Это было недавно, это было давно...

               




Улица-дорога вытянулась прямой линией через весь посёлок. Казалось, ниточка продета в игольное ушко, и она выпрямилась, а там, дальше - за посёлком, она опять завихляла, огибая перелески, поляны да овражки. Посёлок - по улице в 15 минут пройдёшь. А от улицы-дороги ответвлялись просёлки, тропинки, убегающие на хутора. И от этого казалась улица деревом, от которого разбегались ветки, и на ветках этих примостились домишки с хозяйственными постройками – хутора.
В самом конце улицы-дороги, там, где заканчивалась её "прямизна" и начиналось "вихляние", раположены были несколько домов. В одном из них, прямо у автобусной остановки, был магазинчик. В посёлке его прозывали "большовским". Когда-то работали в нём двое - Гунар Большов, заведующий магазином, и его жена - Скайдрите, продавщица. Нынче же, по причине очень уж пенсионного возраста обоих, магазин перешёл "по наследству" их дочери - Анне. Она со школьных лет помогала родителям и после школы, и в каникулы. "Натаскалась" в этом деле - никакая школа-магазин не сравнится. Так и осталась в нём после выпускного. А куда бежать от счастья? И квартиру ей выделили в поселковом доме сразу за магазинчиком, а при доме - и огород, где не только морковь-редис посадить можно, но и картофлю, и огурцы. Всё рядом, всё под боком, да и дело торговое с детства знакомо.
День рабочий начинался с колокольчика. "Динь-дон!" - открывалась дверь. Колокольчик этот ещё отец повесил, Гунар, для Скайдрите, для жены, типа - сигнал:"Внимание!" Так и остался он уже при Анне. Теперь же он не только - "Внимание!", но и традиция, память, да и настроение прибавлялось при серебристом звоночке "Динь-дон! Динь-дон!" Вот и в это утро - знакомый-презнакомый звук, и в небольшой торговый "зал" вошла Бирута, соседка, учительница из школы, где Имант и Дайга учатся.
 - Аннушка, - прямо от дверей затараторила Бирута, - мне моё: триста грамм "кимелю"* и пряников. Мои же ни за что без пряников чай не выпьют!
Анна улыбнулась, достала из холодильной витрины сыр, начала нарезать его тонкими слоями.
 - Как там мои, как там Имант? Не хулиганит?
 - Твой Имант - сорванец! - в том же темпе проговорила учительница. Но заметив "облачко" на лице Анны, тут же дополнила: - Он, хоть и сорванец, но очень открытый и добрый! И честный! И принципиальный! И весёлый! И я в него влюблённая!!!
Анна улыбнулась.
 - А Дайга, Дайга как?
 - О, с Дайгой дело много серьёзней! Вот ты скажи, Анна, в кого она у тебя? Ведь ты в школе совсем не такая была, я-то помню... Хорошо училась, плохого не скажу, хорошо. Но до Дайги тебе далеко! Ребёнка на переменах от учебника не оторвать! А руку, руку - на всех уроках тянет! Умница!
Анна улыбнулась, проговорила:
 - Бирута, нам пельмени завезли...
 - Да ты что! Мне... мне... Аннушка, ну, если можно, три пачки...
Анна уже собралась в подсобку, где холодильная камера стояла, но тут – "Динь- дон" - вошли старушки хуторские. Анна вернулась к кассе и официально-вежливым голосом, обращаясь к Бируте:
 - С вас 6 рублей 37 копеек.
Бирута недоумённо вскинула глаза: "За что? За триста граммов сыра и кулёчек пряников???" И услышала шёпот Анны: "Пельмени я тебе вечером занесу." Улыбка, понимающая, благодарственная улыбка сменила недоумённо-вопросительное выражение на лице Бируты.

День был "на вздохе". Так Анна называла первую половину дня, когда и покупателей было немного, и кроме "Продавец! Качественно обслуживай покупателя!", с ними, покупателями, можно было и посудачить. Это был хуторской люд, женщины, в возрасте за средним да старушки, и старики. И приходили они не столько за покупками, ну что особенного надо при своём-то хозяйстве? Макароны да крупа, соль да спички, и на сладкое - пряников да конфеток. Старикам - тем папиросы-сигареты, пивком бы ещё побаловаться. А сигареты старикам ,"хуторским отшельникам", требовались особые. Редко, кто "Приму" за целых 14 копеек покупал, всё больше "Памир" "термоядерный" за 9 копеечек. И набирали сразу по 10-15 пачек.
Анна всех своих покупателей знала, и для каждого из них были у неё свои слова. Потому и любили заходить к ней. А, отоварившись, и не спешили расходиться, всё судачили да "косточки перемывали". А старикам тоже - праздник. Встретились  и "жисть свою обсуживают". А как её без пива-то обсуживать? Не интересно как-то без пива. Анна, уловив в своём покупательском контингенте эту "тягу к политинформации", выпросила в поселковой столярке две скамеечки, которые и были поставлены по обе стороны входных дверей. К удовольствию хуторян. Вобщем, "Гайд-парк" образовался.
Распорядок дня Анна соблюдала строго. В обед магазин закрывался, начинались домашние дела. Корову надо подоить. На обед детям картошки на сальце да с лучком нажарить. А пока картошка жарилась, можно и кофеем себя побаловать. Она оставляла на столе какой-нибудь овощ, Дайга прийдёт - догадается салату нарезать.
А после обеда день катился под горку. Да так стремительно, что только поспевай. "Поплыл косяком" люд поселковый да детвора школьная. И надобно бы в этом ритме часа три продержаться... И не до разговоров лирических теперь было.
"Динь-дон!" - звякнул колокольчик. Велта вошла, бухгалтер из совхозной конторы. Дождалась своей очереди.
 - Анна, - говорит, - прошу тебя, не продавай моему Петьке водку!
 -Да как же, Велта, не продавать, если твой Петер мне половину плана выполняет? - отшутилась Анна. И напоролась:
 - Тебе сказано, Анна. А комиссию поселковую для проверки "качества обслуживания покупателей" я могу организовать.
 - Комиссию? Организуй, Велта, организуй. Да ведь твой Петер сунет старушке или другу своему деньги, и вынесут они ему ту же бутылку. Вы бы уж сами как-то договорились да решили, Велта.
 - Хорошо бабе других поучать, когда мужика своего нету! Предупредила я тебя, Анна!
Отпечатком чужой ладони горел ожог на щеке... И только мысль, пришедшая, может, чуть запоздалая:"Лучше без мужика, чем с таким, как Петер", остудила лицо...
"Ручеёк" уже истончился, когда появилась Дайга.
 -Ой, мама! Что сегодня было в школе! Мы на перемене парами гуляли, а Валдис, глупый, бежал и меня случайно задел. А я упала! А Имант увидел, и Валдису затрещину дал! А учительница увидела, схватила Иманта и к директору повела! Ой, что будет?!
"Что будет, что будет.." - размышляла Анна, вспоминая, а сколько пачек пельменей осталось в холодильнике? Она отправила Дайгу домой, наказав ей малые домашние дела. Ближе к вечеру и Имант показался, помощник. Выпросила Анна в райпо полставки уборщицы для себя, вот и пригодился Имант. А он - только войдёт, сразу видит, какие коробки убрать, какие раскрыть, да что из коробок по полкам разложить. Намётанный глаз. Да и приберёт, и подметёт, и мусор вынесет. Тайно желала Анна, чтобы он при магазине остался. Да знала, что хочет сын инженером стать.
Вот уже и автобус вечерний, межгородской, а вернее - межреспубликанский, остановился прямо против магазина. Пассажиры даже не выходили, а выползали, разминая затёкшие ноги. Водитель "грузно" выпрыгнул из кабины, достал из кармана сигареты, и перед тем, как закурить, объявил к радости пассажиров:"Стоянка 10 минут." Кто-то кинулся скорее к будке, на которой обозначено было "М" и "Ж", кто-то к магазину потянулся, кто-то с шофёром жадно дымком затягивался. Последние покупатели радовали Анну. Не суетливые, не капризные, а копеечку к плану добавляли.
Очередь выстроилась в несколько человек. Анна обслуживала покупателей не так сноровисто, как утром, но серьёзно, основательно, "держа марку" перед случайными чужаками.
Верно, от усталости глаза сощурились, и в этом прищуре неожиданно Анна увидала себя со стороны. Захотелось расправить плечи, выпрямить осанку. И мысль неожиданная явилась ей: "А ведь я ещё и ничего! Со стороны посмотреть - так даже и красивая!"
Какой-то внутренний нерв вдруг задрожал, завибрировал, словно антена приёмная, уловившая сигнал извне. Она автоматически ещё что-то взвешивала, нарезала, когда краем глаза заметила в очереди, в двух шагах от прилавка мужчину. На вид - под 45 лет, пепельные волосы, обрамлявшие залысины, точёный нос и острый подбородок. Вот и до него очередь дошла.
 - Вам что-нибудь нарезать? - спросила она, как ей казалось, равнодушным голосом.
И сама услышала фальшь в своей интонации.
 - Да нет-нет, мне пачку печенья "Наша марка" и лимонад "Дюшес", ах, да ещё пачку сигарет "Элита", если можно, в чёрной упаковке.
В его голосе Анна услышала ту же фальшь, которая только что прозвучала в ней.

Вот уже и покупатели последние вышли, можно было и кассу пересчитывать. И в наступившей тишине вдруг ощутила Анна, что уже было это с нею. Было-было. И взгляд на себя со стороны, и "плечи расправить да осанку выпрямить", и - главное - вот этот вибрирующий нерв-антена! "Господи! Да когда же это было? Кажется, кажется... Да не может быть!? Ведь... 26 лет прошло!"
В тот год Анна Большова закончила среднюю школу. 17 лет ей было. Гунар, отец, после выпускного сказал своим женщинам, Скайдрите и дочке, Анне:
 - А поезжай-ка ты, Анна, к тётке, к Инте, в Город. Развейся немного после экзаменов. А деревня от тебя не убежит.
Надо ли было  уговаривать Анну? А вы себя спросите да вспомните себя в "осьмнадцать лет" да на деревенском "пленэре". К тому же, к тому же - там была Айна, двоюродная сестра, дочь тёти Инты.
Айна! Ох, эта головная боль Гунара и Скайдрите... Ей 12 стукнуло , когда Инта, сестра Гунара Большова, отправила её  на каникулы в посёлок к брату. Дня через два Анна разбужена была громким шёпотом, похожим на завывания:
 - Айна! Выходииии! Айда на рыбалку!
"Рыбаки" стояли под окном в количестве трёх особей. Особи эти были разнокалиберны по возрасту, начиная с 9-летнего Петьки, и заканчивая 14-летним Серёжкой Пеньковым, сыном почтальонши Раи. Ещё через три дня Айна таинственным шёпотом призналась Анне, как она с этим Серёжкой целовалась. А под конец каникул Айна повела сестру на лесную поляну, где пыталась обучить Анну, как надо правильно затягиваться сигаретой. С тех самых пор у Анны была непреодолимая аллергия на табак. Но это уже давноо было. А нынче, нынче Анна сама в гости едет.

В тот же вечер, по приезде, Айна повела кузину на променад. Улица начиналась от вокзала, пересекая весь город, она упиралась в дамбу. Ощущение города-невелички было обманчиво, потому как улица была лишь "остовом", "хребтом", по обе стороны которого расправлены были широкие "крылья".  А променад - святое место, где сходились и расходились "косяки" променадовцев. Едва вышли и ступили на "Променад", как Айна остановилась на углу у стайки парней.
 - Валёк! Сигарету! - Валёк услужливо вытащил из пачки сигарету, напевая при этом полушутейно: "Если женьщины и нету, Я грустить недолго буду. Закурю я сигарррету, И о женьщине забууууду..."
Зажглась зажигалка в руках Интара. С удовольствием затянувшись, Айна произнесла:
 - Сеструха моя, Анна. Только что "бесценным грузом" из деревни прибыла. Лёха, - обратилась она к одному из парней, - всем скажи, если кто сеструху обидит, я буду с ним разговаривать!
Айна! Лёха сказал - Лёха сделал! Сами уроем, если что!

В тот день Анна узнала, что все люди - братья. И сёстры. Удивительное свойство Променада в том, что вам приходится останавливаться едва ли не ежеминутно, чтобы перекинуться парой слов с друзьями или подругами. А иногда олкикали уже саму Айну. И каждый раз она представляла знакомым свою кузину.
"Ой! - подумалось Анне, - кажется завтра меня будет знать весь город!" И мысль эта не столько смущала её, сколько придавала гордости за сестру, за Айну. "ГОРОД! Это... это ... не посёлок..."
Вечером следующего дня, согласно графику, составленному Айной, запрограмированны были танцы. Танцплощадка, а, вернее, небольшая круглая эстрада, располагалась в парке, в который упиралась родная улица Айны. Круглая эстрада была опоясана полутораметровой "китайской стеной, над  которой ещё на полметра возвышалась ромбовидная реечная решётка. В самой стене умудрились соорудить закуток с окошечком, над которым гордо светилась вечерами электрическими огнями надпись: "КАССА".  А рядом с кассой вмонтированы в стену двери, наподобие, ну, как в салуне. Фильм "Лимонадный Джо" смотрели? Ну вот точно, точно как в фильме. По "присутственным дням двери распахивались, и в них вставала контролёр. На должность эту подбирали бабулек, склонных к неукоснительному соблюдению служебных инструкций и равнодушных к слёзно-сопливой риторике. Финансовый план Парка Культуры и Отдыха - превыше всего!
Сёстрам оставалось лишь с боковой аллеи свернуть за угол, чтобы оказаться прямо перед танцплощадкой. Айна остановилась, вытащила из кармана курточки две нарукавные повязки тёмно-синего цвета с красными окаёмами. На синем фоне жёлтыми буквами - надпись: "народная дружина". Одну повязку она натянула на правую руку Анне, другую - себе.
 - Вперёд и с песней! - прошептала Айна.
Они подошли к воротам-калитке, где стояла контролёрша.
 - Тихо? Спокойно? - деловито спросила Айна.
 - Тихо-тихо-тихо! - скороговоркой проговорила женщина.
 - Это хорошо. "Не буди тихо, пока оно лихо!" - тем же тоном продолжала Айна. - Нет, кажется, наоборот: "Не буди лихо, пока оно тихо!" Матом не выражаются? Сейчас на это строго!
 - Не-не, матом не орут, песни орут, а матом не слышала.
 - И хорошо. Но всё же проверить надо. В нашем деле главное - профилактика, так нам сегодня в отделе милиции сказали. Анечка, вы пройдите левым крылом, а я - правым. Если что, зовите меня, - и с этими словами она прошла мимо контролёра.
Уже внутри "загончика" она рассмеялась и сказала:
Вот так, Анька, это называется "мимо КАССЫ" - и  повязки моментально были стянуты с рук.
Это только в сказках вам является "принц на белом коне", или на фрегате с алыми парусами. Петька явился Анне в штанах, ковбойке и во "вьетнамках" - популярных на ту пору полу-кедах вьетнамского производства. Штаны когда-то имели статус "брюк", но по причине полного отсутствия в настоящее время "стрелок", статус резко упал.
Петька ещё, прямо скажем, и не появился перед Анной на танцевальном "пятачке". Стоя на танцевальной площадке, Анна вдруг ощутила какое-то внутреннее волнение, а вместе с ним пришло желание увидеть себя со стороны. Увидела. Непроизвольно выпрямилась спина, плечи чуть-чуть подались назад. Мысль явилась: "А я - ничего! Хорошенькая!" Вот тут-то и объявился Петя со словами:
 - Слышь, пойдём потанцуем!
И к волнению, к мыслям всяким легкомысленным прибавилось сердечное: "тук-тук! тук-тук! тук-тук!" И громко так, прямо оглушительно, как показалось Анне.
Они вошли в круг танцующих. Анна очень старалась соответствовать "танцевальным па", мальчишки, имени которого ещё и не знала. "Соответствовать" получалось плохо, всё равно как трезвому артисту изобразить пьяного. Или наоборот?
 - Меня здесь Петром кличут, - небрежно проговорил пацан. - А ты, я слыхал - сеструха Айны?
"Опять! Опять! Сколько же можно? При чём здесь Айна, когда я - сама по себе!?" Уголки губ опустились обидчиво вниз, и лицо Анны стало напоминать маску Пьеро из сказки про Буратино.
Петька вовремя заметил эти уголки губ, к тому же обратил внимание, как девчонка старательно пытается "соответствовать".
 - А ты, вообще-то, классная девчонка - и улыбнулся даме.
Уголки губ заняли нейтральную позицию и медленно поползли вверх.
Когда Айна обратила внимание на душевное волнение своей кузины, было уже поздно. Анна и Петя уже встречались несколько дней, и на танцплощадке, и на речном пляже, и в "Дубровке" - городском парке.
Айна считала своим прямым долгом выразить своё мнение об этих встречах. Мнение было очень недоумённое:
 - Чего ты нашла в этом Петьке?
"Чего-чего... Если бы я сама знала - чего... Штаны... ковбойка... "вьетнамки"... Глаза! Глаза!!! Серо-зелёные! Как вода озёрная! Кудри русые! А к ним улыбка прилепилась! Вот - чего!"
От Петькиного поцелуя пресеклось дыхание, вот, как-будто - в реку, на спор: на сколько секунд дыхание задержишь? И голова закружилась. И, если бы не широкоствольное дерево, подставившее свою корявую спину под её, вдруг обмякшую фигуру, ну, точно, рухнула бы наземь...
Лето катилось под ту самую горочку, что называется "позднее лето". Анна сидела уже в автобусе. Айна что-то пыталась ей договорить сквозь стекло. Анна только вскользь глянула на сестру и перевела взгляд на Петю. Он стоял в толпе у автобусных касс, и чувствовала она, понимала, что взгляд его устремлён на неё.
Она взмахнула рукой то ли Айне, то ли Пете, то ли своим воспоминаниям...
Магазин был поставлен на сигнализацию и Анна Большова стоя на ступеньках запирала дверь на замок.
 - Ах, как давно это было... - проговорила она никому и в никуда и улыбнулась...
Она спустилась со ступенек, обернулась на дорогу, прямой нитью протянувшейся через посёлок и на которой только недавно "прошелестел" автобус. Там, в самом её конце уже заходило солнце. И в багряных закатных лучах чернели своими очертаниями деревья и постройки.
Анна свернула за угол, ей пройти-то надо было метров тридцать, сорок. Дом уже светился вечерним светом окон. От одного из них, на втором этаже, веяло теплом и уютом.  Анна улыбнулась этому свету и теплу.