Глава 7.
В карцере.
Наконец-то взбушевавшиеся заключённые поняли всю серьёзность и безвыходность своего положения. Отсчёт назначенной диспетчером минуты пошёл так же быстро, как страх наказания пронзил мою душу. Мне так и не удалось выполнить свою задачу, а время уже на исходе. Обратно к электрогенератору мне не вернуться никак - большая масса людей заблокировала лестницу. Некоторые зеки схватили в руки деревянные ножки от столов и стульев и готовились к обороне, наивно полагая, что у них есть шанс отбиться.
Я просто сел на пол и прижался спиной к стене пустой камеры, ожидая, когда силовики ворвутся в блок.
Всё произошло быстро и неожиданно. Заключённые, ещё несколько секунд назад пытавшиеся выломать дверь, уже бежали к лестницам. Однако вместо обещанных спецназовцев в здание ворвались обычные надзиратели, вооружённые дубинками. По два охранника с левого и правого флангов держали в руках автоматы, прикрывая и поддерживая основную атакующую группу. Это были слишком жёсткие меры. Козлов прекрасно понимал, что с ним будет, если погибнет хотя бы один его подопечный. Поэтому, автоматы, скорее всего - не что иное, как просто запугивание. Применять их охранники имеют право только в случае побега или крайней необходимости.
-Назад! – раздался грубый голос одного из охранников с автоматом в ответ на попытки некоторых заключённых вступить в рукопашный бой.
Сверху раздались крики и свисты. Офицер, стоявший впереди всей группы охраны, старший лейтенант по званию, по всей видимости, и являлся руководителем операции. Он вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Крики сверху прекратились, однако заключённые, заблокировавшие лестницы, не сдвинулись с места.
- Начинаем зачистку, ребята! – крикнул старлей.
Толпа надзирателей разделилась на три группы: каждая на отдельную лестницу. В ход пошли дубинки, и уже через несколько секунд внешняя оборона на подступах ко второму этажу была прорвана. Надзиратели ринулись наверх, но получили сопротивление. Заключённые кидали стулья, трубы, столы и всё, что им попадалось под руку. Но удары дубинками оказались более болезненными. Вскрикивавшие от боли заключённые были вынуждены отступить, а надзиратели, в свою очередь, пробирались дальше.
Наблюдая за всем этим, я не заметил, как ко мне сзади кто-то подобрался. Я со страхом понял, что чувствую чьё-то дыхание в затылок. Кто-то обхватил меня рукой за горло и потянул назад.
- В тихом омуте черти водятся! – послышался знакомый голос.
Когда хватка немного ослабла, я повернул голову назад, чтобы увидеть своего обидчика. Им оказался Снаряд. У меня сердце чуть не ушло в пятки. Я хотел что-то сказать, но челюсти словно свело от страха.
- Сначала устраиваешь бунт, а затем роешься у меня в камере! – прорычал Снаряд.
- Это ошибка, - выдавил я.
Снаряд засмеялся, как сумасшедший.
- Нужно уметь платить за свои ошибки, - прошипел он.
- Я ничего не трогал в твоей камере, я зашёл сюда, чтобы не попасть под удар спецназа. Здесь всё на месте – проверь сам…
- Не говори мне, что делать!
- Я даже об этом не думал, это просто недоразумение.
- Недоразумение? Кто тебя подослал?
- Что? Ты с ума сошёл?
- Простой фраер в здравом уме не полезет ко мне в камеру.
- Я же сказал – это просто…
Не успел я договорить, как в камеру ворвались надзиратели.
- Лечь на пол! – закричал один из них и сбросил с меня Снаряда. Тот ударился головой о рядом стоящую тумбочку и упал на пол. Застонав от боли, он попытался встать, однако один из надзирателей сильно ударил его дубинкой по спине.
Я положил руки за голову и прижался лицом к полу.
- Теперь на выход! – приказал охранник, подстерегающий нас на пороге.
Не медля, я в тот же миг встал на ноги и, продолжая держать руки за головой, вышел из камеры. В коридоре меня встретили ещё двое охранников, которые скрутили мне руки за спину и, надев наручники, прижали к стене. Поняв, что Снаряд встать самостоятельно не сможет, его взяли под руки и с трудом подняли на ноги.
- Этого в медпункт! – приказал охранник, стоявший на пороге, указывая на беспомощного Снаряда.
- Фамилия! – вновь воскликнул он, глядя на меня.
- Концевич, - спокойно ответил я, уткнувшись носом в стену.
Охранник достал из кармана свёрнутую бумагу, развернул её, и пробежав по ней глазами, выкрикнул:
- Камера сто двадцать три! Отвести заключённого! Наручники не снимать! Никому!
- Но это не по правилам, - неуверенно произнёс надзиратель, которому было велено отвести меня обратно в камеру.
- Приказы не обсуждаются!
Отойдя чуть дальше, он прошептал, но так, что это услышали все:
- Будь моя воля - я бы их всех нахрен перестрелял.
Надзиратель схватился за цепь наручников на моих руках и повёл меня вперёд по коридору. Наверху заключённые полностью сдали свои позиции и лежали скрученные на полу. Меня довели до камеры и бросили внутрь, так и не сняв наручники.
Лежа на полу и мысленно проклиная тиморских надзирателей, я почувствовал, что у меня вывихнута правая рука. Крики заключённых и грубые голоса охранников разносились по зданию до самого вечера.
Ужин, который должен был состояться в половину шестого, отменили. Вместо этого к нам в блок пришёл начальник тюрьмы Козлов. В компании охранников он возмущённо прошагал вдоль коридоров, внимательно осмотрев каждую камеру. Так же беспристрастно он взглянул и на меня, словно никакого уговора между нами не было. Мне это очень не понравилось. Неужели он и впрямь решил меня подставить. Помимо этого мои мысли омрачало то, что я тоже не выполнил условия договора.
- Значит, так вы соблюдаете дисциплину, установленную в этом месте, - сурово произнёс Козлов, - запомните раз и навсегда: здесь одна власть – я! Если скажу молчать, вы замолчите, скажу слушать только меня – вы будете слушать, скажу выпрыгнуть из окна – вы сделаете это! Вы извращённые создания, которых изгнали из общества. Вы не заслуживаете свободы – и все ваши попытки оказаться на ней будут жёстко пресекаться. Пока здесь главный я – ни одна тварь, сидящая в этих камерах, не покинет Тимор без моего согласия. А теперь на целые сутки вы будете лишены еды и воды. Всё это время вы будете учиться платить за свои ошибки.
С этими словами Козлов покинул здание. Его эффектный уход заставил заключённых снова поднять шум.
- Замолчали! – крикнул один из надзирателей, проходя по коридорам и ударяя дубинкой по железным дверям камер.
Ближе к вечеру охрана покинула наш блок и осталась снаружи, оставив нас наедине друг с другом. Ужин так и не подали и вдобавок ко всему отключили воду. Пыл разгневанных заключённых не охлаждался ещё долгое время.
Вcе те часы, что тянулись с момента ухода Козлова и до самого утра, стали, пожалуй, одними из самых худших в моей жизни. Я тяжело заглатывал ртом воздух, так как дышать было очень тяжело. Во всём здании стояла духота. Помимо этого меня мучила жажда. Я лежал на кровати и не мог пошевелиться. Меня словно парализовало. Какая-то невидимая сила не позволяла встать, создавая иллюзию усталости. Я даже не чувствовал тела. Голова была переполнена самыми разнообразными мыслями, в том числе, бредовыми.
В тюрьме я всего две недели, а уже столько успел пережить. Такого потока впечатлений у меня ещё не было никогда. А сейчас мне стало понятно, насколько скучна была моя жизнь до Тимора. Нет, я вовсе не рад тому, что попал в тюрьму, и я отдал бы всё за то, чтобы вернуться назад. Лучше скука, чем этот кошмар. Слишком простая, пресная, серая, но это была моя жизнь.
На следующее утро, как я и ожидал, ко мне в камеру явился сам Козлов. Он попросил охрану оставить нас наедине и закрыть камеру.
- Поздравляю, - радостно воскликнул он, присев на стул напротив моей кровати.
Радость в его голосе меня немного успокоила, казалось, камень свалился с души. Но и одновременно с этим я был удивлён. Чему он рад? Ведь я не смог сделать то, о чём он просил.
- У тебя всё получилось!
- Правда?
- Конечно! Корпус электрогенератора пробит пулей девятимиллиметрового пистолета.
Я удивлённо посмотрел на Козлова, не понимая, о чём идёт речь.
- Ты удивлён? Ладно. В общем, десять суток карцера тебе обеспечены.
- За что? – возмущённо воскликнул я, встав с кровати и со злостью взглянув на Козлова.
- Сядь! - рявкнул он.
Я сделал, о чём он просил.
- За что, за что… - передразнил меня Козлов, - за то, что спровоцировал бунт в тюрьме.
- Вы же сами меня об этом просили!
Моей злости не было предела. Мои самые страшные подозрения оправдались.
- А кто это может подтвердить?
Я опустил голову и с отчаянием осознал, что попался на удочку, и против Козлова у меня и впрямь ничего нет.
- Между нами был уговор!
- Да, но ты не исполнил свои обязательства.
- Вы же сказали, что электрогенератор всё-таки сломан.
- Да, но ни при таких обстоятельствах, при которых он никак не должен был быть сломан. Из-за пули в его корпусе отсюда могут выкинуть моих людей, и если это произойдёт – поверь, я сделаю всё, чтобы твои оставшиеся дни здесь были незабываемы.
- Но…
- Разговор окончен! – твёрдо заявил Козлов. – Охрана! Увести его в карцер!
- Прошу вас, не надо!
Но мои слова были для него пустым звуком. Двое охранников ворвались в камеру и вывели меня в коридор. Козлов взглянул на меня и только произнёс:
- Приятного времяпровождения!
В тот момент я готов был его просто разорвать, если бы не наручники. Меня повели в здание, которое располагалось почти вплотную к южной стене тюрьмы. Это было, пожалуй, самое суровое здание в Тиморе и, судя по виду - самое старое. Каменные стены, казалось, вот-вот рухнут. Ещё несколько десятков лет назад в этом здании располагался блок смертников. Ныне по тюрьме давно ходят легенды о призраках, не нашедших упокоения в этих стенах. И они были небезосновательны – стоило только взглянуть на это здание, как сразу бросало в дрожь, а сердце уходило в пятки. Окна на верхних этажах были заколочены досками. Над крышей постоянно кружила стая ворон, которых словно магнитом тянуло к этому месту.
Меня завели в здание через единственный вход. Внутри было очень сыро и грязно. Весь первый этаж был полностью необитаем. Здесь находились старые камеры с проломленными клетками, которым, по меньшей мере, четверть века. Внутри них лежали разные тряпки, бумаги и прочий мусор, который отсюда никто не удосужился убрать. В воздухе стоял запах сырости. Стёкла в решётчатых окнах полностью заполонила пыль, и в них невозможно было различить очертания снаружи. Чем дальше меня вели по грязному коридору, тем больше я понимал, что совсем не хочу идти вперёд. Наконец, за углом показалась старая полуразваленная лестница, заросшая травой. От каждого шага её опасно начинало клонить в сторону. Казалось, что её удерживал лишь плющ, корни которого пробивались из трещин плит на ступенях лестницы и прорастали сквозь прилегающую стену.
Второй этаж выглядел более цивилизованно, чем первый. Во всяком случае, при нахождении здесь не создавалось впечатление, что ты находишься на улице. Под ногами был бетонный пол, а на стенах висели плакаты и стенды с текстами и схемами. В шестидесятых в камерах этого здания содержались заключённые, приговоренные к высшей мере наказания. Среди местного населения давно бытует мнение, что в этих стенах казнили не только врагов народа и преступников, но и предполагаемых иностранных шпионов, а Тимор являлся не просто тюрьмой, но и местом проведения самосуда. Комнаты, которые были на этом этаже, было трудно назвать даже камерами. Лишь единственная железная дверь толщиной в четверть метра соединяла их с реальностью. В тюрьме содержатся отбросы общества, а в карцере отбросы тюрьмы.
Меня довели до конца коридора и велели встать лицом к стене в то время, пока один из охранников открывал дверь. Я сделал всё, как было нужно, но невольно повернул голову в сторону арки в конце коридора, за которой находилась пожарная лестница. Я с удивлением обнаружил, что коридор и лестничную площадку снаружи разделял лишь открытый проход. Ежу было понятно, что здание с карцерами охранялось намного хуже, чем остальные блоки Тимора. Пока у меня начинался беспорядочный поток мыслей, связанный с изъяном в охране Тимора, охранник, уже открывший дверь, грубо запихнул меня в камеру. От неожиданности я потерял равновесие и упал на колени на освещённый светом из коридора участок бетонного пола, который в ту же секунду покрылся тьмой, как только закрылась дверь карцера. Я оказался в кромешной темноте. Я не видел ничего, а лишь жадно заглатывал ртом воздух, поняв, что его здесь не так много.
И вот я сижу здесь – в самом утаённом уголке этого мира. Но что я здесь делаю? Недавние воспоминания в моей голове ставят всё на своё место и возвращают ноющую боль в душе. Я находился в полном отчаянии. Обман Козлова сильно задел меня, но что ещё было ожидать мне, простому заключённому, от столь уважаемой и авторитарной личности. Я должен был думать своей головой, ведь Учёный предупреждал меня, но и выбора у меня тоже не было. Теперь мне оставалось сидеть в этой темноте и молиться о том, чтобы Козлов не сделал того, чем он мне угрожал. Я находился в отчаянии. Если бы на моих руках не было наручников, то я стал бы бить кулаками по стене, пытаясь хоть как-то выплеснуть накопившуюся внутри меня обиду.
Я попытался встать на ноги, но они словно не слушались меня. От отчаяния я закричал и свалился на живот.
Лишь одна мысль меня успокаивала – карцер хоть и суров, но слаб в охране, а, значит, именно отсюда мы и совершим побег.