Очнулся я в каком-то глухом, сыром помещении, куда почти не долетали звуки из внешнего мира, как будто скинул с себя одеяло смерти. Затылок пронизывала тупая и вместе с тем режущая боль... Через небольшое оконце возле самого потолка пробивался тусклый свет серого дождливого дня. Пахло землёй, плесенью и чем-то неопределённым, далёким, пробудившим далёкие и смутные воспоминания прошлого, – наверное, я был тогда ещё ребёнком... То ли от неудобства положения (руки у меня за спиной были связаны и я лежал, уткнувшись лицом в грубое ложе из досок и охапки соломы), то ли от боли в голове, то ли от обиды, или, может быть, из безотчётного чувства жалости к самому себе, своей жизни, моим бесполезным воспоминаниям, – словом, я вдруг раскис, заплакал, впервые, наверное, лет за пять, или десять… не знаю, когда я в последний раз пускал слёзы. Вот так живёшь и даже не всплакнёшь ни разу, то ли оттого, что всё идёт гладко, то ли оттого, что сердце ожесточилось... И плакал я с ощущением, будто все эти последние годы мне только и нужно было это, и вместе со слезами моя душа освобождалась от невидимых пут, которыми была обпеленована. Когда кончились слёзы я, хотя и был по-прежнему со связанными руками, испытал такое ощущение удивительной свободы, которого не знал давно, да и вообще – знал ли когда-нибудь вообще. Я думал, ещё ощущая на губах солёный привкус влаги, брызгнувшей из моих глаз, о том, что теперь всё позади, ВСЁ, что было у меня когда-то и чем я сам был когда-то, вчера, или год назад, или десять лет назад. Теперь я был другим, каким-то новым, неожиданным для себя самого, вдруг обретшим в душе уверенность – но (вот парадокс) со связанными за спиной руками...
Я не знал, чьих это рук дело, кому это было нужно, чтобы я валялся тут, беспомощный, видимо, в закрытом напрочь помещении, напоминавшем сарай, но какой-то чудной, или, может быть, полуподвал... Память-изменница что-то скрывала от меня, какой-то провал в сознании, словно из книги вырвали несколько страниц и ты толком не знаешь, что было в них, и строишь разные догадки. Ясно, что мне связали руки, когда я был уже в бессознательном состоянии, а до этого ударили меня по голове чем-то тяжёлым, – не сам же я ударился, чёрт возьми!.. Не помню, чтобы я накануне (а это, видимо, произошло накануне) участвовал в какой-нибудь оргии и смертельно напился, нет, это исключено... Что-то творилось с моей памятью неладное, я с удивлением обнаружил, что не могу вспомнить своего имени, да, не могу вспомнить своего имени, которым окликала меня в детстве мама... Стас?.. Влас?.. Валерий?.. Меня слишком сильно ударили по голове... Как я теперь буду жить, свободный, раскрепощённый, но без имени?.. Или я его когда-нибудь вспомню?.. Странное дело, я не очень переживал, что забыл своё имя, ведь всё это, имя и большая часть нашей человеческой жизни – условность, часто не имеющая какого-нибудь решающего значения, вроде бесполезного и вредного аппендицита, от которого люди умирают, от этой глупой кишки, совершенно не нужной человеку...
Гм... Я думал об этом аппендиксе образно, он воплощал в себе всё тщетное и бессмысленное в человеческой жизни, мелочь за мелочью и даже крупные, весьма ощутимые предметы, в сущности без которых мы, люди, могли бы без особого вреда для себя обходиться... Но так уж получилось – мы втянуты в нашу жизнь, с её интересами, всеми, без исключения, втянуты наверняка и назад возврата нет, все мы, однажды родившиеся, не знаем иного существования, кроме того, в котором каждый день обнаруживаем себя, кто утром, только скинув с себя сон, а кто вечером, засыпая, а кто – прямо посреди бела дня, ведь у каждого это происходит по-своему... Моя судьба, моя жизнь: я посмотрел на себя со стороны и... не почувствовал ничего, будто был от себя полностью отгорожён. Ну что же, в состояние полной свободы должно, наверное, входить и это...
Что это, какие-то шорохи?.. Или мне кажется, или это отголосок моих собственных мыслей, или приглушённое биение сердца, тяжёлое, как удары африканского тамтама?.. Я прислушался, но было тихо, чуть шевельнулся, двинул головой – зашуршала солома. Где-то в неопределённом далеке что-то происходило, то ли работал мотор грузовика, то ли разговаривали люди?.. Но было совершенно не разобрать, что же это такое... Что-то опять зашуршало в тёмном углу помещения, очень близко от меня. «Крысы?.. Мыши?.. Ну и пусть, мне-то какое дело... Тоже – форма белковой жизни...» – мысли сами собой облекались в слова, иногда мы и не задумываемся над тем, что лезет нам в голову, а это очень важно и так интересно... Мы не отдаём себе отчёта в чём-то более значительном, чем те мелочные соображения, которые порождает ДЛЯ НАС наше сознание... Как бы эхо окружающего мира, звук, видение, образ, идея – устремляются в наши органы слуха, зрения и так далее, а потом из нас прут эти самые мысли, выводы, предположения... Но долго ли мне находиться здесь, когда мне развяжут ру-ки, когда откроют двери этой темницы и отпустят меня домой, да, именно домой, не на свободу, ибо я свободен и так, со связанными руками, а домой, ибо ведь у меня где-то есть дом, где меня ждут, где беспокоятся обо мне, тревожатся, может быть, уже считая меня погибшим, пропавшим бесследно... «Ушёл из дому с такими-то приметами, в такой-то одежде, таких-то лет. Разыскивается. Просим сообщить тех, кому что-либо известно о месте нахождения про-павшего...»
Время потеряло свой смысл, своё значение. Я его не понимал – больше, чем когда бы то ни было. «Нет, – думал я, – не люди связали мои руки, причина моего беспомощного положения в другом, а люди... это так, одно недоразумение... Дело, конечно же, в другом...» Как в детстве окликала меня мама, как дразнили меня ребята нашего двора?.. Чиж?.. Батон?.. Сова?.. Да и было ли у меня детство, та пора человеческой жизни, которая начинается как бы ниоткуда и приходит к вполне определённым формам, психологии, уверенности в себе, пони-манию своего Я, а также памяти о своём «историческом прошлом», уходящем корнями в по-запрошлое лето с солнцем, лугом, покрытым травою и цветами, плеском искрящейся воды...
Странно это, что я ещё живу и у меня только связаны руки, а, к примеру, не перереза-но горло. С перерезанным горлом я был бы лишён возможности припоминать свою жизнь, своё имя. Принято думать, что человек, горло которого перерезано – умер и уже ничего не может припоминать... Но кем принято думать, если разобраться?.. Обществом, людьми?.. Но где они – общество, люди?.. Никого нет поблизости. Странно, такое ощущение, словно нет никого и дальше – нигде в целом мире нет никого. Я остался один, со связанными руками, один во Вселенной, не говоря уже о Земле... Но, может быть, никого и не было?..
Что за фантазии лезут мне в голову?.. Видать, меня стукнули хорошенько, вот и пере-мешалось во мне всё – реальное и воображаемое...
Может быть, я убийца, и мне связали руки за спиной и бросили меня в этот сарай за-тем, чтобы я не натворил новых бед?.. Интересное предположение, но вряд ли правильное. Я буду всегда далёк от Истины, что бы мне ни приходило в голову, потому что Истина очень далека, так далека, как будто её и нет...
Мне некого ненавидеть в моём положении, некого даже звать на помощь, и я уверен, что никто не придёт на мой зов, я только надорву свои голосовые связки. Моё положение – это положение Человека (если только я человек) обречённого на внутренние тиски, ибо вокруг себя я ничего не найду, даже если двери из этой темницы откроются сами, как бы приглашая меня выйти на свет... Тут, когда время замерло, когда его атомы спрессовались так плотно, что оно представляет из себя твёрдое вещество, которое я держу на ладони моего сознания, я ещё могу на что-то надеяться, строить предположения, гадать, строить воздушные замки и разрушать их капризным желанием. А там, на свету, за пределами моей внутренней сосредоточенности...
Как будто где-то скрипнуло! Чьи-то голоса, или мне мерещится – звуковые галлюцинации?.. Шаги... сюда кто-то идёт, это развязка, это пробуждение, но я всё ещё сплю, я сплю, несмотря ни на что...
Я ещё сильнее сомкнул веки. Я хотел уйти от всего, и иного пути не было...
О человеке со связанными руками я узнал недавно, потом меня с ним познакомили мои друзья, потому что я настаивал на этом. Они знали этого человека и рассказывали о нём полушутливо-полунасмешливо-полузадумчиво. Когда я услышал о нём, то загорелся желанием увидеть его, но мне сказали, что я разочаруюсь, и в этом типе нет ничего необычного, про-сто он малость чокнутый, как и каждый из нас – вот и всё... «Нет, – сказал я, чувствуя, что мои друзья так и не поняли, почему тот человек ходит со связанными руками, – я хочу его видеть, мне надо его расспросить кое о чём... И на меня взглянули с недоумением, подумав про себя: вот чудак, делать ему больше нечего, как разговаривать со всякими придурковатыми!..
Я с двумя своими закадычными приятелями пришёл к человеку со связанными руками в дом, где-то на окраине нашего города; в каком-то таинственном переулке, где я никогда и не был, находился этот дом, с высоким, глухим забором, участком земли, отведённым под картофель, лук и ещё что-то, со стороны я не сумел разглядеть, что там растёт, помню только клумбу с цветами. Я тогда ещё удивился и подумал: кто всем этим занимается, если у хозяина дома связаны руки?.. Потом оказалось, что этот человек женился, неофициально, конечно, просто привёл в дом женщину и не одну – с двумя малыми детьми, – и эта-то женщина и посвящала свой досуг хозяйству...
Это оказался ещё довольно молодой человек, ему не было ещё и тридцати лет. Внешность его была самая обычная: среднего роста, нельзя сказать, чтобы слабый или хилый, цветущий вид вполне здорового человека: приятная внешность его выдавала в нём человека мягкосердечного, добродушного и несколько утончённого в смысле духовной, внутренней жизни. Я, когда увидел его, тотчас решил, что передо мной действительно «тип» и мои друзья недооценивают его по своей простоте и отсутствию проницательности, для них он был просто чудак, немного сумасшедший, может быть, человек с расстроенными нервами или больным воображением – словом, безобидный чудак, над чудачеством и странными рассуждениями которого можно посмеяться. Он, этот человек, встретив нас перед дверью своего дома, провёл меня и двух моих друзей внутрь своих, с позволения сказать, апартаментов, и я не заметил в них какого-нибудь беспорядка или хаоса, как этого можно было ожидать в доме человека, руки которого связаны. Тут же мы лицом к лицу встретились с женой хозяина, поприветствовали её. Это оказалась миловидная, подтянутая и, как мне показалось, разумная женщина. Она проводила нас до комнаты мужа и предоставила самим себе, и на её лице не было заметно каких-либо следов неудовольствия или раздражения, как это обычно бывает у прочих жён...
Итак, мы прошли в отдельную комнату, сели кто на диван, кто в кресло, а хозяин дома остался на ногах, объяснив, что с тех пор, как у него связаны руки, он чувствует потребность больше работать ногами и этим как бы компенсирует бездействие своих рук, связанных, как я успел обратить внимание, у него за спиной самой обычной бельевой верёвкой... Мне сказали мои друзья, что человек со связанными руками просит не называть его по имени, а его настоящее имя – Ювеналий, очень редкое имя. Он просит всех обращаться к нему просто на ты, но и к другим привык обращаться так же просто, без ложной уважительности и вежливости...
Когда мы все устроились – кто где, ОН – для краткости я буду его так называть, потому что каждый раз говорить: «человек со связанными руками» – это слишком длинно, а что касается имени его – Ювеналий, то я не буду его упоминать, поскольку Он сам не считал нужным обращаться к нему с этим или каким-нибудь другим именем, – итак, когда мы трое расселись, как кому было удобнее, ОН прошёлся по комнате пару раз и остановился посередине, как бы предлагая начать разговор, с которым мы к нему пришли...
– Ты, значит, женился?.. – спросил его один мой друг. – Как это тебе удалось?..
– У меня только связаны руки, но не голова, – отвечал ОН на вопрос, – и уж во всяком случае, не та принадлежность мужского организма, которая делает мужчину мужчиной...
Этими словами, вернее, этой формулировкой он вызвал в моих приятелях смешок; я, признаться, тоже не удержался и ОН особенно внимательно смерил меня взглядом, как бы прикидывая в уме – чего я стою...
– Так ты что – и половой жизнью занимаешься со связанными руками?..
– А как же, я не развязываю руки никогда и привык уже обходиться без рук...
– И тебе это самое... не доставляет неудобств?.. – поинтересовался мой дружок.
– Ничуть, даже наоборот, ощущаешь в себе какую-то удивительную силу...
– Гм, – промычал мой приятель и выразил вслух мысль, что и ему надо так же попробовать, но другой мой приятель заявил, что у него ничего не выйдет, потому что «баба» от него убежит...
– Ты недавно женился?.. – заговорил я, думая вызвать его на откровенность...
– Да с месяц, и женщина мне попалась хорошая, работящая, у неё двое детей, и она делает тут всю работу...
– А ты?..
– А я хожу и думаю, ем, справляю нужду, – он усмехнулся, – исполняю свою детородную функцию... Много сплю, смотрю передачи по телевизору, слушаю музыку, читаю книги...
– Да-а... – после некоторого замешательства произнёс я, – твой досуг заполнен весь, у тебя, наверное, как и у каждого человека, нет свободного времени?..
– Нет, есть... Тут ты ошибаешься!.. У меня всё время свободное, вся жизнь...
Опять пауза, молчание становится невыносимым...
– Ещё вопросы есть?.. – он опять начинает ходить по комнате, напоминая собою маятник часов, движущийся из стороны в сторону...
– Есть, – отвечаю, – и много...
– Спрашивай, в чём же дело?.. – он смотрел на меня вполне серьёзно, под его взглядом я ощущал себя несколько неуютно...
– Ну вот, к примеру... Ты служил в армии?..
– Увы, служил...
– Почему – увы?..
– Потому что я тогда был ещё раб, а свободу обрёл после, когда у меня оказались связанными руки...
– Значит, ты считаешь, что в армии служат не по собственной воле, а по принуждению?..
– Обязательно...
– Все в армии – рабы?.. Но чьи – рабы государства?..
– И государства тоже, но прежде всего – рабы своей глупости...
– Глупости?.. Ты называешь глупостью – отдать долг родине?..
– Отдать долг!.. Родина!.. – передразнил он меня, – это массовое заблуждение!.. А война – общественный психоз!.. Люди заболевают, все поголовно – и это ужасно... ужасно!.. Но мне это не грозит теперь, я никогда уже не буду воевать, не возьму в руки оружия!..
– А если тебе развяжут руки и скажут: «Иди, стреляй, вот тебе автомат!..»?.. Что ты сделаешь?..
– Этого никогда не будет...
ОН остановился и прямо смотрел на меня, глубоко в мою душу, словно там, в этом бездонном колодце пытался что-то сродственное себе отыскать... Оба мои приятеля не сводили с нас глаз, пытаясь понять – куда мы клоним?..
– А кто связал тебе руки?..
– Судьба, – он даже не моргнул глазом...
– На что ты живёшь, на какие деньги?..
– Получаю пенсию, как инвалид...
– Но ведь ты практически здоров...
– И да и нет...
– И да и нет?.. Как это понять?..
– Сам по себе я здоров, во мне есть всё, что мне необходимо... А в рамках человеческого общества я болен...
– В смысле – психически?.. – уточнил я.
– Именно... Вот почему никто не развяжет мне руки и уж тем более не даст мне в руки автомат...
– Это логично, – задумчиво произнёс я, – теперь я понимаю... Таким, как ты – даже опасно доверять оружие!..
– Да, опасно... Потому что такие, как я, свободны и уже не смогут стать рабами... Роботами...
– А все остальные – рабы и роботы?..
– Правильно...
– Странные... очень странные убеждения!.. – не выдержав, признался я. – Мне ещё не доводилось встречать таких людей, как ты!..
– Я тоже так думаю...
– Слушай, а почему тебе и таким, как ты, опасно давать автомат?.. Ты сам сказал – опасно, – добавил я, заметив на его лице пробежавшую тень неудовольствия...
– Опасно, когда человек не стреляет из автомата, а, например, разбивает его, ломает на части!.. Очень опасно!.. Смертельно опасно для правительства, потому что если вся армия, все солдаты – переломают автоматы, танки, ракеты – такое правительство не удержится у власти... А вот когда автоматы стреляют – это не опасно ни для кого, все радуются, потому что не надо думать, затруднять голову!.. Думать – это ведь так трудно!.. Легче, гораздо легче кого-нибудь убить, расстрелять в упор из автомата, не так ли?.. – ОН ждал ответа...
– Да-а, – зачем-то вымолвил я, быстрее, чем до меня дошло, что я по сути с ним согласился; мысль, что он начинает навязывать мне свои мировоззрения, раздосадовала меня... Я решил взять реванш в нашей дискуссии...
– И всё-таки ты не прав, – заявил я с решительностью, – без оружия в наше время не обойтись, если мы не хотим стать жертвой!..
– Жертвой?.. Жертвой чего?.. Мы ведь и так уже жертва...
– С какой стати мы жертва, объясни?..
– Ну, хотя бы жертва гонки вооружений... Сотни миллиардов рублей у нас ежегодно уходят на вооружение, от этого – наша бедность, от этого наше общество не может остановиться хотя бы на минуту, оно вечно в работе!.. Нам нужен план, проценты, мы в тисках пяти-леток – и это будет продолжаться до тех пор, пока будут находиться здоровые рабы, исполнители, готовые по первому приказу стрелять, бомбить, уничтожать!.. Если «нужно» будет спасти РОДИНУ, они уничтожат МИР...
– Слушай, какие вещи ты говоришь!.. – вспылил я. – Что ты такое несёшь!..
– Говорю, что думаю!.. Психически больным всё дозволено, а уж свободному человеку сам бог велел говорить то, что ему кажется необходимым сказать... И потом, у нас ведь в государстве – свобода слова!..
– Только в Конституции!.. – вставил слово один из моих друзей. – Да и то, эту статью куда-нибудь в угол сунули!..
– Э-э!.. – махнул рукой другой мой приятель. – Мало ли что в Конституции напишут! Свобода слова – только не для наших «увальней с сеном»!.. В Америке и то, говорят, рот зажимают – деньгами, угрозами и силой, а у нас... и говорить нечего!..
– А скажи пожалуйста, – снова заговорил я, мысленно приготовив очередной вопрос человеку со связанными руками, – ты, наверное, являешься человеком верующим?..
– Верующим?.. – он некоторое время пристально смотрел на меня. – Ах, вот что!.. Верующим?.. Я должен по твоему мнению непременно быть верующим... Но верующим во что?.. В Бога?..
– А в кого или во что ещё можно верить?..
– Верят в разное, и верует всякий, даже ублюдки и идиоты веруют – во что-нибудь, например, в то, что человеку нужно ночью спать, ибо этот сон для него – отдых... Веруют в то, что завтра наступит новый день... Но я не верю в Бога – в привычном смысле, не подумай, и мой образ жизни никак не связан с религией, я не посещаю церковь, не поддерживаю связей с баптистами, не читаю Библию, или Коран, или Талмуд...
– Признаться, мне так и осталось неясным – по какой причине тебе так необходимо быть со связанными руками, ведь это ограничивает любую деятельность?..
– Дело в том, что свобода наших человеческих рук ведёт нас, людей, ко злу, мы зло-употребляем этой свободой, как бы ни были умны, образованы, гуманны... Трудно себе пред-ставить общество людей, где у всех, как у меня, были бы связаны руки!.. Такое общество про-сто невозможно. И потому люди всегда будут в заблуждениях, суетности, зле... Но отдельный человек, вроде меня, может избежать тех несчастий, которые не может избежать общество... Оттого, что я уклоняюсь от общественного безумия – обществу хуже не будет, даже наоборот – будет лучше, ибо один из его членов уже не творит зло и, стало быть, зла в мире уже меньше... Но для меня лично моё положение оборачивается сплошной выгодой... Что касается деятельности – то в настоящее время любая деятельность во много раз хуже бездеятельности!.. Если нашей планете суждено погибнуть в ядерной катастрофе – этому причиной будет непомерная человеческая деятельность! Животные вон не занимаются никакой деятельностью, просто живут – и в их лице нет никакой опасности для планеты в целом!.. Опасность – она в лице человечества с его «деятельностью», которая сводится к производству всякой, по большей части ненужной дряни!.. У нас все только и носятся, как наседка с яйцом, с этой пресловутой деятельностью, не увидишь ни одного человека, который бы не преследовал никакой материальной выгоды! Всем подавай блага, деньги!.. И нет времени, чтобы истратить эти деньги, и нет благ, в которые можно было бы вкладывать сбережения, добытые с таким трудом – а денег всё мало и мало всем, на кого ни посмотри!.. На чёрный день откладывают эти деньги в сберегательных кассах!.. Что же, свою функцию сберегательные кассы несут исправно, они «сберегут» деньги, миллионы и миллиарды рублей вкладчиков, они уж так просто не отдадут то, что попадает в их ненасытное нутро!.. – ОН произнёс это с особенной иронией в голосе и я подумал, что в чём-то он и прав, но его мысли совершенно расходятся с мыслями огромных масс народа по данному вопросу; а ОН продолжал говорить дальше: – Основной суммой своих денег, я уверен, вкладчики никогда не воспользуются. Большинство из них умирает, так и не истратив при жизни накопленного... Боюсь, что и с нашим человечеством может произойти то же самое!.. Все наши богатства могут достаться простейшим микробам, если те, конечно, уцелеют в ядерной войне, но микробам наше дерьмо ни к чему, поэтому не будем разглагольствовать о нашей благотворительной миссии в отношении «братьев наших меньших»!..
ОН замолк... Всё это время, пока он говорил, он стоял напротив меня и даже слегка склонил корпус, как бы наклоняясь ко мне, когда произносил последние фразы... Я с удивлением всматривался в его сделавшимся подвижным лицо, изучал его мимику и мне казалось, что я уже давно знал этого человека и все его суждения я от кого-то когда-то уже слышал... Но где, когда, от кого я всё это слышал, откуда во мне появилось это мучительное ощущение, словно человека со связанными руками я знаю давным-давно?!. Странное волнение охватило мою душу, и ОН, видно, прочёл по моему взгляду всё, о чём я думал. И, может быть, по этой причине замолчал... Выпрямившись, он стал быстро ходить по комнате – от окна к двери и обратно – и так несколько раз. Связанные руки за его спиной, я заметил, слегка дрожали, и вдруг понял: каких усилий ему стоит ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ПРЕИМУЩЕСТВ, КОТОРЫЕ ДАЮТ ЧЕЛОВЕКУ ЕГО РУКИ!.. Он пришёл и неизбежно должен был прийти в своём развитии к этому состоянию ДОЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, в котором пребывают все животные, не имеющие рук... Или, может быть, к другому состоянию – НАДЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ?!. СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ?!.
Мы молчали все, включая и двух моих друзей, казалось, впавших в состояние отрешённости и апатии. Один из них, со сложенными на коленях руками, смотрел в одну точку на потолке, другой и вовсе прикрыл глаза и как будто дремал...
Психиатр наклонился над человеком, привязанным к кровати, он улыбался, потому что был полностью доволен своим существованием и ему нравилось это чувство превосходства над поверженным. «Сумасшедший» сегодня утром теоретически положил психиатра на обе лопатки, но зато психиатр положил на обе лопатки «сумасшедшего» в «тихий час», когда по палатам психиатрической больницы распространяются звуки равномерного дыхания спящих, иногда обогащаемые невольным, весьма аппетитным и здоровым посапыванием и похрапыванием... Крепкому сну здешних «больных» могли бы позавидовать многие «здоровые», не имеющие понятия о психиатрических больницах, и не только сну, они позавидовали бы их аппетиту, упитанному и даже цветущему виду иных пациентов упомянутого заведения, их душевному оптимизму, с каким они смотрят в будущее...
Психиатр положил на обе лопатки «сумасшедшего» – практически. Матерчатыми жгутами прочно были приторочены к скелету железной рамы руки, ноги и грудь современного Христа. Однако, над ворочающимися в глазницах белками и зрачками не мог восторжествовать даже этот современный Понтий Пилат в белом халате и стекляшках на угреватом и не-сколько плебейском носу. Выкалывание глаз пока ещё не входит в обязанности нашей отечественной психиатрии, зато в распоряжении её десятки, если не сотни всевозможных «лекарственных» препаратов, при помощи которых можно свести с ума и сжить с этого света любого, самого уравновешенного человека, если, конечно, умно ими пользоваться...
– Что вы теперь скажете, больной?.. – ехидно спросил психиатр своего подопечного. – Не правда ли, это более идеальное состояние, чем то, в котором вы предпочитаете находить-ся?.. До сих пор у вас были связаны только руки, но при том вы хоть как-то ещё двигались; это очень тормозило кору вашего головного мозга!.. Но теперь вашему интеллекту нет преград ни в чём!.. Вы согласны со мной?..
– Да... согласен, – выдавил каким-то отсутствующим тоном «сумасшедший»...
– Кажется, ваш мозг уже начал генерировать?.. Вы непременно должны выдать сейчас пару гениальных выводов!..
Психиатр ждал, заложив руки за спину. «Сумасшедший» смотрел ему в рот – рот улыбался и белые вставные зубы обнажались вместе с розовыми дёснами. В другой раз «сумасшедшему» было бы противно, но теперь вид зубов и дёсен как бы отвечал как нельзя более кстати его душевному настрою, вообще вся окружающая его действительность превратилась для него в абстрактное произведение искусства, его болезненному мироощущению мог бы позавидовать сам Сальвадор Дали, если не Пикассо... «Сумасшедший» вновь открыл рот и возвестил:
– Я бы возглавил новое религиозно-утопическое течение, если бы видел в этом какой-то смысл!.. Сущность этого течения в том, чтобы умерщвлять плоть подобным способом, как это делаю я – ещё раз спасибо вам за помощь!.. Надо каждого привязать к такой кровати, КАЖДОГО!.. Но это невозможно, ядерная война придёт быстрее!..
– Надеюсь, мы её избежим всё-таки?..
– Нет... ЭТО ЕДВА ЛИ ВЕРОЯТНО... Но вот если вам связать руки и ноги, как мне – это ещё можно избежать...
– Вы хотите сказать, что...
– Я хочу сказать, что мир, кишащий рабами, непременно должен самоуничтожиться!.. Но если бы всех возможно было бы разом сделать свободными – это было бы единственным средством спасти мир... Спасибо вам, доктор, но вы уже не успеете связать человечество!.. Беда психиатрии, представителем которой вы являетесь, заключается в том, что она развивается слишком медленно!..
– Гм!.. Несколько освежающих уколов в ягодицу вам не повредят, я думаю, это ещё более будет способствовать вашему дару прозрения!?.
– О, да!.. Мой девиз – чем хуже, тем ближе конец!.. Делайте так – нажимайте на рычаг, давите, сильнее, ещё сильнее, как только можете – и настанет долгожданный конец, которого вы так долго ждали!..
– Конец!?. А если я не хочу, чтобы настал конец?..
– Нет, хотите! Все хотят конца, все жаждут смерти!..
Эти две фигуры, одна – лежащая на кровати, другая – склонившаяся над ней как бы в приливе угодливости и подобострастия: это две фигуры одного и того же человека, или одно-го и того же лица, которого трудно назвать человеком, ибо то – Природа, тиранизирующая сама себя, ибо то – Господь Бог в двух ипостасях, в двух крайностях, – в одной ипостаси он представлен как карающая десница, а в другой – как тело, отданное на растерзание, медленную и мучительную казнь...
Пройдите мысленно по миру – он напоминает палату психиатрической больницы, всё здесь в соответствии с высшей непререкаемой властью начальства, главного врача, для которого главная заповедь – порядок в его маленькой Вселенной, отгороженной от остального Мира толстыми кирпичными стенами и железными прутьями решёток, многочисленными дверями, снабжёнными хитроумными запорами...
Обе крайности – тирания и великомученичество – идут рядом, рука об руку, они не могут жить друг без друга, они как тело и душа... Великомученичество невозможно без тирании, а тирания и деспотизм невозможны без любви к добровольному принятию распятия, – на кресте ли, на железной ли раме психиатрического «прокрустова ложа», не всё ли равно!..
Что бы они делали друг без друга?..
Совокупления идей и взглядов на Мир порождают цепь логически связанных между собой обстоятельств. Попытаться выкинуть из неё хотя бы одно звено – это всё равно что по-пытаться разрушить всё сущее, Вселенную, где нет ни одной случайности, а всё подчинено единому закону, единому замыслу, БУДУЩЕМУ ПРОЗРЕНИЮ, как бы долго его ни пришлось ждать...
– Смерть! Смерть! Смерть!.. – раздаётся душераздирающий крик «сумасшедшего», его пророчество длится столько же, сколько нужно времени, чтобы из медицинского бинта скрутить кляп и заткнуть им рот новоявленного пифии, после чего продолжают кричать одни глаза...
13 апреля 1985 г.