КОРОТКО О …
Человеку, испытавшему настоящую любовь, отвратно видеть и слышать всё, что связано с похотью и сладострастием.
. . .
Каждый человек – актёр, но не каждый желает раскрыться в силу различных причин.
. . .
Талантливый человек раздражает всех, поскольку в нём видят не солнце, а мрачную тень, упавшую на остальных.
. . .
Человек пришел на землю, чтобы всё забрать у неё, и в этом он преуспел.
. . .
Говорить открыто о сексе – пошлость, поскольку человек изначально наделён природным стыдом.
. . .
Что есть привилегия, - небытие? Или эта короткая жизнь?
. . .
Идея вынашивается, сюжет рождается, форма помогает выжить.
. . .
На безумные поступки нас толкает безумный мир.
. . .
Сводить концы с концами – любимое занятие Россиян.
. . .
Любая должность заманчива, прежде всего, тем, что позволяет что-то украсть.
. . .
Есть люди, сияющие словно солнце, а есть мрачные, как ненастный день. Благодаря первым, ещё живёт в нас надежда.
. . .
Умный смеётся, дурак хихикает.
. . .
Редко кто прошагает по жизни с открытым сердцем и чистой душой.
. . .
Чувство красоты в нас заложила природа, но чувство это не глубинное, а чтобы оно было таковым – должна потрудиться душа.
. . .
Ложь всегда носит маску правды.
. . .
Насколько же истинно то, что называют истиной.
. . .
Правда, нелюбима, как падчерица, но она очень необходима для дома, чтобы в нём был порядок.
. . .
У учителя должно быть умное одухотворённое лицо, но, к сожалению, это зачастую не так, и особенно в сельских школах.
. . .
Взгляды на жизнь, на её ценности могут меняться, но только не со сменой власти или общественного строя, в противном случае это фарисейство.
. . .
Основная масса людей состоит из приспособленцев, лишь некоторые могут убить в себе конформиста.
. . .
Всякая власть раздражает, поскольку личные неудачи относишь на счёт её несовершенства.
. . .
Всегда робею перед людьми, умеющими красиво говорить, хотя знаю, что это не всегда является признаком ума.
. . .
Хочется крикнуть: «О, сколько же вас, подлецов!..» но боюсь их гневного взора: « А ты?..»
. . .
Нет деда с бабкой, и образ их уже стёрся в памяти. Нет родителей, и хотя помнятся ещё их лица и голоса, но тебе уже пора собираться в дорогу.
. . .
Суровая проза жизни – есть оборотная сторона мечты.
. . .
Ему, в молодости весело идущему по улице, встречалось множество всяких лиц, и он был счастлив, разглядывая каждое, но с возрастом вдруг обнаружилось, что это всего лишь рожи, в которые теперь хотелось наплевать.
. . .
Те к кому судьба благоволит – её заложники.
. . .
Страшно видеть пятидесятилетнего дядю с мозгами тинейджера… Говорят, что такие зато имеют житейскую мудрость, дай-то Бог – дважды на горячую плиту не сядут…
. . .
Мертвец и упившийся зельем – протягивают друг другу руки.
. . .
Предрассудки – меч над головой человека, занесённый им же.
. . .
Жизнь – магия и колдовство.
. . .
Всегда найдётся повод печалиться, для осознания радости добавить нужно немного ума.
. . .
Она умела говорить долго и сладко, и её слушали, затаив дыхание. Когда же заканчивалась речь, то все морщили лбы, вспоминая, о чём же собственно говорилось.
. . .
Она была огромной и неуклюжей, к тому же громкоголосой, ни дать ни взять – гаубица.
. . .
Всем хороша бабёнка, вот если бы не козюли в носу, да сера в ушах.
. . .
Если женщина на тебя не смотрит – внимательно, посмотри сам на себя…
. . .
Ко всему можно привыкнуть, но только не к женщине – метерщиннице.
. . .
Присутствующие среди нас в огромном количестве негодяи призывно зазывают: « Ну-ну, спускайтесь же к нам, это гораздо проще, нежели нам подниматься к вам».
. . .
Основное занятие русского – питие. Через это он ясно видит, «как обустроить Россию».
. . .
В России пьют, чтобы не сойти с ума. На западе – для ощущения ритма жизни.
. . .
Если гусь поднимает лапу – к морозу, если баба поднимает подол – к позору.
. . .
Русской бабе пора уже ставить памятник: она в фартуке, поза боевая, в правой руке крепко зажата скалка... и взор горящий.
. . .
Наличие всевозможных услуг и изобилие товаров могло бы радовать душу, если бы за этим не скрывалась чья-то корысть.
. . .
Мы семьдесят лет были товарищами, но свои господские тросточки и цилиндры надёжно прятали до поры.
. . .
Когда нет правды – это тоже правда.
. . .
Ложь – обольстительная штучка.
. . .
Глупее моды пока ничего не придумано.
. . .
Россия - богатая страна по числу нищих граждан.
. . .
Мозг – насильник тела.
. . .
Половое влечение – козырная карта Создателя.
. . .
Она не ходила – она носила себя, носила осторожно, высоко задрав голову, словно в ней было нечто такое, что при неловком движении могло расплескаться и потечь по лицу, шее…
. . .
Раньше хама предупреждали, чтобы тот не хамил. Теперь он предупреждает нас…
. . .
Она надела маску лицемера и удачно мимикрировала. Потом надела вторую, третью… – маски срослись между собой и с лицом – это был уже характер.
. . .
Жизнь по своей сути абсурдна, и наличие смерти заявляет об этом недвусмысленно.
. . .
Люди творят беды, чтобы не зачерстветь душой.
. . .
Добро - антибиотик против зла.
. . .
Книга – это лучшее что придумано человечеством.
. . .
Если у вас нет домашней библиотеки, то вы даже не полчеловека, а гораздо меньше.
. . .
Хорошо, что сейчас зажигается столько «звёзд»... иначе нам совсем было бы неуютно в «чёрных дырах».
. . .
На планете Земля ежедневно и еженощно гремят кастрюли и скрипят кровати – эту симфонию жизни написал Великий и Неизвестный автор.
. . .
Когда торгаши кричат об огромных скидках, то невольно думается: « А каковы же были накидки?..»
. . .
Если человечество избавится от войн и болезней, то потребуется очень строгий регулировщик, чтобы исключить движение каждого без нужды на это.
. . .
Люди не любят думать – от этого у них болит голова.
. . .
Любые творческие объединения привлекательны для бездарности, и в итоге их там оказывается в большинстве.
. . .
Власть – грязная ноша. И не от того, что она таковой является, а от того, что ей, как правило, завладевают порочные люди.
. . .
Она была не столько женственной, сколько дамственной.
. . .
Встречаются двое знакомых. Один другому: «Слышал ты на филфак воткнулся?» - «Да», - отвечает тот. «Ну и как?» - спрашивает первый. - «Чижало учиться.» - отвечает.
. . .
Выпало три дня выходных. Делать нечего. Смотрю, и другим тоже. Шляются, где попало. Выпивают. В подъездах мочатся. Сквернословят. Смотрел я, смотрел на это – с тоски удавиться можно от такой картинки... все шляются, выпивают, в подъездах того… эх, не сбегать ли за бутылкой!
. . .
Я робко зашёл в приёмную. Волнуюсь страшно, к начальству ведь – крупному. Спрашиваю у секретарши:
- А начальник тута?
А она:
- Не тута, а у себя. Проходите.
Зашёл, Стою. Губы пересохли. Шнурки на ботинках развязались от страха. Смотрю, действительно, он того… у себя, да только, видать, не в себе – дутый какой-то, ещё хмурый и важный. С лысиной по всей голове.
Я покашлял. Он посмотрел на меня так, словно я ещё год назад был приговорён к расстрелу, но почему-то оказался живым.
- Вам чего? – строго спросил он.
- Я, -говорю, - Вам, Вами… того… тут… с Вами… - и от страха отбил два поклона.
- Ну-ну, - сказал начальник, - не стоит. Вы лучше идите, идите на фиг. Ходят тут всякие.
- Я, -говорю, - не всякий. Ммместный я… Ваше,.. Вашими…
Смотрю: начальник начал постепенно выходить из себя, а когда полностью вышел, то заорал по-страшному.
- Во-о-он! Во-о-он!
Я стал бормоча пятиться к двери:
- Вам!.. Ваше… Васи… Вас… Вас…
. . .
Это нужно было видеть: дело в Сибири – мороз и ветер, а Гаврилов Иван в стельку пьяный, аж из ноздри горячая сопля течёт. Она могла бы самостоятельно, харизматически капнуть на башмак хозяина, но ветер-подлец и мороз-мерзавец выбили её из привычной колеи. Они хлёстко разметали её голубыми росчерками по необъятной и красной физии Гаврилова. И всё бы ничего, но он лез ко всем целоваться, по-русски – троекратно…
. . .
Он считал, что в детстве был обделённым вниманием ребёнком. Ну что стоило родителям пригласить в новогоднюю ночь Деда Мороза?.. Ан нет, не приглашали! Может, просто не считали это обязательным, да и он не просил об этого, хотя и страстно желал. И вот уже будучи человеком не первой свежести, он взгрустнул, и именно в новогоднюю ночь, потому что Дед Мороз – красный нос опять обойдёт его квартиру, как всегда. А он надеялся на чудо, которого так и не произошло. Часы били, а в дверь не стучали. Тогда он крепко напился, а потом ещё и ещё…
Однажды в середине марта он забрёл в ванную комнату и, случайно взглянув в зеркало, возликовал. Там отражался грязный и нечесаный старик с великолепным красным носом. « Ну вот и дождался!.. – радостно прослезился он. – Главное, сильно, очень сильно захотеть!»
. . .
Врач-невропатолог был не лучшим специалистом. Принимая одного беднягу, он засомневался в определении диагноза и, не рискнув брать на себя ответственность, направил его к психиатру. Тот, в свою очередь, направил того ещё подальше, где больной, смирившись, уже через год потихоньку сошёл с ума.
. . .
У одной сварливой женщины неожиданно до чудовищных размеров распух язык. Будучи не состоянии произносить длинные нравоучительные тирады своему неразумному мужу, она быстро научилась сначала громко шипеть и тут же наливать кровью свои выпученные глаза. Эффект был потрясающим – у мужа надолго отнималась речь, и она вновь была на высоте.
. . .
У унитаза было своё представление о лицах.
. . .
Телевизор насмотрелся порнухи и сгорел от стыда.
. . .
Топор немало повидал на своём веку. Очень долго он проработал главным мясником на городском рынке. Потом, когда изрядно поизносился, то оказался на хозяйском подворье, лишая жизни мелкую пернатую тварь. Но он и этому радовался, потому что без запаха крови он уже не мыслил себя.
По мере же стачивания и старения его превратили в обыкновенный колун. Он долго не мог смириться с этим предназначением, жалуясь на то, что огромная кувалда уж очень больно ударяет его по голове, а своим коротким лицом он с трудом раскалывал огромные сучковатые чурки. Когда же от него остался только обух, то он безжалостной рукой был брошен под забор. Покрываясь алчной ржавчиной, он сетовал: « А ведь мой ресурс далеко не исчерпан. Я мог бы, к примеру, висеть, раскачиваясь на верёвке размозжая чьи-нибудь подвернувшиеся головы».
. . .
Трагический актёр решил, что у него неограниченные способности и предстал перед публикой в комедийном жанре. До конца пьесы зрители так и не спрятали свои слёзные платочки, удивлённо и серьёзно взирая на своего любимого трагика. Когда же он, переусердствовав в новом амплуа, лопнул от смеха, то зал тяжело вздохнул от великой утраты и вновь, как всегда, замелькал белыми платочками, промокая обильную слезу.
. . .
Он страдал от неразделённой любви. Страдал всю жизнь. У него выросли дети, у неё тоже. Но как-то он узнал, что она, оказывается, его любит и также страдает, и он умер в глубокой скорби и печали на восемьдесят пятом году своей жизни.
. . .
Давно это было. А что именно, не помню. Но знаю, что это было очень значительным. Но что же именно? Неужели день рожденья?!
. . .
Она любила смотреть телесериалы. Спала у телевизора. Рожала тоже. Она была даже тёщей и свекровью, но как-то не заметила этого. Какие-то дети называли её бабушкой, а она улыбалась снисходительно такой милой шалости. Но однажды с головы её прямо на руки упал седой волос, и она очень оскорбилась и в слепом негодовании разбила все имеющиеся в доме часы.
. . .
Художник давно не писал картин, презрев своё ремесло. Но в душе его что-то постоянно саднило, а от чего – он не знал. Но как-то наткнувшись на свой этюдник, рассохшийся и пыльный, он заплакал вспомнив о своём предназначении, но было поздно – душа уже не могла трудиться.
. . .
Седеющий писатель волновался не на шутку: «Ведь мной для народа написано около десятка романов, сотня повестей и рассказов, несколько пьес и бесчисленное количество статей о том, как нужно писать. Так почему же до сих пор нет признания?! Велико невежество народа!
. . .
Он презирал деньги. Но когда их не хватало даже на хлеб, то он с большой любовью за ночь рисовал новую купюру, но в лавке подавал её опять с великим презрением.
. . .
Кукушка в механических часах всегда ликовала, когда открывалась дверца в её тесном и тёмном домике. Она высовывалась в светлый в светлый и свободный мир и, радостно прокуковав, готова была выпорхнуть, но дверца тут же закрывалась. И так было всегда. Но часы постепенно состарились и однажды, с трудом распахнув дверцу, остановились. Кукушка прокуковав в очередной раз, очень удивилась, что дверца не закрывается. Удивление её было столь велико, что она не могла сделать выбора: вновь куковать или попытаться выпорхнуть, да так и замерла навсегда в своей нерешительности.
. . .
Он подобрал в подвале котёнка. К его разочарованию это была кошечка. Но жалость не имела границ. Через три года мяукающая орда заполонила его квартиру. Он знал, что котят нужно топить, так делают все. А он не мог. Тогда он взял и утопился сам.
. . .
Бизнесмен был очень доволен прошедшим днём: дельце было удачным – наваристым. Он смог обвести вокруг пальца почти всех, кроме одного – киллера, который поджидал его в тёмном подъезде.
Закат в тот вечер был багряным.
. . .
Старик болел очень долго. Когда все узнали, что он жалуется на холод в ногах, то облегчённо вздохнули и начали бурно обсуждать размеры его тела. Досок подкупать не пришлось.
. . .
Дверной глазок исправно выполнял своё предназначение. Он неустанно следил из квартиры хозяев за происходящим в тёмном и загаженном подъезде. Работа у него была нетрудная, но он часто жаловался на судьбу: « Глаз бы мой этого не видел!» Он мечтал хоть разок взглянуть на луну. Он был романтиком.
. . .
Он был доволен своей новой избранницей, хотя она никак не реагировала на его ласки и нежные слова. Она также не убиралась в доме и не варила обед. Но он всё равно любил её, любил по-своему, часто давая ей новые имена, а порой и клички, на что она не обижалась, потому что была великой молчуньей. А молчание, по его мнению, было одним из самых главных достоинств слабого пола. Она молчала даже тогда, когда он грубо заталкивал её под диван, чтобы кто-нибудь из вошедших не обнаружил его странной привязанности к холодному и немому существу, поскольку та была попросту резиновой куклой.
. . .
На окраине села из мчавшегося грузовика выпала бочка с какой-то вонючей чёрной жидкостью. По запаху все определили, что это креозот. Но кто-то допустил мнение, что мёд, хотя и густоватая, но тоже жидкость. Все дружно посмеялись, а когда стемнело, то многие всё-таки попробовали на вкус… Да, это был креозот.
. . .
Её за глаза называли дурой. Когда же до неё доползли эти слухи, то она решила показать им кузькину мать и поступила учиться в институт. Получив диплом, она надеялась, что её новое качество оценится по достоинству, и она не ошиблась. Теперь её стали называть дурой с высшим образованием.
. . .
«Нам, учителям, - продолжал он, – во все времена давали мизерную зарплату, и при коммунистах, и при демократах, но ведь выжили,.. живём, не подохли-с…»
. . .
Его душа жутко требовала сцены, где он был бы и чтец, и певец, и… и когда он трезвел, то зло плевался и шёл убираться в свинарник.
. . .
У неё был свой бизнес: она варила самогонку и щедро разбавляла её собственной мочой из ненависти к алкашам.
. . .
Многие полагают, что в своей прошлой жизни были знатными и уважаемыми людьми, но только не прохвостами и свинопасами.
. . .