Сурену Цормудяну, в знак благодарности, за увлекательные книги, живых героев, и незабываемые приключения…
Москва, осень. 2026
- Михалыч, а ты уверен вообще что схрон твой до нас не приватизировали?
- Т-с-с не шуми салага! Был бы не уверен хрен бы поперся с вами оболдуями в такую даль.
Крепкий коренастый мужик, лет пятидесяти в поношеном и выцветшем армейском бушлате и закатанной повыше лба вязанной шапке, сидел на корточках у окна в полуобрушенной многоэтажке на улице Радиальной, в бывшем Восточном Бирюлево. Он периодически едва заметно водил из стороны в сторону обмотанным камуфлированной тканью стволом винтовки СВД, и что-то внимательно разглядывал сквозь оптику. Чуть позади, нервно переминаясь с ноги на ногу, стоял молодой человек лет двадцати-двадцати пяти, одетый в такой же бушлат, темные штаны с множеством карманов, и кроссовки. Его темные волосы были коротко подстрижены, а загорелое, с ссадинами и недельной щетиной лицо, красноречиво говорило о долгом переходе. В руках у него был Калашников 74М вороненого цвета, с двумя смотанными изолентой магазинами. За дверным проемом облокотившись спиной на стену, стоял еще один человек, ровесник молодого. Но из-за угрюмого и отрешенного выражения лица выглядел он старше своих лет. Отличался от первых двух персон он тем, что поверх бушлата носил разгрузку, набитую всевозможными необходимыми предметами. Парень этот был очень высоким с широченными плечами, и мощной, почти бычьей шеей. Вид пулемета ПКМ, который он вертел в руках как игрушку придавал ему еще большей внушительности. Волосы его были светлыми, лишь чуть длиннее чем у первого. Суровый взгляд его серых глаз казалось не был сосредоточен на чем-либо, одако переферийным зрением здоровяк фиксировал любое движение в корридоре слева и справа, готовый в любой момент вскинуть свой пулемет посылая порции смерти в любого кто появится в зоне поражения.
Но вокруг было тихо. Совсем тихо. Даже редкие крики ворон, неотступных спутников смерти, падальщиков, не брезгующих тухлой мертвечиной, не были слышны. Тишину нарушал лишь ветер гуляющий по комнатам пустых и разграбленных квартир. Врывающийся в черные глазницы окон и разинутые пасти подъездов.
- Ну, вроде как тихо все - Сказал наконец Михалыч, чуть отодвинувшись от окна.
- Да тихо тут как в гробу! - Недовольно бросил темноволосый парень. - Я вообще не пойму че мы тут еще выжидаем?
Михалыч развернулся и строго посмотрел на молодого.
- Пойдем, когда я скажу, а ты, щегол, будешь меня доставать - отправишься сортиры драить как вернемся. Понял?
Молодой насупился и отвернулся к стене, одергивая бушлат.
- Ты Костян в натуре, успокоился бы. Чего дергаешься то? - подал голос, до этого стоявший безмолвной статуей амбал с пулеметом.
- Вот тебя упыря только не спросил! - огрызнулся темноволосый по имени Костя.
- Чего-о-о? - Протянул слегка обиженно здоровяк.
- Так пасти закрыли оба! - Рявкнул Михалыч. А ты, Алеша блин, не ерепенься давай. Растянулись в цепь. Я первым пойду, Костя следующий, Упырь замыкаешь.
Все трое быстро сгруппировались в цепь. Алеша, по кличке Упырь, идущий последним слегка задержался, снова бросив взгляд в разбитое окно позади, в конце корридора. Пока Михалыч проводил рекогносцировку, ему показалось что там вдалеке что блеснуло, на долю секунды отразившись солнечным зайчиком в его левом глазу. Однако больше ничего такого не было. Видимо идущее к закату солнце отразилось на осколках оконного стекла далеких панельных многоэтажек.
- Мда-а-а... - протянул Михалыч - Хреновенько тут все построили. Домам еще пятнадцать лет не исполнилось, а уже вон в крошку рассыпаются. А мне до войны тут квартиру обещали. Жена так счастлива была, каждую неделю мимо на работу ездила, смотрела сколько уже этажей построено. Вот тот дом что справа. Должны были трешку получить, у нас ведь двое детей...было - Михалыч осекся и замолчал. Вся тройка осторожно спускалась по покрытой трещинами и бетонной крошкой лестнице. Трещины также змеились и по стенам здания, отовсюду торачала ржавая арматура и обрывки кабель-трасс. Костя задумавшийся о чем-то, и смотревший сквозь спину Михалыча неловко оступился и едва не полетел кубырем вниз, однако вовремя схватился за торчащий остов перил.
- Етить твою двадцать! - Зло сплюнул Михалыч - Под ноги смотри да?!
- Извини Михалыч... - промямлил Костя, и нерешительно добавил - Слушай, а что с твоими случилось? Ну с семьей?
По затянувшейся паузе Костя начал уже думать что зря полез к Михалычу в душу и ответа все равно не дождется, однако Михалыч ответил.
- Лизу с Леной бандиты убили. Я тогда опером здесь работал, ну в полиции, и в день когда хрендец настал я как раз дежурство нес. Наши все под ружье были, говнюков которые беспорядки устраивали разгоняли. Кое-кто правда на службу плюнул еще задолго, да свалили с семьями, козлы. Да Бог им судья. Я теперь только и думаю что надо было тоже с Лизой и детьми прыгнуть в бобик служебный да рвануть к бабке в Свердловск. Что уж теперь... Ну и вот, когда поняли что все, хана-мантана настала, и ядерный оркестр нам всем прощальный вальс исполняет, тогда я и решился. Мобильники уже тогда около года как не работали. Операторы сотовые обанкротились а базовые станции их вандалы погромили. Я Лизе тогда рацию дал мощную, двадцати-километровую, и у меня такая была. Все пытался с ней связаться в тот день, но то ли из-за помех то ли из-за чего так и не смог. Плюнул тогда на все, похватал в оружейке нашей стволов сколько смог и патронов, побросал все в бобик дежурный и рванул домой. Приехал, вижу что на квартире бардак вещи разбросаны все, ни Лизы ни Лены ни Димки нет, только кровь на полу. Я к соседям, они ясное дело боятся, не открывают. Автоматом двери вынес им, стал выбивать - кто чего слышал? видел? Все в отказ, мол вопли уже который день стоят, поди разбери кто отчего орет, себе дороже. А к дверям говорят, вообще не подходим. Я вниз, вижу бабка с нашего подъезда, которая вечно следит за всеми, даже погоняло ей жильцы придумали - Штирлиц. Ну так вот, забилась она между помойкой и гаражом, и скулит сидит. Я к ней, давай трясти, кричу где Лиза? Где дети мои? Пощечин ей надавал, она вроде как в себя пришла, и говорит мол видела как отморозки какие-то час назад жену мою с детишками в черные "жигули" затолкали, и увезли в сторону Касимовской. Ну я туда же рванул. В голове как вскипело все. Кругом дым, гарь, крики, сопли, мясо, горят машины, люди, дома... А я как завороженный мчусь в бобике выискивая эти хреновы "жигули". Три раза улицу проехал, до перекрестка, ну там бы они никак не ушли, пробка там была из-за автобуса перевернутого. Я во дворы, пару панельных домов объехал, вижу в грязи следы свежие, от протектора "камавского" ну на всех жигулях почти такая резина стояла. А следы в кооператив гаражный уходят. Я УАЗик бросил, и с Калашом да гранатой, по тихой туда двинул. Кооператив такой большой был, извилистый, но я козлов этих вонючих издалека услышал, или почуял скорей. Прошел еще пару поворотов, слышу голдеж стоит хохот лошадиный, и крики. И чувствую все, сейчас прям на месте меня от злости такой нечеловеческой инфаркт хватит! Ведь это Лизкины крики! Причем дикие такие крики будто ее...режут заживо. Прислушался, и потоньше еще голосок - точно Ленка! Леночка! Малявочка моя зовет! На улице ночь стояла, я к ним близко подошел, да и твари эти какие-то обдолбанные были. Спрятался за ленд-крузером каким-то, у них там тачек штук пять стояло, и музыка везде орет, а Ленка с Лизкой все громче зовут меня, и мне как ножом по сердцу! Я в крузак этот потихоньку залез там за рулем пьяный отморозок сидит и прется. Сам с собой разговаривает и ржет как конь. Ну я не долго думая свинье этой в горло нож свой всадил по самую рукоять, и вижу через его окно - гараж открытый, а там ублюдки эти... Лиза моя по рукам и ногам связанная, одежда на ней изодрана, вся в крови а над ней трое глумятся, избивают ногами по голове, за волосы хватают, да так, что клочьями локоны ее кудрявые вырывают... А слева еще гараж открыт, я еле взгляд туда перевел и... вижу там... - У Михалыча неожиданно дрогнул голос, и Констнтин уже сто раз пожалевший о том что натолкнул его на этот рассказ, сглотнул холодный комок, снова и снова, непреодолимо подкатывающий к горлу. - В общем...вижу там Леночку мою, маленькую, подонок насилует... а второй держит за ручки ее. У нее кровь отовсюду хлещет, и чувствую у меня глаза этой кровью наливаются. Все поплыло, как в тумане, выпрыгиваю из крузака этого в ближайший гараж забегаю, двоих подонков в упор расстрелял, вижу третий встает с колен, с ножом в руке, сам по локоть в крови, а у ног его Лизочка моя своей кровью захлебывается, зарезанная. Я его с ног сбил, да череп прикладом размозжил. Врываюсь в соседний гараж, а чмыри эти уже на шухере, один ствол поднимает, а второй Леночку мою за волосы держит, та уже без сознания была. Ну первого я вырубил прикладом, во второго целюсь, кричу отдай мол дочку, отпущу живым тогда. А тот стоит обдолбанный, шатается, ножиком Леночку по шее гладит, и вдруг на меня уставился. И вижу я сука эта знакома мне только вспомнить не могу никак. А он так ехидно мне - помнишь, говорит, меня мусор поганый? Я как услышал акцент его, в голове сразу и имя и фамилия всплыла. Алик Джалалов, вор, насильник, рецедивист. В две тысячи пятом, сам его закрывал. Тогда из его банды многих мы положили, да не всех. Шавки его под общий замес с зоны вытащили. И стоит он, сука, ехидно так улыбаясь говорит - ты же все равно меня кончишь, мент. О чем мне с тобой договариваться? - И с размаху девочке моей, моей крошке, одним движением горло перерезал... Я стою... и не верю. Я просто осознать не могу, что вот она моя малявочка, только что, пусть без сознания, побитая, и изнасилованная, но была жива, была в двух метрах от меня...и вот все. Теперь все. Больше некому радостно кричать и кидаться на шею ко мне, когда я с дежурства домой целый пакет ротфронтовских батончиков приношу. Некому мне со спины глаза руками прикрывать, чтоб я отгадывал, нарочно перебирая имена всех домашних, а сам знал ведь всегда, что это только у моей малявочки, ладошки такие теплые, нежные... Очнулся я когда этот Джалалов уже прыгнул на меня. Ногой его в полете сшиб, и прикладом по морде стал бить, еле остановился, чтоб тот не сразу сдох. Нос конечно с морды съехал у него, зубов не осталось почти, да и глаза заплыли. Я наручниками его к воротам пристегнул, и того урода которого первым вырубил. Потом к дочке своей кинулся, на руки ее взял, побежал к жене своей, Она с пробитым горлом лежит, живая еще, чуть заметно дергается, а крови столько уже что ясно - ее не спасти. Обнял я их с дочкой вот так, на полу сидя, в их крови, и чувствовал как они холодеют. Как что-то такое запредельное, родное, невыносимо нужное, из них уходит... Как они... уходят. Плакал, ревел на взрыд прижимая их, то упрашивал чтоб они глаза открыли, то кричал, им... пока они совсем холодные не стали. Так вот сидел до утра. Кругом хаос царит, взрывы, стрельба, и запах такой...едкий. А мне на все насрать уже было. Я хотел застрелиться, остаться со своими родными лежать в этом гараже. Меня держал только сынишка, мой Димка. Я нигде его не нашел, тогда то и зародилась мысль что Димка мой уцелел! Я перед трупами любимых Лизы и Леночки поклялся найти его. Не понмню когда я в себя пришел, помню что удивился отчего так темно. Времени уже к полудню было а на улице как сумерки. И вопли стихли почти, выстрелы одиночные где-то вдалеке слышал. Вобщем, конец света, в самом прямом смысле слова. Не-то гарью, не то дымом, или пеплом затянуло все. Не видно было ни черта, и дышать невозможно. Я своих в одежду завернул, и в машину аккуратно уложил. А Джалалов с шестеркой своей очухался уже, и рожей своей отвратной тряс, обещая что башку мне отрежут и член в рот засунут. Незнаю даже, когда он был симпатичней, до того как я ему хайло поправил или после. А вот шестерку его когда от наркоты отпустило, на раскаяние пробило. Смотрю а он уже обосраться и обоссаться успел, сидит и воет как пес, просит чтоб я простил и отпустил его суку. Ага, как же. Где говорю сын мой? Он смотрит как баран, лупалами своими хлопает, я ему ногу прострелил. Он повизжал конечно, но вспомнил, что когда они Лизку с детьми из машины вытаскивали, она Димку в обочину столкнула, и до хрипоты кричала чтоб тот бежал, бежал как можно дальше. Я конечно проверил его показания на детекторе лжи, ктороый нашелся в гараже. Отличный такой "детектор". Рабочий стол с тисками. Оторвал твари пару пальцев на руках и несколько на ногах. Оказалось что не соврал. Потом я ему горло перерезал, как они, Лизоньке моей...и Леночке...
Михалыч утих, и шел не оборачиваясь. Они наконец спустились с семнадцатого этажа, и вышли во двор. Присев за искореженным и проржавевшим кузовом "Газели", они перевели дух.
- Михалыч... - подал голос Леха Упырь - а что ты с Джалаловым сделал?
Михалыч посмотрел на Алексея и спросил
- А вот нахрена тебе это надо Алешенька? Ты кайф ловишь что-ли от таких рассказов?
- Нет конечно, ты чего - сконфуженно ответил здоровяк - просто... жалко твоих, жену и детишек... А падлу эту совсем не жаль. Голыми руками бы порвал!
- Остынь, Алеша Попович ты наш... Ведь какой бы тварью ни был человек, таким он становится после. А рождаемся мы все безгрешными. Джалалова тоже наверно любила мать, и грудью кормила, и надеялась что он человеком станет. Что помогать будет им с отцом и семье их. Только родился он не в сытой и богатой Москве, а далеко в горах, в нищите. Родители его мусульмане, никогда боевиками не были, и рабов не держали, жили бедно но честно. А сын их с детства связался не с той компанией, и потаенные желания свои, мечты детские, пытался реализовать. Завидовал соседской ребятне, у кторой и велосипеды есть, и скутеры эти, только вот отцы их, днем скот пасли, а ночью с автоматом по горам патрули наши отстреливали, и парней таких вот молодых как ты в рабство забирали, а то и просто на месте голову резали. Тогда то Джалалов и понял что люди по сути своей слабые, если их напугать по-настоящему они сами тебе все отдадут. Ушел в леса, присоединился к джихаду, и несколько лет он воевал с "неверными". Потом в Москву приехал, банду сколотил, занимался грабежами, насилием, убийствами и наркотой торговал.
- Михалыч! - оборвал его Костя - Ты говоришь так, будто жалеешь его! Как ты можешь? Если он так с семьей твоей поступил? И откуда ты знаешь, про детство его?
Михалыч пристально поглядел на константина, тяжело вздохнул и сказал:
- Не все Костя в этом мире прямое да параллельное. Много лет прошло, я не раскаиваюсь в том как поступил с теми бандитами, и как с остальными отморозками поступал на протяжении девяти последних лет, но я давно уж понял, что если есть кому судить нас всех за деяния наши, то одному лишь Богу. А жизнь Джалалова я как книгу читал, все его художества знал. Он у нас в разработке несколько лет был как лидер ОПГ. Я же опер был.
- Так что же ты все таки с ним сделал? - Не унимался здоровяк Леша.
- Ну ты достал меня ей Богу! Причиндалы я ему отрезал к хренам свинячьим и на крыше многоэтажки распял. Отрезал с каждой руки по пальцу и кровью его же написал перед ним "за Лизу и Лену". А на вход растяжку установил. Чтоб если кто сунется, обоих в фарш! Подвесил над ним бутылку с водой, чтоб дотянуться мог, и не сдох раньше времени от обезвоживания. Там его воронье и заклевало поди.
- Ну ты даешь...- Проговорил Алексей не сводя с Михалыча округлившихся глаз. Константин вдруг почувствовал тошноту, и еле удержал в животе свой скудный обед. Он вдруг отчетливо представил изуродованного, распятого на крыше человека, судорожно пытающегося отмахнуться от жадных острых клювов выхватывающих глазные яблоки, и копошашихся у него в промежности и животе, и уносящих с собой на память золотые перстни и цепь, с запекшейся на них кровью.
Упырь хотел было что-то еще сказать, но бывший опер вдруг неожиданно поднял левую руку, сжатую в кулак. Жест был понятен и красноречив. На тренировках молодые ребята учились не задумываясь застыть на месте и врасти в землю, еще до того как пальцы ведущего окончательно сомкнутся в кулак. Все напряглись. Михалыч жестами показал молодым какие позиции им следует занять. Костя осторожно просунул ствол АКМа между кабиной, и оторванным кузовом "газели", Алексей двинулся в обход кабины занимая положение у ее переднего правого края. А Михалыч беззвучно скользнул к заднему борту. Сквозь пробивающиеся из-под асфальта уродливые кусты, видно было очень скверно, однако Костя сумел поймать в прицел чернеющий впереди вход в подъезд соседней многоэтажки, куда их вел Михалыч. Этот подъезд был единственным что могло привлеч внимание в поле его зрения. Он неожиданно осознал, каким-то шестым органом чувств что в чернеющей пустоте подъезда кроме мусора и обшарпанных стен, есть еще что-то... А точнее кто-то. Какое-то липкое, противное прикосновение щупалец страха, оставило рябь на коже. А еще он только сейчас заметил, как зловеще удлинились тени отбрасываемые остовами домов и машин. Солнца видно не было, только алая с рваными тучами полоска горизонта слева освещала улицу.Константин до боли напряг зрение, вглядываясь в черноту подъезда, и чем дольше он туда смотрел, тем отчетливее мог различить какое-то движение в глубине. Неожиданно, Костю будто ударило электричеством! Он отпрянул от прицела, и дважды моргнул пытаясь осознать что он увидел. Яркой вспышкой в черной бездне открытой настежь двери, на долю секунды зажглись два рубиновых блюдца чьих-то глаз. Не человеческих глаз.