В читальном зале

      
      Всякий раз, подходя к этому зданию,  рассматриваю его добрым взглядом. Дом стоит приветливо и спокойно, несмотря на внушительный с колоннами фасад. Высокие арочные окна его загадочно темнеют в листве тополей. Город сумел сохранить их, - деревьям наверно лет  сто. Верхние ветви опустились на крышу, заслонив собою несколько окон и, кажется, готовы врасти в жесть. Там, за окнами, в тишине и прохладе, уже сидит кто-нибудь с белеющей перед ним   страницей.
      Всегда удивляюсь перемене, происходящей со мной в этом доме. Уже за порогом, за тяжелой дверью особняка оказываешься в ином мире. Куда-то уходит настороженность, суета, и ты отдаешься живой  тишине. Можно не слушать приглушенные голоса, не видеть спокойные лица вокруг, - все войдет в тебя незаметно, и ты поневоле становишься другим. Ощущение, будто ты в доме старого друга, где тебе незачем казаться лучше, умнее, чем ты есть на самом деле.
       Мягко поднимешься по ступеням в зал. Солнце ласково  проникает в  его глубину. Воздух свеж и волнующе чист, и всегда ждешь чего-то нового, необычного.
       Когда-то впервые, я пришел сюда, с уважением взирая на огромные люстры у потолка,  на оконные рамы, внутри  которых мог бы поместиться человек. Позже я стал приходить сюда и без цели, мысленно благодаря того, кто не пожалел для меня столько воздуха и света. Кто не высчитал на линейке, сколько требуется места вокруг стула и стола…
      
        Я прихожу сюда  утром, когда зал еще пуст и сажусь у окна,  доносящего звуки дороги. Плоскость стола прогибается, приятно чувствовать ее гладкое тепло. На пустующих стульях, обтянутых черным дермантином, трещины. Утренний свет, проникая сквозь толщу рам, играет на паркетном полу, стенах. А рядом, за стеклом, – тополя раскачивают ветви.
        Да, поначалу была лишь  красота. Позже я понял: немало происходит, в этом зале. А то одиночество, которое испытываешь здесь  – светлое, одухотворяющее...
       Все также тихо в прохладном воздухе зала.   Лишь несколько силуэтов темнеют над гладью столов. Книга властно зовет, торопит, но я медлю. Я оглядываю своих сотоварищей по книге. Мне нравятся эти люди. Они кажутся мне одной дружной семьей, где всех уважают одинаково, несмотря на их звания и заслуги.
      Мне нравится эта девушка, сидящая впереди меня, хранящая гордую осанку. Я вижу ее  шею, обрисованную белой световой полоской. Над чем девушка думает, что задело ее?
      Или этот парень, поминутно терзающий волосы. На лице его застыло странное выражение. Он ничего не видит и не слышит вокруг. Мир образов поглотил его в той степени, когда человек уже не следит за собой. Тогда он гримасничает, двигает бровями или сотрясается в беззвучном хохоте.
       А бывает, я не раз замечал это, как человек застывает в полнейшей задумчивости. Лицо его каменеет, палец между страницами, а глаза -  будто провидел всю бездну Вселенной. Удивителен этот взгляд, устремленный в себя и в вечность.

     Незаметно согревается  воздух,  и зал, наполняясь людьми, меняется. Все чаще скрипит паркет под ногами, а свет из голубоватого, резкого становится матовым. Но это уже не тот зал, что был утром. Та, едва намеченная в воздухе тайна, уходит. Теперь зал наполнен звуками, которые бывают, если кто-то промолвит слово, уронит ручку, шелестнет страницей...
    Я вспоминаю многих, кто приходил сюда и думаю: есть ли что-то общее, побуждающее нас к тихому единству?  И может, действительно, общность читального зала особенная? Я ухожу с благодарностью  за ту наполненность состоянием мира, которая и есть, наверно,  главное, что дает зал человеку.