Потеря речевой невинности

Зоя Севастьянова
           Множество воспоминаний в моей голове кружились, как карусельные лошадки. Они теснились в моей голове, не давая мне уснуть.
           Вспомнилось, как потеряла свою речевую невинность - впервые заматерилась, значит.
           Потом подумалось, как мне повезло с окружением в детстве и юности. - Никто не применял нецензурную речь.

           Первый раз услышала нехорошее слово, когда работала в поликлинике участковой медсестрой - во время воскресного дежурства в процедурном кабинете. Наплыв больных прекратился, у меня  выдалось свободное время, вот и болтала с санитаркой (с годами запамятовала как её звали по имени отчеству - пусть простит меня, мой читатель, буду и дальше писать просто «санитарка») о том и сём: вернее она расспрашивала меня, а я отвечала.
          - Кем работает твой муж? - спросила она, стоя на подоконнике и протирая окно.
          - Шофёром.
          - Б...ун значит! - Многозначительно произнесла, как припечатала санитарка.
          - А что это значит? - заинтересовалась я, впервые услышав незнакомое слово.
          Грузная санитарка чуть не свалилась с подоконника, глядя на меня со смесью недоверия и недоумения в серых глазах.
          - Это значит, гулящий! – пояснила она после небольшой заминки, с трудом подобрав подходящее слово, чтобы было понятно такой наивной дурочке, как эта мед.сестричка, глядящей на неё снизу вверх.

          Вот вспомнилось же такое!

          В школе я не слышала матерков, как сейчас вспоминаю, даже от мальчишек-сорванцов. Наверно были тогда воспитаны наши мальчики так, что не позволяли себе распускать языки при девочках, оберегая их уши и души.

          Сейчас, с большим запозданием, говорю: - Спасибо, вам, мальчики!

          Наверно много ещё зависело от наших тогда, в большинстве своём, прекрасных педагогов.
          Помню, как в школу вызвали моих родителей, когда в запальчивости у меня вырвались такие слова про одного из мальчиков: - Да он врёт! - Даже такое  высказывание не допускалось в школьном окружении.
          - Надо говорить «лжёт»! – поправила меня учительница, не преминув сказать мне о родителях.

          Опять-таки с большим опозданием, пишу: - Спасибо, вам, дорогие наши учителя! - Ограничивая нас в плохих словах, вы увеличивали наш словарный запас.

          Длинное получилось у меня предисловие. Продолжаю писать о том, о чём упомянула во втором абзаце.

          Происходило это в Кумузеке - есть такой посёлок в Мойынкумах. Там, в весенней командировке, я работала уже лаборантом. И несла малопочётную, дополнительную общественную нагрузку – отвечала за продукты, расход денег на них; следила, чтобы овощи не портились – картошка, например. Вот так и проводила свое свободное время, перебирая и просушивая картофель, который должен был храниться в подвале на складе. Перебранную картошку, относила вёдрами на склад; после двадцатого ведра заныла поясница. Мы с картошкой находились в центре внимания сидящих вокруг на корточках временных рабочих, лениво покуривающих и отпускающих шуточки в мой адрес (контингент был ещё тот: бывшие зэки, или будущие кандидаты в них). Здесь меня и прорвало:
          - И что вы сидите здесь, как на выставке кобелей? Нет, чтобы помочь! Не мне одной надо! – злобствовала я.
          Мужики, рассмеялись и стали помогать - отсортированный и набранный  в вёдра картофель, они относили в подвал. Дело заладилось.

          Собачье определение пола, это ещё ничего, по сравнению с настоящим матом, который в отряде доводилось слышать от наших рабочих, когда они общались между собой.

          Вот одним прекрасным весенним вечерком, сидим мы на крылечке с сотрудницей; и что-то накатило на меня такое, что я выдала следующее:
          - Поматериться хочется...
          - Выматерись... - откликается она (нет, чтобы отговорить!).         
          Выматерилась, уж не помню какими словами, но явно непечатными, - и так пакостно сделалось на душе, что я, не выдержав собственной брани, заплакала. - Было мне тогда двадцать три года.

          И сейчас, если и применяю мат, то крайне редко - когда меня совершенно выведут из себя, и тогда я теряю контроль над собой и своими словами. Потом, опомнившись, сконфуженно молчу.

          Когда на улице слышу вместо прекрасной человеческой речи мат, меня передёргивает; то же чувство возникает при чтении рассказов с ненормативной лексикой, применяемой зачастую не к месту и прямым текстом. Вы уж, извините меня, пишущие такие рассказы, за этот вопрос:
          - У вас не становится плохо на душе?

25 февраля 2014 г.