Глава 7. Выход из западни - дуэль

Глава 7.          ВЫХОД  ИЗ  ЗАПАДНИ – ДУЭЛЬ.

А.С. Пушкин. 1836 г. Прижизненный портрет, акварель, П.Ф. Соколов
Со  дня рождения Сашки прошло более трех лет, и, казалось бы, буря чувств должна была затихнуть,  нужно было смириться, как делали многие до него и после, а он никак не мог избавиться от унизительного чувства, от этих сцен в постели у императора. В нем все клокотало, он терзался, мучился, ненавидел императора и в пылу переживаний готов был пожертвовать жизнью ради торжества справедливости. Он поражался спокойному  отношению супруги к той ситуации, в которой она находилась, и, более того, она не пыталась выбраться из нее. Казалось, в ней все ее устраивала, и она не испытывала никаких угрызений совести: она выполняла свои супружеские обязанности, рожала детей, а с императором уединялась как по служебным обязанностям.  Пушкин пытался спасти ее из этого болота, а она не рвалась вылезти из него и не понимала, что своим отказом ехать в деревню, она разрушает их семью и ведет ее к гибели.  Если бы они уехали в Михайловское, затраты их семьи резко бы сократились, он  в единении смог бы написать еще не одно крупное произведение, гонорарами за которые он смог бы покрыть все долги. Они  выкупили бы имение и зажили бы  как все помещики, сами себе хозяева, вдали от круговертей светского общества.  А ее тянуло на танцы, ей нужны были восхищенные взгляды, восторженные речи покоренных ею вздыхателей.  Главным для нее был триумф, победы даже над самим императором, а все остальное, казалось, было чем-то второстепенным: супруг, дети и даже императорская постель.
Скрывать свои чувства было невыносимо, Пушкин стал срываться. Постоянная внутренняя борьба истощала организм, терялся иммунитет, стонала душа и изнашивалась творческая мысль, направленная на подавление эмоций. Друзья писали, что в  это время  он был мрачным, злым и раздражительным, настроенным предаваться гневу по любому поводу,  вскользь сказанные слова, которые рассматривались им как обидные, непропорционально преувеличивались. Скрытые переживания подрывали его нервную систему, временами он был похож на неврастеника, был близок к сумасшествию - «не дай мне  Бог сойти с ума».  Как отмечали близкие,  он  стал выглядеть значительно старше своих тридцати шести лет.  Мечтал о смерти,  она должна была принести ему покой. А она не приходила, и он задумался над тем, как ее можно приблизить.
С  информациями о суицидах среди творческих личностей он встречался не раз. При неясных обстоятельствах покончил с собой в Дублине англо-французский поэт и публицист Вильям Винсент Барре (1760–1829 гг.). Был личным переводчиком Бонапарта, написал несколько сатирических стихотворений в адрес будущего императора, после чего, преследуемый полицией, бежал в Англию. Писал исторические трактаты и политические памфлеты по-английски, стихи по-французски. Что послужило причиной ухода из жизни Барре, выяснить не удалось. В этом же году покончил с собой французский писатель Оже Луи-Симон (1772–1829 гг.). Плодовитый литературный критик, долгое время служил цензором. Истинная причина самоубийства не установлена. Он утопился в Сене. Тело писателя выловили лишь полтора месяца спустя. Наибольшее потрясение испытал Пушкин, когда узнал о самоубийстве французского писателя Альфонса Рабба, который был плодовитым писателем и историком. Заболел сифилисом, со временем болезнь его обезобразила. В последние годы жизни Рабб почти не выходил из дома. Писатель гнил заживо пять лет, а затем отравился смертельной дозой кокаина.
Размышляя о самоубийстве, Пушкин примерял к себе все виды ухода из жизни. Но стоило ему представить себя повесившимся или утопленником, как отвращение к внешнему виду несчастного вызывали чувства отторжения и брезгливости, а принятие яда могло вызвать ужасные и долгие мучения. Более того, совершившего самоубийство отторгала церковь, и такой человек не мог быть похоронен по православному обряду. О самоубийстве пойдут разговоры,  слухи и пересуды на тему, кто виноват. Друзья отвернуться от семьи,  общество может закрыть двери перед Натали, как перед изгоем, и даже в будущем клеймо перенесут на детей. Нет, самоубийство для Пушкина никак не походило, это был  не для него вариант, как расстаться с жизнью.
Дуэль с самыми кровавыми правилами – вот вариант решения проблемы.  Несмотря на суровые кары, дуэли в начале XIX века распространились среди дворянства, в среде которой дуэль не считалась преступлением, а являлась честным способом суда. Дуэлянт выходил на поединок не столько для того, чтобы смыть с себя оскорбление, сколько для того, чтобы судить противника праведным судом и покарать его. В 1787 г. Екатерина Великая издала «Манифест о поединках», по нему участникам дуэли, окончившейся бескровно, устанавливался в качестве меры наказания денежный штраф (не исключая секундантов), а обидчику, «яко нарушителю мира и спокойствия», - пожизненная ссылка в Сибирь.  При Николае I дуэли были запрещены. По «Своду законов уголовных» от 1832 г. участники дуэли приговаривались к смертной казни через повешение, а секунданты к ссылке в Сибирь. Николай I относился к дуэлям с отвращением, известны его слова: «Я ненавижу дуэль. Это - варварство. На мой взгляд, в ней нет ничего рыцарского. Герцог Веллингтон уничтожил ее в английской армии и хорошо сделал»
Пушкин представлял, что если его убьют, он погибнет как герой, как мужчина, отстаивающий свою честь, свое имя, если будет убит противник, то его сошлют в Сибирь (не повесят, он же народный поэт). Натали, конечно, за ним не поедет, она разведется с ним, сможет дальше танцевать с императором. А Тот устроит ее, выдаст за муж за вдовца из высшего круга, когда она вновь забеременеет. Но, а там, вдали от столиц, он сможет писать то, что душа хочет, на любую тему, и никакая цензура не будет выносить свой вердикт. А те, кому надо, их оценит.
Решив, что единственным выходом для него из этой постыдной ситуации является дуэль, Пушкин стал искать повод для того, чтобы кого-то вызвать к барьеру. В середине января 1836 г. первой его жертвой стал  молодой писатель граф В. А. Соллогуб, горячий поклонник поэта. Соллогубу было тогда двадцать три года. На вечере у Карамзиных он разговаривал с Натали, и она, по его словам, шутила над какой-то его романтической страстью. Юноша, смущенный насмешливостью прелестной дамы, спросил ее неосторожно: «Давно ли она замужем?»,  давая понять, что она уже не девочка, и ей не следовало бы так шутить над ним. Этот невиннейший разговор Натали пересказала мужу после бала, истолковав заданный вопрос  дерзостью со стороны повесы. Пушкин немедленно послал вызов Соллогубу. Тот в это время по делам службы был в Ржеве и не получил письма. О вызове Соллогуб узнал от Андрея Карамзина в конце января и был изумлен чрезвычайно, не понимая, чем он оскорбил жену поэта. Однако молодой человек тотчас послал письмо Пушкину, изъявляя согласие на поединок, но при этом объяснил, что у него даже в помыслах не было сказать что-либо непочтительное Наталье Николаевне. Пушкин, прочитав письмо юноши, сказал Соболевскому: «Немножко длинно, молодо, а, впрочем, хорошо», и  отложил исполнение долга чести до конца марта, когда он будет проездом в Твери. 29 марта умерла мать поэта, Надежда Осиповна. Первая неделя апреля прошла в хлопотах, связанных с похоронами матери. 8 апреля Пушкин выехал в Михайловское. 13 апреля ее похоронили у алтарной стены Успенского собора Святогорского монастыря, недалеко от могил ее родителей. Родственники поэта по материнской линии Ганнибалы были жертвователями монастыря и получали право быть похороненными у алтаря Успенского собора (здесь погребены Осип Абрамович Ганнибал и Мария Алексеевна Ганнибал - дед и бабушка Пушкина, брат поэта Платон, умерший во младенчестве). Здесь же, на холме  монастыря, рядом с могилой матери, Пушкин купил место и для себя (внес в монастырскую казну 10 рублей серебром).  По воспоминаниям Е.Н. Вревской: «после похорон он был чрезвычайно расстроен». Сестра поэта, Ольга, описывая последние дни матери и то, как за ней ухаживал брат, особо отметила, что мать «просила у него прощения, сознаваясь, что не умела его ценить». В Тверь Пушкин приехал в конце апреля, но Соллогуба, который по делам службы был направлен в командировку в Смоленск, не застал. Не дождавшись противника,  2 мая уехал в Москву. . Соллогуб, узнав о том, что Пушкин был в Твери,  бросился вслед за ним в Москву и явился рано утром на квартиру Нащокина, где остановился  Пушкин. Пока ждали пробуждения Нащокина, который был секундантом поэта,  заговорили о «Современнике». Пушкин оживился, и писатели мирно беседовали о литературе. Появившийся из спальни  Павел Войнович  стал уговаривать противников закончить дело миром. После объяснений Соллогуб согласился извиниться письменно перед  красавицей. Дело кончилось без кровавой развязки.
Второй жертвой дуэльных проектов Пушкина стал Хлюстин Семен Семенович,  племянник Федора Ивановича Толстого («Американца»), участник русско-турецкой войны 1828–1829 гг., с 1834 года чиновник для особых поручений при Министерстве иностранных дел, сосед Гончаровых по имению «Полотняный Завод». 3 февраля 1836 г. Хлюстин вместе Григорием Небельсоном приехал к Пушкину. Небельсон вспоминал: «Хлюстин и  я  были приняты весьма любезно, и сначала беседа шла бойко, пока не коснулась литературы русской, с которой Хлюстин, живя долго за границей как человек очень богатый, получивший французское воспитание, был мало знаком». В разговоре Хлюстин упомянул Олега Ивановича Сенковского, о котором отозвался как о недурном писателе  и романисте с дарованием. «Это взорвало Пушкина, он вышел из себя и наговорил Хлюстину дерзостей, так что мне пришлось с ним удалиться. Затем между Хлюстиным и Пушкиным завязалась переписка в таких же обоюдно оскорбительных выражениях». Переписка коснулась перевода поэмы Виланда «Вастола», который сделал бывший лицейский сокурсник Люценко. Пушкин, не вдаваясь особенно в качество перевода, рекомендовал Люценко своему издателю Смирдину, который  запросил с Люценко круглую сумму за печатание рукописи. Пушкину хотелось помочь лицеисту. Тогда он договорился с другими книгопродавцами о том, что они выпустят «Вастолу» в свет, но без имени переводчика, а с надписью «издал А. Пушкин». Книжка вышла в начале 1836 г., стоила она шесть рублей и принесла Люценко кое-какой доход. На Пушкина набросился Сенковский: «Трудно поверить, чтобы Пушкин, вельможа русской словесности, сделался книгопродавцем и «издавал» книжки для спекуляции… Я читал «Вастолу». Читал и вовсе не сомневаюсь, что это стихи Пушкина. Это его стихи. Удивительные стихи!» (в смысле ужасные).
В 1-м номере журнала «Современник»  Пушкин ответил Сенковскому в дипломатическом тоне: «Обвинение несправедливое - печатать чужие произведения с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось, Это называется издавать; слово ясно; по крайней мере, до сих пор другого не придумано. Переводчик Виландовой поэмы, гражданин и литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить, могло подать повод к намекам, столь оскорбительным».
В разговоре с Хлюстиным Пушкин высказался, что тот поддерживает Сенковского, а тот «свинья и мерзавец». Хлюстин принял эти слова на себя, посчитал себя оскорблённым и направил письмо Пушкину:
.   «Милостливый государь!
Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сенковского, смысл которых сводился к тому, что вы обманули публику. Вместо того чтобы видеть в этом, поскольку дело касалось меня, простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сенковского; вы нас в некотором роде смешали вместе и закрепили наш союз следующими словами: «Мне всего досаднее, что эти люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев, каков Сенковский». В выражении «эти люди» подразумевался я. Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, даже если бы логика и допускала неопределенность их значения. Оскорбление было достаточно ясно выражено: вы делали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев».
Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:
1) в том, что вы сделали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев»;
2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;
3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга».

На вызов Хлюстина Пушкин ответил:
   «Милостливый государь!
Расставаясь с вами, я сказал, что так оставить это не могу. Это можно рассматривать как вызов, но не как угрозу. Ибо, в конце концов, я вынужден повторить: я могу оставить без последствий слова какого-нибудь Сенковского, но не могу пренебрегать ими, как только такой человек, как вы, произносит их от себя. Вследствие этого я поручил г-ну Соболевскому просить вас от моего имени не отказать просто-напросто взять ваши слова обратно или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством того, насколько последний исход был мне неприятен, служит именно то, что я сказал Соболевскому, что не требую извинений. Мне очень жаль, что г-н Соболевский отнесся ко всему этому со свойственной ему небрежностью.
    А. Пушкин».
 Хлюстин вызов принял:
    «Милостивый государь!
В ответ на устное сообщение, переданное вами через г-на Соболевского и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, имею честь вас уведомить, что я не могу взять назад ничего из сказанного мною, ибо, полагаю, я достаточно ясно изложил в моем первом письме причину, по которой я именно так действовал. В отношении обычного удовлетворения, о котором вы говорите, – я к вашим услугам».
В качестве секунданта Пушкиным был вызван Сергей Соболевский, которому удалось убедить Хлюстина в абсурдности всей ситуации. И дело кончилось миром.
5 февраля, на следующий день после урегулирования конфликта с  Хлюстиным, Пушкин  узнал, что некий г-н Боголюбов распускал о нем  нелестные слухи, при этом ссылался на  князя Николая Григорьевича Репнина. Пушкин послал письмо князю, тон которого не оставлял никаких сомнений, что поэт был готов вызвать его на дуэль за  нанесенные ему оскорбления. Князь был старше Пушкина на двадцать лет, был участником Отечественной войны, генерал-губернатором Малороссии в течение 18 лет с 1816 по 1834 гг. и являлся членом Государственного Совета. Ни возраст, ни положение, ни репутация почтенного  князя не помешали поэту потребовать от него объяснения по поводу возникшей сплетни:

   
    «Князь!
С сожалением вижу себя вынужденным беспокоить ваше сиятельство; но, как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и то имя, которое оставлю моим детям.
Я не имею чести быть лично известен вашему сиятельству. Я не только никогда не оскорблял вас, но по причинам, мне известным, до сих пор питал к вам искреннее чувство уважения и признательности.
Однако же некий г-н Боголюбов  публично повторял оскорбительные для меня отзывы, якобы исходящие от вас. Прошу ваше сиятельство не отказать сообщить мне, как я должен поступить.
Лучше нежели кто-либо я знаю расстояние, отделяющее меня от вас; но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу; вы поймете, надеюсь, без труда настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом.
    С уважением остаюсь вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга
    Александр Пушкин»
.
В. Ф. Боголюбов распространил слух, что будто бы князь Н. Г. Репнин выразил публично свое негодование по поводу пушкинского стихотворения «На выздоровление Лукулла».  В середине января Пушкин написал пасквиль  на министра просвещения С.С. Уварова. Сатира Пушкина  наделала много шума.  Враги Уварова читали скандальную оду с восхищением. 
Поводом для написания скандальной оды послужили произошедшие события осенью 1835 г в Воронежской губернии. Находясь в своем имении, тяжело заболел молодой неженатый граф Дмитрий Николаевич Шереметев, один из богатейших людей России, владелец 200 тысяч крепостных и 600 тысяч десятин земли, в том числе имений – Кусково и Останкино, а также дворца в Петербурге. В качестве родственника умирающего богача (через жену свою, урожденную Разумовскую, по матери Шереметеву) министр просвещения явился опечатывать дворец Шереметева.  Спешка Уварова  объяснялась  тем, что права супруги министра на наследство были сомнительными, родство дальнее, отношения Шереметевых и Разумовских запутанными. А  молодой Шереметев  выздоровел. Скандал.  Уваров был посрамлен. В пушкинской сатире к тому же были  приведены реальные подробности из его гомосексуальной жизни.  Министр донес царю, последовал вызов Пушкина к Бенкендорфу, поэт заявил, что ода есть всего лишь «подражание латинскому» и никакого отношения к министру народного просвещения не имеет. Бенкендорф Пушкину не поверил, объявил поэту высочайший выговор и передал Пушкину повеление царя немедленно извиниться перед Уваровым. 
Уваров и Репнин были женаты на родных сестрах, так что княгиня Варвара Алексеевна Репнина имела ровно столько же прав на  наследство, что и Екатерина Алексеевна, урожденная графиня Разумовская, жена Уварова. Князь Репнин в отличие от Уварова молился за здоровье графа, надеялся на его выздоровление и к разделу наследства никаких шагов не предпринимал, но все же был несколько задет сатирой Пушкина. Уваров искусно распространил через своего  клеврета Боголюбова слухи о каких-то словах князя, которые  Пушкин счел для себя оскорбительными.
Князь ответил Пушкину  вежливо.
«Г-на Боголюбова  я единственно вижу у С. С. Уварова и с ним никаких сношений не имею, и никогда ничего на ваш счет в присутствии его не говорил, а тем паче, прочтя послание Лукуллу, вам же искренно скажу, что гениальный талант ваш принесет пользу отечеству и вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением частных людей».
Пушкин был удовлетворен объяснением князя.
Четвертой жертвой Пушкина был секретарь французского посольства Лагрене. На балу Пушкину послышалось, когда он приблизился к секретарю,  разговаривавшему с  дамой, что француз  сказал  даме вполголоса: «Renvoyez lе!» («Прогоните его!») Этого было достаточно, чтобы поэт на другой же день потребовал от Лагрене объяснений, угрожая дуэлью. Поединок не состоялся только потому, что дипломат заверил Пушкина, что злополучной фразы он не произносил и питает совершенное уважение к поэту.
Пушкин в состоянии крайнего возбуждения придирался к словам,  подозревал даже уважаемых ему людей в  оскорблении его  чести, его жены и откровенно искал случай, который помог бы ему довести возникшие трения до дуэли. Но друзья вмешивались, и недоразумение разрешалось, и  возникшая ссора заканчивалась миром. Смерть матери заставила взглянуть на бренность бытия по-философски. Мелочные обиды показались  бессмысленными и пустыми. Должно быть в жизни главное, и уход из нее по собственной воле должен быть связан с тем главным, что мучает душу, что заставляет терзаться тело, прибитое гвоздями на кресте.  Кроме того, что он должен погибнуть, как солдат на поле брани, он еще должен суметь этим актом заявить императору, что он в курсе интимных связей его с женой, что он никогда не соглашался с тем положением, которое ему предназначил царь. И во-вторых, он должен подумать о будущем детей, он должен сделать так, чтобы царь принял их под свою опеку, и они не оказались нищими. Пушкин потерял интерес к столкновениям и ссорам с близкими и уважаемыми им людьми – они при этом невинно должны были пострадать из-за его прихоти. Он был уверен, что дуэль обязательно состоится, но с действительным противником или его ставленником. Как и когда это  произойдет, он еще не знал, но был уверен, что скоро.

Фото. Усадьба Михайловское, барский дом.
Когда Пушкин был в Михайловском, он понимал, что видит эти места в последний раз, и он прощался с милым для него уголком, где прошли молодые годы и беспечные молодые романтические увлечения. Он прощался со своей бедной няней, с местами, где гулял, где сиживал:
Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор - и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я - но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор еще бродил
Я в этих рощах.
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет - уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.

 Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим - и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны...
Меж нив златых и пажитей зеленых
Меж нив златых и пажитей зеленых
Оно, синея, стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывет рыбак и тянет за собой
Убогой невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни - там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре...
На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят - одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко,- здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я, и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их, знакомый уху шорох -
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! Не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.

1835 - апрель 1836 г
Описание природы Михайловского вдруг останавливается на группе сосен: один «угрюмый товарищ» и две другие близко друг к другу и под ними поросль молодая: «Где некогда все было пусто, голо, теперь младая роща разрослась». Кто - это одинокий товарищ?  Казалось бы,  Пушкин подразумевал  в тех двух  соснах, которые стояли «друг к дружке близко» и разросшееся молодое поколение в корнях, свою семью. Так и представлял он свою семью Нащокину в начале января 1836 г (до мыслей о дуэли):    «Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; одни отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились». Но грустная минорная тональность всего стихотворения наводит на иную мысль, что одинокий «угрюмый товарищ» это – Пушкин. Он оказался один со своим мучениями и страданиями, он один на один вышел навстречу смерти, он один уйдет из этой жизни. Он предвидит, что жена его выйдет замуж (красавицы долго не остаются вдовами) и будет стоять она с новым супругом, как эти две сосны, друг к другу близко, а рядом с ними будет шуметь большое многоликое молодое поколение, И оттуда с Небес он будет приветствовать эту молодь: «Здравствуй племя, младое, незнакомое!». Стихотворение своим общим настроем подводит нас к тем чувствам, которые испытывал поэт, прощаясь с родными местами.
Не желая перекладывать на супругу и друзей некоторые заботы, связанные с его похоронами, Пушкин заранее определил, где будет его могила и занял себе место на кладбище рядом с матерью.  Здесь на родовом кладбище, он уверен, ему будет покойно и вольно не то, что на кладбище городском, где все мертвецы в болоте стеснены рядком:
Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе на утро ждут, —
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
 
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
14 августа 1836 г.

 
Фото. Святогорский Свято-Успенский монастырь
На «кладбище родовом» «неукрашенным могилам есть простор».  И мертвецы здесь не «гниют» в болоте, а «дремлют в торжественном покое».
Именно здесь, на родовом кладбище его тленное тело должно найти покой, и это должно случиться очень скоро. Подумал он и о памятнике себе, и отлил его, да какой:
 
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
 Александрийского столпа.

Не сломил его сопротивление александрийский столп высотой 189 см, он остался непокорным, и своими стихами вознесся выше любой императорской власти. И он предрекает, что не умрет весь, его душа останется навсегда в России.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Современники считали, что такое самовосхваление подобно бахвальству, и никто не предполагал, что Пушкина будут читать и заучивать наизусть не только в двух столицах, не только дворяне, а все народы России. А он оказался прав:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
 Тунгуз, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.


21 августа 1836

19 октября 1836 г в день двадцати пятилетия лицея собрались друзья, как всегда, у «лицейского старосты»,  у Михаила Лукьяновича Яковлева. Пришло 11 человек, в том числе: П. Юдин, П. Мясоедов, П. Гревениц, М. Яковлев, А. Мартынов, М. Корф, А. Пушкин, А. Илличевский, С. Комовский, Ф. Стевен, К. Данзас.  После обеда читали письма Кюхельбекера, Яковлев  показывал друзьям хранившийся у него архив, пели лицейские песни. Потом Пушкин начал читать свои стихи, но не смог их  дочитать до конца. Его душили слезы. Он положил бумагу на стол и отошел в угол комнаты, сел на диван и умолк.  Пушкин  знал, что это – последняя его  встреча с лицейскими товарищами.
 Начиналось стихотворение спокойно и торжественно
Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех ее затей.
А   двадцать пять лет спустя все изменилось:
 разгульный праздник наш
С приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился,
И чаще мы вздыхаем и молчим.
Не сетуйте: таков судьбы закон…
Не испытал великого народа…
Стихотворение  неожиданно заканчивается, как мелодия на незавершенном аккорде, которая  требует продолжения, а она повисла в воздухе и так и осталась в ушах, внося тревогу и беспокойство.
 [И над землей] сошлися новы тучи
И ураган их…»
«19 октября 1836 г.

Пушкин уже вышел на рубежи будущего сражения, тучи (дуэлянты) вот-вот  сойдутся, уже поднялся ураган и скоро осветит почерневшее небо  молния и ударит гром. И мир станет другим. Он уже представлял, кто будет его противником, и какие жесткие условия дуэли он выдвинет. Осталось только найти серьезный повод, который должен быть подарен судьбой на днях. Жить ему оставалось три месяца и десять дней.
Поэт резко оборвал стихотворение, как свою жизнь,  на высокой пронзительной ноте, щемящей сердце. Пушкин разрыдался, он хотел жить, творить, любить, воспитывать детей, а его гнали к тому обрыву, откуда возврата нет. Но он для себя уже сделал выбор: «Лучше смерть, чем покорность».

Перед свершением своего последнего шага  Пушкин обратился к Богу с  просьбой помочь выдержать этот надвигающийся ужас смерти, когда надо навсегда проститься со всеми близкими, со всем что окружает, с этой воспетой им земной красотой. Покаянием в своих грехах  он надеялся заслужить  прощение и поддержку. И родились у него уникальные для всего его творчества стихи похожие на молитву:
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыка дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
29 июня 1836 г.

Во время Великого Поста в течение службы на амвон выходит священник и, совершая земные поклоны, читает молитву преподобного Ефрема Сирина:
Господи и Владыко живота моего,
Дух праздности, уныния, любоначалия
И празднословия не даждь ми,
Дух же целомудрия, смиренномудрия,
Терпения и любве даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети
Моя прегрешения и не осуждати брата моего,
Яко благословен еси во веки веков. Аминь.

Покаяние – это главная тема проповедей и поучений преподобного Ефрема Сирина. После  вразумления Божия он раскаялся и переменил свою жизнь. Покаяние приводит к радости, о которой один из замечательных проповедников XVIII века архиепископ белорусский Георгий сказал так: «Радость плотская ограничивается наслаждением: по мере, как затихает гудок, затихает и веселость. Но радость духовная есть радость вечная; она не умаляется в бедах, не кончается при смерти, но переходит и по ту сторону гроба». Обращения с молитвами и покаяниями к Всевышнему помогали Пушкину  пройти свой путь на Голгофу и  к  его  духовному воскресению.