется, хочет осуществить, так как вот уже апрель, а январские деньги за квартал не поступают, и мы накануне мая, который, я предвижу, также не оправдает мои ожидания. Бога ради, сладь это дело с нею и добейся для меня этого единственного дохода, потому что ты хоро¬шо знаешь, что у меня ничего нет, кроме капитала в 30.000, который находится в руках у Строганова. Надеюсь только на тебя, не откажи в подобных обстоятельствах в помощи и опоре». Е. Н. Бибикова, внучка Натали, со слов матери записала: «У Ланского тоже средства были только его служба, и экономия царила у них в доме. Им отец выдавал по два куска пиленого сахара на чашку чая, и полагалось пить не более 2-х чашек, а после обеда или завтрака по одной конфетке или по три ягодки летом».
В 1846 г. Петр Петрович Ланской на правах отчима детей Пушкина возглавил опеку над ними, сменив Г. А. Строганова. Таким образом, в его руки перешло управление делами. Теперь учет велся строже, и  возникавшие финансовые споры решались в пользу детей.
После Александры у Натали и  Ланского родились еще две дочери - Елизавета и Софья. Натали стала многодетной мамой: четверо от Пушкина, трое от Ланского и трое детей брата Ланского, Александра. Все они ее звали мамой. Кроме своих десятерых (они таковыми считались ее все) в большой семье воспитывались племянник Ланского, Павел, и сын Ольги Сергеевны, сестры Пушкина, - Левушка, «горячая голова, добрейшее сердце - вылитый Пушкин!» - как говорила часто Натали. Проводил каникулы и выходные в этом шумном и веселом домашнем пансионе  сын Нащокиных,  так как его семья  жила  в Москве. Она писала Ланскому: «Положительно, мое призвание быть директрисой детского приюта: бог посылает мне детей со всех сторон, и это мне нисколько не мешает, их веселость меня отвлекает и забавляет».
В связи с юбилеем лейб-гвардии Конного полка командир его П.П. Ланской, решил поднести императору альбом с портретами офицеров полка и  их жен. На предложение командира полка канцелярия царя направила разъяснение:
 «7 января 1849 г. В изготовленном для Государя Императора альбоме л.;гв. Конного полка Его Величеству угодно иметь из портретов супруг генералов, штаб- и обер-офицеров сего полка только портрет супруги командира генерал-майора Ланского, предоставляя ей самой выбор костюма».
Придворный художник В. И. Гау написал 78 портретов. Альбом, заключенный в роскошный переплет красного сафьяна с бронзой работы мастера Лауферта, был преподнесен в подарок императору Николаю Павловичу по случаю его 50-летнего шефства над Конным полком. Единственная женщина, Наталья Николаевна, изображена на портрете в открытом белом платье с красной розой на груди и с венком на голове из таких же красных роз. (Белый, красный – цвета полка).  На шее ее брошь с подвеской - подарок Николая I ко дню ее свадьбы с Ланским. И снова выделил император Натали,  свою богиню, из толпы женщин, и при этом его абсолютно не волновало мнение, обиды, наговоры жен других командиров, возможно, среди которых были женщины моложе и признанные в полку красавицы. Для него она была не только красавицей, а матерью его сына, была женщиной мудрой и разумной, хранившей свою тайну даже от самых близких, ни разу не склонившей свою голову и не обратившейся к нему ни разу  с какой-либо просьбой. И это он чтил особо.

В. Гау. Н.Н. Пушкина-Ланская. 1849г. Бумага, акварель. Институт Русской литературы.
Годы шли, дом был полон детей, хлопот и забот, старшие покидали дом, младшие взрослели, а Натали все чаще стала уединяться, погружаться в себя, часами молилась перед образами. Дети и муж стали замечать, что, находясь рядом, она была от них где-то далеко, а в глазах - грусть. «Иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве. Эти минуты сосредоточенности перед иконой, в самом уединенном уголке дома, приносят мне облегчение. Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое раньше часто принимали за холодность и меня в ней упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца»- это откровенное признание сохранилось в одном из писем Натали к  мужу, Ланскому. Трагедия с Пушкиным, она теперь считала, произошла только по ее  вине. Она молилась и просила прощения у Пушкина, у  Богоматери и Николая Угодника, у Иисуса Христа, они должны были понять ее и   отпустить ей этот грех. После молитвы становилось легче, но затем жуткие мысли наваливались вновь, вызывая новые страдания. Она не могла пойти в церковь к батюшке и исповедоваться. Эту тайну знал только Бог, и у него был «ключ от ее сердца», от ее жизни. И Бог ей это грех не простил. Она стала медленно увядать, болеть. Александра Арапова описала в книге «Воспоминания» подробно о последних днях матери и что ей больше всего врезалось в память:
«Здоровье ее медленно, но постоянно разрушалось. Она страдала мучительным кашлем, который утихал с наступлением лета, но с каждой весною возвращался с удвоенным упорством, точно наверстывая невольную передышку. Никакие лекарства не помогали, по целым ночам она не смыкала глаз, так как в лежачем положении приступы учащались, и она мне еще теперь мерещится, неподвижно прислоненная к высоким подушкам, обеими руками поддерживающая усталую, изможденную голову. Только к утру она забывалась коротким лихорадочным сном. Продолжительное зимнее заточение до такой степени изнурило мать, что созванные на консилиум доктора признали необходимым отъезд за границу, предписывая сложное лечение на водах, а затем пребывание на всю зиму в теплом климате».
«В Швальбах воды не принесли ожидаемой пользы, и мы оттуда направились в Гейдельберг. Тут произошел эпизод, сам по себе пустяшный, но неизгладимо запечатлевшийся в моем уме, так как мое шестнадцатилетнее мышление сразу постигло вечно сочащуюся рану, нанесенную сердцу матери тем прошлым, о котором все близкие тщательно избегали ей напоминать».
«Когда я проходила однажды по опустелой и уже приведенной в порядок комнате, мне бросилась в глаза оставленная книга. Схватить ее и влететь в гостиную, где находились родители и сестры, было делом одной минуты. “’ Посмотрите,  - радостно воскликнула я, - русская книга, и разогнута как раз на статье о Пушкине”. “В этот приезд в Москву, - стала я громко читать, - произошла роковая встреча с Натальей Николаевной Гончаровой,   той без сердечной женщиной, которая погубила всю его жизнь”. “Довольно, - строго перебил отец, - отнеси сейчас на место. Что за глупое любопытство совать нос в чужие книги!” Я тут только сообразила свою оплошность и виновато взглянула на мать. Я до сих пор не забыла ее смертельную бледность, то выражение гнетущей скорби, которое лишь старые мастера способны были воплотить в лике Mater Dolorosa; она закрыла лицо руками и, пока я поспешно выходила, до моего слуха болезненным стоном долетело:
“ Никогда меня не пощадят, и вдобавок перед детьми!”
Натали скончалась  26 ноября 1863 г., прожила всего 51 год и 3 месяца, похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.