В Берлин мы попали в конце осени, когда весь немецкий народ радостно праздновал очередную годовщину разрушения берлинской стены. У Инны Григорьевны родился внук, и наше утро в столице Германии началось с «Eisbein», пива и шнапса. Собственно все наше дальнейшее пребывание в ФРГ можно было охарактеризовать этими тремя словами: рулька, пиво, шнапс.
В этот раз с нами поехал Игорь Николаевич Васильев. Это был абсолютно непьющий, временами занудный, бородатый мужчина. Объединяла нас страсть к путешествиям и местной кухне. Мы даже придумали термин «фудтурист». Игорь отлично знал немецкий язык, что делало наше пребывание в Германии очень комфортным. Он был патологически честен. Если ему надо было что-то украсть, например, карточки отеля, которые он собирал, то он просил это сделать меня. А еще он не употреблял алкоголь. Никогда. То есть, как-то раз, он попробовал выпить вина, но после этого потерялся, и больше не пробовал. У меня, как Вы понимаете, таких комплексов не было. В Берлине мы заключили договор: одна достопримечательность - одна кружка пива. Посмотрев очередной памятник, шли в бар, и я пил пиво. Все были довольны. В одном баре Игорь заказал чай. По-видимому, в Берлине не принято пить чай в пивных барах. Ему принесли простой кипяток. Я пытался убедить его, что это знаменитый Берлинский белый чай. Но оказалось, за пакетиком с чаем нужно было идти самому к барной стойке. Все-таки пить пиво выгоднее, чем чай.
Немцы ложатся рано, и после восьми вечера трудно найти место, где можно поужинать, а после десяти – где выпить. Было уже ближе к полуночи, когда мы, осмотрев очередную стелу, подаренную французами в честь какой-то победы, возвращались в отель. За день мы прошли километров пятнадцать, я хныкал и клянчил пиво перед сном. Бары были закрыты. Стало понятно, что придется ложиться спать трезвым. Вдруг, как мираж, как легкая дымка на горизонте, дающая надежду морякам на близость земли, перед нами появилась надпись «OPEN». Еще не видя, что же это открыто, я уже знал, что пиво там есть. В баре было немноголюдно. Несколько мужчин, расположившись парами вокруг стойки, пили пиво и болтали с улыбающимся барменом. Мы также сели рядом у стойки и заказали пива. Первые две кружки я не смотрел по сторонам. С третей начал оглядываться. Первое, что меня слегка удивило, поцелуи взасос бармена с посетителями. Второе, серьги в его ушах и накрашенные губы. Игорь Николаевич вовсю общался с барменом, обсуждая семейные ценности в гомосексуальных семьях.
Меня взбесило, конечно, не то, что пришлось пить их гомосексуальное пиво. Оно не отличается от натурального. Нас приняли за своих!
На следующий день моя гордыня получила очередной урок. Прогулка по Шпрее на речном теплоходе прекрасна. Ивы опускают свои длинные ветви к самой глади спокойной воды. Повсюду великолепные образчики мировой архитектуры, возведенные в период изоляции Западного Берлина. Прохладное пиво призывно плещется в высоком бокале, рядом с дымящимися поджаренными сосисками. Картофельный салат нежно поблескивает на солнце, обещая радость от встречи. Мы сидим рядом с Инной Григорьевной, наслаждаемся едой. За соседним столиком пара. Женщина явно старше юноши. Ему на вид лет двадцать пять, ей за сорок. Она хорошо сохранилась, он поглаживает ей ручку, и что-то говорит на своем языке.
– Альфонс, – сыто отрыгиваю я, – за деньги с ней встречается.
– А как тебе кажется, что о НАС сейчас думают немцы? – спрашивает Инна Григорьевна.
Ей уже пятьдесят лет, а мне еще нет тридцати пяти, что они думают?
– Может думают, что Вы моя мама?
Инна Григорьевна гаденько засмеялась.
Вечером я разогнал AUDI А4 AVANT с двухлитровым турбодизелем до двухсот двадцати на автобане, полюбовался «Сикстинской Мадонной» в Дрездене, поужинал очередным, но совершенно другим, гриль-айсбаном в Лейпциге, и мы вернулись в Берлин на конференцию, о которой, честно говоря, совсем позабыли.