Как говорил знаменитый философ Куяйн: Бог движется неведомыми путями. И был естественно прав. Потому что, если бы Толик Веревкин знал пути господни, то голову в бочку, с якобы дождевой водой, что стоит около строительного забора, не засунул. А засунув и вытащив обратно, не пытался бы тут же закурить с горя. В школе плохо учился. По химии колыхался между двойкой и единицей. По черчению – между нулем и минус единицей, хотя черчение здесь, вроде бы, и не причем. Вообще без устали повторял: чего бы ни делать, лишь бы не работать. Имея в виду всяческие творческие профессии, типа композитора, парикмахера или биатлониста-разрядника. Многие с ним соглашались. (Я, например). Толик рассуждал: понимаю, сталь там варить в мартене или уголек рубать в забое, а вот это вот: на скрипочке или лыжи какие водные, это – фуфло.
А потом сам увлекся, стал художником НЛО. То есть кроме них ничего и не рисовал, как один раз увидел в небе летающую тарелку, так и проникся. Целыми днями писал аппараты. И ни разу человечков. Многие просили: Толик, изобрази гуманоидов, закантачь пришельцев. Ни в какую. Первой его картиной, ушедшей, кстати, за приличные (для нас) деньги, была такая: полотно (Толик писал на ДВП, выпиливал из огромного листа нужный размер и на обратной, шершавой стороне, творил) поделено примерно пополам, нижняя половина – темно синяя, непрозрачная – чуть больше верхней, абсолютно красной. И на этом красном небе маленькая крохотная черная тарелочка. Сильная картина. Производила впечатление. Семен Серафимович, наш старший по подъезду, когда первый раз увидел, сразу сказал: гениально. Ну, не совсем так, конечно, сказал, но смысл был примерно такой.
Мы выставку Толика устроили в жеке или как они сейчас там называются. Договорились с начальством, провели как народное творчество. Пригласили гостей: пенсионеров – из нашего и соседних домов, мецената – Абдурахмана Васильева из овощного ларька у остановки, поклонниц – Ляльку со Светкой, и, естественно, заделали фуршет. Все как у людей: водочка, пивко, бутерброды с рыбным паштетом, салфетки (Ляля принесла), мандарины (Абдурахман выделил). Народу пришло достаточно, картины хвалили, водку пили (особенно Антонина Петровна из третьего подъезда старалась), в конце даже почти станцевали. Антонина Петровна пошла павой, держа накинутый на плечи платок за концы, все ей похлопали, но движением не поддержали. Абдурахман Васильев сходу приобрел два полотна: первое то, что я уже описывал – НЛО на фоне красного неба и синего моря и второе – зеленая поляна, на заднем плане золотые сосны, а перед тайным наблюдателем (по умолчанию, прячется в дупле дерева выпавшего за картину, скрытого как бы за спиной зрителей) летающая тарелка. Молочная с пенкой, на шести тонких ножках с перепонками, вся сияющая изнутри теплом, вибрирующая и трепещущая живой матовой плотью композитных материалов, из которых сделана. Да. Умел вот Толик передать этот трепет высокотехнологичных изделий.
После выставки был банкет только для своих: Толик, Ляля, Света, Антонина Петровна, я и Семен Серафимович (Абдурахман Васильев сослался на неотложные дела и слабое здоровье свое мамы – нашей школьной учительницы по географии Екатерины Александровны Васильевой, и ушел). Посидели хорошо, допили остатки (хотя какие там остатки после Антонины Петровны?), сбегали еще, девчонки спели что-то грустное из Макаревича. Побрели домой, очень не хотелось расставаться, и вот тогда-то, у забора вокруг стройки нового развлекательного центра, взволнованный успехом Толик и решил умыться из бочки. Говорил ему Семен Серафимович: не надо, Толик, мало ли чего они сюда льют, может они сюда вообще ссут и харкают, бычки макают? Но Толик не послушал, махнул рукой – настоящий художник – творец, проклятый поэт.
Есть у меня пара его волшебных работ, но одна картина навсегда запала мне в душу и память. Вся композиция – это вид из иллюминатора инопланетного (созвездие Флоу) корабля. Понятно, что мы наблюдаем Землю глазами пришельца (по краям картины идет как будто окантовка иллюминатора изнутри). И эта Земля беззащитна и прекрасна. Ясень пень, что все рисуют Землю беззащитной и прекрасной, но у Толика Веревкина она получилась особенно хрупкой и красивой. Оттого ли, что была равномерного голубого прозрачного тающего цвета с тонкими белыми прожилками, одиноко летящая в черном безжалостном космосе или оттого, что картина оставляет ощущение ума смотрящего. Не нашего, а гуманоидного, прямо чуешь как им нас жалко, как они хотят помочь, но не могут, просто плачут в своей мудрости над нашими детским болезнями существования, но не имеют права. Потому что на всех полотнах Веревкина, если я еще об этом не говорил, зеленые человечки предполагаются абсолютно добрыми и мудрыми. Абсолютно.
Да что «предполагаются», они такие и есть.