ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
Часть 1.
ЗЛЫЕ БУСЫ.
Глава 4.
ТАЙНАЯ БЕСЕДА.
Злая Марика шла быстрей и быстрей и со злости проскочила нужный поворот. Оказалась на площади и только тогда опомнилась. Она собралась было повернуть назад, но увидела знакомую бело-золотую вывеску: «Зик Корк и сыновья. Дамская одежда». Сам Зик Корк как раз входил в высокие двери в окружении каких-то людей.
У этого магазина Марика, бывало, подолгу стояла, разглядывая витрину. А у старого Зика под началом как раз служил её отец. Вот у кого она узнает правду. Не откажет ведь Корк в беседе дочери своего верного слуги.
Марика умылась у колонки, утёрлась платком и робко вошла в магазин. Он был очень красивым внутри: лепнина, замысловато изогнутые люстры, зеркала до потолка и даже ковровые дорожки – вот какое богатство. Корки пошли на мир с королём лишь бы не лишиться всего этого.
К удивлению Марики, её не выставили вон, а сразу же проводили в кабинет Зика. Сразу, как только она объявила о своём желании с ним поговорить. Привели и оставили в кресле перед массивным столом и не менее массивным хозяином всего. Он посопел, покряхтел и спросил – ласково спросил:
- Чего тебе, девочка? – а потом велел подать им обоим чай.
Марика, запинаясь и заикаясь, стала объяснять своё дело: она хотела бы узнать, как закончил свои дни её отец, а то люди всякое говорят.
- Ну да, ну да, - пропыхтел тучный Зик, выслушав девчонку. – Кого другого забыл бы, а этого и захочешь, не забудешь. Выгнал бы я пройду ко всем чертям за пьянство и драки, да не успел. В порту он получил бутылкой по темечку и отбросил тапки. Папаша твой, ты и сама знаешь, хорошую фигуру имел и физиономию смазливую, и начинал, как нормальные люди – приказчиком. Мог бы до приличной должности дослужиться, но нет. Пил, скандалил, скатился до дворника. А чего я с ним нянькался, скажи мне? Ради его матери нянькался. Такая, знаешь, хорошая женщина, Лизавета. А уж другая твоя бабушка и того лучше. Красивая и чудесная. Нравилась она мне. Да и сейчас, как на улице встречу, вспоминается всякое… Тебя тоже знаю, видел. Хорошая ты девочка, Марика. Эй, да ты, никак плакать собралась? Нет - нет. Лучше скушай конфетку. Вот, бери сколько хочешь. Между нами: было бы о ком плакать. Зачем тебе такой папаша? Слыхал я, мать твою он не поколачивал, любил её сильно, а тебя лупил, буянил да над бабками твоими измывался. Так? А ведь знаешь, каким отец должен быть? Таким, чтобы вспоминался, как счастье.
Марика решила, что не заплачет. И так она в последнее время только и делает, что ревёт и ревёт. Это не делает чести борцу за правое дело. Но обидно, Эя, как обидно! А главное, что всё правда. И скандалы были, и пьяные вопли, и соседи сбегались, и у бабушек Лизавет под глазами красовались фингалы, а сама Марика по их совету пряталась в пустой собачьей будке, а не в старом туалете на огороде, где любящий папочка непременно желал утопить малолетнюю дочь. За дело, думала Марика. Папочка сердит, потому что она провинилась. Мамочка сердита по той же причине. Надо слушаться и быть лучше.
- Ну что, успокоилась? – Зик даже выбрался из-за стола, чтобы убедиться. – Что это ты говорила о каких-то стычках с Охти? Что за ерунда? Не было в ту пору никаких таких стычек. Родичи мои всё тайные заговоры плели, да всё неудачные. Меня сторонились, таились, не доверяли, презирали даже. Ничего мне не говорили. По их мнению, я ненормальный, женскими тряпками торгую. Не содержал я никогда таких боевых парней с оружием. Какие отряды? Самое страшное – это охрана магазина. Но твой отец был приказчиком. А стал дворником. Кто тебе столько ерунды порассказал? Ешь-ка ты лучше конфеты и думай о том, что жизнь с пьяницей – это кошмар. Мама твоя могла бы потом нормального мужа найти, непьющего. Жизнь бы наладилась. Но и она тоже…
- Да, мама тоже… того… - всхлипнула страдалица.
- Ой-ой-ой! – запричитал добродушный Корк. – Давай мы не будем говорить о печальном. Давай о хорошем. Вот ты ко мне пришла, сама пришла, Лизаветина внучка. Совсем взрослая и красавица. Это хорошо. Пей чай. Ешь конфетки. И вы ведь не бедствуете? – спросил он и сделал шаг к железному ящику в углу.
- Нет, совсем даже нет, - замотала головой и руками Марика. – Только я вот что. Спросить хотела. Может, у вас найдётся для меня работа? Это не потому, что деньги нужны, а просто мне так хочется. Шить там… Или ещё что…
- В смысле, какая работа? Сколько тебе лет, детка?
Тут Марика стала с упоением рассказывать, что она шьёт красивые вещи, даже вот те, которые сейчас на ней, и придумывает театральные костюмы, и следит за модой, и если её возьмут на работу в магазин дамской одежды, она сначала подучится, а потом… Потом…
- Что потом, девочка? – засмеялся Зик Корк. – У нас богатые, солидные клиентки. Они приходят с мужьями. Они не захотят, чтобы их обслуживала такая молоденькая и хорошенькая продавщица. Понимаешь? Мужчины, они восприимчивы к женской красоте и молодости. Эх, детка, по себе знаю. У меня работают женщины семейные и гораздо старше тебя. Мы торгуем одеждой, а тебе надо туда, где её шьют. Что же тут можно придумать? Знаю! Ступай к Мале. У них целая мастерская. Хочешь, замолвлю за тебя словечко?
- Что? Вы? Мир сошёл с ума? Мале наши враги! – высказалась поборница правого дела.
Корк сложил на пузе руки и укоризненно на неё посмотрел.
- Нет, девочка. Конкуренты всего лишь.
- Почему это?– мигом ощетинилась Марика.
- Ешь конфеты, - Корк хлопнул её по плечу. – Ешь и мотай на ус. Я старый, я очень умный, и своим умом я поделюсь с тобой.
- Зачем? - сердито осведомилась Марика.
- Затем, что хватит бредить старыми баснями. Слушай меня. Ты же знаешь, мы, Корки, были очень богаты. Я мог бы не торговать шмотьём, но мне это нравится. Я тебе говорил: родня меня за это презирала. И что? Я на плаву, а где эти задаваки, которые от нечего делать всё пытались сместить короля? Кто сейчас помогает их детям, которых родители едва по миру не пустили из-за любви к переворотам? Я, старый Зик, которого ненавидели из-за дружбы с Иванко Мале и называли купчишкой. Но моих сыновей удалось привлечь к заговору против Охти. Всё-то они таились от нас с женой, от собственных жён, всё увлекались своим правым делом. Я не знал ничего, и потерял их всех два года назад. Всех четырёх сыновей.
- Всех?!
- Да, - горестно вздохнул Зик. – Над моим магазином должна быть надпись: «Старый дурак и вдовы его сыновей». Я каждый день радуюсь, что хотя бы они при мне. И внуки. Так-то. Ничто не стоит таких жертв. Ни трон, ни власть, ни, как ты говоришь, правое дело. Почему я был так слеп, что не заметил, как мои дети увязли в этом болоте? А кто мне самому помог, когда после всех событий я почти разорился, когда мой дом сожгли, товар разворовали, а сам я остался с кучей женщин и малолетних детей на руках? Когда никто не верил, что я не причастен к заговору? Иванко Мале.
- Но честь, достоинство и слава…
- Семья, здоровье и благосостояние – вот то, что действительно имеет смысл.
- У каждого своя вера, да? – тихо произнесла Марика.
- Умная какая, вся в бабушку Лизавету, - умилился старый Зик. – Забудь-ка ты о врагах и ступай к Мале. Тащи им всех своих кукол и все рисунки, авось что получится. Я всегда дружил с ними, и скажу тебе честно: они не кусаются.
- Так я пойду?
- Ступай, милая, но заходи, с тобой приятно поболтать. Расскажешь, как у тебя всё сложится. Если помощь нужна будет, я помогу. Чтобы я, да не помог внучке Лизаветы?! Возьми конфеты с собой.
- Да, спасибо.
- Ещё можешь зайти к Лиссам или Нукам. А если тебе нравятся всякие бусы – так это к Аги. Миче Аги даёт подросткам работу и платит за неё. А потом, то, что они сделали, превращает в амулеты.
- Угу, и продаёт за одиннадцать с половиной цагриков, - буркнула девочка за дверью. Корк посылает её к Аги. Что творится!
*
На улице царило ярчайшее солнце. Ветки с набухшими бутонами отбрасывали сети теней на залитые светом мостовые, на дощатые ограды, на блестящие крыши. Город звучал по-особому, по весеннему, весело, звонко и тепло.
Расстроенная девочка повернулась, было, в сторону дома, но тут заметила Васятку. Он сидел на складной скамейке в начале Зелёной улицы со своими щётками и гуталином. И с учебником математики на коленях. Почему здесь? Марика так и спросила, когда подошла:
- А чего ты не у нас? Не где обычно?
- Уйди, - бросил Васятка, даже не взглянув. – Видеть тебя не могу. Не стану больше работать на старом месте.
- Ну вот, - огорчилась Марика, - А я порадовать тебя хотела. С девчонкой вчерашней всё хорошо. Уже снова хочет штучками – дрючками торговать. Специально для тебя узнавала.
- Ага. Ну-ну. Я наслышан, как ты узнавала. Вся Някка на ушах стоит: взрыв в новом магазине Аги. Пострадали дети, взрослые и собака. Дети-то при чём, ты, чучундра? А собака? А! Я понял! Это пёс – альбинос, и ты перепутала его с анчу. Ты вообще ненавидишь животных!!
- Я – чего? – ахнула Марика. – По твоему, это я сделала?
- Ты сделала. Потому что у тебя был взрывчатый шарик – это раз, и ты дура злая – это два. Всё, уйди, работать не мешай.
Васятка замолк, отложил учебник и занялся сапогами высокого господина в шляпе. Он всё молчал, и Марика молчала, но не уходила. Она хотела объясниться и оправдаться.
Едва высокий господин ушёл, бросив чистильщику денежку, девчонка завела:
- Васятка, я не виновата. Это не я, честно. Я хотела… думала… Но не смогла.
- Хотела? Ах ты… - Мальчик бросил в неё грязной щёткой. Он оглянулся и зашипел, как разъярённый пёстрый змей: - Ты зачем ночью подожгла магазин Мале?
- Я?!!
- Ты!!! Вчера мама видела тебя с их невесткой, а потом ты плакала, а потом загорелся магазин. Негодяйка! – и Васятка швырнул в бывшую подругу сапожным кремом. – Там сторож еле – еле уцелел. Вообще никакой не анчу!
- Да почему все думают, что это я сделала? Вот и полиция приходила. А между прочим, твой дружок королевич всё знает про наши дела. Следил, значит. Ох, неспроста эти слухи о том, что он работал в тайной полиции! Когда был молодым и горячим. Привязался ко мне сегодня, стыдил, понимаете ли. И он, кстати, точно знает, что это не я в лавке Аги взрыв устроила. И раз меня ночью не арестовали, значит, не я и магазин подожгла.
- Жаль, тебя в тюрьму не посадили.
- Так тебя посадили бы вместе со мной.
- Плевать. Тогда бы ты не…
- Не я это!!!
- Брешешь.
Васятка бросился собирать свои инструменты. Он с грохотом швырял их в ящик, торопясь уйти от Марики, раз она сама стояла столбом.
- Вась, - жалобно позвала она, - а чего ты мне не веришь? Мы знакомы всю жизнь.
- Да! Оттого и не верю. Я знаю: ты злыдня, а сейчас совсем озверела. Ты с ума сошла. Да! Мне грустно! Переживаю. Плакал даже. Но плевать. Мне нужны нормальные друзья, а не как ты. Мне плевать на Корков, плевать на Охти - (мальчик опасливо оглянулся: не слышал ли кто, как он говорит о королевской семье?) – На всё плевать. Хочу денег заработать, матери помочь, выучиться, дело своё завести и жениться когда-нибудь. Для этого мне нужен мир. Я не хочу, чтобы мои дети сиротами стали, поэтому больше не занимаюсь всем этим. Хватит. Из-за таких, как ты, дети сиротами остаются.
- Какие дети? Откуда они у тебя? А я?
- Плевать! – выкрикнул парнишка. Схватил скамейку, повесил на плечо ящик и побежал по Зелёной улице вниз, домой. Плакать, наверное. Васятке было жаль старой дружбы.
- Куда он, Марика? Опять поссорились?
Ой – ой! Девчонка узнала голос Милы, Васяткиной мамы. Пришла проведать сына, а тут концерт.
- Что такое? Второй день вас мир не берёт. Слёзы, истерики. В чём дело, Марика?
- Да так, - туманно ответила она.
- Мале так и ходят к тебе с какими-то предложениями. Денежное хоть предложение-то? – подмигнув, спросила Васяткина мама.
- Ах, не всё ли равно? Я же не согласилась.
- А зря. Представь, вот выбьешься в люди, в Повыше переедешь. Красота! – женщина шутливо пихнула её в бок.
- А! Это вы шутите! А на самом деле, как все, хотите отомстить, наверное. Да, тётя Мила? Ваш муж погиб за Корков.
Та опустила глаза, повздыхала и призналась:
- Мы с мужем любили друг друга, хорошо жили, но его не вернуть, а я ещё молодая. Сейчас хочется новой любви, хочется ещё ребёночка или двух. Хочется бегать на свидания, танцы и вечеринки. Я бы лучше время не на месть тратила, а на веселье и на любовь. Живём только раз. А ты помирись с Васяткой, хорошо?
- Угу, - уныло согласилась девочка, а миниатюрная тётя Мила уже стучала каблучками вниз по улице, и по ветру развевались её светлые волосы.
Все такие красивые! Все радостные и не кутаются больше от пронизывающего ветра с моря. Воздух душистый и звенящий от голосов прилетевших птиц.
Что?!
Вернулись птицы, а Марика пропустила это событие. Она забыла, увлечённая правым делом и справедливой местью. Весь город без неё ходил к морю. Мужчины, и женщины, и дети, украсив себя первыми лиловыми цветами, любовались этими стаями, белыми лебедями, чёрными нырками, жёлтыми юркими чомгами, заполонившими холодную ещё прибрежную воду. Птицы отдыхают перед рывком на север, а люди жгут костры в садах – ни в коем случае не на берегу! – собираются возле них, тихонько поют, говорят о будущем, выполняют разные старинные ритуалы для привлечения в дом благополучия и чтобы год был хорошим, а на шестах и деревьях уже готовы рукотворные домики для пернатых гостей. Девушки гадают на воде и монетках, матери семейств, бедных и богатых, самолично пекут из теста печенье или пирожки в форме птиц. Повсюду они: на открытках, в сувенирных лавках, в магазинах, где продают игрушки. Влюблённые в эти дни договариваются о свадьбах и дарят друг другу фигурки в виде голубей или лебедей. А вот сами свадьбы играть нельзя в первые дни после прилёта птиц. Почему? Так уж заведено. В театрах отменяются представления: актёры тоже празднуют. На второй день в парке бывает гуляние. Сегодня хорошая погода, и Марика мечтательно улыбнулась. Но! Второй ли сегодня день? Вот что бывает, если целиком посвятить себя борьбе.
Главное, что странно: ведь и бабушки не напомнили. Не позвали сходить к морю, а потом в храм, ничего не пекли. Чем они сами так заняты, что праздник прошёл мимо них?
*
Уставшая Марика прибрела домой. Столько потрясений! За вчера и сегодня рухнул, кажется, весь её мир. Подумав немного, девочка поскреблась в комнату госпожи Кис. Та принялась, конечно, расспрашивать о новостях, но Марика не была расположена к пустому трёпу. Опасливо косясь на синие бусы на шее этой красивой дамы, Марика вывалила на долго не виденную гостью свои горести и сомнения.
- Это хорошо, - сказала ей госпожа Кис. – Ты начинаешь свой путь ни с чем. Всё, что найдёшь на нём – всё твоё. Вот и амулет ты себе правильный приобрела.
При этих словах женщина поправила бусы на шее. Марика отступила на шаг. Ей казалось, что синие кругляшки распространяют вокруг холод и злость. Не из-за них ли госпожа Кис так изменилась? Стала равнодушней и резче. На госпоже Кис был новый дорогой халат жёлтого цвета, и бусы такого оттенка совсем к нему не подходили.
- Ты могла бы поучиться у Мале, - ровным голосом говорила она Марике. – Взять знания у врагов, а потом воспользоваться ими против них же.
- Это недостойно, - отказалась Марика.
- Ты не хочешь привязываться, - сделала странный вывод гостья. – Это хорошо. Но плохо, что ты действуешь напролом. Шарики, поджоги – это не то.
- Это не я! – возмутилась девочка. – Я же рассказывала. Вы что, тоже не верите?
Она говорила и ужасалась про себя: а что было бы, если бы королевич Петрик не собирал тщательно сведения о ней? Не шпионил или что они там делают в тайной полиции? Марика сейчас была бы уже наказана по всей строгости и совершенно ни за что. Она не делала того, что ей приписывают!
- Тоже не верю. У тебя есть цель, ты действуешь решительно и не гнушаешься лжи. Это хорошо.
- Что хорошего? Лгать - это не честно. И я вовсе не боюсь привязываться. Госпожа Кис! Вы слышите, что я вам говорю? Или вы о чём-то своём рассуждаете? Я не лгу!
- Хорошо, что ты стоишь на своём. Это говорит о твёрдости духа.
- Но Васятка не хочет со мной дружить! Он жалеет всех, даже анчу.
- Что ж. Настоящий борец одинок. А жалость – это не то, что поможет в борьбе. Ты понимаешь? Это хорошо.
Марика хотела сказать, что, может, ну её, эту борьбу? Но в присутствии синих бус не решилась. Она даже заметила, что порой против воли говорит такие слова, которые госпожа Кис будто ждёт специально для того, чтобы сделать из них вывод, совсем не похожий на то, что есть на самом деле.
- А вот то, что ты освоила за год всего лишь левитацию и ничего более, это плохо, - вдруг огорчила она Марику. А та уже было думала, что сегодня разговоров о магии не будет.
- Мне было некогда, - пискнула девчонка.
- Ты или ленива или у тебя мало способностей, - голосом безо всяких эмоций произнесла госпожа Кис.
- Я же борюсь!
- Ах да, борьба. В прошлый раз мы затронули эту тему. Борьба и магия. Продуктивный союз, не так ли?
- Так ли, - кивнула Марика под тускло-синим взглядом противных бус.
- Значит, ты просто ленива, - снова не известно из чего заключила женщина. И добавила: - Мы потом поговорим ещё, а теперь мне одеваться и ехать пора. Одичала в горах. Хочу в театр.
- Но сегодня второй день, - напомнила Марика. - Второй день после прилёта птиц. Спектакли отменены.
- Второй? Далеко не второй, Марика. Ты же знаешь, я приезжаю после праздника. Не люблю гуляний, шествий и прочих маскарадов, - ровным голосом говорила жилица, но в глазах у неё почему-то заплескалась тоска.
Далеко не второй. Надо же! С этими дохлыми кошками Марика пропустила самое интересное.
- Ты забыла о празднике? – повела бровью госпожа Кис. - Это хорошо. Ты возвышаешься над низменными интересами. Знаешь что, кошечка, попробуй сделать мне причёску. Помнишь, как раньше? У тебя хорошо получается.
- Конечно!
Когда Марика стала зачёсывать светло-русые, тяжёлые волосы госпожи Кис наверх, оказалось, что одна прядь зацепилась за синие бусы.
- Осторожней, Марика, больно.
- Тут запуталось, - сказала девочка, и поморщилась от брезгливости и страха. И вдруг её осенило: а что если госпожа Кис потеряет бусы? А вдруг она станет прежней? Эта вещь, само собой, заколдована, и подарили её не от чистого сердца. Ну так Марика от чистого сердца лишит свою любимицу сомнительного подарка!
Секунда потребовалась девочке, чтобы выхватить из кармана крохотный перочинный ножик, который всегда с ней, и незаметно раскрыть его. Ещё секунду она колебалась, а потом, делая вид, что выпутывает украшение из волос, подрезала нить между синими бусинами. Не обрезала совсем, нет, но сделала так, чтобы бусы могли порваться в любую минуту. Лучше всего, если сегодня в театре, где много народа, и даже если захочешь, все бусины не соберёшь. А если госпожа Кис не ощущает их на шее, то даст Эя, не сразу заметит пропажу.
«Что я сделала? Что я сделала!» - про себя повторяла на разные лады отчаянная девчонка, укладывая волосы жилицы в красивую причёску. Но убеждение, что госпоже Кис будет гораздо лучше без синих бус, никуда не девалось. Поэтому она быстро успокоилась. И вымыла руки, избавляясь от противного ощущения после прикосновения к круглым стекляшкам.
Хотелось, чтобы госпожа Кис поцеловала её в лоб за услугу, как раньше, но этого не случилось. Или Марика уже слишком взрослой стала, или проклятый подарок всё действует. Марика не знала, откуда это ощущение, может, всего лишь фантазия, но ей казалось, что синие бусы скулят, словно раненый бешеный зверь, который, несомненно, сдохнет. Она ощутила настоящую радость от победы и чувство превосходства над этой опасной тварью. А госпожа Кис отчего-то не поняла ничего, не ощущала никаких перемен, ни тревоги, ни удивления. Я вам скажу, отчего так: у всех волшебников разное восприятие вещей, магии и явлений. Как у любого человека, в сущности. А дети – они вообще восприимчивей.
- Ты сама собираешься в театр? – спросила госпожа Кис.
- Не знаю. Сегодня - не знаю.
- Я знаю. Вот тебе билет. Говорят, на сегодняшний спектакль непросто достать. Будем сидеть рядом.
- О! Сюрприз? Спасибо, госпожа Кис.
- Но я не смогу тебя подождать, Марика, мне уже сейчас надо ехать. Дела, знаешь ли. Встретимся там.
*
Марика надела сшитое лично собой платье для посещения театра. Все девочки завидовали ей, когда видели в этом наряде. Поборница правого дела искренне надеялась, что Муся, положившая глаз на Василия, при виде Марики от злости укусит себя за пятку.
Но тут, откуда ни возьмись, на пути Марики возникли бабушки Лизаветы.
- Ты куда собралась? Никак в театр? – сдвинув брови, спросила Лиза.
- В театр и собралась, - кивнула Вета.
Марика тяжело вздохнула, представив себе, как дальше будут развиваться события. Одна из бабушек, например, Лиза, одобрит желание внучки посетить культурное место, а другая, например, Вета, припомнит все её грехи и докажет, что Марике следует этот вечер провести дома за уроками. И, независимо от того, отправится она на представление или нет, каждая из бабушек задаст ей вечером взбучку, поменяв своё мнение на противоположное. Марика называла это «концерт наоборот». Но, к удивлению Няккской хулиганки, сегодня богатый жизненный опыт её подвёл. Обе бабушки упёрли руки в бока и рявкнули хором:
- Иди к себе! Никаких театров! Одни несчастья от них.
Поражённая таким единодушием, Марика попятилась.
- Но почему? Меня пригласила госпожа Кис!
- А кто вчера рыдал по этому поводу?
- Я по другому поводу рыдала!
В окне мелькнула их жилица в красивом платье – она спустилась по отдельной внешней лестнице. По мостовой простучали колёса её экипажа. Обе бабушки неодобрительно поджали губы.
- Я уже не расстраиваюсь, - сказала Марика.
- Ступай наверх.
- Вы что себе позволяете?
- Она уехала без тебя. Ты лжёшь, Марика. Ты собралась к Мале, всё-таки?
- Нет. А вы сами мне врали. Вы говорили, что мой отец и воин, и чуть ли не святой, и борец за правое дело. А он просто дворник, пьяница и драчун. Его в порту стукнули бутылкой по голове во время драки. Если бы не это, хозяин вышвырнул бы его со службы. И вы что, не помните, что отец вас колотил, и меня колотил? А потом он у вас святым стал вдруг. Я помню, у меня с памятью всё нормально. Только из-за вас затмение какое-то нашло.
Глаза бабушек делались всё больше и больше, а потом они схватились за головы и упали в кресла.
- Воды! – простонала Лиза.
- Мои капли! – слабо пискнула Вета.
- Скорей!
- Быстрей!
Марика молча капала им лекарство.
- Как ты могла?
- Как ты можешь?
- Об отце!
- О нашем сыне!
- Не ожидали!
- О, как это горько!
- Ах, это всё театр!
- Ступай наверх!
- Немедленно!
Марика покорно пошла к лестнице.
- Стой! – дуэтом потребовали бабушки. – Кто тебе сказал всю эту чушь?
- Я говорила с Зиком Корком, - пожала она плечами. Будто для неё это самое обычное дело – поболтать с таким человеком.
- Как тебе это в голову пришло? – воздели руки к люстре бабушки. – Предала наше правое дело!
- Дело делом, а пьяный папаша – это пьяный папаша.
- Ты ещё о матери что-нибудь скажи, - прослезилась Лиза.
- О нашей дорогой дочери, поэтессе! – вторила ей Вета.
- Вот и скажу, - не удержался трудный подросток. – Она вообще не просыхала. И сама спьяну полезла под копыта. Я за ней бежала, но ей наплевать было. Если бы не королевич Петрик, меня точно также затоптали, и не было бы у вас внучки. Он едва успел подхватить меня и спасти.
- Плохо мне! – взвизгнула Вета.
- Дурно! – взвыла Лиза.
- Позвать врача? – спросила Марика.
- Подай мне платье! – хором велели бабушки.
- В каком смысле – платье? – растерялась внучка. – Вы же заболели. Ну ладно, бабулечки, ну простите меня. Я не хотела вам гадости говорить.
Но Лизаветы точно знали, что им нужно: ни капли, ни носовые платки, ни грелки под одеяло, ни извинения не могли облегчить их страданий. Им требовались нарядные платья.
- Вон, на стуле висит, - показала направление Вета.
- А моё – на другом, - сказала Лиза.
- Мы опаздываем уже! – в один голос торопили бабушки.
- Куда?
- Как куда? В театр, конечно!
- Вы поедете в театр без меня? Сами поедете, а меня не возьмёте? Хотя меня пригласила госпожа Кис?
- Мы уже всё сказали, - отрезали Лизаветы. - К себе ступай за своё поведение.
Марика поднялась по лестнице и хотела от обиды изо всех сил шарахнуть дверью, но вдруг подумала, что у неё есть шанс выяснить, или, лучше сказать, вспомнить, кто из Лизавет мать её матери, а кто – отца. А то жить, не зная этого, как-то невежливо. И не спросишь напрямую: вон сразу что начинается. Если старый Зик Корк держал на службе Марикиного отца ради его матери, но больше нравилась ему другая Лизавета…
- Бабушки, а кто из вас дружил с Зиком Корком? – дипломатично спросила Марика.
- Я дружила. Но больше не буду дружить, - одновременно ответили Лизаветы.
Выяснила, называется.
*
По большому счёту, Марике не требовалось ни разрешения, ни денег, чтобы посетить Овальный театр. Ей просто было обидно. Тем более, что бабушки не только не взяли её на представление, но и забыли сходить с ней к морю, посмотреть на птиц, и в храм, и не испекли пирог в виде лебедя, который пекли каждый год. Может, они сами влюбились? Если это так, Марика их, конечно, простит. Но сказать-то ей они могли?
Марика дождалась, пока бабушки уедут, и сразу же сама сбежала во двор. Она теперь была одета, как мальчик, а не слишком длинные волосы перехвачены кожаным ремешком. Так делают её одноклассники, если им пришла на ум мысль отрастить модную шевелюру.
Девочка спокойно доехала на извозчике до Овального театра, но велела остановить не у парадного входа, а на улице позади здания. Очень красивый этот театр, очень старинный.
Несмотря на то, что Марика имела билет, она собрались проникнуть внутрь своим тайным путём, который обнаружила ещё совсем крошкой. Не хватает ещё, чтобы в холле её заметили Лизаветы.
Нижнюю часть боковой стены театра, расположенного на довольно крутом склоне, скрывала от улицы одна из достопримечательностей Някки. Это были развалины древнего храма тёмного и злобного божества. Храм был в давние года разрушен землетрясением и людьми, но небольшой кусочек стены оставили в назидание потомкам. Мол, вот что бывает с местами почитания Чёрной Нечисти: да, в ту далёкую пору в Някке водились его последователи. Между этой стеной и стеной театра находилась узкая щель и лесенка, ведущая вниз, к подвальному окну. Окошко было закрыто досками, но если вынуть пару гвоздей с одной стороны, они открывались, как ставня, потому что висели на петлях. Если в щели спал на ступенях какой-нибудь пьяница, Марике приходилось покупать билет и идти на представление как все. Если же было свободно, девочка пользовалась этим ходом, экономя карманные деньги. Чаще всего, как сегодня, на лестнице отдыхала стая бродячих собак. Сперва они поднимали лай, но потом узнавали Марику и успокаивались. Пока она забиралась в подвал, собаки снаружи играли её ногами и шнурками.
В щели противно пахло, было узко и страшновато, а лезть в окошко приходилось горизонтально, перебирая руками по подвальному полу. Это было неприятно, к тому же девчонка как-то встала ладонью на дохлую мышь. Марике пришлось притащить и положить в этом месте доски, держать там садовые рукавицы, мыло и бутыль с водой.
Прикрыв окошко изнутри и засветив фонарь, девочка привела себя в порядок и пошла мимо толстых колонн и погибших от времени декораций к выходу. Прислушалась, прижав ухо к двери: нет ли кого в коридоре или на лесенке, ведущей к нему от подвала? Однажды там ссорилась влюблённая пара, и из-за них Марика опоздала на спектакль.
Сейчас девочке тоже не повезло. Двое разговаривали прямо под дверью. Ей показалось, что именно «под». То есть, прямо у пола. А как это могло быть, она не понимала: ведь не лежали же они животами на холодном полу. Чтобы расслышать, о чём речь идёт, Марике пришлось сначала сесть на корточки, а потом даже встать на колени, да ещё и нагнуться. Она не стала бы прислушиваться, но створка была тонкой и хлипкой, а женский голос очень был похож на голос госпожи Кис, и это не могло оставить девочку равнодушной. К тому же, её внимание привлекло знакомое имя.
- Думаю, мы дождались, - помимо прочего непонятного сказал этот голос. – Ещё чуть-чуть, и эта неокрепшая, мятущаяся душа будет нашей. Нам больше не придётся ждать. Я чувствую, всё сложилось, как надо. Очень удачно сошлись обстоятельства. Миче Аги в своё время предсказал всё точно.
Не может быть, решила Марика. Не может быть, чтобы там, за дверью, была и разговаривала с каким-то мужчиной госпожа Кис. Лёжа на полу! Немыслимо. Голос женщины просто похож на её – вот и всё. Мало ли на свете похожих голосов? Её собственный голос до жути похож на бабушки Лизин, и люди иногда путают, если не видят, кто говорит. И какое дело прекрасной госпоже Кис до какого-то там анчу Миче Аги?
Кстати, напоминаю: Миче Аги – это я. И тогда я знать не знал, о чём шла речь.
Между тем невидимый мужчина заговорил торопливо и даже будто бы умоляюще:
- Послушай, родная, тебе следует быть терпеливей и гибче. Ну поговори с Миче. Давай попробуем уговорить его не вмешиваться. И знаешь что? Он наверняка не помнит того гадания. Ты была у него очень давно, изменив внешность, спрашивала иносказательно. У него гадает так много народа, что всех запомнить невозможно. Да и приди Миче в голову донести на нас – куда он пойдёт? В полицию? Так что даже и говорить с ним не надо. Пусть всё остаётся как есть на этой планете. Наши дела – не их дела. Послушай меня: Миче Аги не помнит тебя, не помнит, что ты спрашивала и что он тебе нагадал.
- Нам нагадал. Не начинай снова о том же. Всё решено.
- Ты словно одержима этой идеей. Что с тобой, родная? Женщина должна быть жалостливой и доброй. Я не хочу этого делать. Не хочу убивать Миче. Я вообще не убийца.
- Что с тобой? – возмутилась женщина. – Мы обо всём договорились. Ты согласился, что это необходимо. Миче опасен. Он догадлив и видит скрытые связи. Он встревает ВЕЗДЕ!
- Даже на Навине?
- Ну конечно, дурачок. Почему вдруг такая нерешительность?
- Давай я лучше прикончу нашего самовлюблённого красавчика. Мне тогда точно не жить, но так хоть многие проблемы будут решены.
- Нет-нет! Я не могу тебя потерять. Наша несчастная страна не может тебя потерять. Ты нужен ей и мне, любимый. А вот Миче опасен.
- Да нет же.
- Хорошо. Раз ты вдруг струсил…
- Я проявил жалость!
- Если я прикажу, ты сделаешь это?
- Родная, не надо. Ты имеешь право, но это чересчур.
- Раз в жизни. Имею право. Не смей отступать и перечить. Иди и убей Миче Аги.
- Боюсь, что могу тебя разлюбить… такую. Я не хочу жестокую жену. Не желаю, чтобы она мною помыкала.
- Ты увидишь, что я права.
- Мы уже говорили об этом. Если ты заставишь меня убить Миче, свадьбы не будет.
- Значит, не будет.
- И ты…
- Наше правое дело превыше всего, милый. Что с тобой случилось?
- Я вдруг подумал сегодня… Когда тебя увидел… Какие-то перемены в тебе. Ты напомнила мне себя прежнюю. Ту, которую я полюбил. И сам я подумал: ведь это бессмысленное убийство. Оно ни к чему. Мне нравится Миче. Я словно проснулся. Я сам узнал себя прежнего.
- Значит, никакой свадьбы?
- Так точно. Я тебя люблю, но не женюсь на тебе.
- Выполняй приказ. В ближайшие дни сделай это и отчитайся. Будь мужествен. Настала пора решительных действий. А о любви поговорим потом.
- Как скажешь.
Тут со стороны коридора послышались шум, стук, торопливые шаги, голоса… Кто-то засмеялся, кто-то пробежал. И всё стихло. Марика встала, отряхнулась и высунула нос из подвала: никого. Только недалеко от лестницы сидели две кошки: одна чёрная, другая – мраморной окраски, необыкновенно красивая. Они повернули головы и уставились на девочку.
- Кис-кис, - позвала она, но кошки оказались дикими. Чёрная бросилась от Марики по лестнице и скрылась из глаз, а мраморная шмыгнула в угол и затаилась в тени. Тогда Марика закрыла дверь и поспешила на представление. Но думать она могла только об одном, хоть ей, конечно, наплевать на всех анчу мира: кто-то замыслил убить Миче из Повыше, брата королевича Петрика, выросшего в семье Рики Аги, который сделал ей амулет и кому в лавку она сначала подбросила дохлую кошку, а потом хотела подбросить взрывчатый шарик.
Марика не способна понять, что такое брат, считает королевич, спасший однажды глупую девочку.
Ладно, подумаем. Посмотрим. Увидим. А пока надо занять место и постараться, чтобы бабушки, если заметят её, не сразу узнали.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/03/05/1824
Иллюстрация: фото из интернета.