Пролог
Поздним теплым майским вечером хрупкое создание со вздернутым носиком, крашенными под блондинку и распущенными волосами вступило на темную аллею парка имени Михайло Ломоносова.
Ей не следовало этого делать. Про свой Ломоносовский парк северчане мрачно шутили, что правильнее было бы назвать его Дарвиновским: естественный отбор шел в нем полным ходом. Грабежи, изнасилования и убийства в этой части города стали уже нормой. Знатоки на полном серьезе уверяли, что Ломоносовский парк – это геопатогенная зона. Были случаи, когда с молодыми девушками, прогуливавшимися по парку, ни с того ни с сего случались истерики, мучительные головные боли и просто обмороки. А прошлым летом одна девица потеряла сознание по вполне объяснимой причине: она увидела на верхатуре заржавленного колеса обозрения труп повесившегося мужчины. Как самоубийца забрался до верхней люльки, осталось загадкой.
СМИ любили писать про все эти случаи, а также не забывали ругнуть муниципальные власти за то, что некогда процветавший парк ныне совершенно заброшен. Муниципалы признавали, что за последние двадцать лет парк пришел в полную негодность. Каждый новый мэр давал твердое обещание придать прежний облик Ломоносовскому парку, но каждый раз до этого не доходили руки – в городской казне с трудом наскребывались средства на поддержание центрального парка культуры и отдыха имени Юрия Гагарина. Второму оазису города, окруженному сизыми хрущевскими пятиэтажками, не доставалось ни копейки…
Дабы избежать неприятностей, темными вечерами в парк Ломоносова мирные горожане не заходили. Хрупкое создание этого тоже никогда не делало. И в этот теплый майский вечер она бы ни за что не пошла через эту опасную зону, но ей так хотелось поскорее попасть домой после вечеринки, где она несколько перебрала своего любимого полусладкого «Шардоне».
Неприятности не замедлили проявиться. Когда хрупкое создание миновало больше половины пути, откуда-то из темноты возникла фигура крепкого мужчины среднего роста – повыше, чем она сама. Девушка оглянулась, дабы определить места отступления, и увидела позади себя еще одну фигуру – мужчину высокого и достаточно широкого в плечах.
Создание было упаковано в светлые потертые джинсы, бежевую курточку, из-под которой выглядывала бирюзовая кофточка, и в белые кроссовки. Такой прикид кое-как защищал от весенней прохлады, но вряд ли мог спасти от ненужного внимания возможных насильников или грабителей.
– Ребята, не трогайте меня, я ведь из СевГУ, – неожиданно для ее самой пропищала девушка, ругая себя за собственную трусость.
– Студенточка значит, – мрачно произнесла фигура спереди, и девушка увидела, как лунный свет блеснул на острие ножа, который мужчина вытащил из кармана.
– Лучше не надо, – постаралась, взяв в себя в руки, как можно спокойнее произнести студентка.
– Много болтаешь, шлюха, – ответил мужчина с ножом, не спеша приближаясь к беззащитной с виду девчонке.
Девушка быстро осмотрелась и поняла, что единственный путь к спасению – влево, через кусты и деревья. Она дернулась в эту сторону, но мужчина с ножом, ловко перебросив холодное оружие из левой руки в правую, жестко перехватил ее за кисть. Однако жертве удалось вырваться.
– Блин, я же сказала: не надо, – на этот раз она произнесла фразу со злостью, но убежать ей не удалось.
Мужчина сзади крепко схватил ее за горло, из которого еще вырывали какие-то хрипы:
– Я … э...хр...
Что произошло дальше, оставшийся в живых злоумышленник объяснить не мог. Каким-то образом он перелетел через голову хрупкого создания, упал сначала на своего товарища, перешибив ему хребет, а затем головой ударился об асфальт, от чего и потерял сознание.
– Пипец, блин, – с трудом выдохнула блондинка, ударяя со злостью своими кроссовками лежащих мужчин по лицу. – Я же предупреждала...
Еле отдышавшись, девушка достала из кармана мобильный телефон, набрала номер и вызвала одновременно полицию и скорую помощь. Затем она отошла от аллеи в темноту деревьев и схватилась за ближайшую березу. Ее вырвало.
…Уже утром следователи выяснили: побитые мужчины – это ранее судимые за грабежи и торговлю наркотиками 32-летний Николай Ражин и 28-летний Василий Сивкоев. Николай Ражин с перебитым хребтом скончался в больнице через два дня. Василия Сивкоева после выписки из больницы перевели в СИЗО. Он, как и его товарищ, находился в розыске.
Действия студентки Северного государственного университета, были квалифицированы как не выходящие за пределы необходимой самообороны. И еще она получила благодарственное письмо «За проявленную бдительность, решительные действия и оказания помощи органам внутренних дел в пресечении преступления».
Об этом происшествии судачил весь город. Собственно, эта неожиданная известность и уберегла героиню от пары годиков условного срока, которые вполне могла «профилактически» прописать ей не слишком благосклонная к героиням северская Фемида.
ххх
Об инциденте в Ломоносовском парке написали практически все северские газеты. Как всегда отличился «Северный наблюдатель», дав на целый разворот отчет о происшествии, комментарии юристов, подробности из криминальной жизни Василия Сивкоева и теперь уже покойного Николая Ражина, а также большое интервью с отчаянной студенткой СевГУ.
А в тот злосчастный вечер главный редактор «Северного наблюдателя» проводил дома в своей самой любимой компании – в полном одиночестве.
Он обожал одиночество. Оно позволяло ему быть самим собой и не напяливать на лицо разного рода маски.
Маски он носил почти постоянно. На работе главный редактор надевал маску «злого начальника». Ему казалось, что без нее коллектив распустится, журналисты перестанут писать, дизайнеры верстать очередной номер, корректоры исправлять ошибки и все полезут в Интернет – в социальные сети или искать порнуху.
В гостях у сына он играл роль любящего и заботливого отца, классного свекра и замечательного деда. Он, правда, и так был любящим и заботливым отцом, классным свекром и обожал свою внучку. Но ему казалось, что все это он делает как-то недостаточно, надо быть еще более любящим, заботливым, классным и замечательным. И все потому, что сыну было 12 лет, когда они с его матерью разошлись. Отец после развода сына видел нечасто, даже не заметил, что тот уже вырос и с трудом осознавал, что этот взрослый мужчина – его родная кровь.
Дома у парикмахера-стилиста Любы Катанян он играл в большую любовь. Люба ему подыгрывала. Эта игра длилась много лет, но обоих она устраивала.
А вот в своей квартире и при полном отсутствии гостей главный редактор мог расслабиться и стать самим собой, то есть этаким высоким и грузным эпикурейцем-сибаритом.
Особенно сладким одиночество ощущалось в большом мягком кресле-качалке перед телевизором. Для такого случая рядом стоял небольшой столик. На него одетый в уютный шелковый халат главный редактор поставил кофейник со по свежезаваренным собственному рецепту кофе (сначала в турке расплавляется сахарный песок до коричневого цвета, затем турка заливается кипятком, а уж потом кладется несколько чайных ложек только что помолотых ароматных зерен). Рядом он аккуратно положил маленькую чашку с миниатюрным блюдцем и бутылочку коньяка. Коньяк в маленьких дозах добавлялся в кофе.
Кофе с коньячком главный редактор обычно смаковал, внимая телевизору с широким жидкокристаллическим экраном. На сегодняшний вечер это плоский черный ящик приготовил журналисту любимый документальный фильм из цикла «Древняя история» о знаменитом фараоне Аменхотепе IV или, как тот сам себя называл, Эхнатоне.
Про фараона-революционера, решившего построить город-солнце Ахет-Атон и провозгласившего первую в мире монотеистическую религию, заставив поданных поклоняться одному Атону – богу солнечного диска, главный редактор, казалось, уже знал все. Но он получал особый кайф от восприятия знакомой информации, его фантазия вновь разгоралась при рассказе о прекрасной царице Нефертити и огромном сказочном дворце, где революционно настроенный фараон предавался с богоподобной царицей любовным утехам.
Правда, до фильма сибариту-эпикурейцу необходимо было просмотреть программу новостей. Все-таки главный редактор обязан быть в курсе того, что происходит в стране и в мире. Но это было не ахти какой ложкой дегтя к готовой к вкушению бочке меда. От восприятия новостей федерального и мирового значения он тоже получал удовольствие.
Итак, кофейник стоял на столике, чудный запах свежего кофе настраивал на чудесный лад, все шло к тому, что судьба и он сам приготовили измотанному журналисту пусть и ничем не примечательный, но приятный вечер. Главный редактор включил телевизор, и …первая же новость испортила все.
На экране было знакомое лицо, затем пошли кадры большого дома на московской улице Улофа Пальме, где живут народные избранники, а голос за кадром сообщил, что около семи часов вечера во дворе этого дома выстрелом из пистолета был убит депутат Государственной Думы Андрей Лисичкин.
Главный редактор мигом забыл и про кофе и про фараона Эхнатона и видел внутри себя только улыбающееся лицо Лисичкина. Представить его мертвым не получалось.
Главный редактор наклонил голову и потер ее ладонями.
«Черт, что же это делается? Как такое возможно? Почему? За что?», – носилось в его голове. Он вспомнил других убитых депутатов – Галину Старовойтову, Сергея Юшенкова, как-то загадочно умершего Егора Гайдара. Он их знал, но Андрея Лисичкина считал почти что своим другом.
Вспомнилось, как Андрей Лисичкин приезжал в Северск и как главный редактор встречал его вместе с бывшим тогда губернатором Иваном Чудиловым.
Иван Чудилов был в жизни простоватым мужиком, любил выпить, после чего много матерился. Главному редактору было неудобно перед интеллигентным Лисичкиным, но депутат спокойно и ненатужно улыбался. В гостинице, куда его устроили, охотно выпил с губернатором, поддержал его разговор о проблемах закрывающихся предприятий и необходимости предоставления региону налоговых льгот.
Тот, теперь уже бывший губернатор умер в прошлом году. А сегодня убили Андрея Лисичкина. Как будто некая невидимая сила охотится за демократами первой волны. Этих идеалистов почти никого не осталось. Либо убиты, либо умерли, либо перестали быть идеалистами, а превратились в циничных прагматиков.
Главный редактор уже не обращал внимания на экран, не слушал, как выражали соболезнования Президент, премьер-министр и спикер Госдумы. Главный редактор тяжело поднялся с кресла, достал с серванта рюмку, налил коньяк и выпил одним махом, даже не подумав, что пьет не из специального коньячного бокала. Затем взял мобильник и вновь опустился в кресло. Сначала набрал израильский номер:
– Миша, ты новости смотрел?.. Нет?.. Лисичкина убили.
Поговорив немного с израильским другом, он выпил еще рюмку, набрал другой номер, снова сообщил о гибели депутата. Так повторилось несколько раз.
Через какое-то время главный редактор обнаружил, что употребил целую бутылку, чего никогда за свою полувековую жизнь не делал.
– Да-а, если и дальше будут так убивать демократов, то я скоро сопьюсь, – сказал, ни к кому не обращаясь, захмелевший главный редактор. – А меня убивать не будет никакой необходимости. Кому же может помешать спившийся журналюга?
ххх
На другом конце провода тоже выпивали. Правда, это было дорогое кошерное гранатовое вино, которое делают только в Израиле. Почти не употребляющий алкоголя Михаил, вдруг, ни с того, ни с сего, подсел на него в последние месяцы.
Андрея Лисичкина Михаил знал. Еще как знал! Многие годы они были вместе в одной партии и явным образом симпатизировали друг другу. Несколько думских сроков подряд Михаил носил в кармане удостоверение помощника депутата, и пару раз оно его выручило из переделок, в которые он был большим мастером влезать. Прежде, чем Михаил решился на крутой вираж со сменой страны, у него состоялся большой разговор с Андреем: тот звал его работать в своей команде.
Михаил не поверил в радужную перспективу и оказался прав: Андрей со всей своей принципиальностью и кропотливой работой над законопроектами, был в последних Думах синим чулком, которого даже на Старую площадь не приглашали. Зачем? Купить нельзя, уговаривать смысла никакого нет. Что может одиночка, который и к микрофону никогда не прорывается?
Но того, что ему только что рассказал его старый приятель-журналист, Миша не ожидал. Кому это потребовалось, в закатанной под асфальт стране? Такие как Андрей, были нужны режиму для липовой демонстрации всяческих свобод: Лисичкин, «Новая газета», телеканал «Дождь», «Эхо Москвы»...
Миша, (все звали его именно так: Миша и на «ты», хотя ему было уже хорошо за 40. Он и сам всем тыкал, а уж после 6 лет в Израиле, где слово "вы" просто отсутствует, начисто забыл кого и когда называл на «вы» – бывшего губернатора Чудилова, разве что) включил компъютер и стал просматривать российские сайты.
В последние годы он бегло заговорил на иврите, глубоко влез в бьющую ключом общественную жизнь Израиля и о своем бурном российском прошлом вспоминал мало: опыт был скорее неудачным.
Но убийство Андрея?.. Это было слишком даже для сегодняшней России.
Часть I Эхо русского «Жаворонка»
Этажи губернаторской власти
Советник губернатора Северного края Александр Беккер сосредоточенно трудился в собственном кабинете, изнывая от жары. Он не переносил июльского зноя, да еще на севере.
Беккер большую часть своей не короткой и не длинной жизни прожил в городе, где погиб Пушкин, некогда написавший «но вреден север для меня».
Александр Беккер давно уже был убежден, что и для него север ой как вреден. Особенно в июльский зной, который при приближении к северному полюсу переносится все труднее и труднее. Но судьба-злодейка перетащила его из вредного для здоровья северного Санкт-Петербурга в еще более вредный Северный край. Так решили губернатор края Виталий Тараканов и САМ Алексей Врубальский.
Пухлые пальцы Беккера бегали по клавишам компьютера, когда секретарша доложила, что пришел Сергей Крутилин.
– Да-да, проси, – буркнул советник, не отрывая взгляда от клавиатуры.
Пока посетитель входил в кабинет, Беккер успел закончить фразу и, не отрывая взгляда от монитора, быстро влез в пиджак.
На работу советник губернатора неизменно приходил в белой рубашке и строгом черном костюме с галстуком. Но каждый раз, когда июльский зной начинал вышибать из чиновника крупные пятна пота, он снимал и вешал на спинку стула пиджак, развязывал и аккуратно складывал галстук, засучивал рукава. Но если секретарша объявляла о приходе значимой фигуры, советник быстро успевал проделать всю это процедуру в обратном порядке. В том же случае, если являлась мелкая, но нужная сошка, то Беккер натягивал один пиджак. Встречать посетителей без пиджака он считал крайне неуместным.
Как только пиджак уселся на пухловатую фигуру советника, на пороге появился худенький скромный юноша лет двадцати пяти по имени Сергей Крутилин. После приглашающего жеста владельца кабинета он тихо прошел к столу для совещаний и присел на край стула. Чиновник, желая показать себя демократом, встал из-за стола, подошел к посетителю, сел напротив него и принялся слушать. Но Сергей Крутилин молчал.
– Ты давай-давай, рассказывай, – первым не выдержал игру в молчанку Александр Беккер.
– А рассказывать-то и нечего, – застенчиво отвечал посетитель. – О том, что готовится материал с критикой целлюлозно-бумажного комбината по поводу выбросов газов, вы и так знаете.
– Ну да пусть его критикуют, нам это не жалко. Эту статью ты мог бы даже и сам написать. Мы ведь не против критики… А вот почему ты молчишь о том, что к вам сама Ирина Спицына идет на практику?
– Ну-у, я думал это не столь важно.
– Это очень даже важно, – негромко произнес Александр Беккер, после чего встал и закрыл окно, приносящее небольшую прохладу (в кабинете советника до сих пор не удосужились поставить кондиционер). – Я помню твое замечательное интервью с ней, после того, как госпожа Спицына завалила в парке двух бандитов.
– Спасибо…
Привыкший отводить глаза от посторонних людей, Беккер на этот раз игриво поглядел на молодого журналиста, а на припухлых губах советника появилось некое подобие улыбки:
– Скажи-ка, а она ведь симпатичная?
Крутилин, никак не ожидавший такого поворота разговора, еще более смутился смутился:
– Ну, да… Вообще-то, конечно…
– Так почему бы тебе – как это у вас, у молодежи, называется… ну, замутить с ней что ли?
– Можно и замутить, – совсем ударился в краску молодой журналист. – Но вам-то зачем это надо?
– Нам-то? – Беккер встал, подошел к окну, посмотрел вниз на мелких людишек, бродивших по Троицкой площади, и почесал лысину. Странное дело, в жару все тело губернского чиновника пропитывалось потом, а вот лысина оставалась совершенно сухой. – Нам это очень даже надо. Сама девушка должна быть интересной, скорее тебе, чем нам. А вот твой начальник обязательно будет ей покровительствовать. Ты же лучше меня знаешь Виктора Марковича, он покровительствует молодым талантам, никогда не переходя определенную грань. А вот ты можешь эту грань перейти. Ты же свободный человек, Крутилин. И молодой. Тебе все можно.
Беккер снова подсел к столу для совещаний, быстро, но бесшумно налил стакан воды и также быстро, не делая больших глотков, выпил.
– В общем, задание ты понял, Ирина Спицына – твоя. Дерзай! – Этими словами советник дал понять, что аудиенция окончена. – Все, что узнаешь от нее, доложишь. За гонораром придешь как всегда к концу месяца. И помни, он будет зависеть от важности информации. И еще помни, что для нас важно все.
ххх
Выпроводив Крутилина, советник вновь сел за компьютер. Его пухлые пальцы снова забегали по клавишам, но примерно через десять минут работа была закончена. Беккер тут же распечатал все им написанное на принтере, забрал листы и вышел из кабинета, на ходу бросив секретарше:
– Я у губернатора.
Затем поднялся на самый верхний этаж «желтого дома». Именно так северчане прозвали здание Администрации губернатора Северного края. Имелся в виду не только цвет здания, но и содержался некий намек на то, что в этом доме работают те, кому место в психушках.
Александр Беккер привычным движением открыл дверь губернаторской приемной, где ждали своего часа двое посетителей, прошел к деревянной стойке, за которой располагался стол с секретаршами, и совершенно бесцветным голосом спросил:
– Виталий Петрович у себя?
– Да, он ждет вас.
Беккер зашел в губернаторский кабинет, который в свое время поразил его своим великолепием. Он был весь отделан карельской березой и какими-то особыми сортами дуба, о которых даже он, бывший глава похоронной фирмы, не имел ни малейшего понятия. Напротив окон в массивных дубовых рамах висели портреты самых известных людей Северного края – ученых, писателей, победителей Олимпийских игр. В высоких сервантах за стеклами блестели многочисленные кубки, медали и прочие награды. С потолка свисала шикарная люстра, число лампочек в которой Беккер безуспешно пытался подсчитать на скучных совещаниях, проводимых в этом кабинете, похожем на тронный зал главы огромной империи.
Сегодня Беккер не собирался считать лампочки или любоваться всей это роскошью. Он только обратил внимание, что губернатор вовсе не сидит, а стоит, опершись на высокую спинку стула и повернувшись лицом к окну. Это был плохой признак.
Советник совершенно невозмутимо подошел к столу, положил только что распечатанные листы бумаги и встал в ожидании приглашения присесть.
Приглашение поступило незамедлительно, губернатор сделал это кивком головы, предварительно развернувшись в сторону своего подчиненного.
– Что это ты принес? – мрачно произнес губернатор, хотя и догадывался, что о содержании бумаг.
– Отчет о проделанной работе по делу о поджоге торгового центра «Атлант».
– Да на что мне твой отчет, если работа провалена, – с какой-то детской обидой в голосе вымолвил губернатор, после чего наконец-то сел на стул. Беккер отметил про себя, что это уже не такой плохой признак и сегодня его ждет победа.
– Ты знаешь, что судья Кривоточенко готовит оправдательный приговор. Ты знаешь, что Тулякова и Василенко могут быть призны невиновными. Ты знаешь, что вся твоя схема по Толбаевской группировки летит прахом. А зимой предстоит мое переназначение… – тут пятидесятивосьмилетний Виталий Тараканов уронил лицо на руки и тихо заплакал. Он такое крайне редко позволял себе делать на людях, но тут не сдержался. – С такими результатами Президенту даже не предложат мою кандидатуру.
– И знай, – немного успокоившись, сказал губернатор. – Если не будет здесь меня, то и ты отправишься в свое питерское похоронное бюро.
– Я не понимаю, почему такое похоронное настроение? – Беккер оставался по-прежнему невозмутим. – Я тут все написал. Все идет, как надо. Первый раунд заканчивается. Счет будет один – ноль в нашу пользу.
Губернатор непонимающими глазами посмотрел на своего советника.
– Виталий Петрович, оправдательное решение суда – это крах не нашей работы, а прокуратуры.
– Ну, и…
– Под этим предлогом мы уберем прокурора Чернышева, начнется второй раунд. И тут уж вся толбаевская группировка сядет.
– Каким же образом ты собираешься все это проделать?
– В своем отчете я все изложил.
На этом короткая аудиенция губернатора со своим советником завершилась.
Нелирическое отступление о поверженном «Атланте»
В самом сердце города Северска зияла запекшаяся рана. Буквально в одном квартале от Троицкой площади, в ста метрах от зданий Администрации губернатора и Законодательного собрания Северного края стояло обгоревшее еще пять лет назад здание двухэтажного торгового центра «Атлант». Огонь заживо поглотил двадцать восемь человек – продавцов и покупателей, и еще полтора десятка получили ожоги и травмы. Жертв могло быть и намного больше, но мимо проезжал на своем кроссовере чеченец Мухаммед Мирзоев. Он быстро сообразил, что люди гибнут от того, что не могут выскочить из зарешеченных окон. Двух минут ему хватило, чтобы подъехать к горящему зданию задним ходом, зацепить одну из решеток тросом и, дав газу, вырвать ее с мясом. Живые факелы выскакивали из единственного раскрытого окна и падали на землю, дабы затушить огонь. Впрочем, к этому времени прибыл первый пожарный расчет, и люди в касках приняли тушить не только горящее здание, но пылающих людей.
Уже на следующий день после случившегося кошмара городские власти сообщили, что восстанавливать торговый центр они не будут, на этом месте воздвигнут часовню и памятный знак с перечислением имен всех погибших. Что касается краевых властей, то они поспешили заявить, что для них и для правоохранительных органов делом чести является найти и наказать виновных.
Милиция по горячим следам сумела оправдать доверие: через два дня после трагедии были задержаны по подозрению в поджоге двое молодых людей, чье поведение показалось подозрительным. К тому же эти парни работали продавцами в соседнем магазине, чьи хозяева – братья Толбуевы – считали своими конкурентами владельцев «Атланта».
Прокуратура и городское УВД срочно собрали пресс-конференцию, чтобы огласить весь край о своей победе. Однако после того как глава местной милиции Семен Чухонин закончил триумфальный отчет о доблестной и оперативной работе свои подчиненных, сделав, правда, оговорку, что пока пойманы только исполнители, а теперь предстоит найти заказчиков преступления, несколько журналистов молча встали и положили перед ним сегодняшние номера своих газет, раскрытыми на первой странице. На каждой из них были фото этих молодых людей. На одном снимке они возлагали цветы и свечи к сгоревшему «Атланту», на других было видно, как они помогают людям выбираться из горящего здания. Вся подозрительность поведения этих ребят заключалась в том, что, увидев пожар из окна своего магазина, они бросили все и кинулись спасать людей.
В этот же день ребят отпустили, а Семен Чухонин уволился из органов по собственному желанию.
В общем, поначалу все пошло наперекосяк.
Прокурор края Александр Рублевский попросил городские власти до конца следствия не трогать останки «Атланта», так что возведение памятной часовни откладывалось на неопределенный срок.
Следственная группа во главе с прокурором города Николаем Петюниным тщательно изучала все версии трагедии. Рублевский же пообещал Петюнину, что если ему удастся в трехмесячный срок раскрыть преступление, то он порекомендует его на собственное место. Дело в том, что сам Рублевский собирался уходить на заслуженный отдых.
Поэтому Петюнин взялся за дело с особым рвением. Были опрошены десятки свидетелей, ни один сантиметр поверженного «Атланта» не остался неизученным. И через три месяца картина преступления была ясна. Причиной трагедии стала халатность, проявленная целым рядом должностных лиц, в первую очередь, погибшим директором «Атланта». В подвале торгового центра находился склад бытовой химии. Хранение порошков и легковоспламеняющихся жидкостей нарушало все нормы техники безопасности. Непосредственной причиной пожара стала неисправленная электрическая проводка.
Прокурор взял под стражу владельца «Атланта», а также сотрудников городского госпожнадзора, закрывавших глаза на то, что обитое пластиком деревянное здание с зарешеченными окнами не отвечало элементарным нормам противопожарной безопасности и возбудил против них уголовные дела.
Рублевский ушел-таки на заслуженный отдых, но его место занял не Петюнин, получивший назначение в Москву, а присланный из другого региона Владимир Чернышов. На первой же пресс-конференции он объявил войну местной коррупции и пообещал до конца довести дело по пожару «Атланта». Он заявил, что ему известны имена поджигателей торгового центра.
Журналисты очень удивились такой сверхоперативности. Еще же совсем недавно теперь уже бывший прокурор города говорил, что «Атлант» никто специально не поджигал. Однако спустя неделю после пресс-конференции подозреваемые поджигатели были задержаны.
Это были два невзрачных молодых человека Валерий Туляков и Геннадий Василенко, промышлявших мелкими кражами. Геннадия Василенко даже задерживать не пришлось. Он отбывал наказание в колонии общего режима за кражу сотового телефона. Валерий Туляков был его подельником, но получил условный срок.
Общественность Северного края немного успокоилась, тем более что Чернышев пообещал выявить и заказчиков поджога. Авторитет нового прокурора края вырос до невозможных высот. Но Чернышев не стал почивать на лаврах, он взялся за другие серьезные дела – принялся расследовать факты взяток среди органов власти, стал интересоваться, куда уходит значительная часть денег, выделяемых федеральным бюджетом на северный завоз. И, наконец, заинтересовался странностями приватизации нескольких убыточных шахт, занимавшихся добычей тяжелой нефти. А уголовным делом по поджогу «Атланта» почти не интересовался. Обвинительное заключение по Тулякову и Василенко подписал не глядя.
Суд над предполагаемыми поджигателями должен был принести дополнительные очки новому прокурору. Зал краевого суда во время судебных заседаний набивался до отказа. Справедливость предстоящего приговора должен подтвердить имидж Василия Кривоточенко – кристально честного судьи.
Но все опять пошло наперекосяк. Выступивший в качестве свидетеля недавно уволившийся помощник прокурора города Виталий Чечеткин разбил в пух и прах показания других свидетелей, видевших, как двое обвиняемых молодых людей во время пожара с перепачканными черными руками удирали с места происшествия со всех ног.
Таких свидетелей было трое. Один – пожилой житель Северска до начала процесса умер от сердечного приступа. Другой – молдаванин-гастарбайтер – пропал в неизвестном направлении. Второй – милиционер, сам участвующий в расследовании дела, а потому являющийся заинтересованным лицом в судебном процессе. Других улик против обвиняемых у следствия не имелось.
Хочу бомбу!
Стройная невысокого роста девушка в легкой мини-юбке и блузке с открытыми плечами, изящно вздернутым вверх носиком и крашенными под блондинку распущенными волосами без стука уверенным шагом зашла в небольшой кабинет главного редактора «Северного наблюдателя», подошла к столу, уселась, сложив одну свою умопомрачительную ногу на другую, – не менее умопомрачительную. И, не дожидаясь, когда ее будущий шеф обратит на нее внимание, произнесла:
– Здрассс-сьте, Виктор Маркович!
– Здравствуйте, Ирина Спицына, – оторвался от чтения готовых полос главный редактор. – Рад, что такая крутая девушка решила проходить практику в нашей газете.
– А я рада, что буду работать с самым крутым главным редактором самой крутой газеты.
«Ну вот, обменялись любезностями», – удовлетворенно констатировал про себя Виктор Маркович. А вслух не слишком удачно пошутил:
– После того, как вы одна побили двух крепких мужиков, с вами даже как-то страшновато оставаться наедине…
– А вы ко мне грубо не приставайте, Виктор Маркович, и все будет о,кей.
– Хорошо не буду, – добродушно пообещал главный редактор, оглядывая девушку с ног до головы. – К тому же вы не в моем вкусе.
– Ой, Виктор Маркович, знали бы вы, как вы не в моем вкусе!
«Ну вот, опять обменялись любезностями», – на этот раз совсем без удовлетворения, а, скорее, с легкой иронией подумал главный редактор. А вслух сказал уже без потуги на юмор:
– Надеюсь, не смотря на то, что будучи не во вкусе по отношению друг к другу, мы все-таки сработаемся.
– Сто процентов!
– Вот и хорошо! – Виктор Маркович обрадовался тому, что вкусовая тема закрыта. – Что бы вы хотели написать за время практики, какие темы вас интересуют?
– Какие темы?... Да, любые. Лучше криминальные. Но я бы очень хотела за эти два месяца взорвать с вашей помощью информационную бомбу, – без обиняков заявила практикантка.
Виктор Маркович озадаченно помолчал. Такие практикантки ему еще не попадались. Он с тоской посмотрел готовые полосы, не содержащие ни бомб, ни каких-либо других взрывных устройств. Разве что одна небольшая мина – критическая статья о двух случаях выбросов в атмосферу отравляющих газов во время непредвиденных аварий на целлюлозно-бумажном комбинате. Вся сенсация заключалась лишь в том, что после этого случая в близлежащих микрорайонах исчезли комары и перестали петь птицы. Где эта честолюбивая девчонка найдет настоящую информационную бомбу?
Пока главный редактор молчал, Ирина Спицына тоже не открывала рта. Она ждала реакции будущего шефа.
– В общем, так, – вымолвил Виктор Маркович после паузы. – Я уж не знаю, где вы будете искать информационную бомбу, а сегодня вы пойдете в Северский городской суд. Там начнутся слушания по уголовному делу некоего Ивана Синцова. Вам ничего не говорит это имя?
– Нет.
– А между тем этот человек чуть не украл телевизор из кабинета самого президента «Уральских бокситов» господина Семышева Валентина Петровича. Так что вперед, голубушка!
«Полный пипец!», – с тоской констатировала про себя практикантка, покидая кабинет главного редактора.
Противостояние за одним столом
– Послушай, Серега, ты, вообще-то, зачем завел этот разговор? Понимаю, что я невольно разрушаю твою карьеру, но ведь иначе я все равно поступить не могу. Тут же совсем все ясно…
– Ясно, да не совсем. И дело вовсе не моей карьере.
– Тогда в чем? Ну, мы оказались по разные стороны баррикады. Обычное дело в среде юристов. Я, как и прежде, служу закону, а ты… Ну, я не знаю, кому ты там служишь…
– Я служу справедливости, Витек. А она не всегда совпадает с законом.
– Ах, во-от как! Наш учитель по уголовному праву Иван Иванович Эрдман совсем другому нас учил. Давай выпьем за его светлую память.
– Давай, Витек, от этого не откажусь.
Сергей Овечкин и Виталий Чечеткин вмиг осушили каждый по рюмке местной водки «Северное сияние-люкс», несколько секунд просидели молча и только потом закусили фирменным салатом «Северная нежность», состоящем из семги, картофеля, лука, соленых огурцов, маринованных грибочков, сухариков – все это заправлено майонезом и посыпано тертым сыром.
Два однокурсника давно уже не сидели вместе за одним столом и давно совместно не распивали никаких спиртных напитков. Было время, чуть ли не вся их группа после окончания юрфака встречалась каждый год, чтобы отметить очередную годовщину вручения дипломов. Но с каждой встречей ряды их редели. Многие работали в других городах и не могли приехать, кто-то именно в день встречи был в командировке или занят на процессе, другие просто отгуливали отпуск в турциях, египтах или местных санаториях. Через какое-то время традиция угасла.
А тут после очередного судебного заседания по делу о поджоге «Атланта», где Сергей Овечкин выступал в роли государственного обвинителя, взял да и предложил бывшему старосте группы Виталию Чечеткину собраться вновь хотя бы вдвоем во всеми любимом ресторане «Легенда» и отметить очередную дату окончания юрфака СевГУ.
Однако вместо ностальгических воспоминаний разговор быстро скатился к текущим делам. Почти сразу после переезда прокурора Петюнина в Москву Виталий Чечеткин уволился из прокуратуры и занялся адвокатской практикой. Новый прокурор края Чернышов настаивал на включение Чечеткина в обновленную следственную группу по расследованию дела о пожаре «Атланта», но Виталий Ильич отказался наотрез. Он понимал, что совершенно непродуманная версия поджога в качестве основной возникла не случайно. А участвовать в грязном деле владелец красного диплома юрфака СевГУ, любимый ученик ныне покойного профессора Эрдмана Виталий Чечеткин не хотел.
Но и избежать участия в этом судебном процессе Виталий Ильич не смог. По ходатайству адвокатов обвиняемых в поджоге Тулякова и Василенко его вызвали в качестве свидетеля. И хотя государственный обвинитель Сергей Павлович Овечкин был категорически против, судья Кривоточенко ходатайство адвокатов активно поддержал. После показаний Виталия Чечеткина уголовное дело стало разваливаться на глазах…
Первым после выпитой рюмки в память профессора Эрдмане заговорил Овечкин:
– Да, Витек, справедливость не всегда совпадает с законом. Не будь идеалистом, закон не всегда помогает бороться со всякой мразью. Вот скажи, Витек, тебе не противно, что наш родной Северск захватывает Толбуевская мафия?
– Противно, ну так тебе и карты в руки. Разберись с ней.
– Разберись! Да как к этой хрени, ядрена мать, зацепиться? У них же все везде схвачено. У них даже там, в Москве, свои люди сидят.
– Поэтому ты и решил их выставить заказчиками поджога «Атланта»?
– А ты знаешь другой способ, как их зацепить? Я не знаю.
– А заодно в жертву ты решил принести двух ребят. Их осудят на пожизненное, а по ходу за возможность освобождения лет этак через двадцать пять они дадут показания на семейку Толбуевых. Я правильно понял ход твоей мысли?
– Ты этих заморышей жалеешь что ли? Два мелких воришки. Потерянные для общества люди. Вырастут – станут бандитами. Пусть уж лучше за колючей проволокой свою жизнь прокукуют.
– Лихо ты, однако, стал человеческими судьбами распоряжаться. Сам решаешь, кто кем может стать, и заранее очищаешь общество от потенциального мусора. Фашизмом попахивает. На юрфаке ты таким не был.
– Нашел, тоже мне, фашиста... Ладно, давай выпьем за наш юрфак и за нашу группу.
Однокурсники выпили еще по одной рюмке «Северного сияния-люкс». Затем неспешно принялись уминать котлеты по-северски. Только после того, как весь ужин был доеден, Сергей Павлович Овечкин немного суетливо вытер салфеткой свои тонкие губы и перешел к самой сути разговора – ради чего он, собственно, и затеял этот маленький банкет:
– В общем, так, Витек. На следующем судебном заседании я выступлю с ходатайством вновь вызвать тебя в качестве свидетеля. И ты дашь другие показания. Какие? Мы с тобой вместе над этим подумаем…
– Знаешь, Серега, а не пошел бы ты…, – Виталий Ильич резко встал, бросил на тарелку хлопчатобумажную салфетку, которой тоже только что вытер свои губы, и полез в карман, собираясь заплатить за свою часть ужина.
Но Сергей Павлович успел схватить его за руку:
– Ты не дослушал, Витек. Если ты этого не сделаешь, тебя обвинят в даче ложных показаний. Я буду государственным обвинителем на процессе на этот раз по твоему делу и вынужден буду потребовать для тебя шесть лет колонии строгого режима.
Виталий Ильич резко выдернул руку, вытащил из бумажника несколько купюр, бросил их на стол и быстрыми шагами покинул ресторан.
Где найти бомбу?
Ирина Спицына взлетела на третий этаж старенькой хрущевки по улице Свобода, 37 и затормозила возле квартиры номер 12. У этой квартиры была одна особенность – отсутствие звонка. Его заменяло небольшое устройство с набором цифр, похожее на домофон.
Ирина мгновенно набрала нужный код, и дверь тут же сама собой раскрылась. Девушка, сходу миновав маленькую прохожую, влетела в единственную в квартире комнату, где в инвалидном кресле за компьютером сидел молодой человек ирининого возраста.
– Хелло, Паныч! – поприветствовала Ирина молодого инвалида, схватила стул и уселась рядом с ним. – Ты не представляешь, как ты мне нужен.
Паныч, он же Павлик в ответ только улыбнулся.
Павел Радийцев был тайно влюблен в Ирочку Спицыну еще с седьмого класса краевой средней школы-интерната № 1 для детей-сирот. Об этой «тайне» знал весь класс. Об этом знали даже учителя. Об этом знал даже сам Михаил Иванович Сергичев – легендарный педагог, директор краевого интерната. И, конечно, об этом знала и сама Ирочка Спицына, хотя он ей об этом никогда не говорил. Она называла его почему-то Панычем и нещадно пользовалась юношеской влюбленностью своего одноклассника, всячески эксплуатировала его, насколько это было возможно, но не собиралась отвечать какой-либо взаимностью.
Их считали гордостью школы. Оба учились на «отлично». Ирочка обожала художественную самодеятельность, играла главные роли в театре-студии «Поиск», солировала в вокальной группе, выступала и получала призы на всевозможных фестивалях. А Паша побеждал на математических олимпиадах. Это могла бы быть пара, достойная друг друга. Но Ирочка Спицына совсем по-другому воображала себе своего избранника и даже не представляла этого неуклюжего очкастого одноклассника, как возможного партнера по сексу и по жизни.
И все-таки пока они учились, ветреная девчонка держала влюбленного математика на поводке. А вот после окончания школы-интерната их пути чуть было не разошлись. Ирина поступил на факультет журналистики Северного университета, а талантливый математик отправился в Санкт-Петербург.
У него были все шансы поступить на механико-математический факультет СПГУ. Но как-то после сдачи очередного вступительного экзамена он в компании таких же абитуриентов отправился купаться на Неву. Вода была еще холодная, а здоровье Паши оставляло желать лучшего. В интернате над милым Пашенькой тряслись и врачи, и воспитатели. В Петербурге над ним не трясся никто. Вечером того же дня у Паши разболелась голова и поднялась высокая температура. Друзья-абитуриенты вызвали «скорую». Уже в больнице у Павлика отнялись ноги. Об учебе в престижном университете нечего было и думать.
Павел Радийцев на инвалидной коляске вернулся в Северск, где краевые власти, согласно закону, предоставили ему однокомнатную квартиру. Михаил Иванович Сергичев договорился о том, что его примут на математический факультет СевГУ, где он будет учиться по особому расписанию. Но Павел неожиданно проявил упрямство – учиться не стал, обзавелся компьютером и стал жить на пенсию инвалида и на сомнительные заказы. Математику не оставил, а продолжил изучать ее самостоятельно.
Сомнительные заказы ему присылали по почте, в свою квартиру он пускал только самых близких людей – тех, кому больше всего доверял. Только они знали постоянно меняющийся код его самодельного домофона. Естественно, Ирина Спицына была среди избранных…
– Паныч, у меня проблема, – с места в карьер начала Ирина. – Мне позарез нужна бомба.
– Ирка, я же не взрывотехник, я не занимаюсь изготовлением бомб.
– Ты меня не понял, Паныч. Мне нужна информационная бомба.
– Изготовлением информационных бомб я тоже не занимаюсь, – шутливо вздохнул Павлик.
– Милый мой, бомбу я сама сделаю, ты только должен мне помочь.
– Я, конечно, не террорист, но постараюсь.
– Скажи, тебе знакомо имя Ивана Синцова? – задав этот вопрос, Ирина полезла в сумочку.
– Это тот, что телевизор в оффисе бокситовой компании пытался украсть. Читал сегодня в Интернете. Ему, кажется, год условно за это дали.
– Умничка! – Обрадовалась девушка, доставая из сумочки флешку. – Вот здесь его мордоворотик. Сама сняла втихаря на «мыльницу», хотя судья съемку запретила.
Павел вставил в компьютер флешку, открыл нужный файл и посмотрел на ангелоподобное лицо мелкого уголовника:
– И какую же бомбу ты собираешься из него слепить?
– Паныч, миленький, я сама не знаю. Но мне очень, просто очень нужна бомба. Я сегодня была на суде над этим пшиздиком. Репортаж об этом будет моим первым серьезным журналистским материалом. А я дала себе слово, что мой первый же материал будет бомбой. Найди мне, пожалуйста, про него что-то такое, что станет сенсацией.
Павел, уставился в экран монитора, изучая лицо мелкого воришки, а затем произнес, не поворачивая головы:
– Ирина Анатольевна, попытка кражи телевизора не является сенсацией. Так что подожди уж до следующего, более подходящего случая.
– Если просто, как твоя любимая Ассоль, ждать случая, то никогда никаких алых парусов не дождешься, – тут Ирочка слегка слукавила, Ассоль не была любимой героиней Павла, это она сама зачитывалась «Алыми парусами» где-то в седьмом классе.
– Без бомбы никак нельзя?
– Нельзя!!! – чуть не крикнула начинающая журналистка. – Наши газеты ведь читать невозможно: Тараканов поехал туда, Тараканов поехал сюда, Тараканов подарил детскому садику телевизор, а какой-то милашка Синцов телевизор украл. Паныч, надо взорвать это болото! Надо вытряхнуть наружу всю нечисть. А ее ведь много, этой нечисти. Но она прячется в болоте. Пожалуйста, Паныч, пошуруй по этому Синцову. Вдруг он когда-то банк ограбил, или как-то на желтом доме завязан.
– Мда, Синцов украл телевизор по заданию губернатора Тараканова. Такая версия тебя устраивает?
– Ты все шутишь. А я серьезно. Наша газета выходит через неделю. Дней пять у нас еще есть. Вдруг ты что-то накопаешь?
Павел повернулся лицом к Ирине и серьезно посмотрел ей в глаза:
– Чем ты мне заплатишь за этот заказ?
– Может быть два-три косаря, больше у меня денег нет.
– А чем-то другим заплатить сможешь?
Ирина смутилась или сделала вид, что смутилась:
– Ты имеешь в виду своим телом?
Павел молчал, а девушка стала оглядывать своего друга, пытаясь представить себе, как можно заняться с ним любовью на инвалидной коляске.
– Хорошо, я согласна заплатить телом. Только сначала найди мне бомбу.
Павел отвернулся в сторону монитора и вновь уставился на лицо воришки.
– Обойдусь без твоего тела. Для тебя все сделаю бесплатно. Бомбу не обещаю, но все что возможно, накопаю.
– Спасибо, милый, – Ирочка чмокнула приятеля в щеку и, схватив сумочку, выскочила из квартиры.
Она знала: лучшего хакера, чем ее Паныч, в Северном крае просто не существует.
«Кто любит меня…»
Гастроли в Северске Санкт-Петербургского камерного театра местная публика – та, что в этот отпускной период осталась в городе, – восприняла как глоток свежего воздуха в разгар июльского зноя. Питерцы привезли свой лучший спектакль – «Жаворонок» по пьесе Жана Ануя.
Как минимум, половина зала, пришедшего субботним вечером на спектакль про Жанну Д,Арк, была знакома друг с другом, поэтому вплоть до третьего звонка зрители, прежде, чем занять свои места здоровались, спрашивали, как идут дела, сообщали последние сплетни.
Александр Беккер повел себя иначе. Он зашел в театр через служебный вход, быстро вошел зал и, ни с кем не здороваясь, стараясь остаться незамеченным, занял свое место в седьмом ряду.
Александр Михайлович, сын театрального режиссера, сам выпускник режиссерского факультета Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, в театры ходил редко. Отец считал его бездарем, а Александр Михайлович и не возражал. В годы перестройки он с легкостью поменял служение святому искусству на службу мамоне. Все у него шло как у всех бизнесменов первого поколения: сначала кооперативный видеосалон, затем спекуляция компьютерами. Каким-то образом бывшего режиссера занесло в похоронный бизнес, оказавшийся воистину золотой жилой.
Но совершенно необозримые горизонты открылись перед ним после знакомства с САМИМ Алексеем Врублевским. Этот человек старался держаться в тени, но имел слабость к людям искусства, тем более, что сам окончил факультет режиссуры массовых представлений Северского культурно-просветительского училища. Поэтому отправить в последний путь своего отца, живущего после развода с его матерью в городе на Неве, он доверил фирме, возглавляемой сыном режиссера и актрисы.
Заказ был выполнен по высшему разряду – Алексей Врублевский-старший, не слишком уважаемый при жизни, наблюдая с небес, как ему отдают последние почести, скорее всего, остался доволен. Да и Алексей Врублевский-младший, много лет не встречавшийся с отцом, увидев его в роскошном дубовом гробу, был вполне удовлетворен. И очень захотел лично познакомиться с человеком, так красиво обставившего отправление на небеса его собственного отца…
Александр Михайлович, как уже было сказано, ни слишком жаловавший своим вниманием театральное искусство, пришел на спектакль вовсе не потому, что театр приехал из его родного города. Просто его жена Людмила Дмитриевна была директором этого учреждения культуры и искусства. Своим отсутствием он бы обидел супругу, а этого делать не стоило. Они, живя в разных городах, виделись довольно редко.
…Виктор Маркович Коробков вместе с Любовью Михайловной Катанян заняли свои места в том же седьмом ряду уже после третьего звонка, хотя и пришли за двадцать минут до начала спектакля. В фойе театра они здоровались, жали руки, целовались, сплетничали, хвастались знанием пьесы Жана Ануя и историей постановок как на нашей, так и зарубежных сценах.
В партере их с советником губернатора разделяло достаточное количество посадочных мест, чтобы не общаться друг с другом. Главный редактор «Северного наблюдателя» Александра Беккера не переваривал. Даже когда он видел его по телевизору, прикрывал нос, на полном серьезе утверждая, что чувствует его мерзкий запах.
Коробков и Катанян были заядлыми театралами. Правда, Виктор Маркович предпочитал ходить в театры в Москве и Петербурге, а местный храм искусства обычно игнорировал – не столько из высокомерия, сколько из-за вечной занятости и любви к вечернему одиночеству. А вот Любовь Михайловна старалась не пропускать ни одной премьеры. Она обращала внимание не столько на игру актеров, сюжет пьес, сколько на недостатки одежды и причесок. Иногда ее местные режиссеры приглашали в качестве консультанта – никто лучше нее в Северске не знал особенности парикмахерского дела в той или иной стране, в те или иные периоды истории.
…Сергей Крутилин никогда театром не интересовался. И пришел на «Жаворонка» под ручку с редактором отдела культуры «Северного наблюдателя» Майей Стрекаловской.
Майю Стрекаловскую если и можно было назвать театралом, то только с некоторой оговоркой. Она ходила в театр не для эстетического наслаждения, а по работе. «Северный наблюдатель» уже опубликовал ее интервью с постановщиком «Жаворонка» Игорем Яковлевым, уроженцем Северска, а ныне модным питерским режиссером.
Но еще Майе предстояло написать о том, как прошла премьера. То, что она пришла работать, а не отдыхать, как большинство зрителей, Майю не смущало. Она обожала вращаться среди творческой элиты. А Сергея Крутилина привела с собой потому, что считала его своей собственностью. А собственность, по мнению Майи, надо лелеять и всячески совершенствовать в духовном плане.
Сергей Крутилин в основном писал на криминальные темы, но посещать в театр вместе с Майей не отказывался.
…В левом углу первого ряда балкона в полном одиночестве, никого не замечая, сидела Ирина Спицына. Она пришла на спектакль потому, что Жанна Д,Арк была ее любимой героиней, а «Жаворонок» Жана Ануя – любимой пьесой. Ее Игорь Яковлев три года назад начинал ставить в театре-студии «Поиск» Северской школы-интерната №1 для детей сирот. Он тогда работал очередным режиссером Северного краевого драматического театра имени Антона Чехова. Но завершить работу молодой режиссер не успел. Его позвали в Санкт-Петербург. Главную роль Игорь Максимович доверил тогда Ирочке Спицыной.
ххх
После того, как в зрительном зале зажегся свет, публика встала и аплодировала минут десять, пока актеры не устали выходить на поклоны и не разошлись по гримеркам. Такого успеха сцена Северного краевого театра еще не знала. Помимо того, что зрителей в восхищение привел сам спектакль, они аплодировали своему земляку-режиссеру, очень сожалея, что такой талант не задержался на северской земле.
Интересным было само образное решение спектакля. Сначала на сцене из полумрака появлялись огромные сделанные из пластика лилии, что не случайно – этот цветок является символом Франции. Затем из лепестков лилии получались декорации – дворец дофина, крепость Орлеана, осажденного англичанами, собор Нотр-Дам в Реймсе, где короновали Карла VII. Из цветка лилии, как Венера из ракушки, появлялась Жанна Д,Арк. В конце спектакля лепестки лилии, окрашенные красным светом, создавали ощущение костра, в котором сгорала героиня французского народа.
Молодая актриса Ирэн Губкина играла Жанну очень сдержанно. Казалось, в ее движениях, в ее жестах и даже ее поступках нет ничего героического. Но есть вера в собственную миссию, предопределенную кем-то свыше и подсказанную ей голосами святых Екатерины и Маргариты, а, в первую очередь, голосом архангела Михаила. В финале, уже после гибели Жанны Д,Арк, Ирэн Губкина вновь появлялась на сцене, но не в доспехах и не в крестьянской одежде, а в джинсовом костюме и с гитарой в руках. Она от имени нынешнего поколения выражала свое отношение к тому, что происходило более четырехсот лет назад, исполняя собственную песню на стихи Владимира Солоухина «Лозунги Жанны Д,Арк». Рефреном звучали слова «Кто любит меня – за мной!»
Зрители смотрели спектакль про Францию времен столетней войны, а видели современную Россию. Слишком явные аллюзии вызывал похотливый и недалекий дофин Карл и его окружение. Северчанам даже не казалось странным, что эти люди в момент смертельной опасности для их страны, их народа, в конце концов, и их самих, думали о сиюминутном благе, мнимом спокойствии, пытались создать иллюзию всеобщего благополучия.
Никому ничего не надо было объяснять. Публика быстро смекнула про кого и про что сделал спектакль их талантливый земляк. А кто не понял головой, тот почувствовал сердцем. И только совершенно бессердечные люди остались равнодушны к спектаклю.
ххх
Прямо из театра супруги Беккер отправились в ресторан «Грааль», расположенный на последнем этаже недавно построенной 28-этажной гостиницы. Они заняли столик возле окна и советник губернатора с нескрываемой тоской смотрел с высоты птичьего полета на успевший ему надоесть чуждый город Северск.
Супруги заказали греческие салаты и по одной порции фуагры. Людмила Дмитриевна пила красное сухое вино «Маркиз де,Труа», а Александр Михайлович довольствовался водкой.
О спектакле почти не говорили. Обсудили последние новости театрального Петербурга, финансовое положение камерного театра, чей бюджет сжимался год от года, хотя фантазии режиссеров ширились в обратной пропорции. Гастроли в Северный край, несмотря на успех, никаким образом себя не окупали. Александр Михайлович пообещал поговорить с САМИМ Врублевским, он был уверен, что тот не откажет в помощи.
В середине ужина разговор зашел об Александре Михайловиче. Его, как обычно, начала Людмила:
– Ну как, не появилось у тебя желание, наконец, вернуться в режиссуру? Работа в камерном театре для тебя найдется.
– Оставь эти пустые мысли, Люда. Я уже забыл, что такое сцена. Но, знаешь, режиссуру я не оставлял.
Людмила посмотрела на мужа с некоторым недоумением.
– Здесь своя режиссура, и своя драматургия. Покруче Жана Ануя, – пояснил советник. – И «жаворонки» свои. Я давно не знаю, как закрыть этот «Северный наблюдатель», а тут еще героиня северского народа Ирина Спицына временно включена в состав редакции в качестве журналиста-практиканта.
– Это та, которая весной кого-то у вас побила? И что?
– А то, что с такой героиней избавиться от «Наблюдателя» будет труднее. У нас тут своя столетняя война. А я на передовой. Ладно, давай выпьем по последней и пойдем домой. Я что-то спать хочу.
…Александр Беккер снимал двухкомнатную квартиру рядом с администрацией губернатора. От ресторана «Грааль» надо было пройти всего три квартала. Но Александр Михайлович все-таки вызвал «Хонду» из губернаторского гаража.
Дома супруги по очереди почистили зубы, Людмила приняла душ, и оба забрались под роскошное шелковое одеяло на массивной двуспальней кровати. Александр Михайлович повернулся от жены на правый бок, но Людмила нежно и настойчиво засунула одну свою руку под супружнину майку и двумя пальцами сдавила его сосок. Вторая рука уже лежала на животе, опускаясь все ниже и ниже.
– Ты очень хочешь? – прервал молчание Александр Михайлович. – Давай, я не возражаю.
Приняв такую резолюцию, советник губернатора без лишних эмоций убрал руки жены со своего тела, присел на кровати, стащил с себя майку и трусы, а затем, повернувшись к супруге, принялся без особой охоты снимать с нее свежую ночнушку.
ххх
Виктор Маркович и Любовь Михайловна, выйдя из театра, сели в изящную Kia Spektra, принадлежащую госпоже Катанян, и через отполыхавший летним зноем Северск поехали в ее «загородную резиденцию».
«Загородной резиденцией» Виктор Маркович называл дачу своей любовницы. Сам Виктор Маркович не имел ни машины, ни дачи. Он не видел в них для себя никакого смысла. Жил он неподалеку от редакции. Если ему куда-нибудь требовалось поехать по делу – брал редакционную «Ниву-Шевроле». А ездить за город к любимой женщине он предпочитал на ее машине.
Прибыв на «виллу» (иногда Виктор Маркович именовал дачу Любови Михайловны и таким образом), главный редактор первым делом пошел принимать душ, организованный бывшим мужем госпожи Катанян прямо во дворе. Сама же Любовь Михайловна поднялась в свой дачный дом, приготовила постель, помыла фрукты, расставила их на передвижном сервировочном столике, достала бутылку красного сухого вина и бокалы, зажгла две свечи.
Когда посвежевший Виктор Маркович вошел в дачную гостиную, перед ним открылась привычная сказочная картина: полумрак и огонь от свечей, освещавший стоящие на сервировочном столике свежие цветы, вино, бокалы. Но центром этой сказки была сама Любовь Михайловна – стройная высокая женщина с короткой стрижкой под Марину Цветаеву в элегантном вечернем платье с обнаженными плечами.
Виктор Маркович, довольный увиденным, подошел к столику, разлили вино по бокалам, уселся в стоящее рядом мягкое кресло и ничего не сказал, ожидая, что его любовница заговорит первой. «Жаворонка» они уже обсудили. Главному редактору очень понравился образ хитрого царедворца месье Латремуа, очень напоминавший ему советника губернатора Александра Беккера. Оба были в восторге от исполнительницы роли Жанны Д,Арк. Теперь надо было поговорить о чем-нибудь другом.
– Как идут твои дела в газете? – Любовь Михайловна не заставила себя долго ждать.
Виктор Маркович понимал, что этот вопрос при каждой встрече она задает, чтобы дать ему возможность высказаться. А высказаться главному редактору всегда хотелось.
– Знаешь, кто ко мне пришел на практику?
– Кто?
– Ирина Спицына.
– Та самая?
– Та самая! – довольный произведенным эффектом, Виктор Маркович глотнул вина. – И я тебе скажу: та еще штучка.
– Еще бы двух мужчин…
– Это не самое интересное. Оказывается она попросилась к нам, чтобы взорвать у нас бомбу.
– Какой ужас! Она что терр…
– Она мечтает стать информационной террористкой. Поэтому она намерена уже на студенческой практике взорвать информационную бомбу. Бедная девушка думает, что в нашей северской дыре под ногами валяются сенсации.
– Скажи, она тебе нравится? – Любовь Михайловна и в этот раз подыграла своему любовнику, заранее предугадывая ответ и готовясь разыграть сцену легкой ревности.
– Я от нее в восторге! Такой амбициозной девицы я еще не встречал. Если она хотя бы чуть-чуть взорвет лень моих журналистов, будет уже хорошо. А то ведь эти раздолбаи разленились в конец, работать не хотят, хватают только по верхам. С такими ребятками мой «Северный наблюдатель» скоро скатиться до уровня «Северной правды». Будем вновь и вновь сообщать дорогим читателям, куда на этот раз направил свои стопы всеми любимый, а на самом деле презираемый, губернатор Тараканов, пока читатель в нас вконец не разочаруется…
– Помню ее фотографию в твоей газете. Она все еще носит эту ужасную прическу? – Любовь Михайловна вдруг поняла, что сцена ревности у нее не получается.
– Да я как-то не обратил внимания. Вроде бы прическа та же.
– Знаешь что, передай ей, что я приглашаю ее к себе. Бесплатно. Я из нее сделаю супермодель. Все парни твоей редакции просто лягут.
– Спасибо, любимая, – Виктор Михайлович допил вино и осторожно положил свою руку на руку любовницы. Это означало, что вечер доходит до кульминационной стадии.
Любовники молча поднялись, Виктор Михайлович подошел к женщине, обхватил руками плечи и также осторожно поцеловал ее в шею. Любовь Михайловна прижалась к своему мужчине, положив свою голову на его плечо, а Виктор Михайлович очень аккуратно нащупал молнию на спине подруги и не спеша ее расстегнул. Затем медленно, но уверенно принялся целовать ее плечи, потихоньку обнажая грудь (лифчик Любовь Михайловна предусмотрительно заранее сняла).
Это был практически отработанный ритуал, который, между тем, очень возбуждал обоих.
Через минуту Любовь Михайловна стояла перед своим любовником совершенно голая, хотя сам Виктор Михайлович и не начинал раздеваться. Но ритуал на этом не заканчивался. Любовники какое-то время страстно целовались, а затем Виктор Михайлович взял обнаженную подругу на руки и бережно отнес ее на подготовленную ею же постель. Раньше Любовь Михайловна робко протестовала против этой части прелюдии, вполне справедливо полагая, что ее мужчине, которому уже перевалило за пятьдесят, не так-то легко поднимать тело солидной сорокапятилетней дамы. Она знала, что Виктор Михайлович регулярно посещает массаж, где ему временно снимают боли в спине. Но он не мог позволить себе почувствовать себя стариком, а потому неизменно брал ее на руки. И только полюбовавшись в течение нескольких секунд на ее тело, возлежащее среди цветных пододеяльников, он начал раздеваться сам.
ххх
Сергей Крутилин и Майя Стрекаловская возвращались из театра на свою съемную квартиру пешком.
О спектакле говорить не хотелось. Майя еще до начала гастролей прожжужала про эту постановку оба сергеиных уха. Был чудесный субботний вечер, но эти журналисты, видимо, так устроены, что даже в такое время им почему-то хотелось говорить о работе.
– Знаешь, Серж, мне очень нравится наша практикантка, – вымолвила Майя после того, как они поговорили о том, что творится в других редакциях. – Она оказалась даже лучше, чем я ее представляла после твоего интервью. Такая стильная девушка, и прическа у нее что надо.
– Да, она лучше, чем на снимке. Это потому, что я плохой фотограф, – оправдывался Сергей.
– Не-ет, фотограф ты неплохой и интервью у тебя получилось классное. Но живьем она оказалась как-то интереснее. Это часто бывает. Одни в интервью замечательно раскрываются, а встретишь по жизни и сплошное разочарование. А Иринка просто обаяшка. Этого в интервью не передать. Ну а тебе-то она как? Все-таки в твоем отделе будет практику проходить.
– Ну, как-как… Интересная девчонка. Немного бешеная. Собирается взорвать информационную бомбу. Найти сенсацию среди местных воров и бандитов.
– Что ты сказал? Взорвать бомбу? – расхохоталась Майя. – Да эта девушка просто прелесть! Ты, надеюсь, ей поможешь?
– Бомбу взорвать?.. Не знаю. Я никогда такого не делал.
– Бомбу-не бомбу, а раскопать что-нибудь интересненькое ты ей точно сумеешь помочь. У тебя самого это лихо получается. Так помоги ей. А она на всю жизнь останется тебе благодарной.
Майя Стрекаловская была старше Сергея Крутилина на шесть лет. До встречи с ним она уже успела сходить замуж и обратно, пережить выкидыш. Когда молоденький журналист пришел к ним на практику, она сразу положила на него глаз и сделала своей собственностью еще до того, как он успел закончить университет. И, конечно, настояла, чтобы его приняли именно в «Северный наблюдатель», затем и вовсе убедила Анатолия Марковича назначить его редактором криминального отдела. Это чтобы гражданские супруги хотя бы по должности были на равных.
После выкидыша и сурового приговора гинекологов, что она никогда не будет иметь детей, Майя свой материнский потенциал реализовывала на начинающих журналистах. Талантливых ребят она угадывала сходу, и Анатолий Маркович прислушивался к ее советам в кадровых вопросах.
Ирина Спицына вполне могла бы стать очередным «журналистским ребенком» Майи, но та изъявила желание работать в сфере криминала, а не культуры. Поэтому покровительствовать новичку на этот раз «мамаша» решила не сама, а с помощью Сергея Крутилина. А этот «сынок» слушался ее безоговорочно.
– Так ты обещаешь, что обязательно поможешь ей? Обещаешь? – не столько спросила, сколько приказала Майя.
– Обещаю, – несколько холодно, дабы не вызывать у коллеги чувства ревности, ответил Сергей Крутилин.
– Ну, вот и хорошо!
Поднявшись в свою квартиру, расположенную на девятом этаже, они не стали ужинать – поели во время антракта в театрально буфете. А потому без лишних слов вдвоем разложили диван-кровать, быстро застелили его, разделись догола и легли под простыню без одеяла. Сергей тут же приступил к страстным поцелуям. Немного робкий и очень вежливый в жизни, в постели он превращался чуть ли не в животное.
Майя Стрекаловская была в эти минуты совершенно счастлива от мысли, что заполучила в собственность настоящего льва.
ххх
Ирина Спицына в этот вечер никого не хотела видеть. Потрясенная петербургским «Жаворонком», она долго сидела в своем левом углу первого ряда балкона, пока билетерша не прогнала ее.
Выйдя последней из театра, она до двух часов ночи гуляла по городу, спустилась к реке Северке, прошлась по набережной и только затем вернулась в свою однокомнатную квартиру, выданную ей как сироте после окончания школы-интерната.
Дома она заварила черный чай и долго пила его маленькими глотками. В голове роились самые разнообразные мысли и образы, появлялись и исчезали обрывки из спектакля.
К трем часам ночи она немного успокоилась, распахнула окно, чтобы было не так жарко, разделась и легла на свою тахту, стоящую возле стенки. Ночью ей приснилась Жанна Д,Арк в исполнении актрисы Санкт-Петербургского камерного театра Ирэн Губкиной. Народная героиня, одетая в доспехи, держа в руках меч, грустно вопрошала Ирину Спицыну: «Ты почему не идешь спасать Францию?». Ирина не знала, что ответить, хотя была готова идти за Жанной Д,Арк куда угодно.
Проснувшись около десяти часов утра, Ирина подумала: «А, собственно, почему я должна спасать Францию? Я ведь живу в России».
Yes!
В полдень Ирина Спицына неспешно подошла к дому №37 по улице Свободы и также неспешно поднялась на третий этаж до двенадцатой квартиры.
Пять дней назад она была здесь. И этих дней вполне хватило, чтобы понять простую мысль, что она дала своему верному Панычу совершенно невыполнимое задание. Что можно накопать в биографии какого-то мелкого воришки с ангельским личиком? Только такие же мелкие кражи. Никакой бомбы здесь нет и быть не может. А ведь Паныч, если дал слово, то он будет копать.
Боже, какой он все-таки милый, этот юноша! И какая она, Ирина Спицына, гадина! Все время что-то от него хочет, все время что-то от него требует. И ничего не дает взамен.
Сегодня все будет наоборот.
Ирина шла к Павлу Радийцеву, чтобы заняться с ним любовью. Она знала от подруг, что в сексуальном плане он – не инвалид, к нему уже приходили девушки определенного толка. Но они ему давали только секс, может быть за деньги. А она ему подарит любовь. И совершенно бескорыстно.
Пока она шла к дому Павлика, про себя пыталась представить, как она это сделает. Может быть, разденется перед ним догола и сядет к нему на колени. Но возникает проблема, а выдержит ли двоих инвалидная коляска? Как бы ее не сломать ненароком.
Можно поступить по-другому. Сказать Павлику спасибо, если он что-то все-таки нарыл, объяснить, как она его любит, обнять его, начать целовать – а там дело пойдет.
Это будет первый, но отнюдь не последний день их взаимной любви. Она будет часто приходить к нему. Она спасет его от вынужденного одиночества. Она может быть даже выйдет за него замуж. Зачем спасать какую-то абстрактную Францию, когда можно спасти одного конкретного человека.
Эти дебилы-чиновники дали инвалиду и такому замечательному юноше квартиру на третьем этаже. Она пойдет в мэрию и добьется, чтобы Павлик получил квартиру на первом. И чтобы обязательно был пандус. Два раза в день они будут выходить на прогулку. Ирина Спицына с гордостью будет везти коляску с сидящим на ней Павликом, а все прохожие будут ей завидовать, потому что она совершила маленький подвиг, выйдя замуж за инвалида. У них будет очень счастливая семейная жизнь.
С такими мыслями девушка добралась до нужной квартиры, на секунду закрыла глаза, затем, немного вздохнув, с бьющимся сердцем набрала код. Дверь покорно открылась. Ирина робко зашла в комнату и обнаружила, что она совершенно пуста. Компьютер был выключен, а стоящий рядом стул явно переживал свое одиночество.
Вот блин! Павлика кто-то увез гулять. Скорее всего, соцработница. Весь план может сорваться из-за такого пустяка. Когда она придет к нему второй раз, настроение будет не то, она может передумать и не решиться.
– Паныч, ты где, ау! – без всякой надежды негромко крикнула гостья.
– Ирка это ты? – раздался голос Павлика из кухни, и у Ирины отлегло от сердца. – Я чай пью, подходи, угощайся.
Девушка прошла на кухню. Павлик действительно с наслаждением пил чай. На столе лежали разновидности всякой вкуснятины – дорогие конфеты, зефир, печенья.
– Паныч, конечно, не откажусь, разве тебе можно отказать, – гостья взяла со стола зефир и принялась его потихоньку жевать, сочиняя на ходу новый план соблазнения.
– Погоди, Ирка, у меня для тебя есть нечто более вкусненькое, – Павлик резко развернулся на инвалидной коляске и через пару секунд оказался в комнате возле компьютерного стола.
Девушка немедленно подскочила за ним.
– Ты хотела бомбу? Вот она – получай, – довольный собой Павлик взял со стола два листка формата А-4 и протянул ей.
– А что это? – Ирина принялась разглядывать листки, на которых принтер распечатал чьи-то отпечатки пальцев, пытаясь узреть таящуюся в них сенсацию.
– Это и есть бомба. Твой Иван Синцов не только украл телевизор. Два месяца назад он убил депутата Государственной Думы Андрея Лисичкина. На первом листочке отпечатки пальцев с пистолета, которым стреляли в депутата. На втором – самого Синцова. Их сняли сразу после его ареста. Если ты внимательно присмотришься, то увидишь – они совершенно идентичны.
– Гребануться можно! – воскликнула ошеломленная Ирина Спицына. – Как же ты их добыл?
– Это, конечно, мой секрет, но тебе кое-что скажу. Все отпечатки пальцев, снятые с преступников или с орудий преступления, Следственный комитет Российской Федерации хранит на специальной базе. Вход туда естественно, доступен только специальным экспертам. Как я туда попал – никого не касается. По идее эксперты Следственного комитета должны были сами по специальной программе обнаружить, что отпечатки этого Синцова совпадают с отпечатками на пистолете. Но почему-то прошляпили. А мы с тобой раскрыли самое крупное преступление года. Поздравляю!
– Да-да, спасибо, конечно… Только это, конечно, ты, а не я раскрыл…
– Без тебя я бы тоже ничего не сделал. Но в любом случае все лавры должны достаться тебе. О моем вкладе в это дело никто знать не должен. Поняла?
– Поняла. Спасибо, тебе, Павлик!
Ирина впервые назвала своего одноклассника по имени, отбросив нелепую кличку Паныч. Вернувшись на кухню, одноклассники более двух часов пили чай, весело смеялись, представляя, как вытянется от изумления лицо Виктора Марковича, когда он узнает, какой сенсационный материал принесла практикантка. После второй чашки Ирина стала изображать начальника УВД Северска, который будет вручать ей медаль…, нет, даже орден и при этом говорить: «Мы всегда верили в вас, уважаемая Ирина Сергеевна, что вы способны не только завалить двух бандитов в парке, но и раскрыть самое крупное преступление года». Жаль, конечно, что рядом не будет Павлика – настоящего героя, можно сказать, Шерлока Холмса XXI века. Но, увы, таковы правила. Если рассказать, кто же на самом деле нашел убийцу депутата, то Павлик отправиться в тюрьму вслед за ним. Даже такое полезное для дела хакерство считается уголовным преступлением.
Ирина ушла от Павлика в прекрасном настроении. От потрясения она и забыла о своих первоначальных намерениях.