Глава 1. Детство.
Наверно, я должна была родиться мальчишкой. Где-то природа ошиблась, хотя женскими мне дала не только половые органы, но и фигуру. С самых малых лет, как себя помню, мне было абсолютно не интересно играть в куклы и классики. Зато с превеликим удовольствием играла с мальчишками в машинки, войнушку, футбол. Учась в школе, на равных дралась с мальчишками, презирала девчонок, бегала на рыбалку. Но природа моё развитие всё равно определила, как девичье. В пятом классе у меня начали отрастать груди, появились первые волоски на лобке.
Задолго до поступления в школу у моих одногодков в посёлке сложились группы мальчишек-единомышленников, у которых были свои интересы, своё поведение. В каждой группе были свои лидеры, которые направляли поведение членов, были своего рода затейником. В нашей группе лидером была я.
Наш посёлок был лесозаготовительным. Основные специальности его жителей были связаны с лесом. Был у нас лесопильный цех, на котором привёзённые на машинах брёвна и чурки распиливали на доски и дощечки. Доски и дощечки сортировали и отправляли на станцию, где грузили в вагоны и полувагоны. Доски шли на стройки, а дощечка – на изготовление тары. Она так и называлась, тарная дощечка. Доски везли штабелем, а дощечку упакованной. Впрочем, рассказ пойдёт не о том.
Посёлок, видимо, считался перспективным и во времена моего детства активно разрастался. Строились новые улицы, построена была большая восьмилетняя школа, работали детский сад, столовая, большие продовольственный и промтоварный магазины, почта, сберкасса. В посёлке на моих глазах построили большой деревянный дом культуры в котором через день крутили кино, днём для детей, вечером для взрослых. Начали строить фанерный цех и ряд ещё каких-то зданий.
И вдруг всё прекратилось. Для цеха успели только фундамент залить, построенные большие, похожие на конторы здания переделали под жилые бараки и общежития. А одно кирпичное трёхэтажное недостроенное здание так и осталось стоять с пустыми окнами и дверями. Стройка остановилась на уровне окон третьего этажа, где надо было только положить перемычки и строить дальше. Это здание быстро бы разобрали, если бы кирпич был глиняный, а он был силикатным и уложенным на очень крепком цементном растворе. Силикатный кирпич никуда не шёл. В печке он лопался, в фундаменте размокал и от зимних морозов разваливался. Поэтому здание так и стояло в стороне от жилья никому не нужным. Мы его использовали, как наш штаб, в который не только дети, но и взрослые боялись заходить даже днём.
Здание это стояло немного в стороне от основного массива посёлка. За ним в те времена начала стоиться наша улица. Но из-за прекращения развития посёлка так и осталась односторонком из десятка домов. На ней и жили все мои друзья-одногодки.
Мне всегда хотелось одеваться, как мальчишке, но родители покупали мне только одежду для девочек. Может из принципа, но они даже спортивное трико купили только тогда, когда велели в школе.
Группа наша была из четырёх мальчишек и меня. В ней, конечно, бывало и больше ребятишек, но как-то быстро они отсеивались. А наша пятёрка была постоянной от детского сада и до окончания школы. Ребятишек на улице было много, но то были либо старшие, либо младшие.
Мы почти с младенчества знали в чём наше отличие. Я знала, что у мальчишек под их члениками есть мешочек, на котором все царапинки очень болезненны. Знала, что на члениках кожа очень подвижная, сдвигаясь, она открывала головку. Знала, как из маленьких-маленьких губок на самой вершинке вытекает струйка мочи. В общем, я рассмотрела у моих мальчишек всё устройство до мельчайших подробностей. И они знали про мои отличия так же. Птичьим пёрышком они прощупали все уголки и ямки между моих половых губ, попытались даже засовывать пальцы туда, где было влагалище. Однако, там мне тогда было почему-то больно, наверно, ещё не выросло. Я разрешала им трогать и проверять всё, но не пускала во влагалище.
Когда стала учиться в школе, а оторвать меня от мальчишек так и не удалось, мама строго-настрого наказала беречь честь. Что это было такое, я не знала, но поняла, что связано как-то именно с влагалищем. Но к тому времени мы уже так хорошо изучили друг друга, что не очень-то и интересовались. А из-за железной дисциплины мальчишки не смели ослушаться и не пытались силой проверить, что же там у меня.
Каждый год лето мы проводили в лесу, собирая ликоподиум, грибы, ягоды. В жаркие дни большую часть времени проводили на омутах лесной речки, где ловили рыбу, жарили её на палочках и в глине, купались всегда голыми, даже когда стали уже выпускниками. Там же варили уху. Там же, возбуждённые голым видом, проверяли, у кого, что изменилось за год. Бывало, что такая проверка за лето проходила не раз. Узнав от старших что-то интересное про наши интимные места, мы пытались что-то выявить на практике.
Как обычно, в лесных посёлках много собак. Эти животные не утруждали себя уединением при интимной близости, поэтому мы с ранней поры видели их то дергающимися друг на друге, то сцепленными. Старшие говорили, что от этого появляются щенки, а у людей от этого – дети. Мои мальчишки не раз предлагали попробовать такое, но я не хотела быть женщиной и родить, особенно в таком возрасте. Тем более, что ни разу не видела с животом девочек, а только женщин. Девушек и женщин с животом, которые не были замужем, в посёлке презирали, а их детей обзывали очень противным прозвищем. Я ничего этого для себя не хотела, потому давала только посмотреть.
Почти в каждом дворе были коровы, которых раз в год водили к быку. Если корову не сводить, то она не даст телёнка и молока. Дети всегда помогали родителям по хозяйству, в том числе и сводить корову к быку. Бык делал с коровой то же, что и кобели с суками, только они почему-то не сцеплялись, как собаки. Порой к быку приходилось корову водить и не один раз.
В общем, как деревенские дети, мы многое про ЭТО знали. Знали ещё, что люди могут этим заниматься, когда поженятся. А нам до этого было далеко. Больше всего девчонок пугала возможность забеременеть до замужества, потому что потом замуж никто не возьмёт. Я даже представить не могла, как бы кто-то из моих одноклассниц ходили с большим животом, как она бы выходили с ним к доске.
Но в посёлке такие случаи очень редко бывали. Одна девочка из седьмого класса бросила школу и родила. Было много позора. Мы не понимали всё это по-настоящему, но тоже презирали. Другую девочку родители отправили куда-то. Говорили, что ей сделали аборт и она стала бесплодная. В посёлок она больше не вернулась.
Были в посёлке и одинокие женщины, к которым по ночам бегали мужики. Даже женатые. Наверно, они тоже делали ЭТО. Меня удивляло, что, по словам моих мальчишек, взрослые все это делают, даже учителя, только мы ни разу их не видели. Хотя дети были в каждой семье.
Постепенно мы узнавали про ЭТО всё больше, проверяли, но на этом и кончалось. Мне было интересно наблюдать, как у мальчишек их членики становились вдруг твёрдыми и начинали торчать. Сначала это было редко, но со временем они напрягались всё чаще, особенно, когда они видели меня голой. У меня скоро тоже при виде их напрягшихся пальчиков что-то стало происходить. Скоро мы уже понимали, что касание их головки и моего бугорка в самом верху разреза между половыми губами приятно. Я слюнявила кому-нибудь напрягшийся кончик, они мне этот бугорок, и мы гладили эти места, пока не становилось очень щекотно.
Интересным было то, что если на затвердевшем отростке стянуть вниз кожу, то синевато-розовая головка открывалась вся. Под ней, как у головы человека были скулы. Но сильно стягивать мальчишки не разрешали, потому что складка под головкой начинала тянуть её вниз, а это было больно. К тому времени мы уже знали, что у девочек есть целка, без которой парни их не берут замуж. Её должен порвать только жених. Когда это случалось, то из девушек шла кровь. Мне это казалось страшным. Я всегда жалела тех девушек, которые выходили замуж, а на следующий день на огороде вывешивали плохо простиранные от крови простыни.
Мы росли, взрослели. Однако наша стеснительность была лишь на народе. В уединении мы могли позволить всё, как раздеться, так и посмотреть друг у друга что-то вновь узнанное. Первым заметным изменением было появление в мешочке под членом каких-то мягких шариков. Первый мальчишка, у которого они появились, дал пощупать их не только мне, но и друг другу. Скоро эти шарики, которые назывались яйцами, вышли у всех. Только у меня там ничего не менялось. Зато появились бугорки на груди. Их мальчишки тоже исследовали, как я у них яйца.
Зимние дни коротки. Однажды в зимние каникулы, играя в партизан-разведчиков, мы подползли к «блиндажу фашистов», бане у частного дома. Таких небольших бань в посёлке было довольно много. Мы были в белых балахонах из старых простыней, изображающих маскхалаты. В маленьком оконце было темно. Едва мы достигли её стены, как кто-то там зажёг лампу. Я заглянула в оконце. Прямо перед моими глазами закачался большой, мне показалось огромный мужской член. Не знаю, что мужчина делал на стене, но член всё время дергался и качался. Он был совсем не такой, как у мальчишек. Кожа с головки у него сползла и воротником, как у свитера, собралась морщинками прямо под скулами головки. Член не висел, как у мальчишек, а как будто лежал на мошонке, огибая её.
Кто-то из мальчишек подполз и тоже заглянул в оконце. На его лице появилось непонятное выражение, не то восхищение, не то удивление. Я хотела дать команду на отход, но у входа с противоположной стороны от оконца заскрипел снег. Кто-то бежал в баню. Мы притаились.
Мы знали, чья это баня. Она была у одинокого мужика лет за тридцать. Его мама умерла, а он так и не женился. По посёлку ходили слухи, что он балуется с женщинами и не только одинокими. Подползший фланговый наблюдатель шёпотом доложил, что пришла баба, которую мы тоже знали. Она была замужем, но её муж подолгу уезжал на Север, где были большие заработки. Ей было лет 35. Мне нравилась её фигура с большими высокими грудями, широкой круглой задницей и тонкой талией. Талия была не особо тонка, но на фоне такой груди и задницы она казалась тоньше, чем у многих в нашем посёлке.
Телогрейку, похоже, она скинула ещё в предбаннике. В баню влетела уже в халате. Сразу же скинула халат и оказалась совершенно голой. Чуть отвисшие груди колыхались при каждом движении. Она была не полной и не худой. Как у большинства поселковых даже рожавших женщин, работающих с лесом, у неё был подтянутый чуть выпуклый живот, в самом низу которого был пышный хохол лобка.
Мужик стазу подскочил к ней, обнял и стал целовать. Он целовал её сначала в губы, а потом по всему лицу, переключился на шею, отпустился на грудь, живот и хохол. Женщина то отвечала ему, то слегка отталкивала, а когда он дошёл до лобка, то даже ногу отодвинула.
Тут началось такое, что мне рассказывать об этом невозможно. Они делали ЭТО и как собаки, и лицом друг к другу, а потом она села верхом на него. Меня удивил не сам процесс, а то, что по её движениям у неё было ужасно широко. У меня палец не влезал, а в ней мужик болтался, как язык в колоколе.
Меня охватила какая-то слабость, что-то щекотало в животе и между ног. Как от большой нагрузки или испуга задрожали руки. Было непонятное состояние, из-за которого я перестала соображать и запоминать. Было очень интересно, немного противно и, одновременно, как-то жалко женщину.
Когда мы помогали нашей корове родить телёнка, у меня промелькнула мысль о том, что у быка эта штука была тоньше, чем рождавшийся телёнок. Но спрашивать у родителей об этом было как-то срамно, а скоро и забылось. А тут в каком-то метре от меня я видела тоже самое.
-- Опять кончает!
-- Дурак! Молчи! Иииыыы! Я из-за тебя тоже кончил…
В маленькое оконце трудно смотреть впятером. Я повернула зад, чтобы выпятиться из-под «разведчика». Упёршийся в меня чей-то член скользнул по ляжке.
-- Мммм…! За…чем…?
Парнишка дёрнулся. Наверно, он нечаянно толкнул другого, который ударился в стекло. Громкий звук заставил нас замереть. Глаза женщины испуганно отрылись и упёрлись в окно. Я не представляла тогда, что она испытывала, увидев в окне пять рож, глядящих на них.
-- Аааааааа…!
Женский крик ужаса очень долго стоял в моих ушах. Мы бросились к лесу, который был в десятке метров от бани. Не знаю, что занесло меня в наш «штаб», тогда была только одна мысль: бежать! За нами никто не гнался, но я бежала со всех ног. Я чувствовала, что между ног что-то вытекло и холодило ляжки. Это была не моча, та давно была бы в валенке. А это было скользкое, вязкое и липкое.
В штабе было ещё тепло. Едва захлопнув дверь, я стала снимать всё, что мешало добраться до сырости. Осталась лишь в свитере, платье и майке. Ноги были голые. В штабе был мешок с чистыми тряпками, которыми мы вытирали со стола, бинтовали раны и для прочих нужд. Выхватив одну из тряпок, я с наслаждением вытерла холодящую влагу на одной ноге, потом на другой. Когда повела ею по половым губам, меня охватило приятное ощущение лёгкого оцепенения. Двое мальчишек, бежавших вместе со мной, с удивлением смотрели на мои действия. Я мужественно преодолела сладкую щекотку, но касание клитора вызвало непроизвольный стон.
-- Ты что? Обсикалась?
-- Дурак! Я, кажется, тоже спустила.
-- Дай и мне, а то у меня тоже…, - это сказал чуть отставший от нас третий мальчишка.
-- Это как это вы спустили?
-- Ну, вытекло у меня что-то.
Я снова провела тряпкой по губам. Но как ни старалась, не могла погрузить её между губ, не позволяла какая-то щекотка. Не спустивший мальчишка с удивлением смотрел, как мы вытираем что-то. Он заглянул ко мне, потом к товарищу между ног. У товарища ему не понравилось.
-- Фу! А почему мы не спустили?
-- Не дозрели, наверно.
-- А где Валька?
-- Я здесь.
Валька хромал, волоча ногу. Он удивлённо переводил взгляд то на меня, то на другого, который тоже вытирал что-то в штанах.
-- Ты что? Ногу сломал? Вывихнул?
-- Не…! Спустил. По всей ноге протекло. Если бы Сонька не дёргалась, обошлось бы. А вы чего?
-- Тоже кончили.
-- Вдвоём? А мне? Я тоже хочу! Сонь! Мы же всё поровну…!
-- Ты про что?
-- Ему дала. А мне?
-- Дурак! Мы отдельно кончили!
-- А как они не попробуем?
-- Нет! Я ещё девочка! У меня целка не сломана.
-- Давай сломаем! Так хочется…! Вон они как! А мы…! Ну, давай, а! Мы по разику только!
-- Отстань! Потом все будут пальцем показывать и гулящей называть.
-- Мы же никому не скажем! По-товарищески! Только один раз!
-- Отстань и вытирай свою соплю!
-- Откуда ты знаешь?
-- У Веньки видела. Неужели эта гадость потом там будет? Фу!
-- Ага! Фу! А видела, как она эту гадость…? Это здесь гадость, а там…!
Мы немного попререкались, но они разрешили посмотреть у них, а я у себя. Но только посмотреть!
Кончились каникулы. Теперь мы виделись в школе каждый день. В первый же день я узнала, что тот мужик слипся с той женщиной. Говорят, женщина увидела в окне бани чертей и так испугалась, что зажала у него конец. Они кое-как выбрались из бани, дошли до дома, где их в таком виде застал зачем-то зашедший сосед. Он и вызвал медичку, которая сделала им уколы и разделила. Говорят, если бы ещё немного, то член у мужика занемел бы и отмер. С той поры женщина все выходные и праздники проводила в церкви, куда ездила за 40 километров. С той же поры над ней в посёлке стали надсмехаться и за спиной, и открыто. Узнавший об этом случае муж больше с Севера не приезжал, только деньги посылал раза в три меньше обычного.
Все эти новости очень удивили и меня, и моих мальчишек. Ведь мы все отчётливо видели, как широко было у женщины и снаружи, и внутри. А тут вдруг зажало! Это не поддавалось нашему пониманию. Мы ещё раз изучили друг друга, но так и не нашли, чем может она защемить так, что не разделиться. Если как у меня, то ещё можно было бы подумать. Или мы что-то не поняли, как могло такое случиться при столь широкой дыре.
Мне перед этой женщиной было очень стыдно. Каждый раз встречая её на пути, я опускала глаза и чувствовала, что краснею. Едва в школе стали смеяться над её девочками, я приказала своим мальчишкам защищать их. И сама не раз давала затрещины особо языкастым. Даже подралась со старшеклассником.
Пришло лето. Начались каникулы. Мы частенько разглядывали промежности друг у друга. У двоих мальчишек, как раз тех, кто спустил около бани, в низу живота и на мошонке стали расти отдельные волоски, а у меня с того случая начались менструации. Волоски и груди стали расти на пару месяцев позднее. Теперь, когда мы рассматривали друг друга, у меня что-то вытекало, а у мальчишек вставали члены. Они часто просили меня разрешить им сделать со мной так же, как они видели в бане. Но не смотря на едва сдерживаемое своё желание, я им отказывала. Иногда у Вали возникало такое сильное желание, что он пытался даже изнасиловать меня. Отбиваясь, я нечаянно пнула ему между ног. Он полчаса не мог свести колени, зато и приставать не стал.
Нам было интересно, почему у взрослых члены совсем не такие, как у моих. Я-то видела только тот взрослый член, а мальчишки видели и у своих пап в своей бане, и у других мужиков в поселковой бане.
Однажды, рассматривала член Вали. Он у него стоял очень сильно. Кто-то из мальчишек тоже хотел посмотреть и сравнить со своим. Едва он взялся за ствол, как его нечаянно толкнули. Раздался крик, Валя согнулся. Через несколько секунд всё прошло, но с члена капала кровь. Его перевязали. А на следующий день он нам заявил, что теперь его член, как у взрослых. Мы посмотрели. Действительно, уздечка лопнула и кожа теперь сползала с головки, даже когда её возвращаешь на место. Она могла становиться почти прежней только если член был расслабленный.
Теперь в штабе стали часто появляться разные порнографические карты, листки, а то и целые журналы, затасканные почти до дыр. Мы рассматривали их, делали какие-то свои выводы. Если вопрос оказывался непонятным, то член показывал кто-то из мальчишек, а по женским вопросам – я. Я только каждый раз брала с них слово, что они меня не испортят.