ПОЭТ, ИМПЕРАТОР И КРАСАВИЦА.
Глава 1. ХОЛОСТОЙ ПУШКИН И БЛАГОДЕТЕЛЬ ЦАРЬ.
Портрет А.С. Пушкина. В.С. Тропинин январь – февраль 1827 г.
11 мая 1826 г, находясь в Михайловском, Пушкин направил прошение на имя императора Николая I через псковского губернатора фон Адерса с выражением раскаяния и твердого намерения не противоречить своими мнениями общепринятому порядку. Поэт опасался, что его могут сослать в Сибирь за тесные связи с большинством декабристов и за его вольнодумные стихи. Надеясь на снисходительное решение, приписал: «Здоровье мое расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требует постоянного лечения». 8 сентября 1826 г. утром Пушкина доставили с фельдъегерем в Москву, и через несколько часов в Чудовом монастыре его, небритого и немытого после долгой дороги, принял император. Беседа поэта с самодержцем продолжалась около двух часов. О чем они говорили – неизвестно. Но самое главное, он не был этапирован в места отдаленные, а, более того, был амнистирован, и царь дозволил ему жить в любом месте, кроме Петербурга. Поэт вышел из кабинета счастливый, со слезами на глазах. Все, что было обещано, было подтверждено в официальном письме графа А.Х. Бенкендорфа от 30 сентября 1826 г.:
«Милостивый государь Александр Сергеевич!
Его величество совершенно остается уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на передание потомству славы вашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше. В сей уверенности Его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметом о воспитании юношества. Вы можете употребить весь досуг, вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения; и предмет сей должен представить тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания. Сочинений ваших никто рассматривать не будет, на них нет никакой цензуры: Государь император сам будет и первым ценителем произведений ваших, и цензором. Объявляя вам сию монаршую волю, честь имею присовокупить, что как сочинения ваши, так и письма можете для предоставления Его величеству доставлять ко мне; но впрочем, от вас зависит и прямо адресовать на высочайшее имя.
Примите при сем уверение в истинном почтении и преданности, с которым имею честь быть ваш покорный слуга А. Бенкендорф».
«После разговора с Пушкиным в Чудовом монастыре Николай I, — как сообщает П. И. Бартенев, — «подозвал к себе Блудова и сказал ему: "Знаешь, что нынче говорил с умнейшим человеком в России?" На вопросительное недоумение Блудова, Николай Павлович назвал Пушкина».
Пушкин остановился в гостинице «Европа» на Тверской ул. 16 сентября 1826 г. он написал в Тригорское П.А. Осиповой: «Государь принял меня самым любезным образом». И далее коротко сообщил о темах, затронутых во время беседы, о постановлениях относительно дуэлей, о новом цензурном уставе («но, поскольку я его не видел, ничего не могу сказать о нем»). Позже в письме к Языкову от 9 ноября 1826 г. Пушкин поделился с другом радостью: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная. Таким образом, «Годунова» тиснем. О цензурном уставе речь впереди».
Приезд Пушкина и его освобождение из ссылки вызвал бурю восторга у его почитателей в Москве осенью 1826 г. Никогда, ни прежде, ни после его не приветствовали с такой горячностью. Когда Пушкин появился в Московском театре, «все лица, все бинокли были обращены на него, стоявшего между рядами и окруженного густою толпой». Первое чтение «Бориса Годунова» у Веневитинова, в присутствии Вяземского, Соболевского и других вызвало бурю восторгов, слезы, объятия, друзья провозгласили его несравненным. 30 сентября граф Бенкендорф сделал замечание поэту за чтение «Бориса Годунова» без разрешения царя и отметил, что свои новые произведения он должен представлять на просмотр царю до их публикации. Поэт направил рукопись «Бориса Годунова» Бенкендорфу, «в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена». Только через два с половиной месяца Бенкендорф ответил поэту, что царь прочел трагедию с большим удовольствием, но для лучшего восприятия трагедии, по мнению императора, ее следовало бы переделать в роман «наподобие Вальтера Скотта».
Император Николай I, Джордж Доу 1828 г.
Находясь под впечатлением от встречи с царем, молодым, стройным, энергичным и который был всего лишь на три года старше его, Пушкин 22 декабря 1826 г. написал стихотворение «Стансы». В нем выразил надежду, что Николай сможет стать достойным приемником Петра I и осуществит завещанное им, а «мятежи и казни» в начале царствования, как при Петре, могут стать предтечей будущих крупных реформ.
СТАНСЫ.
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.
«Стансы» в противостоящих власти кругах вызвали возмущения. Пушкин был обвинен в пресмыкательстве, подхалимстве перед царем и шпионаже. В одном из своих писем П. Вяземскому Пушкин сообщал: «Алексей Полторацкий сболтнул в Твери, что я шпион, получаю за то 2500 р. в месяц, (которые были бы очень мне пригодились благодаря крепсу [игра в казино]) и ко мне уже являются троюродные братцы за местами и милостями царскими». Ходили слухи, что «Стансы» написаны под давлением царя, чуть ли не в его кабинете при свидании с Пушкиным.
Бенкендорф докладывал в это время императору: «Пушкин, автор, в Москве и всюду говорит о Вашем императорском Величестве с благодарностью и глубочайшей преданностью». Разрешение на жительство в Петербурге поэт получил в мае 1827 г. Сразу, 19 мая Пушкин оправился в Петербург, среди провожавших были Мицкевич, Соболевский, Полевые, А. А. Муханов.
Через несколько месяцев Бенкендорф докладывал: «После свидания со мною Пушкин в Английском клубе с восторгом говорил о В. В.[Вашем Высочестве] и побудил лиц обедавших с ним, пить за В. В.». Летом 1827 г. Пушкин послал царю через Бенкендорфа несколько стихотворений. Царь дал согласие на их издание с небольшими замечаниями, но «Песни о Стеньке Разине», признав их поэтическое достоинство, счел неприличными для широкой публики. Отношения между поэтом и властью внешне выглядели вполне благополучно. Бенкендорф настолько зауважал поэта, что пригласил Пушкина и его отца в свое имение Фалль. 12 июля 1827 г. граф известил царя, что «отец Пушкина уже приехал, а сам Пушкин приедет на днях». Осенью 1827 г. Бенкендорф известил Пушкина, что «Стансы» дозволены к печати. В октябре 1827 года, фон Кок, чиновник III отделения сообщает: «Поэт Пушкин ведет себя отменно хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя».
В начале 1828 г. поэт лично передал Бенкендорфу свои последние стихи вместе с шестой главой «Онегина». Тот сообщил Пушкину 5 марта 1828 г., что царь с удовольствием прочитал «Онегина». На распущенные слухи о его подкупе властью Пушкин ответил стихотворением «Друзьям», в котором выразил свое отношение к новому императору.
ДРУЗЬЯМ
Нет, я не льстец, когда Царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
О нет, хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный:
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.
Текла в изгнанье жизнь моя,
Влачил я с милыми разлуку,
Но он мне царственную руку
Простер – и с вами снова я.
Во мне почтил он вдохновенье,
Освободил он мысль мою,
И я ль, в сердечном умиленье,
Ему хвалу не воспою?
Я льстец? Нет, братья, льстец лукав:
Он горе на Царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.
Он скажет: «Презирай народ,
Глуши природы голос нежный!»,
Он скажет: «Просвещенья плод –
Разврат и некий дух мятежный!».
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к Престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
Еще в Михайловском Пушкин высказывался негативно в отношении брака, и его увлечения никак не были вызваны желанием связать свою жизнь с возлюбленной, более того, он считал брак для себя совсем неподходящим, и что он просто рожден для холостяцкой жизни. Еще в мае 1826 г. он с некоторою тревогой спрашивал князя Вяземского: «Правда ли, что Баратынский женится? Боюсь за его ум. Законная жена - род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты, может быть, исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если б лет еще десять был холостой. Брак холостит душу». Как и большинство холостяков, свои мужские проблемы поэт разрешал в публичных домах, а которых говорил в веселом и беззаботном тоне. Очень известная в свое время Софья Астафьевна, содержательница фешенебельного веселого дома, излюбленного гвардейской молодежью Петербурга, хорошо знала Пушкина. Он появлялся под ее гостеприимным кровом и в первые годы своего петербургского житья, и много позднее, накануне женитьбы и даже после нее. «Мы вели жизнь довольно беспорядочную, - повествуется в черновом наброске, первоначальной редакции «Пиковой дамы». - Ездили к Софье Астафьевне без нужды побесить бедную старуху притворной разборчивостью». В 1829 г. ближайший друг Пушкина, князь П. А. Вяземским, который провел с Пушкиным ночь в веселом доме, по возвращении в Москву получил от московского генерал-губернатора грозное предписание. В нем говорилось, что правительству известно о его развратном поведении, и что в случае повторения подобного случая «против него будут приняты меры строгости». Пушкин, не находившийся на службе и холостой, за походы к Софье Астафьевне официально не осуждался.
Через месяц после приезда в Москву поэт решительно изменил свое мнение в отношении брака, и ему в первый раз в жизни захотелось жениться. Он познакомился с Софьей Федоровной Пушкиной, дальней родственницей, стройной, высокого роста, с прекрасным греческим профилем и черными, как смоль, глазами (ей исполнилось 20 лет). «Софья была очень умная и милая девушка».
Жениться? Мне? Зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Но что ж, я молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Уж кое-как себе устрою
Приют смиренный и простой
И в нем Парашу успокою.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу, Параше
Препоручу семейство наше
И воспитание ребят...
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...»
«Медный всадник»
В письме из Пскова к поэту В. П. Зубкову, мужу сестры Софьи, он изложил четко все доводы в пользу своего нового решения:
«Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т.-е. познать счастье. Вы мне говорите, что оно не может быть вечным: прекрасная новость! не мое личное счастье меня тревожит, - могу ли я не быть самым счастливым человеком с нею, - я трепещу, лишь думая о судьбе, быть может, ее ожидающей, - я трепещу перед невозможностью ее сделать столь счастливой, как это мне желательно. Боже мой, до чего же она хороша! Дорогой друг, ... скажи ей, что я благоразумнее, чем кажусь, и приведи в доказательство, что тебе в голову придет. Мерзкий этот Панин, два года влюблен, а свататься собирается на Фоминой неделе, - а я вижу раз ее в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь! Если она находит, что Панин прав, она должна думать, что я сумасшедший, не правда ли. Ангел мой, уговори ее, упроси ее, настращай ее Паниным скверным и жени меня»
Пушкину категорично отказали. Вернувшись в Москву, он узнал, что Софья уже помолвлена, а через месяц она вышла замуж за «мерзкого Панина». Поэт, который еще недавно весь горел страстью к ней, быстро забыл ее и никогда впоследствии не вспоминал.
Все годы, прошедшие между возвращением из Михайловского и женитьбой, Пушкин жил без удобств то в гостиницах, то в трактирах, то у приятелей. Развлекался с друзьями шумно и бурно. Полевой ярко описал образ холостяцкой жизни Пушкина в Петербурге:
«Он жил в гостинице Демута, где занимал бедный нумер, состоявший из двух комнаток, и вел жизнь странную. Оставаясь дома все утро, начинавшееся у него поздно, он, когда был один, читал, лежа в своей постели, а когда к нему приходил гость, он вставал, усаживался за столик с туалетными принадлежностями и, разговаривая, обыкновенно чистил, обтачивал свои ногти, такие длинные, что их можно назвать когтями. Иногда я заставал его за другим столиком, карточным, обыкновенно с каким-нибудь неведомым мне господином, и тогда разговаривать было нельзя. Известно, что он вел довольно сильную игру и всего чаще продувался в пух. Жалко было смотреть на этого необыкновенного человека, распаленного грубою и глупою страстью. Зато он бывал удивительно умен и приятен в разговоре, касавшемся всего, что может занимать образованный ум. Многие его суждения и замечания невольно врезывались в память. Самолюбие его проглядывало во всем. Он хотел быть прежде всего светским человеком, принадлежащим к высоко аристократическому кругу. Он ошибался, полагая, будто в светском обществе принимали его, как законного сочлена; напротив, там глядели на него, как на приятного гостя из другой сферы жизни, как на артиста, своего рода Листа или Серве. Светская молодежь любила с ним покутить и поиграть в азартные игры, а это было для него источником бесчисленных неприятностей, так как он вечно был в раздражении, не находя или не умея занять настоящего места».
Невзирая на неслыханные в тогдашние русской литературе высокие гонорары, денежные дела его были плохи. Он часто все проигрывал в карты. «В Пскове, вместо того, чтобы писать седьмую главу „Онегина", я проигрываю в штосе четвертую: не забавно». «Вчерашний день был для меня замечателен - записал он 15 октября 1827 г. - приехав в Боровичи в 12 часов утра, застал я проезжего в постели. Он метал банк гусарскому офицеру. Перед тем я обедал. При расплате не хватало мне 5 рублей; я поставил их на карту. Карта за картой, проиграл 1600. Я расплатился довольно сердито, взял взаймы 200 руб. и уехал, очень не доволен сам собой».
«Играл Александр Сергеевич много и очень азартно. Случалось, в качестве ставок в дело шли главы из "Евгения Онегина". Это было в Москве. Пушкин, как известно, любил играть в карты, преимущественно в штосс. Играя однажды с А.М.Загряжским, Пушкин проиграл все бывшие у него деньги. Он предложил, в виде ставки, только что оконченную им пятую главу "Онегина". Ставка была принята, так как рукопись эта представляла собою тоже деньги, и очень большие (Пушкин получал по 25 руб. асс. за строку), – и Пушкин проиграл. Следующей ставкой была пара пистолетов, но здесь счастье перешло на сторону поэта: он отыграл и пистолеты, и рукопись, и ещё выиграл тысячи полторы». (Н.П.Кичеев, со слов А.М.Загряжского. Рус. Стар., 1874.)
Если Софью поэт видел всего три раза издали и сразу сделал предложение, даже не общаясь с ней, то с барышнями Ушаковыми он проводил вместе много времени. Зимой тех же 1826–27 годов С.А. Соболевский представил на балу Пушкину свою дальнюю родственницу Екатерину Ушакову и вскоре привез поэта в дом на Пресне, который был одним из самых веселых, хлебосольных и гостеприимных в Москве. Из двух сестер Ушаковых младшая, Елизавета, была красивее, но Пушкин заинтересовался старшею, Екатериной. Одна московская жительница писала в 1827 г. о барышнях Ушаковых: «Меньшая очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, потому что, по-видимому, наш знаменитый Пушкин намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уже положил оружие свое у ног ее, т.е. сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва, а глас народа - глас Божий. Еще не видевши их, я слышала, что Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что N., на балах, на гуляньях он говорит только с нею, а когда случается, что в собрании N. нет, Пушкин сидит целый вечер в углу, задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его... Знакомство же с ними удостоверило меня в справедливости сих слухов. В их доме все напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между нотами „Черную шаль", и „Цыганскую песню", на фортепьяно его „Талисман"... В альбомах несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке вечно вертится имя Пушкина». Зима была счастливейшей в жизни Екатерины Ушаковой. Пушкин ездил чуть ли не каждый день, они читали стихи, слушали музыку, дурачились и заполняли бесконечными карикатурами и стихотворными надписями альбомы Екатерины и Елизаветы, но предложение сделать ей Пушкин так и не собрался.
23 марта 1828 г. поступили в продажу вторые издания «Руслана и Людмилы» и «Кавказского пленника», за которые Пушкин получил гонорар в 7 тысяч рублей. 21 апреля Пушкин направил письмо Бенкендорфу с просьбой о разрешении выехать на шесть - семь месяцев в Париж. Ответ на письмо поэт не получил. В мае 1828 г. Бенкендорф пожаловался царю на чтение Пушкиным «Годунова», царь ответил: «Никто не запрещал Пушкину читать свои стихи друзьям», но далее добавил: «Я его единственный цензор. Впрочем, он это знает».
В мае Пушкин уехал, думая, что ненадолго, а получилось – на полгода. «Он уехал в Петербург, может быть, он забудет меня; но нет, нет, будем лелеять надежду, он вернется, он вернется, безусловно», – писала брату Екатерина Ушакова. Перед отъездом из Москвы Пушкин написал в ее альбом стихотворение, в котором он выразил искреннее чувство, что вернется таким же, каким уезжает:
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, —
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?
На балу у графини Е.М. Хитрово Пушкин встретил 19-летнюю Анну Оленину, которую знал еще до ссылки маленькой девочкой, посещая салон ее родителей в 1817-1820 годах. Во время «Белого танца» Анна пригласила поэта, он удивился произошедшим с ней переменам и восхитился ее красотой. С того дня Пушкин вновь стал часто бывать у Олениных, а летом он почти ежедневно встречался с ней в Летнем саду, куда ходил гулять вместе с Вяземским и Плетневым. Анна была небольшого роста, миниатюрна, с золотисто-русыми кудрями и необыкновенно живыми глазами.
Портрет А.Н. Олениной, 17 лет
Отец ее, А. Н. Оленин, был директором Публичной библиотеки и президентом Академии художеств. По линии матери, Елизаветы Марковны, она приходилась двоюродной сестрой Анне Петровне Керн. Благодаря отцу, знавшему десять языков, она получила прекрасное образование. Анна прекрасно пела, а в молодые годы написала музыку к думе Рылеева «Смерть Ермака». Дедушка Крылов, друг отца, был частым гостем в их доме. Ей посвящали стихи Гнедич и Козлов, она была знакома с Грибоедовым, Батюшковым, Кипренским, Гагариным, братьями Брюлловыми, Вяземским, Алябьевым. В семнадцать лет стала фрейлиной и при дворе слыла одной из первых красавиц.
Анна вела «дневник-журнал», где описала знакомство с Пушкиным, назвав его «самым интересным человеком своего времени». Девятнадцатилетняя Анна так оценила его душевные качества и внешность: «Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых, или, лучше сказать, стеклянных, глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава, природного и принужденного, и неограниченное самолюбие - вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия». Анна прозвала Пушкина «Red Rower» по имени главного героя вышедшего тогда романа Фенимора Купера «Красный корсар», где выведен образ свободолюбивого благородного разбойника с сильными страстями. Персонаж Купера был похож на Пушкина даже внешне - маленький рост, вьющиеся волосы, умные голубые глаза. Поэт страстно увлекся ею, мечтал о браке. В подаренном Анне стихотворении «Ее глаза» он назвал ее «Олениной моей». Надежды на успешное сватовство не покидали поэта. В черновиках начатой в то время поэмы «Полтава» он написал имя девушки рядом со своим, рисовал ее портреты. 27 мая Пушкин вручил Анне стихотворение «Ты и Вы», заканчивающееся стихом: «И мыслю: как Тебя люблю!».
Кипренский Портрет Анны Алексеевны Олениной. 1828 г.
11 августа 1828 г. Анне исполнилось 20 лет. В ее дневнике появилась запись: «Стали приезжать гости. Приехал премилый Сергей Голицын, Крылов, Гнедич, Зубовы, милый Глинка, который после обеда играл чудесно и в среду придет дать мне первый урок пения. Приехал, по обыкновению, Пушкин». В середине августа Пушкин посватался к Олениной, но получил решительный отказ.. Есть версия, что против была мать Анны, Елизавета Марковна, - ей было известно о продолжении романа поэта с ее племянницей, А.П. Керн, кому посвятил поэт свое «Я помню чудное мгновенье». О своих близких отношениях с Керн откровенно писал поэт своему другу Соболевскому. Родителей смущали его увлекающаяся натура и вольное поведение. У родителей Анны были также и другие веские причины не выдавать дочь за поэта. Весной и в начале лета 1828 г. в отношении Пушкина велось следственное дело об элегии «Андрей Шенье», запрещенный отрывок которой распространялся в списках с пометкой «На 14 декабря». Пушкину грозили неприятности. Он на допросах отвечал, что элегия написана за полгода до восстания декабристов, поэтому не может иметь к нему отношения. Дело закрыли 28 июня 1828 г., при этом поступило от Бенкендорфа распоряжение - установить за Пушкиным тайный надзор полиции. Пресс-секретарь Госсовета А.Н. Оленин, подписавший протокол, разумеется, был в курсе дела. Более того, в начале августа в отношении Пушкина началось еще одно дело: об авторстве фривольной поэмы «Гавриилиада». Пушкин отрицал на допросах, что «Гавриилиада» была написана им. На свидетельствах Пушкина с отрицанием авторства «Гавриилиады» царь наложил свою резолюцию: «Графу Толстому призвать к себе Пушкина и сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская под его именем». Пушкин выслушал слова царя, помолчал, потом спросил: «Могу я написать прямо Государю?». Ему разрешили. Он быстро написал письмо, запечатал его и передал графу Толстому. Прочтя письмо, царь приказал прекратить дело. Письмо Пушкина царю до нас не дошло. Считается, что в нем Пушкин признал себя автором «Гавриилиады». Будущее поэта было неопределенным, и родители Анны могли предполагать, что его могла ждать судьба декабристов. Допустить столь печальное замужество для своей блистательной дочери родители не могли. По словам П.И. Бартенева: «А.А. Оленина, на которой Пушкин думал жениться, отказала ему по приказанию своих родителей».
Художник Железнов в своих неизданных воспоминаниях, принадлежащих ныне Пушкинскому дому, сообщил со слов гувернера Н. Д. Быкова другую версию: «Пушкин посватался, и не был отвергнут. Оленин созвал к себе на обед своих родных и приятелей, чтобы за шампанским объявить им о помолвке своей дочери за Пушкина. Гости явились на зов; но жених не явился. Оленин долго ждал Пушкина и, наконец, предложил гостям сесть за стол без него. Александр Сергеевич приехал после обеда, довольно поздно. Оленин взял его под руку и отправился с ним в кабинет для объяснений, окончившихся тем, что Анна Алексеевна осталась без жениха». Исследователь Б.П. Козьмин рассматривает это сообщение со слов гувернера, как свидетельство того, что поэт сам передумал жениться на Олениной и поэтому опоздал на собственную помолвку. В рукописи неоконченной поэмы «Тазит» Пушкин представил сцену неудачного сватовства:
ТАЗИТ
И он, не властный превозмочь
Волнений сердца, раз приходит
К ее отцу, его отводит
И говорит: «Твоя мне дочь
Давно мила. По ней тоскуя,
Один и сир, давно живу я.
Благослови любовь мою…»
<…>
Но с неприязненною думой
Ему внимал старик угрюмый,
Главою белой покачал,
Махнул рукой и отвечал:
<…>
«…Какой безумец, сам ты знаешь,
Отдаст любимое дитя!
Ты мой рассудок искушаешь,
Иль празднословя, иль шутя.
Ступай, оставь меня в покое.
Перед отъездом на Кавказ поэт записал в альбом Олениной стихи, ставшие словами к романсу «Я вас любил» на музыку Шереметьева.
Я вас любил: любовь еще быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Фрейлина Анна Алексеевна Оленина вышла замуж уже после смерти Пушкина в 1840 г. в возрасте 32-х лет. Ее мужем стал офицер лейб-гвардии гусарского полка граф Федор Александрович Андро де Ланжерона, сын новороссийского губернатора Александра де Лонжерона, французского эмигранта, обретшего в России вторую Родину. Сорок лет она прожила в Варшаве, воспитала трех дочерей и сына, в старости рассказывала внучатому племяннику, что Пушкин сделал ей предложение, но она не считала замужество за него стоящей партией, потому что он был «вертопрах», не имел состояния и положения в обществе. Сама она не настолько симпатизировала ему, чтобы идти наперекор семье.
По прибытии в Москву 6 декабря Пушкин (остановился в гостинице «Север» в Глинищевском переулке) посетил дом Ушаковых, туда уже дошли слухи об увлечении поэта Олениной и отказе ее родителей. Поэт узнал, что Екатерина Николаевна Ушакова уже помолвлена за Долгорукова. На вопрос Пушкина: «С чем же я-то остался?» - обиженная изменой Ушакова ответила язвительно: «С оленьими рогами».
Весной 1828 г., когда Пушкин был постоянным гостем в петербургском доме Олениных, начался бурный роман поэта с Аграфеной Федоровной Закревской, ровесницей поэта. В 18 лет ее выдали замуж за Арсения Андреевича Закревского. 3 июля 1826 г в семье Закревских появилась дочь Лидия: «Императрица сама вызвалась и объявила Арсению, что она с Императором изволит крестить новорожденную его Лидию Арсеньевну. Аграфена Федоровна бодра, как ни в чем не бывало, сидит и ходит». К моменту встречи поэта с Аграфеной муж ее занял должность министра внутренних дел. Аграфена, любительница светских увеселений, стала весьма популярной в обществе, ее, «министершу» торопились пригласить к себе все. На одной из дач Пушкин встретился с ней. Князь Петр Вяземский писал жене: «День 5 мая я окончил балом у наших Мещерских. С девицей Олениной танцевал я попурри и хвалил ее кокетство... Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен, и вследствие моего попурри играет ревнивого. Зато вчера на балу у Авдулиных совершенно отбил он меня у Закревской, но я не ревновал». Оленина сообщала всем, что Пушкин ухаживает не только за ней, но и за Закревской. «Приехал по обыкновению Пушкин, или Red-Rower как прозвала я его, - писала она. - Он влюблен в Закревскую. Все об ней толкует, чтобы заставить меня ревновать, но притом тихим голосом прибавляет мне разные нежности».
Аграфена славилась в свете своей красотой, бурным темпераментом, многочисленностью любовных похождений и вызывающей смелостью, с которой она афишировала свой образ действий. Про супругу Закревского рассказывали чудеса. Одно из таких «чудачеств» ярко описала графиня Л. А. Ростопчина, которая однажды летом была в гостях у Закревских в их имении. По случаю необычайно жаркого дня Аграфена Федоровна принимала гостей «в белом кисейном капоте, надетом только на батистовую рубашку, так что все тело до мельчайших изгибов сквозило на солнце сквозь прозрачную ткань». «Я была очень удивлена равнодушием графа, не обращавшего на это никакого внимания». Князь Вяземский прозвал ее медной Венерой. В Петербурге Закревская жила в собственном доме на Исаакиевской площади, где ее часто навещал Пушкин. Летом 1828 г. «двойной роман» поэта уже обсуждался в высшем свете. В период сватовства к Олениной у Пушкина были две любовные связи: с Анной Петровной Керн и с Аграфеной Федоровной Закревской.
Аграфена Федоровна Закревская. Художник Гейтман Георг-Иоганн, 1823 г.
«Живая красота» Аграфены Закревской Пушкина «влекла всесильно». Вскоре он фривольно обсуждал в письмах к Вяземскому свои новые отношения, а Вяземский, который и сам некогда был любовником Аграфены, давал ему недвусмысленные советы: «Я уже слышал, что ты вьешься около моей медной Венеры, но ведь ее надобно и пронять медным благонамеренным. Спроси у нее от меня: как она поступает с тобою, так ли, как со мною». Пушкина она приблизила к себе и сделала поверенным своих тайн. О том, что во всем мире нет женщины, подобной ей, он заявил восхищенно и страстно в стихотворении «Портрет»:
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил.
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Она - комета, которая врывается, всех освещает, поражает и исчезает. Она, по выражению Пушкина, вела себя в светском обществе, «не дорожа его мнением и ничем не стесняясь». Пушкин был настолько возбужден той волной чувств, которую взбаламутила в нем Закревская, что в письме к Елизавете Михайловне Хитрово, его всегдашней почитательнице и преданной защитнице, не таясь, признался: «Может быть, я изящен и благовоспитан в моих писаниях, но сердце мое совершенно вульгарно, и наклонности у меня вполне мещанские. Я по горло сыт интригами, чувствами, перепиской и т.д. и т.д. Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я и люблю ее всем сердцем. Всего этого слишком достаточно для моих забот, а главное - для моего темперамента». Но, как оказалось, для Аграфены и этого было мало. Именно в это время в стихах поэта, а главное в его прозе и набросках возникает образ ненасытной Клеопатры, которой мало одного любящего мужчины, одного постоянного любовника: ей нужно изобилие, ей нужен выбор, а то и несколько мужчин.
В неоконченном романе «Египетские ночи» главной героиней была именно Клеопатра:
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою? -
Рекла - и ужас всех объемлет,
И страстью дрогнули сердца.
Она смущенный ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,
И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих...
Вдруг из толпы один выходит.
Вослед за ним - и два других...
Три храбреца поплатились жизнью за одну ночь любови египетской царицы.
Примерно в это же время Пушкин начал новое произведение «Гости съезжались на дачу», которое осталось в виде чернового наброска. Главная героиня его Зинаида Вольская. Ее отношения и некоего Минского - это отношения Аграфены Федоровны и Пушкина, как они были ранее обозначены поэтом в письме к Вяземскому. «Я просто ее наперсник (доверенное лицо) или что вам угодно, - отвечает Минский на вопрос случайного собеседника. - Но я люблю ее от души - она уморительно смешна».
И кто постиг в душе своей
Все таинства ее ночей?..
Вотще! В ней сердце томно страждет -
Оно утех безвестных жаждет -
Утомлена, пресыщена,
Больна бесчувствием она...
Закревская была истинной разрушительницей душ. Она сломала Баратынского и Пушкина, не сводником сделала она его, а наперсником, поверенным своих страстей, своих неудовлетворенных желаний, своих безумных замыслов, которые он не смог осуществить, как не смогли иные-прочие, отвергнутые этой неистовой куртизанкой.
Счастлив, кто избран своенравно
Твоей тоскливою мечтой,
При ком любовью млеешь явно,
Чьи взоры властвуют тобой;
Но жалок тот, кто молчаливо,
Сгорая пламенем любви,
Потупя голову ревниво.
Признанья слушает твои.
Она - царь-девица! И все должны склоняться в покорности перед ней, перед ее строптивостью.
Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик:
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!
Но прекрати свои рассказы,
Таи, таи свои мечты:
Боюсь их пламенной заразы,
Боюсь узнать, что знала ты!
Приезд Зинаиды Вольской - явление «беззаконной кометы». Она не намерена соблюдать даже подобие приличий, находит Минского, единственного человека, который ее в данный момент интересует, и удаляется с ним на балкон, где проводит с ним всю ночь до рассвета. Между тем как гости не могут очнуться от подобного бесстыдства. Муж Аграфены, Арсений Закревский, привык смотреть на ее шалости сквозь пальцы и, «продолжая ее безмерно обожать, в глубине души даже как бы признавал право несравненной Грушеньки быть не такой, как все».
В декабре 1828 г. Пушкин уехал в Москву, на традиционном ежегодном балу у танцмейстера Йогеля увидел шестнадцатилетнюю Наталью Гончарову и был ею очарован. Общий знакомый граф Ф.И. Толстой, владелец подмосковного села Ивановского, познакомил Пушкина с семейством Гончаровых.
С января по март 1829 г Пушкин находился в Петербурге, возможно, в это время состоялась последняя встреча поэта с Закревской. В 1831 г. муж Аграфены Федоровны вышел в отставку, чета Закревских проводила все время у себя в усадьбе и наездами появлялась в Москве и Петербурге, а иногда выезжала за границу. В 1848 г. Закревский был назначен генерал-губернатором Москвы. Аграфена не утратила ни красоты своей, ни буйства плоти. Москва веселилась на ее балах и спектаклях, около себя она собирала молодых людей, служебные успехи которых у графа объяснялись только ее покровительством.
Увлечение поэта Н. Н. Гончаровой и история его последнего сватовства во многом напоминают аналогичные случаи, когда он искал руки С. Ф. Пушкиной и А. А. Олениной. Пушкин мгновенно пленялся внешней красотой, обликом свежести, юности и ангельской невинности. Нахлынувшие чувства, вызванные видением, были настолько сильны, что мысль о женитьбе на ней становилась назойливой и неотвязной. Не пытаясь непосредственно поговорить с красавицей, признаться ей и добиться ее согласия, поэт пытался добиться согласия у родителей.
19 марта, в зале Благородного собрания на концерте виолончелиста Карла Марку и певца П. А. Булахова, которым дирижировал капельмейстер А. Морини, он встретился с сестрами Гончаровыми - Натали и Александриной. Через неделю произошла новая встреча с Натали, опять же на музыкальном вечере в Благородном собрании, где пели супруги Лавровы, Булахов, Сальвати и дирижировал Морини. В начале апреля Ф. И. Толстой официально представил Пушкина Гончаровым. Он получил приглашение бывать у них в доме и стал пользоваться им довольно часто. Шестнадцатого апреля на балу в Благородном собрании были и Пушкин, и Гончаровы. Пост кончился - теперь они могли танцевать и общаться. По городу в это время поползли слухи, что Пушкин ухаживает за Екатериной Ушаковой.
1 мая 1829 г. Пушкин через Федора Ивановича Толстого (американца) обратился к ее матери, Натальи Ивановне, и попросил руки ее дочери, Натальи. Ответ матери был весьма неопределенным, она уклончиво сослалась на молодость Натальи, что надо еще подождать. Во-первых, у матери были еще две старшие дочери: Екатерина и Александра, и по всем правилам выдавать замуж следовало их, во-вторых, Пушкин, хотя и был известным поэтом, но женихом он был незавидным, вольнодумцем, ловеласом, и связывать с ним судьбу дочери она не спешила. Мать предполагала выдать ее замуж за богатого жениха, который смог бы поправить пошатнувшееся состояние их имения.
1 мая 1829 г. Пушкин написал благодарное письмо Наталье Ивановне «На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: этот ответ не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность матери! – Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью. – Если у вас есть для меня какие-либо приказания, благоволите обратиться к графу Толстому, он передаст их мне. Удостойте, милостивая государыня, принять дань моего глубокого уважения» Не получив разрешения от Бенкендорфа, поэт уехал на Кавказ. Около 2-х недель он провел в Тифлисе и потом отправился в действующую армию (где находился его брат, Лев), с которой вошел в Арзерум. Свои впечатления о поездке он передал в стихотворениях «Кавказ», «Обвал», «На холмах Грузии» и в очерке «Путешествие в Арзрум». На Кавказе Пушкина обчистили шулеры. Владимир Астафьев, лейб-гвардейский офицер, выиграл у Пушкина тысячу червонцев. В этот же период поэт проиграл 5 тысяч рублей Василию Дурову – Сарапульскому городничему.
В сентябре 1829 г. Пушкин возвратился с Кавказа в Москву и по прибытии сразу нанес визит Гончаровым, но был встречен ими холодно. В ноябре, поэт покинул Москву и уехал в Петербург. Наталья Ивановна вздохнула, она надеялась, что дочь забудет своего непостоянного жениха, тем более появились другие поклонники.
«Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали. У меня не хватило мужества объясниться, – я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери».
В Петербурге граф Бенкендорфа резко отчитал поэта за самовольную поездку без разрешения, император был недоволен его поведением и на первых порах ограничился строгим выговором.
10 октября 1829 г. Бенкендорф послал Пушкину прочитанный царем экземпляр «Годунова» с изложением царского решения: «на публикацию трагедии соизволения не последовало; велено возвратить ее Пушкину, чтобы тот исправил слишком тривиальные места; тогда он, Бенкендорф, вновь доложит о «Годунове» государю». 7 января 1830 г. Пушкин в письме к Бенкендорфу обратился с просьбой разрешить ему, пока он не женат и не зачислен на службу, отправиться в путешествие во Францию или Италию; если же это не будет дозволено, хотел бы посетить Китай в составе направляющегося туда посольства. Через десять дней пришел ответ с отказом, поездку не разрешили. В ответе на высочайшее решение поэт заверил, что беспрекословно повинуется и, выражая свою преданность, добавил: «Боже меня сохрани единым словом возразить против воли того, кто осыпал меня столькими благодеяниями»
В конце марта неожиданно Пушкин получил через знакомого, приехавшего из Москвы, привет от Гончаровых. Поэт, как на крыльях, полетел в Москву. В начале апреля под ярким впечатлением от вновь увиденного несравненного образа возлюбленной или от кого-то малого намека со стороны красавицы, Пушкин с надеждой отправил письмо к матери, Натальи Ивановне, признаваясь в любви к ее дочери:
«Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия.
Я вам писал; надеялся, ждал ответа – он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представлялись моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние.
Один из моих друзей едет в Москву, привозит мне оттуда одно благосклонное слово, которое возвращает меня к жизни».
Перед тем как сделать формальное предложение Н. Н. Гончаровой, Пушкин просил Анну Петровну Малиновскую предварительно переговорить с ее матерью. Анна Петровна была племянницей княгини Екатерины Дашковой. Дочь Анны, Екатерина, (1811 г.р.) была близкой подругой Натали. 6 апреля поэт вторично просил руки Натальи Николаевны и получил согласие. Что изменилось за год, почему Наталья Ивановна изменила свое отношение к поэту. Во-первых, дед Натальи, Афанасий Николаевич Гончаров, спустил на развлечения все нажитое предками, - долг Гончаровых достиг катастрофической суммы, - полутора миллионов рублей. Более того, супруг Натальи Ивановны, Николай Афанасьевич Гончаров, страдавший периодическими помутнениями рассудка, запил. Средств на содержание большой усадьбы, больного пьющего мужа и шестерых детей не было, ни о каком Петербурге не было и речи, да и пребывание в Москве становилось не по карману. Только необходимость учить сыновей и вывозить в свет повзрослевших дочерей заставляла Наталью Ивановну держать дом на Никитской. Хозяйство было расстроено настолько, что нечем было платить проценты по закладным. Во-вторых, надежды на помощь со стороны сводной сестры, фрейлины Екатерины Ивановны Загряжской, которая могла бы оказать содействие и вывести девочек в свет, улетучивались – сестры находились в ссоре, и о примирении не было и речи. Да, и дома своего у Екатерины Ивановны не было, - жила она зимой в Зимнем дворце, а летом на даче у друзей. Пушкин стал для Натальи Ивановны соломиной, за которую следовало ухватиться, чтобы частично разрешить семейные проблемы.
Новостью Пушкин поспешил поделиться с родителями: «Мои горячо любимые родители, обращаюсь к вам в минуту, которая определит мою судьбу на всю остальную жизнь. Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год - м-ль Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери. Прошу вашего благословения, не как пустой формальности, но с внутренним убеждением, что это благословение необходимо для моего благополучия – и да будет вторая половина моего существования более для вас утешительна, чем моя печальная молодость. Состояние г-жи Гончаровой сильно расстроено и находится отчасти в зависимости от состояния ее свекра. Это является единственным препятствием моему счастью. У меня нет сил даже и помыслить от него отказаться. Мне гораздо легче надеяться на то, что вы придете мне на помощь»
Новость родителей порадовала, и они ответили сразу:
16 апреля 1830 г. Тысячу, тысячу раз да будет благословен вчерашний день, дорогой Александр, когда мы получили от тебя письмо. Оно преисполнило меня чувством радости и благодарности. Да, друг мой. Это самое подходящее выражение. Давно уже слезы, пролитые при его чтении, не приносили мне такой отрады. Да благословит небо тебя и твою милую подругу жизни, которая составит твое счастье. –
Перейдем, мой добрый друг, к поставленному тобою вопросу о том, что я могу дать тебе. Положение моих дел тебе известно. – Правда, у меня есть тысяча душ крестьян, но две трети моих земель заложены в Опекунском совете. – Я выдаю Оленьке около 4000 руб. в год. От доставшейся мне по разделу от покойного брата земли у меня осталось незаложенных 200 душ крестьян, – пока отдаю их в твое полное распоряжение. Они могут доставить 4000 руб. годового дохода, а со временем, быть может, дадут и больше.
Нежно обнимаю тебя и прошу, если ты сочтешь это уместным, засвидетельствовать м-ль Гончаровой мою очень, очень нежную дружбу.
Навеки твой отец и друг Сергей Пушкин».
Старики Пушкины надеялись, что женитьба сына благотворно скажется на его дальнейшей судьбе, и жизнь будет спокойной, в отличие от бурной молодости, принесшей им так много тяжелых переживаний. Выделенное имение должно было обеспечить будущее семье.
И все же Наталья Ивановна не торопилась и помолвку оттягивала, высказывая опасения относительно политической репутации жениха. Пушкин обратился за разъяснением своего положения к своему покровителю через Бенкендорфа 16 апреля 1830 г.: сообщая, что женится на Гончаровой, и что получил согласие ее и ее матери, но ему высказаны два возражения: «мое имущественное состояние и мое положение относительно правительства». Н.И. Гончарова «боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя» «Счастье мое зависит от одного благосклонного слова того, к кому я и так уже питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность». По мнению Пушкина, его финансовое положение могло бы быть более прочным, если бы государь разрешил издать «Бориса Годунова» без поправок.
В конце апреля поэт получил письмо шефа жандармов, в котором Пушкин извещался, что государь принял с «благосклонным удовлетворением сообщение о предстоящей женитьбе Пушкина». Что же касалось отношения к Пушкину правительства, то Бенкендорф писал: «никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за Вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал Вам, могли пойти Вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени Вы в этом будете всё более и более убеждаться. Какая же тень падает на Вас в этом отношении? Я уполномачиваю Вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому вы найдете нужным». Относительно трагедии «Годунова» в этом же письме Бенкендорф сообщил, что «его императорское величество разрешает Вам напечатать ее за Вашей личной ответственностью». Это была милость царя и подарок поэту к свадьбе. Новостью Пушкин поделился со своим ближайшим другом, профессором П.А. Плетневым: «Милый! Победа! Царь позволяет мне печатать „Годунова“ в первобытной красоте».
6 мая состоялась помолвка. Пушкин стал официально женихом Натальи Николаевны Гончаровой. После помолвки Пушкин выразил свои переживания, связанные с переходом в новый статус, в литературном наброске: «Участь моя решена. Я женюсь. Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, Боже мой, она почти моя. Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей. Ожидание последней заметавшейся карты, угрызение совести, сон перед поединком, – всё это в сравнении с ним ничего не значит. Я женюсь, то есть я жертвую независимостью, моею беспечной, прихотливой независимостью, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством. Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастье, я мог обойтись без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?
Все радуются моему счастью, все поздравляют, все полюбили меня. Всякий предлагает мне свои услуги: кто свой дом, кто денег взаймы, кто знакомого бухарца с шалями… Дамы в глаза хвалят мне мой выбор, а заочно жалеют о моей невесте: «Бедная! Она так молода, так невинна, а он такой ветреный, такой безнравственный».
4 мая жених с невестой были в театре, «ездили смотреть Семенову» в пьесе Коцебу. На следующий день Наталья написала деду: «Любезный дедушка! Узнав… сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все то, что сделала маменька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма, и что вы согласитесь составить мое счастье, целую ручки ваши и остаюсь всегда покорная внучка ваша Наталья Гончарова 5 мая 1830 г.».
В конце мая 1830 г. Пушкин впервые приехал вместе со своей невестой в имение Гончаровых «Полотняный Завод». Здесь он был представлен главе семейства - деду невесты, Афанасию Николаевичу (отец невесты, Николай Афанасьевич, был душевнобольным и в делах участия не принимал). Дед, обожавший и баловавший внучку Наташу, объявил, что в качестве приданного его внучки получат по трети имения Катунки в Нижегородской губернии. По состоянию на 1830 г. к нему относилось 847 десятин земли. Имение было поделено на три части, содержавшие соответственно 280, 284 и 281 крестьянских душ. Последняя часть с деревней Верхней Полянкой и была выделена в приданое Наталье Николаевне. По тому времени оно оценивалось в значительную сумму – 112 тысяч рублей, но на нем лежал огромный долг Опекунскому совету почти в 186 тысяч, то есть превышавший стоимость самого имения. Получив треть поместья, Наталья Николаевна должна была бы выплачивать и третью часть долга казне – таково было условие. Поверенный Пушкина ездил в «Полотняный Завод», но «способа совершить сию крепость» не нашел. Жених просил дать внучке доверенность на получение доходов с выделяемой ей трети имения и заемное письмо, но тем дело и кончилось: ни имений, ни денег любимая Ташенька от деда не получила. Подарок так и остался на бумаге. Расщедривавшийся дед в придачу подарил огромную бронзовую статую Екатерины Великой, отлитую еще дедом Афанасия Николаевича в память о посещении Полотняного Завода императрицей. Стоила статуя около 40 тысяч рублей, но ее никто не покупал. И от этого подарка проку не было.
И вновь Наталья Ивановна попыталась отложить свадьбу, заявив, что не может отдать дочь без приданого, шить которое не на что. Она предполагала, что Пушкин откажется, но он лишь поинтересовался, сколько нужно на спешное шитье приданого? Наталья Ивановна ответила: «Одиннадцать тысяч». Он обещал достать, что заставило будущую тещу зауважать Пушкина и поверить, что он действительно любит ее дочь, если берет ее без приданого.
К решению денежной проблемы Пушкин приступил по-своему - он сел за карточный стол, но игра закончилась беспримерным проигрышем поэта. «В 1830 году шулер лишил поэта целого состояния (24800 рублей)». «В 1830 г. Пушкин, кажется, проигрался в Москве, и ему понадобились деньги. Он обратился ко мне, но у меня их не было, и я обещался ему перехватить у кого-нибудь из знакомых, начиная с Надеждина, который собирался издавать тогда "Телескоп". (Погодин. Утро. Литературный и политический сборник, издаваемый М. Погодиным. М., 1868 г.)
3 июля 1830 г. Жемчужников дал 12,5 тысяч рублей в долг Пушкину с рассрочкой на два года. Отсутствие денег для будущей семейной жизни заставило Пушкина написать Бенкендорфу записку 15 июля 1830 г. о том, что он тронут заботливостью императора, но его тяготит бездействие; а нынешний чин, с которым он вышел из лицея, препятствует служебному поприщу. Поэт высказал пожелание заниматься историческими поисками в архивах и библиотеках, написать историю Петра I и его приемников до Петра III Бенкендорф передал записку царю. Император посчитал желания поэта «вполне благонамеренными».
Все же Наталья Ивановна никак не могла согласиться с выбором жениха, ее разговоры с поэтом переходили к пересказам последних сплетен о нем и оскорблениям. К горькому сожалению поэта, его невеста не пыталась сдерживать свою мать, оставаясь в стороне и не проявляя желания остановить нелепые обвинения. Пушкин был в отчаянии, женитьба уже была не в радость. Много лет спустя Наталья Николаевна рассказывала П. В. Анненкову, что «свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тещей, у которой от сумасшествия мужа и неприятностей семейных характер испортился. Пушкин ей не уступал и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: «Это дело вашей дочери, – я на ней хочу жениться, а не на вас».
20 августа умер дядя – поэт Василий Львович, предстоял сорокадневный траур, свадьба снова откладывалась. В конце августа 1830 г. Пушкин написал отчаянное письмо Натали: «Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, - я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь». А 31 августа, потеряв радужные настроения, накопившуюся горечь этих дней вылил на П.А. Плетнева, своего преданного друга по издательским делам: «Милый мой, свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери – отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения – словом, если я и не несчастлив, по крайней мере, не счастлив. Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настанет – а я должен хлопотать о приданом, да и о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда. Все это не очень утешно. Еду в деревню, Бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь, кроме эпиграмм на Каченовского. Так-то, душа моя. От добра добра не ищут. Черт меня догадал бредить о счастье, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостью, которой обязан Богу и тебе. Грустно, душа моя»
Из-за эпидемии холеры в Москве и жесткого карантина Пушкину пришлось пробыть в Болдино три месяца – с 3 сентября по 2 декабря. Этот период известен как Болдинская осень. 16 сентября дворянский заседатель Григорьев перевел на Пушкина владение в селе Кистеневе. За месяцы вдохновения в Болдино Пушкиным были написаны: «Повести Белкина», последние главы «Евгения Онегина», «Метель», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Скупой рыцарь», «Пир во время чумы», «Домик в Коломне», «Выстрел», 25 стихотворений – и это далеко не полный список.
Наталья ответила ему в Болдино, Пушкин сразу же 9 сентября отправил ей письмо «Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство. Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило». А в письме к П.А. Плетневу восторженно пишет «Сегодня от своей получил и премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву - я приеду не прежде месяца».
А через некоторое время вновь сомнения, вновь тревога и взволнованное письмо Наталье 30 сентября 1830 г., «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами - не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь - единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка... Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!».
А затем он жаловался на свою судьбу другу Плетневу: «Хандра схватила, и черные мысли мной овладели. Неужто я хотел или думал отказаться? Но я видел уже отказ, и утешался чем попало. Все, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, но посмотри, Алеко Плетнев, как гуляет вольная луна». Карантин продолжался, из заточения в полном отчаянии, обуреваемый «скверными» мыслями, Пушкин уже представлял, что Наталья передумала и выходит замуж за другого: «Отец продолжает писать мне, что свадьба моя расстроилась. На днях он мне, может быть, сообщит, что вы вышли замуж. Есть от чего потерять голову. Прощайте, мой ангел, будьте здоровы, не выходите замуж за г-на Давыдова».
В Болдино Пушкин вновь встретился со своей крепостной крестьянкой Ольгой Калашниковой, дочерью управляющего Болдина. Весной 1826 г., еще в Михайловском, выяснилось, что Ольга беременна от Пушкина, он отправил ее в Москву с письмом к князю Вяземскому:
«Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится — а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чем написать целое послание во вкусе Жуковского о попе; но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах. При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется — а нельзя ли его покаместь отдать в какую-нибудь деревню, — хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей богу,… но тут уж не до совести».
Рассудительный князь порекомендовал Пушкину написать письмо отцу девушки: «Мой совет: написать тебе полулюбовное, полураскаятельное, полупомещичье письмо блудному твоему тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда, волею Божию, ты будешь его барином и тогда сочтешься с ним в хорошем или худом исполнении твоего поручения. Другого средства не вижу, как уладить это по совести, благоразумию и к общей выгоде». Пушкин ответил: «Ты прав, любимец Муз, — воспользуюсь правами блудного зятя и грядущего барина и письмом улажу все дело».
Ольге Калашниковой в 1830 г. было двадцать пять лет. В Болдино Пушкин узнал от Ольги о судьбе своего сына, который четыре года назад умер. Его воображение ярко представило картину похорон сына, и ее поэт представил в одном «из самых грустных стихотворений» - «Румяный критик мой, насмешник толстопузый», оно датируется 1;10 октября 1830 г.
На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несёт подмышкой гроб ребенка
И кличет издали ленивого попенка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил,
Скорей! Ждать некогда! Давно бы схоронил.
Участниками похорон были: властный Михайло Иванов Калашников, отец, Ольга и ее мать Васса (Василиса), а также болдинский священник Иоанн Матвеев с поповичем. В Болдине, холерной осенью 1830 г. барин и крестьянка Ольга вновь как пять-шесть лет назад, в селе Михайловском, прониклись былыми настроениями. Александр Пушкин, потерявший надежду жених, никому пока обеты не давал. Ольга, как положено, крепостной, думала о своем будущем. Здесь, в Болдине Пушкин дал клятвенное обещание «всегда делать милость» семейству Калашниковых. В Болдино Пушкин был и в 1832, и в 1833 годах. Весьма вероятно, что в 1833 г. он вручил Ольге некую сумму денег, поскольку спустя два месяца после отъезда поэта, она купила на свое имя дом в Лукьянове. После этой встречи Ольга больше с Пушкиным не встречалась.
Вернулся Пушкин в Москву 5 декабря. Продолжался Рождественский пост, венчание было разрешено по церковному уставу только после святок, то есть в следующем году. В конце декабря 1830 г. «Борис Годунов» вышел в свет (издательство Смирдина). Поэт получил гонорар 10 тысяч рублей. В первый день было распродано 400 экземпляров. 24 декабря на векселе в 12 500 рублей, выданном 3 июля 1830 г. с рассрочкой на два года, Жемчужников расписался в получении от Пушкина 7500 рублей. Остался долг в 5 тысяч рублей со сроком возврата 3 июля 1832 г., но так и не оплаченный при жизни поэта.
9 января 1831 г. поэт узнал от Бенкендорфа, что царь прочитал «Годунова» «с особенным удовольствием». 18 января 1831 г. в письме Бенкендорфу Пушкин выразил свою благодарность за благожелательный отзыв царя о «Годунове» и за то частное покровительство, «которым удостоил меня государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и оковать книгопечатание». Особо Пушкин благодарил и Бенкендорфа, как «голос высочайшего благоволения и как человека, принимавшего всегда во мне столь снисходительное участие».
Ранние романтические поэмы Пушкина встречались почти единодушными восторженными отзывами критики. На долю «Бориса Годунова» пришлись несправедливые порицания. Не только недоброжелатели, но и некоторые друзья не приняли «Бориса». Надеждин в своей статье в «Телескопе» цитировал напечатанную в «Северном Меркурии» эпиграмму:
И Пушкин стал нам скучен,
И Пушкин надоел:
И стих его незвучен,
И гений охладел.
«Бориса Годунова»
Он выпустил в народ:
Убогая обнова —
Увы! На Новый год!
Но все эти плевки и насмешки забылись и стали ничтожными, когда пришло известие 18 января о внезапной смерти нежно любимого друга Антона Дельвига. «Без него мы точно осиротели. Свадебные хлопоты показались мелочными и ненужными перед лицом смерти».
Перед свадьбой Пушкин трезво оценивал ситуацию, не обманывался, все взвесил, понимал и видел, что в будущем его ждет не рай, но он уверено делал шаг навстречу судьбе. Из письма к Н.И.Кривцову от 10 февраля 1831 года: «Женат - или почти. Всё, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n`est de bonheur que daus les voies communes. (Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах.) Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью».
16 февраля почт-директор А.Я. Булгаков сообщал: «В городе опять поползли слухи, что Пушкина свадьба расходится: это скоро должно открыться. Середа – последний день, в который можно венчать [перед Великим постом]. Невеста, сказывают, не здорова. Он был… на бале, отличался, танцевал, после ужина скрылся. – Где Пушкин, я спросил, а Гриша Корсаков серьезно отвечал: «Он ведь был здесь весь вечер, а теперь отправился навестить невесту». Хорош визит в пять часов утра и к больной! Нечего ждать хорошего, кажется, я думаю, что не для нее одной, но для него лучше было бы, кабы свадьба разошлась».
Накануне свадьбы, 17 февраля, Пушкин по старому обычаю устроил мальчишник для прощания с холостой жизнью. Он пригласил друзей в свою новую, заново отделанную квартиру в доме Хитрово на Арбате. Собрались близкие друзья: Нащокин, князь Вяземский, Денис Давыдов, Баратынский, Языков, Иван Киреевский, брат Левушка.