Вперед, славяне!

                МУЗИС А.И.

                КОЛЫМСКИЕ ПОВЕСТИ
                (трилогия)


                ВПЕРЕД, СЛАВЯНЕ!
               
               
   Нюкжин стоял на берегу Ясачной и завороженно смотрел, как под ногами шевелилось, кряхтело, с шорохом терлось о землю белое шершавое чудовище, похожее на гигантскую змею. Оно настырно ползло вверх по реке, что уже само по себе казалось противоестественным.
   Весна на северных широтах еще не набрала силу. Вокруг Зырянки лежал снег, а с гор порывами налетал по-зимнему холодный ветер. Но солнце грело. Речной лед четыре дня назад стал серым, ноздреватым. Позавчера появились трещины и полыньи. А сегодня  грязно-серое поле вдруг пришло в движение и медленно двинулось вниз по Колыме, раскалываясь на отдельные куски.
   Но у Средне-Колымска лед еще не тронулся. Он, как плотина, поднимал уровень  воды, загоняя ее в притоки. И вот, Нюкжин стоит и смотрит, как льдины на Ясачной движутся вспять! Да, да! В самом прямом смысле - против течения!
   Нюкжин тревожно поглядывал на отметки водомера. До бровки террасы оставалось
не более полутора метров. Жуткое белое крошево шевелилось под ногами, как живое существо.
   "Плохо!.. - думал он. - Очень плохо!  Еще чуть-чуть и зальет поселок. Тогда не
улететь, а бурить на болотах можно только пока земля мерзлая..."
   Однако вылететь Нюкжин не мог уже неделю. Буровой станок поступил без комплекта труб. Мастер в запое. И нет вертолета. 
   Хозяйственники разводили руками.
   - Кто же знал?
   Начальник экспедиции уклонялся.
   - Трубы? Это дело хозяйственников.               
   Лишь Донилин обнадежил:
   - Я достану!
   Буровой мастер не объяснил, где и как он собирался достать злополучные трубы.
Сказал только, что нужно "маленько погодить". И вот - пиковая ситуация! Зырянку
со дня на день затопит. А труб нет. И Донилина нет. К слову сказать, нет и вертолета.
   Нюкжин поежился и поднял молнию куртки на цигейковой подкладке. Посмотрел туда, за Ясачную. Хребет Черского сахарной грядой выделялся на горизонте в прозрачном чистом весеннем воздухе. Он обнадеживал: не горюй, болота отойдут не так скоро...
   Кто-то тронул Нюкжина за локоть.
   - Иван Васильевич! Вас начальник ищет!
   Нюкжин обернулся. Перед ним стоял молоденький шофер с экспедиционной базы.
   - Где он?
   - Там, в "Юбилейный" зашел.
   Продуктовый магазин "Юбилейный" располагался на площади между берегом Ясачной
и поселковым  клубом "Новатор", украшенном тяжелыми колоннами. Площадь не имела твердого покрытия. В дожди здесь блестели здоровенные лужи, в сушь ветер гнал тучи пыли. Но сейчас она выглядела чисто, солнечно, празднично.
   "Если Сер-Сер зашел в "Юбилейный", то ничего срочного", - невесело думал Нюкжин, пересекая солнечный прямоугольник площади.
   Встречаться с Фокиным  ему не хотелось. Тот опять будет уклоняться от прямых
вопросов, выказывая показное сочувствие. "Сер-Сер" для Нюкжина означало не только
удобное сокращение имени-отчества бывшего однокурсника. Оно противостояло внешне
показной внушительной наружности, как бы говоря: "серый ты, серый". Так он называл Фокина, когда тот еще ходил в начальниках партии, хотя геологом слыл средним. Когда же Фокин вдруг стал начальником экспедиции, наверху виднее кого назначать, заглазное прозвище закрепилось за ним прочно и стало всеобщим.
   Фокин дожидался их в машине,  юрком "ГАЗ-67" по прозвищу "козел". Он спокойно
смотрел, как Нюкжин приближается к машине, не проявляя признаков нетерпения. Лишь, когда сели, сказал шоферу:
   - На базу!
   Разговаривать с рабочими и младшими геологами лаконично, подчас строго, Фокина
вынуждала полевая обстановка. Вырываясь "на природу" некоторые забывали, что они все же на работе. Но, что говорить, склонностью к администрированию он грешил.   Только с начальниками геологических подразделений Фокин обращался ПО-СВОЙСКИ: мол, мы все из одной кучи! И сейчас, лишь машина взяла с места, Сер-Сер повернулся к Нюкжину и доверительно, как лучшему другу, сообщил:
   - Через два часа будет борт. Попутный. Райкомовцы летят. Донилин достал трубы.
Уже грузит на машину.
   Где и как достал злополучные трубы буровой мастер, Фокин не объяснил. И не надо! Важно, что достал!
   В груди Нюкжина разом возникло напряжение, толкнулось в сердце, заставило биться учащенно. Взгляд стал сосредоточенным. Оцепенение ожидания сгинуло, мысль работала с опережением.
   - Но Долинину нужен помощник...
   Да, они оба видели, как самолет, на котором летел помощник бурмастера, уже висел над ледовым аэродромом Зырянки, но его "завернули" и он ушел обратно в Якутск. А казалось, ничего не изменилось. Накануне самолет садился на точно такой же лед. Но порядок в авиации жесткий. Если авиационная инспекция закрыла аэродром, то и не помышляй! Самим следовало поторопиться. А теперь, что делать?
   - Скажешь Кочемасову, что он на месяц командируется в твой отряд.
   Нюкжин в волнении потер указательным пальцем подбородок.
   - А он согласится?
   - Согласится! - уверенно сказал Сер-Сер. - Что ты, Кочемасова не знаешь?
   Моторист экспедиции Иннокентий Кочемасов находился в Средне-Колымске. С вездеходчиком Виталием Мериповым они готовили зимовавшую там машину к выезду. Передавая его на месяц в отряд, Фокин по сути делал Нюкжину подарок.
   Кочемасов действительно славился покладистым характером.
   Ни от какой работы не отказывался, распоряжения начальника не обсуждал. И работал отменно. Так что пока все складывалось как нельзя лучше: и вертолет, и
буровой комплект, и Кочемасов...
   И Нюкжин подумал,  что у Сер-Сера все-таки есть талант руководителя. При случае, он мог организовать работу оперативно и толково.
   - Так что получишь карабин, рацию и на лесной аэродром, - словно издалека доносились до него наставления Фокина.
   Они заехали на базу, потом в контору, потом на склад и, наконец, выехали за поселок.
   "Лесной аэродром" представлял собой широкую просеку, которой пользовались, когда площадка на ледяном поле выходила из строя, а песчаные косы заливала вода. Со временем предполагалось построить здесь стационарную бетонированную полосу,  способную принимать самолеты типа "ИЛ-14". Но пока отсюда взлетали только вертолеты и маленькие "АН-2", да и то, если земля сухая.
   Когда они подъехали, грузовая машина уже стояла у кромки леса, поодаль от вертолета. Донилин сидел в кабине шофера и курил. Выглядел буровой мастер довольно помято. Рыжеватые вихры всклокочены, лицо, даже сквозь заросль ржавой щетины, казалось одутловатым.               
   Увидев начальство, он вылез и отрапортовал:
   - Имущество загружено!
   От него разило винным перегаром.
   - Ты бы, Адамыч,  побрился, - морщась сказал Фокин. - И не дыши в лицо.  С тобой без закуски говорить невозможно.
   Донилин замялся, загасил сигарету и полез в зелено-красный салон вертолета.
   - По сути, выгнать его надо. Только с кем работать будешь?
   Но Нюкжин отметил, что, несмотря на непрезентабельный вид, Донилин малый расторопный.
   "Но главное, что - трудяга! - думал Нюкжин. - И вот, выручил!"         
   - Райкомовцев еще нет. - сказал Сер-Сер.
   Экипаж вертолета поглядывал нетерпеливо. Пилоты везде одинаковы. Их можно ждать неделями, но они ждать не любят.
   А Нюкжина не оставляло ощущение, что происходит нечто нереальное.
   - Значит, Степан все-таки достал комплект?! - машинально сказал он.               
   - Да! Адамыч молодец!  А, кстати, знаешь как Донилин стал "Адамычем"?.. Похоже
на анекдот. Мать родила его не в замужестве. Говорят, когда регистрировали Степана, фамилию она назвала, свою. Имя дала. А на вопрос: - "Отчество"? - ответила, - "Все мы от Адама!" "Так и записать?" - спросили в ЗАГСе. - "Так и запишите!". Вот и стал Степан "Адамычем". Не любит, правда, когда его величают по отчеству...
   Нюкжин слушал в пол уха. Сер-Серу хорошо рассказывать анекдоты. Его заботы через полчаса кончаются. А у него они все впереди. Донилин достал комплект. Наверняка не новый, из списанных в прошлом году. Хорошо, если посмотрел, что берет. Хоть и для себя, ему бурить, так ведь "не просыхал" целую неделю... Вездеход в Средне-Колымске простоял зиму без ремонта. Вездеходчик новый, на Колыме впервые. Наладит ли машину? И запчастей нет... Кочемасов - моторист!
Месяц ходить в помощниках бурмастера? Понравится ли, хоть и покладистый?.. Задача начальства вытолкнуть нас в "поле", а там как знаешь...
   Он вылез из машины и заглянул в салон вертолета. Из под груды походного имущества выглядывал ящик с комплектом труб.
   - Не попадем мы с ним "под монастырь"?            
   - Не... Мне дружок задолжал. Вот я и взыскал.
   Мелкое бурение в Зырянке вели и другие организации: на воду, на мерзлоту, на грунты под строительство. Осенью отслуживший инструмент списывали. Но "отслужил" не означало "не годен". И бурмастер списанный комплект "придерживал". Именно бурмастер, а не хозяйственник. Потому что хозяйственнику нужен акт на списание. А буровик думает как бы не остаться без инструмента. И получалось, что самый бесхозяйственный человек в экспедиции - хозяйственник. А Донилин "взыскал" и что ему скажешь, кроме как - спасибо!
   Подъехала райкомовская  машина. Вышли двое. Мужчины. Одеты просто. С Сер-Сером поздоровались, вернее Сер-Сер поздоровался с ними, а они ответили. На Нюкжина не взглянули.
   Один спросил пилота:
   - Готовы?
   - Готовы! - ответил пилот.
   - Тогда полетели!
   И полез в салон. За ним - второй. Лица озабоченные.
   "Паводок! - подумал Нюкжин. - А в Среднем, поди, ушами хлопают. Вот они и летят".
   - Желаю... - сказал Сер-Сер и пожал руку.
   Борт-механик захлопнул дверцу, закрепил предохранители. Нюкжин осмотрелся. Райкомовцы сидели в передней части салона около летной кабины. Донилин устроился на кошме поверх имущества с явным намерением вздремнуть.
   Нюкжин занял место возле иллюминатора у дверцы. Он разглядел грузовую машину и "козла" на краю взлетной полосы, фигурки Сер-Сера и шоферов. Многолетний опыт научил: уезжать раньше, чем вертолет поднялся в воздух, значит обрекать себя на повторную ездку. Вылет могли отменить или задержать.
   "А отсюда видно даже лучше, чем с передних мест" - с удовлетворением отметил
он.
   Набирая скорость, начали вращаться лопасти. Вертолет подрагивал, примеривался
к грузу, затем мягко покатился, оторвался от земли и помчался прямо на вершины
деревьев, словно собирался сбить макушки. Но, не долетая до них, резко взмыл вверх. Деревья нырнули ему под брюхо и взору Нюкжина открылась Колыма. Длинная белая полоса дробленого льда чуть-чуть шевелилась. Чернели полыньи, иногда значительные. Местами льдины громоздились одна на другую. Кое-где на поверхности льда виднелись то дерево с вывороченным корнем...  то разбитый бочонок...  то кучка мусора...
   Гул мотора стал ровным, методичным. Вертолет набрал высоту триста метров и лег 
на курс. Он летел на север, придерживаясь долины Колымы, и перед Нюкжиным развертывалась любопытная картина, подобная эффекту обратной киносъемки. У Зырянки он наблюдал плывущие льдины, черные полыньи - одним словом, ледоход. Ниже по Колыме льдины сплачивались, образуя разбитое трещинами ледяное поле... Вот и трещины уже выклинились и под вертолетом еще не тронувшаяся Колыма - сплошной серый лед!
   - Успели! - думал Нюкжин. - И от паводка убежали, и Средне-Колымск принимает".
   Справа к Колыме подступил скалистый обрывистый берег. От него круто поднимались округлые заснеженные вершины Юкагирского плоскогорья. Береговые обрывы отделяли их от Колымы черным бордюром.            
   Он переместился к левому иллюминатору. Сквозь желтоватое стекло от Колымы и до самого горизонта простиралась белая, слабо всхолмленная равнина.
   - Наша вотчина! - подумал он. - Что-то будет, когда растает?!
   Ровно гудел мотор. Донилин спал на груде снаряжения. Мысли Нюкжина шли вразброд. Еще вчера Сер-Сер не хотел говорить с ним. Потому что не мог предусмотреть, когда вскроется Колыма, освободится ли вертолет, достанет или не достанет Донилин буровой комплект. А сегодня вылет решился в одночасье. Экспромтом!..  Великая сила  - экспромт! Но такое повторяется каждый год, каждый полевой сезон. И, ничего, срабатывает.
   Колыма отклонилась вправо, изгибаясь большой излучиной. Срезая ее, вертолет пересекал район предстоящего маршрута. И Нюкжин забыл о Сер-Сере... Белая равнина. "Блюдечки" озер подо льдом - круглые, беленькие, плоские. Местами черные проплешины бугров, на них разреженная щетка низкорослых лиственниц. Видны и заросли кустарников, занесенные снегом. Кое-где даже краснеет прошлогодняя листва карликовой березки. А в общем, снежный покров не так велик, как показалось издали. Продержится недолго. Но и воды будет немного.               
   Вертолет делал круг. Проплыли под иллюминатором серые, разбросанные вдоль берега реки домики Средне-Колымска. В поле зрения опять вошла Колыма. Серый ноздреватый лед выглядел достаточно прочным.               
   Не успели остановиться лопасти, как подкатили две машины - "Козел" для райкомовцев и грузовая для перевозки имущества отряда.
   Райкомовцы тут же уехали, а вертолетчики заторопили как обычно:
   - Выгружайтесь! Скорее! Аэропорт закрывается!
   Едва они перегрузили свои вещи на машину, как вертолет снова загудел, закрутились лопасти. Через минуту он взлетел прямо с места и взял курс обратно на Зырянку.
   И наступила тишина. Такая потрясающая, что показалось: они переместились из
одной эпохи в другую. А вертолет, совершивший чудо, уменьшался, превращался в точку над горизонтом.
   "Адский агрегат!" - не без восхищения окрестил его Нюкжин.
   Аэропортовский грузовик вывез их на низкую террасу, к дощатой будке на бревенчатых полозьях. Из железной трубы вился дымок, возвещая, что там тепло. Вокруг вразброс лежали ящики, бочонки, грузы, прикрытые брезентом.
   Имущество отряда образовало еще  одну такую кучу. Точнее - кучку! Это в вертолете казалось, что вещей много. И все же: буровой станок, два мотора к нему, комплект труб, бочка бензина, спальные мешки, палатки, кошмы, кухонная утварь. Продукты. Не многовато ли на один вездеход?
   Донилин в пути немного отдохнул и выглядел свежее. Только рыжая щетина по прежнему совершенно непотребная и глаза тревожно печальные.      
   - Наши, наверное, не догадаются, что мы прилетели, - сказал Нюкжин.      
   - Конечно! - подхватился Донилин. - Я сбегаю. Быстро. Адресок только...          
   Нюкжин объяснил ему, где искать вездеход.
   - Пусть едут со всеми вещами, - сказал он уже в догонку. - Если готовы, то сегодня же и отправимся.
   Донилин исчез и только тогда Нюкжин спохватился, что отпускать Степана по
крайней мере неосторожно. Но пойти самому к месту стоянки вездехода он не мог.
Среди вещей лежали оружие, рация, железный ящик с картами и аэроснимками. Их
нельзя оставлять без присмотра. Нет, он, конечно, доверял Донилину. Тот работал
не первый сезон, а нечестные люди в экспедиции не задерживались. Но как поручиться, что Донилин не отвернет куда-нибудь за опохмелкой? Все правильно, идти самому нельзя. Тем не менее...
   Нюкжин вошел в теплую, прокуренную дежурку. За простым деревянным столом
сидели два старика. Один в изношенном свитере, видимо сторож, второй, его гость,
в телогрейке. На столе стояла пустая бутылка. Увидев летную куртку, тот, который
сторож, немного подумал, затем протянул руку и поставил бутылку на пол за собой.    
   Нюкжин поздоровался и спросил:
   - Можно подождать здесь? Вездеход должен подойти!
   - Кочемасовский?
   То, что экспедиционный вездеход называют "кочемасовским", не удивило. Кочемасов родился  в Средне-Колымске.  В паспорте его  значилось "русский".  Однако скуластое лицо и по азиатски черные глаза свидетельствовали, что в его жилах течет и якутская кровь, причем немалая. Поэтому у Кочемасова по всей округе, и, конечно же, в Средне-Колымске, водились друзья и родственники, как среди русских, так и среди якутов. У одного из них и зимовал вездеход.               
   И Нюкжин подтвердил:
   -  Кочемасовский!
   - Ну, конечно, подождите... - миролюбиво согласился хозяин. - Вон там стул есть.
   Нюкжин присел на предложенный ему стул, но через минуту встал, снял куртку.
Жарко! Краем уха он прислушивался к беседе за столом.
   - И что же ты имеешь? - допытывался гость.
   - Ставка. Северные сто процентов. Столько же за стаж. Ну, и подворовываю маленько.
   Он говорил ничуть не смущаясь Нюкжина.
   - И что же, не замечают?
   - А если и замечают? Я ж по малости. Когда бутылку, когда банку. Они ж и так мне полагаются...
   "Полагаются" означало, что портовое начальство само периодически "подбрасывало" сторожам и грузчикам то одно, то другое, чтобы удержать их на месте. На Колыме и "бич" считался работником.
   - Как думаете, - спросил Нюкжин, - Колыма скоро вскроется?
   - Однако, не завтра, так послезавтра, - сказал хозяин. - У нас весна какая? Зима, а за ней сразу лето.
   - Но снега еще достаточно. С вертолета хорошо видно.
   - Снега много, - подтвердил хозяин. - Но сбывает. Еще день-два и не выедете отсюда.
   - Что так? - обеспокоился Нюкжин.
   - Вода по логам пойдет. Объезжать придется. Вы куда путь-то держите?
   - В сторону Седедемы, на Дьяску.
   - Туда дороги нет.
   - Мы напрямую.               
   - Ну-ну!
   - Сейчас-то они еще пройдут, - вступился гость. - Земля мерзлая.
   - Сейчас, пожалуй! - согласился хозяин. - Если не мешкать.
   - Мы с работой. Бурить будем.
   - О-о! - протянул хозяин, словно Нюкжин собирался пешком на Северный полюс.
   Разговор расстроил Нюкжина. Что говорить! Они опоздали с выездом! А тут еще
ни вездехода, ни Донилина. Посмотрел на часы. Незаметно, незаметно, а уже полтора часа. Лучше бы самому... Но тут же вспомнил о бутылке на столе. Нет, и оставлять Донилина тоже нельзя. Ну, будь, что будет! Одно слово - экспромт!
   - Жарко у Вас тут, однако, - сказал он. - Пойду, прогуляюсь.
   После прокуренной дежурки, на улице показалось невероятно как хорошо. И  -
что это? По дороге,  что вела логом,  грохоча траками по мерзлой земле спускался
вездеход.
   "Наш?! Неужели наш? - подумал Нюкжин. - Теперь ему казалось, что прошло
слишком мало времени. Или они не собрались? Так приехали?               
   Вездеход лихо подкатил к дежурке и остановился, демонстрируя надежность тормозов. Распахнулись сразу обе дверцы: из одной вылез улыбающийся Кеша Кочемасов, из другой - серьезный Виталий Мерипов.      
   - С прибытием! - Кеша долго и радостно тряс руку Нюкжину - Заждались мы тут.
   Мерипов поздоровался сдержанно, руку протянул издалека, словно боялся, что
начальник не примет ее. И еще Нюкжин отметил, что Мерипов начал отпускать бороду. Таежный форс, типичный для новичков.
   - Донилин где? - спросил он.
   - Наверху. У магазина. Мы его за хлебом оставили.               
   - За хлебом?
   - Не беспокойтесь, Иван Васильевич! Я ему внушил.
   - В Зырянке ему тоже "внушали".
   - Да, - согласился Кеша. - Личико у него стало круглое... А Вы, Иван Васильевич, что-то наоборот, совсем с лица спали. Шапка да подбородок.               
   Все трое рассмеялись. Подбородок у Нюкжина действительно был тяжелый, бульдожий. Но больше всего развеселило Нюкжина, как ловко ушел Кочемасов от
обсуждения товарища.               
   - Загрузились? - спросил он.
   - Три дня как загруженные. Вот-вот вода пойдет. Выбираться надо. Поскорее.
   Ай, да, Кеша!  Тут гадаешь, готов ли он?  А, оказывается, вездеход уже три дня
дожидается команды. И про воду знает.  И беспокоит она его, не менее Нюкжина.
   - Вам придется с нами поехать, - сказал он. - Сергей Сергеевич распорядился. Вы, как?
   - Раз надо... - ответил Кочемасов. - Степану одному как же?
   - Ну, ладно! - сказал Нюкжин, вполне довольный тем, как обернулось дело. -
Загружаемся!
   Загрузить вездеход так, что бы в пути груз не растрясло, надо время. А Колыма торопила. И Донилин торчал где-то у магазина. Поэтому по быстрому закатили бочку с бензином, на скорую руку закидали имущество. Кеша приветливо открыл дверцу.
   - Садитесь! Я наверху.
   - Нельзя наверху.
   - Ничего! Милиционер мой дружок.               
   - По технике безопасности нельзя.
   Кеша посмотрел на Нюкжина с недоумением.
   - Какая техника? Вещи валом накидали. Железки. Там живому человеку не ехать.
   Кочемасов говорил правду. Ехать в кузове вездехода пока что невозможно. "Пока!" А что изменится потом? Но надо соблюсти видимость порядка...  В каждом начальнике было что-то "фокинское".
   - Ну, ладно, до первого лагеря так доедем, а там обустроимся.
   Нюкжин сел в кабину с удовольствием. Взглянул на Мерипова. Лицо не очень
выразительное. Как говорится, без особых примет. Лоб... Нос... Борода... Но глаза смотрят внимательно. В отделе кадров успокоили: Мерипов - водитель-универсал. Окончил МАДИ. При знакомстве он оставил хорошее впечатление.               
   "Хоть будет с кем поговорить", - подумал Нюкжин.
   Они поехали. Машина шла уверенно, надежно. Теперь бы еще благополучно
проехать мимо магазина.
   Донилин сидел на перилах крыльца. У его ног лежал объемистый рюкзак с хлебом  -  в дорогу! Из карманов куртки-штормовки торчали две бутылки. Не дожидаясь приглашения, он быстро вскарабкался наверх и возвестил:
   - Вперед, славяне!
   Но Нюкжин не спешил. Он достал из полевой сумки карту.
   - Кеша! Посмотрите!
   Кочемасов нагнулся.
   - Нам нужно сюда, - показал направление Нюкжин. - Вот тут, видите, на карте   
обозначен сарай.
   - Знаю! - сказал Кеша. - Черный бугор. Летом косят там, на аласах.               
   - Хорошо бы до него сегодня...
   - Доедем! Это рядом.
   - Тогда садитесь в кабину. Покажете дорогу. - И протянул карту. - Возьмите.
   - Я так найду, - отвел его руку Кеша.
   Они поменялись местами. Нюкжин залез на вездеход, а Кочемасов сел в кабину
водителя.
   - Как вы там? - спросил он оттуда.
   - Порядок! Трогайте!               
   Вездеход аккуратно взял с места и покатил по улицам Средне-Колымска, мимо
потемневших от времени и непогоды деревянных приземистых домиков, спустился в лог, темный, а потому холодный, и пошел по нему, выбирая путь к верховью.
   Нюкжин посмотрел на Донилина. Тот сидел вполне довольный жизнью, распахнув куртку настежь.
   - Не холодно?
   - Не... Мотор вон как пышет.               
   На базе они даже не поговорили толком. Степан где-то пропадал, "искал" трубы.
Да и не до него было тогда. Днями торчал в конторе. Надоел Фокину, надоел хозяйственникам. Ходил на берег Ясачной...
   Теперь они рядом. Надолго!
   Вентиляторы гнали горячий воздух так, что Донилину пришлось сесть боком, свесив ноги на закрылок гусеницы и Нюкжин искоса поглядывал: не свалился бы!
Но Донилин сидел уверенно, будто не под ним качалась, дергалась, лязгала гусеницами удивительная железная машина по прозванию - вездеход. И тогда Нюкжин поверил: да, они едут! Самое трудное - организация работ - позади! Сейчас они вырвутся на простор и начнется маршрут.
   И, словно получив приказ, вездеход вынырнул из лога на заснеженную равнину.
Она сверкала, искрилась, ослепляла белизной и солнцем. И чистое синее небо над
головой.
   Настроение у Нюкжина стало совсем по погоде. Он был уже устремлен к тому
далекому пункту на реке Дьяске. Пройти и пробурить. И посмотреть. И подумать.
Простая задача! Простое обследование местности. Что? Где? Как?.. Но если по делу, то не такое оно и простое. Из совокупности мелких фактов складывается грандиозная картина жизни на Земле. Ведь у Земли есть своя жизнь...  Движутся материки... Воздымаются горы... Низины заносятся рыхлыми наносами... Нет большей радости, чем радость познания.
   А вездеход мчался вперед, лавируя между мелкими озерами. Они оставались по
курсу то слева, то справа, небольшие, округлые, подо льдом и снегом. Иногда встречались озера крупные, овальные. Первое крупное серповидной формы озеро
лежало как раз перед Черным бугром. Предстоял немалый объезд. Но вездеход
вдруг, никуда не сворачивая, скатился по пологому берегу и выскочил на лед. Нюкжин только ахнул: что делают?! А вездеход уже мчался по ровному белому полю,
вздымая холодную белую пыль. Нюкжин оглянулся: за машиной двумя рублеными полосками тянулся след гусениц. Лед держал.
   Дверца кабины приоткрылась и оттуда на ходу выглянул Кеша. Глаза озорные,
улыбка до ушей! Увидев, что начальник не сердится, он снова скрылся в кабине.
   "Да! - между тем, думал Нюкжин. - За ними нужен глаз да глаз".
   Но езда по озеру доставляла удовольствие. Ехал бы так и ехал, ни о чем не задумываясь. Правда, беспокоили две бутылки в карманах Донилина, но, ничего, они
последние.
   Вездеход пересек озеро, подошел к берегу и повернул в поисках выезда. Черный
торфянистый берег, рассеченный клиньями жильного льда, возвышался невысокой, отвесной стеной. Торфяники обычно содержали обильное количество органических остатков: пыльцу растений, их ветки, листья, иногда шишки, по которым специалисты определяли климат былых эпох. Здесь следовало покопаться, но пока предстояло выехать с озера. Вездеход обогнул торфяник, за ним начинался пологий подъем на низкий берег, даже не подъем, так, чуть-чуть, и они снова на мерзлой земле Колымской равнины.
   Торфяник представлял собой остатки значительно более крупного бугра пучения,
кровля которого рухнула. Образовалась воронка, а в ней озеро. Когда такие озера пересыхали, открывались идеально ровные илистые площадки - "аласы", - где летом буйно поднималась высокая трава. На аласы рядом с Черным бугром приезжали из Средне-Колымска запасать корм для лошадей и коров. Молоко шло в школу-интернат и другие детские учреждения. Между аласами располагались суглинистые холмы и на самом широком из них, на возвышенной его части, стоял деревянный сарай. Осенью им пользовались косари, зимой - охотники.
   Вездеход подкатил к сараю. На вершине холма снег сошел и земля сочилась капельными струйками воды. На Черном бугре размокший торф превратился в сажистую слякоть. На склонах и аласных западинах лежал снег. Для лагеря сухого места не было.
   Нюкжин осмотрел сарай. Он походил то ли на неочищенную конюшню, то ли на
заброшенный общественный сортир. Осенью косари приведут его в порядок, но сейчас...
   - Приехали... - усмехнулся Виталий.
   - Ничто! - сказал Донилин. - Переживем!
   - Для костра место найдем, а ночевать придется на вездеходе. - подвел итог Кеша.               
   - Я в кабине! - сразу застолбил себе место Виталий.
   - Никто не претендует! - фыркнул Кеша.
   Нюкжин понял его правильно: первое слово за начальником и нечего высовываться. Но ведь Виталий новичок. Городской! Оботрется!
   Он заглянул в кузов вездехода.
   - Однако, втроем здесь не уместимся...
   - Я наверху... - сказал Донилин.
   - Я тоже! - отозвался Кеша.
   - А если дождь?
   - Что Вы, Иван Васильевич?! Какой сейчас дождь?
   Нюкжин спросил, конечно, из вежливости. Дождя не ожидалось. А если и дождь?!
Накроются брезентом и хоть потоп.
   - Пожалуй, так! - согласился он и распорядился: - Значит дело за ужином!
   - Это мы вмиг! - оживился Донилин.
   Он и Кеша быстро свалили стоявшую неподалеку сушину и минут через десять
веселые желтые огни костра спорили с желто-оранжевыми отсветами предзакатного солнца. К очагу подтащили еще пару бревен. Сели... Тепло!.. Спокойно!..
   На землю ложились неотчетливые мягкие тени. В светлом сумраке деревья, сарай, 
вездеход смотрелись как силуэты. Поблескивал лед на озере. Розовела лужа, набежавшая поверх льда.
   Сидеть у костра, подбрасывая в огонь сухие чурки, что может быть лучше? Виталий принес воды, подвесил над огнем казан и чайник.               
   - Что будем варить?
   - Макароны, - сказал Кеша.
   - Чудо-блюдо! - подтвердил Нюкжин. - Бух в котел и там сварился.
   - С тушенкой?
   - С тушенкой.
   "А ведь утром я еще смотрел на ледоход в Зырянке", - с тихим удивлением подумал Нюкжин. Но предаваться воспоминаниям было еще рано. Донилин раскупоривал бутылки.
   По сути Фокин переложил свои заботы на Нюкжина. Сам не смог ни остановить,
ни наказать Донилина. Благо вертолет подвернулся вовремя. А что может сделать он, Нюкжин?
   - Ох, Степан!.. Погубите Вы и себя, и меня.
   - Не... - сказал Донилин. - Я не погибну. И никто, от одного стакана...
   - Так ведь он сегодня не первый!
   - Того уже нет. - Донилин разливал по кружкам. - Тот уже в прошлом.
   Нюкжин решал сложную задачу. От того, как начнется сезон зависит и дисциплина в отряде, и взаимодействие, и, в конечном счете, работа. Но, попробуй, скажи Донилину: "Не пей!" Он и в Зырянке никого не слушал, а здесь тем более... Те, двое, в будке аэропорта, считали даже, что им "полагается"... Нет! В одиночку с Донилиным не справиться. Только отношения испортишь и работу осложнишь...
   В кружках поблескивало, все смотрели на начальника.               
   Нюкжин решился. Традиционный тост.
   - С первым маршрутом! - сказал он. - И за всех, кто в пути!
   Выпили. Закусили макаронами, густо заправленными тушенкой. Выпили еще.
Хмель пошел по телу, расслабил, развязал языки. После духоты и толчеи шумного города, выход на природу настраивал на минор. Нюкжин прослушал, как Виталий и Донилин заспорили:            
   - Что же хорошего? - спрашивал Виталий. - Шагу в сторону не сделай.               
   - А зачем тебе в сторону?
   "Повеселевший" Донилин напирал грудью.
   - А если мне нужно?! - упорствовал тоже захмелевший Виталий.         
   - Сел в лодку, греби как все. А то враз перевернемся.
   - А если я не хочу, как все?
   - Тогда - вылезай! - вступил в разговор Кеша.
   - Куда? В воду?
   - А куда хочешь!
   - О чем спор? - спросил Нюкжин.
   - Воли ему мало! - сказал Кеша и добавил нечто по-донилински.
   - Что?... Что Вы сказали? - переспросил Нюкжин нарочно, будто не понял.
   Кеша удивленно раскрыл рот и согнулся пополам.
   - Ха-ха-ха!.. Что я сказал?.. Ха-ха-ха!..
   Но Донилин без всякого смущения повторил и даже добавил. Такая бесцеремонность покоробила.
   - Степан Адамович!
   Нюкжин знал, что применяет запрещенный прием. Но надо же остановить Дони-
лина. И вообще, маршрут начался и нельзя, чтобы каждый кто во что...
   Донилин смотрел на него, как будто получил под дых.
   - Так я, чтобы понятней... - наконец выговорил он,  и угрюмо добавил: - И не надо меня... по отцу...
   - Хорошо! - пошутил Нюкжин. - Вы не будете "по матери", а я не буду по отцу. 
   Но о Донилине недаром шла буйная молва. Он вздыбился.
   - Что ты, начальник, мне все "Вы" да "Вы"? Я не девка красная!
   Воспользовавшись внезапно возникшей перепалкой Виталий поднялся и пошел к
сараю. Кеша проводил его долгим взглядом. А Нюкжин прикидывал, как лучше выйти из  неприятного разговора. Он всегда обращался к сотрудникам отряда на "Вы", к рабочим - тем более. Но одно дело "тыкать" подчиненному, который стесняется или боится ответить тебе тем же, другое, когда тот напрашивается сам.
   - Ну что ж! - сказал он. - Давай на "ты"!
   И удовлетворенный Донилин достал третью бутылку.
   Нюкжин с укоризной посмотрел на Кешу и тот, словно извиняясь, уточнил:
   - Последняя...
   - Последняя стояла перед этой, - сказал Нюкжин.
   - Ну, Иван Васильевич... Надо же отметить...
   Опять приходилось решать психологическую задачу: выпить - значит одобрить!
Отказаться? Разопьют без него. Прецедент на будущее. Проклятое зелье! Можно
подумать, что без него ни шагу... И все-таки придется уступить.
   - Хорошо! - сказал он. - Если она действительно последняя.
   Донилин разлил по кружкам, оглянулся, где Мерипов?
   Виталий вышел из сарая. В руке он держал небольшую квадратную доску.
   - Посмотрите, я икону нашел!
   Доска потемнела  и прогнулась, а постный лик угодника закоптился настолько,
что пришлось его протереть тряпицей, чтобы разглядеть хорошенько и его самого
и витиеватую подпись: "Николай"!
   - Зачем тебе? - спросил Степан. - Дурман же! Опиум для народа.            
   - Понимаешь ты! А может она древняя?
   - И что?
   Донилин не оценивал икону в рублях. Да и содержимое кружки привлекало его
значительно сильнее.
   Но Нюкжин помнил: в середине ХVII века отряды казаков Михаила Стадухина
и Семена Дежнева проникли с моря в устье Колымы  и основали Нижне-Колымский острог. Оттуда Дежнев выходил морем в сторону Чукотки. А кто из них поднимался по Колыме? Может быть Ерило Зырян? Оторванные от Большой Земли, на веслах и под парусом, без карты, без страховки - только долг, икона и святая вера! И хотя икону в сарае вряд ли оставили те землепроходцы, уже то, что она воскрешала память о них, делало ее неприкосновенной. Брать икону не следовало! Однако, как объяснить Виталию?
   - Положь на место... - глухо, но с угрозой сказал вдруг Кеша.
   Он сидел почти не изменив позы. Разве, чуть пригнув голову, как зверь перед 
прыжком. Но от его ровного бесцветного голоса Нюкжину стало не по себе.
   - Да ты что? - неуверенно запротестовал Виталий.               
   - Положь!
   Темные глаза Кеши ничего хорошего не обещали, хотя голос оставался по-прежнему ровным и негромким.
   "Убьет и не вздрогнет!" - подумал Нюкжин.
   - Нужна она мне... - пробурчал Виталий и поплелся обратно к сараю.          
   - Не им кладено, не ему брать! - твердо сказал Кеша.
   А Нюкжин подумал: "Ну и начало! Как дальше будем?"
   И тут Донилин вдруг попросил:
   - Кеш! Открой рот.
   - Зачем?
   - Трудно тебе?
   Кеша доверчиво открыл рот. Донилин что-то долго рассматривал, потом сказал:
   - А ты зубастый! Надо же!
   Подошедший Виталий с недоумением смотрел, как они, все трое, заходились от
смеха.
   - Надо мной, что ли? - спросил он у Нюкжина.
   - Нет! - ответил тот, будучи не в силах успокоиться. - Зубы у Кеши! Во рту!
   Но Виталий  ничего не понял.  А может быть он подумал,  что они  "чокнулись"
здесь, на заснеженной безлюдной равнине. В первый же день! Или перепились?
   Вино действительно  по-началу взбодрило их,  но теперь "отпустило" и усталость минувшего дня навалилась вдвойне.
   - Я, пожалуй, пойду, - сказал Нюкжин, постепенно успокаиваясь.      
   - Я тоже! - поднялся присевший было Виталий.
   - А мы еще посидим маленько...  Да, Кеша? - еще бы,  Донилин не уйдет,  пока
все не выпито.
   - Посидим, - неуверенно ответил Кочемасов.
   Он, вероятно, подумал, что от начальника ему будет разнос. Но Нюкжин сказал
миролюбиво:
   - Я попросить Вас хочу. Не надо на Виталия. Человек он новый. Жил по другим
правилам... Свара хуже водки. Если и дальше так, то маршрут не пройдем.
   - Ясно, - хмуро согласился Кочемасов.
   - И Степана надо придержать.  Вам это лучше, чем мне.  И,  пожалуйста,  пусть
он побреется, конечно, если не отпускает бороду, как Виталий.
   Кеша усмехнулся. Улыбнулся и Нюкжин.
   - Тогда, спокойной ночи! У меня тоже что-то глаза смыкает.
   - Спокойной ночи! - отозвался Кеша. 
   Нюкжину казалось, что он заснет не дойдя до вездехода. Веки смыкались сами
собой. В темном кузове вещи лежали навалом. Наводить порядок? Нет, завтра!
Только завтра! Нашел спальный мешок, кое-как выровнял место для ложа. Попахивало бензином...
   Он заснул мгновенно, хотя и во сне кто-то не давал ему покоя: "Начальник!..
Начальник!.." Что за сон?
   - Начальник! Кончай ночевать, "вставай" пришел!
   Сначала Нюкжину показалось,  что Донилин, как начал вчера шутить, так и не
может остановиться.  Но Донилин не шутил.  И небо  в проеме  кузова светлое.
Посмотрел на часы: семь утра!
   - Что рано?
   - Бурить надо! Место вчера не выбрали...
   Нюкжин вылез,  щурясь на яркий свет.  В средней полосе  России  можно было
подумать, что уже близится полдень.
   Ба! Донилин ли перед ним? Ни ржавой щетины, ни мути в глазах. Стоит на но-
гах прочно, по-хозяйски.
   - На торфянике... - сказал он, стараясь с ходу включиться в деловой разговор.         
   - Туда шланг не дотянем.
   - Там же была вода!
   - Была да сплыла! Ночью не тает.
   - Тогда поближе к торфянику...
   Нюкжин уже проснулся. У него, как и у Донилина, появилось предвкушение настоящей работы.  Он подошел к Черному бугру  и  осмотрел его подножье.
   - Сюда дотянем?
   - Пожалуй, - сказал Донилин и крикнул Кочемасову: - Тащи!
   Они поставили треногу,  принесли моторы,  лебедку, трубы.  Стали монтировать
станок.
   В восемь предстояло выйти на связь с базой. Нюкжин установил рацию, натянул
антенну - от сарая к вездеходу, - подсоединил блок питания.
   Мерипов наблюдал за их действиями  через открытую  дверцу вездехода,  но вылезать из спального мешка не торопился.
   Нюкжин начал настраиваться  на волну базы,  но время еще не пришло  и Прохоров молчал. А мир жил своей жизнью. Монотонный голос диктовал сводку погоды:
цифры... цифры... цифры...  С Колымы доносилась  перебранка речников.  Паводок
повредил береговую обстановку и кто-то кому-то настойчиво вдалбливал,  что повреждения необходимо исправить и побыстрее.  А тот, кому "вдалбливали", тупо повторял: "А как я могу?"               
   Виталий вылез из спального мешка  и присел рядом.  Интересно,  все-таки живые
голоса "оттуда"!
   - Внимание!  Внимание!  - перекрыл всех голос Прохорова.  - Здесь РСГТ. Вызываю РЗПС! Вызываю РЗПС! Как слышите, Иван Васильевич? Прием!
   Прохоров беспокоился, как никак отряд без штатного радиста.
   Нюкжин ответил, что слышит хорошо,  сообщил свое местонахождение и что работу начали. Спросил, что есть для него?
   - Вам ничего!
   Обычное дело.  Если подразделение работало нормально,  начальство к нему ничего не имело.
   Нюкжин попросил разрешения не выходить на связь дня три-четыре: они в дороге,  каждую остановку развертывать рацию - потеря времени.  Да и не везде ее развернешь.  Прохоров разрешил.  Они попрощались.  В эфире стало тихо.  В экспедиции кроме них никто еще не работал.
   Нюкжин  вернулся к буровой.  Моторчик гудел,  колонковая труба медленно,  но
верно погружалась в грунт.  Донилин словно колдовал над ней.  Он двигался быстро, проворно,  ни одного лишнего движения.  Его чуть выпуклые  зеленоватые глаза, как две фары зорко высвечивали и вращение штанги, и подачу воды.
   Муфта достигла устья скважины и Степан крикнул:
   - Выключай!
   Кеша остановил мотор.  Степан сноровисто нарастил  новую штангу  и вновь подал команду:
   - Включай!
   Кеша в этот момент смотрел на Нюкжина - как ему их работа? И промедлил.   
   - Давай! Давай!  -  нетерпеливо прикрикнул Степан.  -  Не в Академии наук!
   Кеша включил мотор и спросил:
   - А в Академии ты что, на печи лежал?
   - Лежал на печи и ел калачи,  -  весело ответил Степан.  - А вот чем нас здесь накормят?
   И Нюкжин понял,  Донилин поднял его  не только  из-за выбора  места для бурения. Проблема заключалась в "котле"!  Вчера все торопились. Первый костер! Первый ужин! Первый ночлег!  Каждый стремился сделать хоть что-нибудь.  А сегодня обычный трудовой день.  Донилин и Кочемасов начали бурение, им не до кухни. Он занят на связи.  Донилин вероятно предполагал,  что начальник распорядится в отношении Мерипова. Но тот отошел к вездеходу.
   "Готовить завтрак придется мне,  - подумал Нюкжин. - И надо поторапливаться,
потому что как закончится бурение, предстоит отбор керна".
   Он уже собрался разжечь костер, но обнаружил, что дров нет.  Их сожгли утром,
когда Кеша со Степаном поднялись спозаранок готовить буровую.
   - Виталий, - позвал он Мерипова. - Помогите распилить бревно.
   Мерипов внимательно посмотрел на начальника,   вникая,  действительно ли без
него не обойтись  или это предлог  принудить его к работе?  Распилить бревно можно было  только вдвоем  и он взялся за пилу.  Но когда  отвалилась  третья чурка, он сказал:
   -  В Прибайкалье я на трелевке леса работал. Обед нам привозили.            
   Нюкжин взял топор.
   - Вас там сколько было?
   - Сотни полторы.
   - Вот! А нас четверо.
   - Я не к тому... Но ведь я не обязан. Я - вездеходчик!
   - А кто обязан? У нас вездеходчики, бурильщики, начальники. А повара нет.
   - Вижу, - сказал Виталий. - Давайте топор, я поколю...
   Нюкжин разложил костер,  поставил на огонь казан с водой,  засыпал туда гречневой крупы, демонстрируя приличные навыки кашевара. Потом вскрыл две банки мясной тушенки и, в заключение, повесил над костром чайник.
   Виталий принес еще две охапки дров, сбросил их у огня.
   - А все-таки, - сказал он, - я откажусь, другой откажется. Тогда как?      
   Нюкжин засмеялся. Он в это время мыл грязную посуду.
   - Пришлось бы готовить мне, вот как сейчас.
   - А если бы и Вы не захотели?
   - Я подчиняю свои желания интересам работы.
   - Значит, так бы и готовили весь сезон?               
   - Нет, так тоже неправильно.
   - А как же правильно?!
   - Выдал бы каждому продукты и готовьте себе сами.
   - Здорово! - сказал Виталий. - Я бы не додумался.
   - Естественно! - согласился Нюкжин. - Подумать такое, значит поставить крест
на работе.
   Вдвоем они приготовили завтрак, быстро и не хуже вчерашнего ужина.
   Затем они оба подошли к буровому станку. Нюкжину дали  его на четыре недели исключительно потому, что на Колымской низменности он мог начать работу
раньше, чем другие партии в горах.
   Опускали последнюю трубу. Кеша выполнял указания молча, видимо понимая,
что они  действительно  не в академии.  Кеша было  взглянул  на начальника,  но
Донилин тут же сердито рыкнул:
   - Не зыркай! Упустим!
   Донилин закреплял штангу, Кеша придерживал ручку лебедки.
   - Давай! - крикнул Долинин. - Быстрей!
   - Глуши мотор, - сказал Виталий. - Завтрак готов!
   - Сперва отбурим, - невозмутимо отозвался Донилин.
   - Так стынет же...
   - Схватит инструмент, тогда узнаешь, как она стынет.
   - Кто схватит?
   - Кто! Кто! Заморозка!.. Вот, кто!
   - Мерзлота,  -  пояснил Нюкжин.  - Оставь трубу в скважине,  пусть ненадолго, 
замерзнет вода, скует инструмент. Тогда трубу "бросай надо!"
   - То "давай", то "подожди", - пробурчал Виталий.               
   Нюкжин тоже хотел есть, но промолчал. Прошло около получаса, прежде чем
Донилин прислушался.  Он и сам не  смог бы объяснить,  что слышал,  но опытный слух подсказывал: бурение на пределе!
   - Восемнадцать метров! - сказал Степан. - Затираю керн.               
   Когда вынули последнюю трубу, солнце уже стояло над лесом. Как только выключили моторы, стало тихо-тихо. Ополоснулись водой из шланга. Сели к огню.
   - Я законно жрать хочу! - возвестил Степан.
   - Калачей нет, - пошутил Нюкжин.
   - Пройдет и так.
   По тому,  как утром Нюкжин не обнаружил в казане вчерашних макарон,  а их
оставалось немало, сомнений не было: Донилин и Кочемасов позавтракали, причем плотно. И правильно сделали. Какая работа на пустой  желудок?! Но Степан
и Кеша уминали кашу так, будто на самом деле работали без завтрака.
   Чай пили не спеша. Но Донилин засиживаться не дал.
   - Пошли... Закончим.
   Измазанные мокрой глиной колонковые трубы лежали рядком. Степан начал с
последней.  Он выдавливал из нее грязную глиняную колбаску,  а Нюкжин бережно подхватывал ее по частям, и запечатывал в конверты из бумаги-крафт с прокладкой из восковки.
   Пакеты выстраивались длинной вереницей. Лицо Нюкжина сияло. Посветлел и
Степан. И Кеша улыбался. Они видели, что Иван Васильевич доволен и чувствовали себя сопричастными к его работе, вероятно нужной. Ведь не кататься же он
поехал по болоту!               
   А Виталий смотрел разочарованно.
   - Одна глина, - сказал он.
   - В Западно-Сибирской низменности тоже,  казалось, одна глина.  А сейчас оттуда идет половина добываемой в Союзе нефти.
   - Значит, мы нефть ищем?
   - Не обязательно. Для начала просто надо знать, что под ногами.      
   - Болото под ногами.
   Снова пили чай. Балагурили.
   Потом занялись  обустройством  вездехода.  Переместили бочку  с бензином в
переднюю часть кузова.  Не срочный груз  поставили на дно.  Кошмы,   палатки,
спальные мешки,  рюкзаки с  личными вещами  положили сверху,  обложив ими 
рацию и "спецчасть".  В корме кузова оставили свободное место,  туда сгрузили
моторы, лопаты, ломы, запасные тросы.  Здесь же поставили сбоку ящик под кухню, пока свободный.
   К четырем часам отобедали.
   - Сегодня далеко поедем? - спросил Донилин.
   - Километров пятнадцать.
   - Тогда ехать надо. Еще скважину пройдем.
   - Куда гонишь? - спросил Виталий.
   - А ты что, утомился?
   - Не утомился, а рабочий день кончается.
   - Значит на севере рубль длинный, а день?.. короткий?.. Я дело люблю. И чтобы азарт в деле...
   - И чтобы "стакан"! - поддел Виталий.               
   - И чтобы стакан, - согласился Донилин. - Он, сердешный, очищает.    
   Нюкжин насторожился.  Подумал, Виталий и Степан опять схватятся.  Но Кеша осадил их:
   - Кончай заседание! Не в Академии наук!
   Все засмеялись. А Нюкжин решил, что они притерлись.
   - Поехали! - сказал он.
   Сложили кухню.  Кузов затянули  брезентом,  закрепили  веревками.  Поверх
брезента положили треногу, подстелив под нее кошму.
   - Готово! - подвел итог Кеша.
   Нюкжин сел в кабину, разложил на коленях карту. Донилин и Кочемасов  забрались наверх.
   - Кеша! Поглядывайте по маршруту. Не везде можно по азимуту.
   - Понятно! - отозвался Кеша.
   И вот место, где они ночевали,  жгли первый костер,  справляли "товарищеский ужин" и бурили - позади!  Они словно отчалили от родного берега.  И вернутся ли еще сюда, к сараю?
   "Ребятам, видимо, придется", - подумал Нюкжин, но как о чем-то очень далеком.
   
                2.
   В небе тянулись птичьи стаи. Они держали курс на север.               
   "Куда же они летят? - думал Нюкжин. - Там еще снег."
   А птичьи стаи все летели и летели. Вероятно, они лучше знали - куда! Они               
летели и как будто несли с собой тепло. Снег не просто таял, он сбывал просто
на глазах. Ледяные линзочки озер подходили водой, но они ехали по-прежнему
напрямую, сокращая путь и испытывая удовольствие риска. Иногда Нюкжину слышался подозрительный треск под гусеницами, и однажды, когда они съезжали с озера, лед у самой кромки  берега обломился. Они выскочили на сушу, обдав сидящих наверху всплеском воды.               
   Виталий притормозил. Нюкжин выглянул: как оно?
   Кеша улыбался:
   - Лихо вы!
   "Не лихо, а глупо!" - подумал Нюкжин и запретил съезжать на лед.
   Так они ехали и третий день, и четвертый, и пятый, наблюдая, как сбывает снег, как лед на озерах уступает воде, как возникают и ширятся полыньи...  И когда вечером шестого дня вездеход подошел к очередному, намеченному под стоянку озеру, оказалось, что льда на нем уже нет.
   Остановились на  высоком глинистом бугре,  поросшем лиственницей.  Прогретая солнцем земля кое-где даже подсохла.
   - Здесь и палатки поставить можно, - сказал Нюкжин.
   - Суше сейчас нигде не найдем, - подтвердил Кеша.
   Он сразу хозяйственно взялся за топор и направился вырубать колья для палаток и очага, а заодно присмотреть сушину на дрова. Донилин с помощью Нюкжина и Виталия снял треногу, потом они расчехлили кузов, достали палатки.
   Моховой покров выделял  влагу. Накидали ветки стланика, постелили брезентовый пол, на него резиновый надувной матрас. И сверху кошму и спальный мешок.
   - Королевское ложе! - сказал Нюкжин и предложил Виталию, - Располагайтесь рядом.
   - Я буду ночевать в кабине, - ответил Виталий.
   - Зачем? Неудобно же!
   - На земле сыро.
   Степан засмеялся.
   - Боишься, ночью "хозяин" за бороду ухватит?               
   Виталий не ответил.
   "Он не медведя боится, - подумал Нюкжин. - Просто предпочитает жить отдельно. Но почему?"
   К удивлению Нюкжина, ему никак не удавалось установить контакт с Виталием. Казалось бы у них больше общего, чем со Степаном и Кешей, но практически с ними у Нюкжина все ладилось, а с Виталием - никак!
   - Тогда давайте поставим палатку ребятам, - предложил он.
   Мерипов покосился на Степана с Кешей, они хлопотали у костра, готовили ужин, и согласился.
   Закрепив последнюю растяжку, Нюкжин удовлетворенно разогнулся.
   - Ну, вот! Теперь настоящий лагерь.
   Подсели к костру. Вечер выдался тихий, лирический. Донилин заваривал чай.
Над головами по-прежнему тянулись стаи.
   - Летят! - сказал Виталий. - Летят и летят!
   В его голосе слышалось восхищение городского человека.
   Все смотрели в небо. Великое переселение птиц никого не могло оставить равнодушным.  Одни стаи летели высоко и, чувствовалось, нацелены на дальний путь. Другие уже искали место для отдыха. Они снижались и с шелестом крыльев, похожим на посвист, шли на посадку. Одна из таких стаек плюхнулась на воду озера близ палаток, словно лететь дальше не хватало сил. Приводнившись, утки бодро отряхивались, оглядывались по сторонам, начинали плавать, нырять, кормиться.
   Степан вскочил и побежал к вездеходу за ружьем. Но, когда он, крадучись, стал приближаться к озеру, стайка дружно поднялась и перелетела подальше.
   - Пустой номер, - сказал Кеша. - Надо на ночь в засидку идти.       
   "Отпробовать свежей утятинки неплохо, - подумал Нюкжин. - Но сколько таких "засидок" на пути бедной птицы. И бьют ее, и бьют!.. А она все летит, летит!.. А местные не просто охотятся. Они бьют утку впрок. В той же Зырянке в дни перелета пустеют учреждения. И начальство, и подчиненные - все на тяге. И кто их остановит, если сам райисполком,..  прокуратура,..  милиция...  И они, геологи, туда же!".  Горизонт затягивала легкая дымка  и вечернее солнце окрашивало ее в лилово-пурпурные тона. И огонь костра выглядел в предзакатных лучах бледным и бесцветным.               
   И вдруг: - З-з-зу... З-з-зу...
   Комар! Надо же! Уже комар! В низинах еще лежит снег. На лиственницах только-только пробиваются новенькие зеленые иголки. А комар, провозвестник лета, уже тут как тут.
   Отужинали и Донилин поднялся.
   - Приступим...
   - Сегодня?
   - А что?
   Ай, да Донилин. Девятая скважина за шесть маршрутных дней! Что называется - дорвался до работы! И ведь может не пить, когда нет ее, родимой...
   - Я эту походную жизнь страсть как люблю, -  устанавливая треногу,  рассказывал Степан. - Зимой, бывало, стоишь у станка. В цехе тепло, не дует. А по мне хоть брось все, да беги.
   - Что ж не побежишь? - закрепляя лебедку, спросил Кеша.               
   - Зимой?.. Куда же, зимой?
   - Есть буровые, что работают круглый год, - подсказал Нюкжин, помогая подвесить мотор.
   Не-ет... - протянул Донилин. - То, опять же, на одном месте. И дисциплина... С нашим братом-буровиком не пошуткуешь.
   Солнце коснулось горизонта, когда Нюкжин и Донилин приступили к отбору керна,  а Кеша ушел в "засидку".  Керн на этот раз  вышел не богатый,  скважина прошла через крупную линзу льда.
   "Выспаться бы!  - думал Нюкжин,  направляясь в палатку. - Как следует выспаться!"
   Лег, как провалился... Открыл глаза: без четверти восемь!            
   Вылез из палатки,  огляделся.  Кеша, Степан и Виталий  мирно сидели у костра.
Без курток и телогреек - тепло! - в зеленых рубашках с капюшонами (энцефалитках) и такого же цвета штанах, заправленных в резиновые сапоги, они походили на братьев-близнецов.
   Костер слабо дымил. Донилин приподнялся, то ли хотел подложить дров, то ли
посмотреть кипит ли, но увидел Нюкжина и крикнул:
   - Начальник! Тут ночью ходил кто-то!
   - Где?
   - А вот, по берегу.
   На отмели  действительно  отпечатались  странные  следы.  Таких Нюкжин еще
никогда не видел, они походили и не походили на след сапога с рифленой подошвой.
   - Сами натоптали? - для проверки спросил он.
   - Что Вы, Иван Васильевич! - изумился Виталий. - У кого из нас такой размер?
   Нюкжин и сам подумал, что здесь если кто и прошел, то сапоги у него не более
тридцать шестого размера. Да и след выглядел очень странно. Он выходил из воды и через метр-полтора возвращался в озеро.  И  шел странник на одной (!) ноге. И ставил ее часто-часто, почти впритык. Чей же это след?
   Виталий еле сдерживал улыбку. Донилин пыжился стараясь казаться  серьезным. Кеша отвернулся и сосредоточенно ковырял прутиком костер.
   - Ну, говорите, в чем дело? - сказал Нюкжин.
   Не вытерпел Донилин.               
   - Кеша штуку приволок с того берега.
   Он достал из-за спины припрятанную "штуку". Она походила на высокий женский ботинок, подошву которого пересекали тонкие дентино-эмалевые пластинки.
   - Вот! - Донилин прижал ее к влажному суглинку. - Я ее на песок поставил...
   - А она пошла! - вставил Кеша. - Сама!
   - Точно! Сама! - Донилин наивно таращил зеленые глаза. - Я только помог ей
маленько.
   Кеша и Виталий смеялись, но Нюкжин не мог оторвать взгляда от "штуки".         
   - Зуб мамонта, - сказал он. - Очень ценная находка. Как Вы нашли его?      
   Кеша был очень польщен таким вниманием.
   - Пошел я вдоль озера, - начал рассказывать он. - Здесь, неподалеку кустарник
к самой воде подходит. Сделал заборчик, сижу. Часа в четыре опустилась стая...
   - Меня зуб интересует, - не утерпел Нюкжин.
   - Я и говорю... Подстрелил несколько штук, а ветерок в ту сторону. Надо бы,
конечно, лодку надуть, да держать наготове...
   - Кеша!.. - взмолился Нюкжин.
   Но Кочемасов не мог иначе. Он должен был рассказать все по порядку.
   - Я озеро обошел, а там бугор и отмель под ним. А на отмели навалом костей.
Самых разных. И здоровенный бивень из земли торчит.
   - Иван Васильевич! Мы сходим за бивнем? - вмешался Виталий.          
   - Я такие места встречал, - продолжал Кеша. - Не часто, но встречал. Однако
не пойму: почему их там такая куча? Прямо кладбище!               
   - Это и есть "мамонтовое кладбище", - сказал Нюкжин. - Поедем туда после
завтрака. Все кости надо собрать, особенно зубы.
   Суп-лапша из уток с небольшой добавкой картошки мог бы отвлечь от любых мыслей. Но мамонтовое кладбище!..
   Нюкжин торопливо обгладывал утиные косточки и думал лишь о том, что удача набрести на него выпадала далеко не каждому.
   Они быстро сняли лагерь и объехали озеро.
   - Вот здесь, под обрывом, - указал Кеша.
   Нюкжин пошел  по отмелому берегу. Он хотел для начала просто осмотреть его,  но уже через несколько шагов остановился и присел на корточки. Из под илистых наносов проглядывали витиеватые узоры, подобные древнеарабским иероглифическим письменам. Нюкжин осторожно очистил их пальцем. Эмалевые узоры заблестели на солнце.
   - Похоже на зубы лошади, - сказал Кеша. Он стоял наклонясь над Нюкжиным,
стараясь понять, что заинтересовало начальника.
   - Это и есть челюсть лошади, только древней, - подтвердил Нюкжин.
   - Ясно,  что древней, - сказал Кеша.  - Сюда от Колымы на лошадях сейчас не
ходят.
   - Древней,  это значит что ей  двадцать-тридцать тысяч лет.  А то и все шестьдесят!
   - Ну-у? - удивился Кеша.
   - А вот рядом еще зубы... И кости. Тоже лошади... А вот обломок рога древнего оленя...
   Было еще множество других костей - берцовые и тазобедренные, обломки ребер и черепов, и зубы мамонтов и лошадей.
   Нюкжин не удержался, начал подбирать наиболее интересные находки. Вскоре он  уже прижимал к груди целую охапку и наблюдательный Виталий спросил:
   - Бивень, я знаю, ценится. А какой прок от зубов?
   - Бивень,  как раз,  научной ценности не представляет, - наставительно сказал
Нюкжин. - А по зубам определяют тип животного и, следовательно, возраст пород в которых они захоронены.
   - Тогда мы отпилим бивень? - спросил Виталий.
   Варварство, конечно! А как запретить?
   Виталий побежал к вездеходу за пилой. А Нюкжин продолжил поиски. На отмели подобрали каждый зуб, каждую косточку, промаркировали, обложили технической ватой, запаковали в бумагу и уложили в ящики. Затем Нюкжин расчистил и обследовал обрыв, описал его и отобрал образцы.
   Донилин напомнил:
   - Давайте обедать. А то сами костьми ляжем.
   Да! Кешины утки не продержались и до полудня. Однако к пяти часам отобедали. Настроение было приподнятое.
   - Поедем? - предложил Нюкжин. - Время есть.
   - Поедем, - поддержал Кеша. - А то вроде лагерь зря снимали.         
   - Еще скважину успеем пройти, - добавил Донилин.               
   После такого удачного дня сидеть в мягком  кресле вездехода, мчаться вперед,  ощущая скорость и дорогу, и - как поется в песне - "в глубь породы взглядом проникать"...
   Исследователей давно занимала причина массового захоронения костей крупных животных. Одни считали, что они тонули в оттаявших после ледникового периода суглинках, другие, что их захватил врасплох потоп, третьи, что причина гибели - болезни.
   Вездеход встряхивало, сбивая мысли с логического хода. Место стало холмистей.  Стланник накатывался  мохнатыми бурыми валами. Вездеход сходу подминал их и мчался вперед. Нюкжин привычно отмечал на карте приметные пункты. Кочемасов с кабины вездехода корректировал направление. По морской терминологии он исполнял  обязанности "вперед смотрящего". Вот и сейчас в раме лобового стекла показалась его рука. Она сигнализировала - возьми левее! Виталий свернул ближе к сопке, но там оказался крупный кочкарник, торчали обломки полусгнивших деревьев. Машину, несмотря на гусеничный ход, встряхивало. Виталий и Нюкжин стукались головами о верх кабины.
   Нюкжин после каждой встряски неизменно возвращался к вопросу: "Почему их такая куча?". Геологические наблюдения следов потопа не находили... Неужели тонули? Массами?!.. Фантастическая гипотеза, хотя если посмотреть вокруг...
   Виталий снова вырулил туда, где казалось ровнее и чище. Тогда рука постучала по ветровому стеклу, что означало: остановиться! Виталий взглянул на
Нюкжина и продолжал ехать. Ему надоели бесконечные команды, а начальник молчал. Ему не пришло в голову, что начальник задумался.    
   - Стой! Стой! - заорали сверху в два голоса Кеша и Донилин и забарабанили по крыше кабины.
   - Остановите! - рефлекторно выкрикнул и Нюкжин.
   Но, поздно! Вездеход разорвал бурую пелену стланика, с разгона выскочил на
поросшую травой чистину и... провалился!
   Сверху в два голоса неслось нечто "не переводимое", снизу подступала вода.
   "Только бы кузов не потек", - подумал Нюкжин, сразу возвращаясь к реальностям жизни.
   Вездеход качался на плаву в маленьком, заросшем травяной ряской озерке.
   - Давай назад! - неслось сверху.
   Виталий переключил скорости. Вездеход, загребая гусеницами, медленно подплыл к берегу и уперся в него.
   - Давай вперед! - неслось сверху.
   Теперь Виталий не перечил. Но и впереди берег озерка оказался крутым, вездеход выбраться не мог.
   Сверху объясняли Виталию кто он есть, все на том же непереводимом диалекте.
   - Ладно. Бывает! - сказал Нюкжин. - Только дверцу не открывайте. Зальет!
   Виталий промолчал, но по его лицу Нюкжин прочитал: еще один учитель нашелся...
   Крышка верхнего люка не поддавалась. Нюкжин постучал по ней.
   - Эй! Что там держит?
   - Тренога, - ответил Кеша. - Сейчас освободим.
   "Сплошное нарушение техники безопасности, - подумал Нюкжин. - Если бы лодка
кузова потекла, он и Виталий не успели бы даже выскочить...".      
   Наконец он вылез наверх.
   - Плаваем, как дерьмо в проруби, - невесело усмехнулся Донилин и "добавил" в
адрес Мерипова.
   - Выберемся! - убежденно сказал Кеша.
   Нюкжин тоже полагал, что они выберутся. Такое случалось не впервые. Конечно, не сахар сидеть в яме с водой, но и особенно голову напрягать не надо. Техническая задача...
   - На самовытаскивании? - спросил он.
   - Зацепиться не за что. Попробуем на бревне, - взял инициативу на себя Кеша.
   - Точно! - поддержал его Степан. - Здесь мелко.
   Угнетенный лиственничный лес располагался на соседнем бугре, метрах в двухстах от них. Топоры лежали у задней стенки - с них начинался любой лагерь. Но теперь доставать их приходилось не с земли, а с крыши кузова. Виталий отстегивал брезент, концы которого заливала вода. Но у него не получалось.
   - Пусти!
   Кеша свесился вниз головой. Он расстегивал застежки, а Степан держал его за пояс, чтобы не "нырнул". Наконец, он достал топоры, распрямился. Лицо у него было багровое и злое. Затем он и Долинин перебрались на землю и пошли к лесу. Нюкжин последовал за ними.
   Сначала простирался высокий кочкарник. По колено. Приходилось поочередно вздергивать ноги. Внизу чавкало мокрое болото. Под холмом стало суше. Но здесь густо рос кустарник - карликовая березка, по прозвищу "штанодер". И лишь на вершине холма, большей частью мшелого, Нюкжин смог вздохнуть относительно свободно.
   Пока он добирался до холма, Кеша и Степан уже свалили две листвянки метров по двадцать. Выше здесь лиственницы не росли. Из торцевой части вырубили бревна  -  два, два с половиной метра каждое. Отсекли тонкие вершинки. Сучья не обрубали.
   Нюкжину бревно лиственницы не показалось тяжелым. Но идти с бревном по кочкарнику?!..
   Кеша поспешил к нему.
   - Иван Васильевич, оставьте! Я донесу.               
   Нюкжин пробовал протестовать.
   - Возьмите вот слегу...
   Кеша сунул ему в руки длинную листвянку, а сам снял с его плеча бревно и пошел по кочкам, по кустарнику. Казалось бревно пригнет его щуплую фигурку. Но, нет! Кеша тащил бревно шустро, как муравей соломинку. Нюкжин со своей жердью, более легкой, хотя и менее удобной, не поспевал за ним. Следом тащил второе бревно Донилин.
   Виталий сидел на крыше кабины, как потерпевший кораблекрушение. Тихонько стучал мотор, помпа на всякий случай качала воду, понемногу проникавшую в кузов.
   Кеша сбросил бревно на краю ямы и крикнул:
   - Давай!
   Виталий скрылся в люке и тотчас гусеницы, словно лопасти водяной мельницы, пришли в движение, вздымая густую муть со дна. Вездеход прижался носом к берегу, но корма его ходила по сторонам, что означало - вездеход на плаву.
   - Не поможет бревно, - сказал Нюкжин.
   - Попробуем. - ответил Кеша. - Берег подкопаем, жерди подсунем. Лишь бы передние траки зацепились.
   Он обхватил бревно тросом и стал крепить в натяг к гусенице, которая едва выступала из воды. Балансируя на закрылке, он одной рукой забивал "палец" трака, крепя им трос к траку, другой держался за бортовой крючок. Донилин делал тоже самое с другой стороны вездехода.
   Нюкжин попытался срыть берег, сделать его ниже, положе. Но, как только лопата сняла кочкарник и слой тонкого мерзлого торфа, как тотчас звякнула о лед.
   "Еще хуже! - подумал он. - За лед траки не зацепятся".
   Кеша тоже нахмурился.
   - Жердей надо побольше. Придется еще раз сходить.
   Они сходили еще раз, закрепив вездеход веревкой за большую кочку, чтобы не отплыл от берега.
   Наконец все было подготовлено.
   - Ну, давай! - скомандовал Кеша.
   Взвыл мотор, гусеницы стали проворачиваться, подгребая под себя бревно. Вездеход приподнялся: бревно зацепилось за подсунутые под него жерди и машина подалась вперед.
   - Давай! Давай! - кричал Донилин.
   Но за лед траки не цеплялись. С хрустом ломались одна за другой жерди. А бревно, привязанное спереди, вынырнуло позади вездехода.
   - Стой!!! - выкрикнули одновременно три глотки.
   Мотор сбросил обороты, вездеход закачался на плаву. Рядом качались всплывшие обломки жердей.
   - Попробуем назад? - спросил Нюкжин.
   - Попробуем...
   Но и на тот берег, с которого они "съехали", выбраться не удалось. Одежда намокла. В сапогах хлюпала вода. Руки у Нюкжина висели как плети. Пусть основную работу делает не он, но сколько ее - вспомогательной! Достань,.. поднеси,.. подкопай,.. подсунь...  Еще раз подсунь,.. да не туда!.. И - мать!..
   В такой работе уже никто не замечал, кто начальник, а кто подчиненный. Команды подавал Кеша. Остальные их выполняли. Но дно ямы оказалось слишком илистым. И бревно, и подсунутые под него жерди только вздымали густую бурую муть. Вода стала коричневой.
   - Не получается, - наконец сказал Кеша. - До дна не достать. Придется на самовытаскивании.
   - А за что трос крепить? - спросил Донилин. До ближнего пенька метров сто.
   - Лом забьем, - сказал Кеша.
   - Соскочит трос.
   - Так забьем, чтобы не соскочил.   
   - Ну, давай, попробуем.
   Они взяли лом и кувалду, отошли шагов двадцать. Лом прошел кочкарник и уткнулся в лед. Донилин "высказался" и они перешли на другое место. С четвертого захода удалось забить лом.
   Жерди нужны. Придется еще раз сходить, - сказал Кеша.
   Казалось, уже никаких сил. Но они сходили. Волочить жердь, которая цепляется всеми ветками за кустарник?!.. Они приволокли. Три жерди.      
   - Покурим? - предложил Донилин.
   - Покурим.
   Они сидели на жердях и курили. Молча. Потом Кеша кинул окурок в воду.   
   - Начали!
   Жерди подсунули под гусеницы. Трос привязали - одним концом за лом, другим за "звездочку", ведущую гусеницы вездехода. Загудел мотор, звездочка пришла в движение и... Нет, трос не соскочил с лома, просто он выдернул его, как спичку из песка.
   Донилин опять выразил свое мнение - о болотах, о методе самовытаскивания, о Мерипове. Кеша молча пошел забивать лом. Теперь он выбрал место чуть подальше и за большой кочкой. Лом он загнал не просто с наклоном, а под кочку, под сорок пять градусов.
   Давай бревно! - крикнул он. - И топор!
   Нюкжин и Донилин подтащили тяжелое намокшее бревно. Кеша прорубил в нем желоб и положил под трос между кочкой и ломом. Бревно тоже частично налегало на лом.
   - Вот! - удовлетворенно сказал Кеша. - Теперь и лом не выдернет, и трос не соскользнет.
   Он говорил так уверенно, что Нюкжин поверил - Кочемасов вытащит!         
   Мотор заработал на малых оборотах. Звёэдочка начала вращаться, наматывая на себя трос. Вот трос натянулся. Лом подался, шевельнулось бревно...
   Но лом не выскочил, а вездеход вздыбился, заскользил по льду юзом, будто его волокла нечистая сила. Лед, тот самый лед, за который не могли зацепиться траки, теперь играл добрую роль - он уменьшал трение! И вот, вездеход перевалил через бровку берегового уступа, клюнул носом, зацепился траками за кочкарник и одержимо рванулся вперед.               
   - Пошел! Пошел!
   Нюкжин не слышал: он ли кричит? Или Кеша? Или Донилин?
   Кричали все трое. А вездеход уже мчался на полной скорости и прямо на лом.
   "Что делает? - мелькнуло у Нюкжина. - Пропорет лодку!"
   Лом рвануло. Он вылетел из под кочки, отлетел в сторону. Конец троса хлестал по звездочке, по борту вездехода. Нюкжин и Кочемасов бежали за машиной.  Донилин оказался впереди. Он пятился, падал, вскакивал, снова пятился, показывая руками - на себя, на себя, - и кричал:
   - Вперед, славяне! Вперед!
   Виталий рвал машину рывками и она совершала невероятные скачки, словно подпрыгивала.  А болото ходило ходуном:  вверх-вниз,..  вверх-вниз... Если вездеход остановится, не миновать ему провалиться снова.               
   - Вперед, славяне!
   Вездеход выкатил на бугор и остановился. Подбежали и Нюкжин с Кешей. Все трое тяжело дышали. От Донилина валил пар. Виталий распахнул дверцу, соскочил на твердую землю. Он был бледен.
   - Живы, славяне! Живы! - ликовал Донилин.- Порядок в танковых частях!            
   На нем не было сухого места.
   - Переоденься, - посоветовал ему Нюкжин, яростно растирая указательным пальцем подбородок.
   - Ничо! - ответил Степан. Дальше следовала запутанная фраза, из которой, если опустить непереводимые слова, явствовало, что переодеться он успеет, а вот "стопарик" сейчас бы "самое хорошо!"               
   Если бы у Нюкжина имелось, а по технике безопасности полагалось иметь "НЗ", он поставил бы не то, что "стопарик", целую бутыль. Но разве с такими как Донилин запас мог быть "неприкосновенным"?
   - Переоденься, - повторил он. - А бутылка  за мной.
   Приподнятое настроение Донилина просилось наружу.
   - Кеша! - распорядился он. - Посмотри, начальник говорит за ним поллитра стоит!    
   Кеша осклабился. 
   - Она не стоит. Она закопана. До приезда.   
   Эти люди еще имели силы шутить.   
   К лицу Виталия возвращался прежний цвет.
   - Поедем? Или здесь встанем?
   Солнце уже держало путь от горизонта. Они провозились за полночь. Ребята осунулись. У Кеши четче обозначились скулы. Донилин казался стройнее, его пивной живот убрался куда-то под рубаху.
   "А как я выгляжу? - подумал Нюкжин. - Наверное, тоже хорош!"
   Если бы он мог посмотреть на себя со стороны,  то в первую очередь увидел бы грязную робу, тяжелый подбородок, глубоко запавшие глаза и слипшиеся волосы, уже не скрывавшие обозначившиеся залысины. А на взгляд своих товарищей, он выглядел просто постаревшим.
   - Поехали, - сказал Донилин. - Не место здесь.
   - Далеко еще? - спросил Кеша.
   - Километра три.
   - Тогда лучше ехать.
   - Мокрые же...
   - Обсохнем.
   - Ну, хорошо. - согласился Нюкжин. - Поехали.
   Удивительно, но он испытывал прилив сил. Собственно, что произошло? Ну, провалились! Ну, выбрались!.. Издержки производства.
   И когда вездеход взял с места, встряхивая и подбрасывая на кочках, с удовлетворением подумал: "До чего легко с ними, когда они вместе, и до чего трудно, когда каждый из них сам по себе".
   На ночлег встали, когда стрелки показывали около четырех часов утра. Автоматически поставили палатку, одну на троих - Виталий, по- прежнему, ночевал в вездеходе. Сварили макароны и заварили чай. Нюкжин ел без аппетита. Спать! Все остальное казалось малозначительным.
   Встали около часу. Умылись в озере, вода взбадривала. Без суеты приготовили обед, коллективно. Сидели у костра, словно спешить уже некуда. Пили крепкий, кирпичного цвета чай. Ими еще владели и усталость и возбуждение. Донилин материл Виталия, но вяло,не по-долинински. Кеша держал его сторону.
   Тем бы и кончилось, если бы Виталий не вздумал оправдываться.
   - Ехать не надо было, - сказал он. - Солнце к порогу, а мы в дорогу.
   - Паром на середине реки не останавливают, - задумчиво ответил Кеша.
   - В Конституции записано: восьмичасовой рабочий день!
   - Ну, ты-то, не очень вспотел за этот день, - поднял голову Донилин.
   - А хоть и не вспотел. Не на сдельщине, чтобы надрываться.
   - А если на сдельщине? Тогда как с Конституцией? - зло спросил Кеша. 
   Мерипов промолчал. То ли не нашел, что сказать, то ли не посчитал нужным.
   А Нюкжин подумал, что Виталий не так уж неправ. Если бы они работали как положено, по восемь часов в день, не было бы такого напряжения, такой усталости. Возможно, тогда бы Виталий и не просмотрел злополучную яму.
   Но и согласиться с Мериповым было трудно. Закон определяет норму рабочего дня, но не запрещает превышать ее. Разумеется, когда это необходимо и с согласия исполнителя. А сейчас как раз такой  случай, когда абсолютное требование букве закона абсурдно. К тому же, не могли же они трое остановиться из-за одного человека.  Нет,  не могли! Этот один должен был подчиниться. Должен! Несмотря на его права.
   И поскольку Нюкжин не мог сейчас вынести окончательного суждения, он сказал примирительно:
   - Не стоит ругаться. Ту лужу и я не видел.
   - Ему же сигналили, - сказал Кеша. - Куда ехал?
   - Ты знаешь, а он первый раз.
   - Первый!.. Он за длинным рублем ехал, - хмыкнул Донилин.
   - А ты за каким рублем? - зло сорвался Виталий.
   - Я свое дело делаю, - отпарировал Степан. - А ты еще раз вмажешься, сам будешь вытаскивать.
   Нюкжин посмотрел на Кешу - ведь обещал воздействовать! Но тот повернулся к Степану, не замечая взгляда начальника.
   - А ты не будешь? - спросил он.
   - Не буду! - убежденно мотнул головой Степан.
   - Смотреть будешь?
   - Смотреть... Как он пупок надрывает.               
   - Со стороны?
   - Со стороны!               
   - Когда?
   - Что когда?
   - Врать перестанешь?
   Донилин обалдело посмотрел на Кешу.
   - А ты?.. Вытаскивать будешь?
   - Буду. Вместе вытаскивать будем.
   - Иван Васильевич! - вдруг спросил Виталий. - а если б не выбрались, тогда как?
   - Вызвал бы вертолет. По рации.
   - А вездеход? Бросили бы?
   - Я думаю, "МИ-8" его вытащил бы. Хотя, случается, бросают.
   - Все так просто?
   - Не так просто, но и не так сложно. Это землепроходцы шли в одиночку. А за нами во все глаза глядят.
   - То-то я смотрю, Вы совсем не волновались.
   Если бы он знал!
   Предстояло еще пройти скважину, но никто не торопился.
   - Отдохнем сегодня, пожалуй, - сказал Нюкжин.
   - Может баньку соорудим? - предложил Кеша.
   - Неплохо, да ведь устали.
   - А много ли надо на баню? - сказал Кеша и добавил, словно они только что не ругали Мерипова. - Съездим с Виталькой. Не на себе же!
   Баньку хотели поставить на пожоге. На сухом месте разложили костер, но он почти сразу подошел водой. Тогда место очистили от угольев, накидали на теплую лужу порубленные кусты карликовой березки и на нее постелили тент. Сверху натянули старенькую палатку, специально припасенную для бани. Внутри поставили железную печку, нагрузили на нее запасные траки.
   Донилин растопил печку, занес в палатку два ящика, таз и ковшик.
   - Ну, жара! Веником березовым дышит, - доложил он, вылезая из палатки. - Кто первый?
   - Иван Васильевич! - предложил Кеша.
   - Я потом, - вежливости ради отказался Нюкжин.               
   Тогда - я! - сказал Кеша.
   Он снял с костра ведро горячей воды, отнес в баню. Потом другим ведром зачерпнул из озера. Положил у входа чистое белье, полотенце и стал раздеваться. Снял измызганную в грязи рубашку, скинул резиновые сапоги и брезентовые штаны.  Последней он снял тельняшку, незабвенную память о флоте, на котором служил мотористом.
   - Эх, веник забыл!
   - Я принесу, - сказал Донилин.
   Нюкжин впервые видел Кочемасова без одежды. Его тело поражало мускулистостью: казалось, что руки, ноги, мышцы груди и живота свиты из одних узлов. А смуглая кожа, похоже, еще держала прошлогодний загар.
   Кочемасов отдернул входную полу и исчез в палатке. Донилин принес и бросил ему туда березовый веник. Листва на березках была еще прошлогодняя, бурая, местами красная и веник походил на те, что специально сушат на зиму. Словом, это был добрый березовый веник!
   За полотнищем послышался всплеск воды, урчанье. Из всех дыр в палатке повалил пар. Палатка заходила ходуном, словно в ней ворочался медведь. В конце концов входные полы распахнулись и Кеша с разбега кинулся в озеро. Он только окунулся, как тут же выскочил на берег и, яростно отмахиваясь от комаров, стал обтираться махровым полотенцем.
   - Хорошо? - спросил Нюкжин.
   - У-ух! - выдохнул Кеша.
   - Кто следующий?
   - Я - последний. - сказал Донилин.
   - Идите Вы! - предложил Виталий.
   Нюкдин не стал отказываться.
   - Я, так я!
   Пример Кости раззадорил его, хотя купаться в озере?.. Нетушки!   
   В банной палатке Нюкжин подложил дров в печку, огляделся. Один ящик служил подставкой под таз, другой - сиденьем. Брезентовый пол, влажный и теплый, живительно ласкал босые ноги.
   Пламя вспыхнуло с новой силой, в трубе загудело. Железные бока печки начали краснеть. Траки впитывали жар.
   Нюкжин плеснул на них водой из ковшика и волна тропического влажного  жара обдала тело. Горячая сырость, сгущаясь под потолком, давила на плечи. Он присел на корточки: "Ну, греет!"
   Воздух в палатке пропитался ароматом распаренного березового листа. Нюкжин глубоко вдохнул его запах, словно напился. Потом приподнялся, сел на ящик и налил в таз горячей воды. Попробовал и отдернул руку. Не вода, вар! Он разбавил ее и с наслаждением опустил в таз голову.
   Горячая вода смывала не только многодневный пот, многодневную грязь, многодневную усталость. Она смывала напряжение минувшей ночи, возвращала бодрость и уверенность.
   Нюкжин плескался и фыркал, бил себя веником до покраснения. А когда жара и духота стали нестерпимыми, обдался холодной водой из ведра, что стояло у порога. Вода не показалась ему студеной. Она ласкала разгоряченное тело. Но комары! Они только и ждали, когда он выйдет.
   Нюкжин взялся за полотенце.
   - Хорошо! Ох, хорошо! - приговаривал он, словно ему могли не поверить.
   Одновременно он отмахивался от комаров. Но не выдержал и полуодетый побежал в палатку.
   День закончился так быстро, будто его вычеркнули из календаря. И, все-таки, было в этом дне что-то нужное. Они уплатили дань болотам! Суеверие? Ну, пусть они уплатили за "науку". Главное, не увязли. Главное, что еще одна трудность - "романтическая", нет, обыкновенное "ЧП" - позади. Сколько таких "ЧП" уже было на их пути. То нет труб, то мастер в запое, то наводнение, то авиация... Личная несовместимость тоже трудность не последнего значения. Но все они поочередно остаются за спиной, а Дьяска все ближе. Только не угадаешь: кончатся ли там трудности? Скорее всего, одни кончатся, а другие начнутся.


 
                3.      
 
      
   А впереди уже маячила Дьяска. Они пересекли Южную часть Колымской низменности от Юкагирского плоскогорья до отрогов Алазейских гор. Нюкжин договорился еще в Зырянке, что Сер-Сер пришлет техника-радиста с картой и рацией, он и перегонит вездеход в Средне-Колымск. А его, Нюкжина, тем же бортом перебросит на Седёдему - основной объект полевых работ сезона. Ребятам достанется! Земля уже оттаяла, кругом полно воды и ловушек, вроде "их" ямы. Но пока что они ехали, словно действительно уплатили дань болотам и тем обеспечили себе спокойную дорогу.
   Конечно, они устали. Каждый день с утра до ночи! Изменилась и обстановка.  Теперь она характеризовалась одним словом - грязь! Мокрая грязная земля, заляпанный суглинком вездеход, в грязи одежда, сапоги. А сами они словно и не видели баню. И досаждали комары. Их полчища висели в воздухе, застилая солнце.  Как только вездеход останавливался, они набрасывались на людей, пренебрегая запахами бензина и железа.
   - Кого они жрут, когда нас нет? - удивлялся Виталий.
   - Они не жрут, они закусывают, - объяснял Донилин. - Мы для них деликатес!
   - Без комара тайга уже не тайга, - рассудительно утверждал Кеша.
   Трудно было понять откуда они появлялись. Их рождали каждая травинка, каждый листик. Они не давали спокойно поставить палатку, поесть, заснуть, а о том, чтобы отойти в кусты и говорить нечего. Спасались от них кто как мог. Виталий немилосердно мазался демитилом, отчего его лицо и борода постоянно масляно лоснились. Донилин курил подмоченную махорку, дым которой не выдерживали не только комары, но и люди. Нюкжин не снимал накомарник, поминая тех, кто его
делал. Накомарник мог пригодиться разве что для непродолжительных прогулок по подмосковью. Один Кеша оставался невозмутимо нечувствительным. Лишь во время трапезы, когда комары лезли прямо в рот, он отмахивался от них рукой.
   И только озера голубели чистым открытым взглядом. С воды веяло ветерком и, если лагерь стоял на берегу, комары беспокоили не так сильно. Но озера уже встречались редко.
   Река Дьяска протекала по местности не похожей на Колымскую низменность.  По ее берегам возвышались невысокие сопки.  Долина хотя и мшелая, но не болото. А вода проточная, чистая. Она бежит вниз, к Седёдеме. А Седёдема - к Колыме! Дьяска всего лишь "веточка" на "дереве" Колымы. Но как хорошо дойти до Дьяски!
   Они ликвидировали отставание по срокам и скважин прошли полторы нормы. А все-таки грустно. И ребята притихли. Другие перед завершением работ начинают вольничать: мол, кончилось твое время, начальник! А эти притихли.
   Последний лагерь поставили на сухом месте, у проточной воды. Палатку Нюкжину, палатку Кеше со Степаном. Виталий сказал, что по прежнему будет ночевать в вездеходе. Натянули антенну. Выбрали место для бурения, но бурить не стали. Они приехали, спешить некуда. Даже на вечернюю связь Нюнжин не вышел. Все - завтра! А сегодня пусть душа отдохнет!
   Ночью Нюкжин впервые спал безмятежно. И Донилин не разбудил. Курорт! Но проснулся как обычно - без четверти семь. Подсоединил блок питания, потрогал рычажки настройки. Сразу поймал знакомые голоса. Переговаривались начальники соседних партий - Егоров и Козельский. Разговор шел о доме. И Нюкжин вдруг ощутил, что скоро борт, а с ним и письмо. Да! Пожалуй самое трудное - ждать письма!
   На Большой Земле никак не могут понять, что писать надо чаще. И не бранить полевиков за молчание. Отсюда, с Колымской низменности не докричишься.
   В трубке радиотелефона зашуршало и голос Прохорова, без объявления позывных,  сразу сделал "втык" Егорову и Козельскому за личные переговоры на рабочей волне и в неурочное время. Потом Прохоров дал, как обычно, свои позывные и спросил:
   - Кто на связи?
   В эфире поднялся галдеж. Со всех сторон неслись позывные полевых отрядов. Как Прохоров различал кто есть кто, оставалось загадкой. Но Прохоров различал. Вот и сейчас:
   - Внимание! Внимание! Работает радиостанция РСГТ! Всем быть на связи... - Легкая пауза. - РЗПС! РЗПС! Как слышите? Прием.
   "Первым зовет", - подумал Нюкжин и включил передатчик.
   - РСГТ! РСГТ! Здесь РЗПТ! Слышу нормально. Прием!
   Голос Прохорова: - Доброе утро, Иван Васильевич! Как у Вас погода?       
   Дежурный вопрос. Погоду спрашивали у всех, независимо, направлялся к ним борт или нет. Но Нюкжин решил, что борт будет к нему.
   - Погода отличная, - ответил он. - Видимость миллион на миллион. Прием!
   Голос Прохорова: - Примите радиограмму...
   Прохоров диктовал быстро, четко, повторяя некоторые слова по два раза. Нюкжин торопливо записывал. Сер-Сер предлагал ему перегнать вездеход в Средне-Колымск своими силами.
   - ...Как поняли? Прием! - завершил передачу Прохоров.
   - РД принял, - дал "квитанцию" Нюкжин. - Но что значит "своими силами"? Прием.
   Голос Прохорова: - Не знаю, Иван Васильевич! Передаю как в РД. Что у Вас ко мне? Прием!
   Прохоров считался самым осведомленным человеком в экспедиции. Его "не знаю" говорило лишь, что он не хочет вмешиваться в дела Фокина.
   - Передайте начальнику: "Радиограмму не понял зпт Прошу вечером переговоры". Прием!
   Уже то, что Нюкжин сказал "начальнику", а не "Сергею Сергеевичу" ясно обозначало его неудовольствие.
   Бесстрастный голос Прохорова: - Передам. Конец связи... - и стал вызывать другую партию.
   - Конец связи! - как положено ответил Нюкжин, хотя Прохоров уже не слушал.
   Обычно связь с экспедицией воспринималась как своего рода маленькое таинство. Слыша знакомый голос, люди не чувствовали себя забытыми  и одинокими. Их звали, о них помнили. Но сейчас у Нюкжина осталось ощущение, что Сер-Сер его бросил.
   В нарушение уставных правил он слушал еще минут пятнадцать. Коллеги жили обычными заботами. Егорова только что "выбросили" и он обустраивал лагерь. Козельский начал работу половинным составом. Многие еще не прилетели. И вообще,  аэродром в Зырянке только что открылся. В поле работали пока первые отряды. Обычная картина для начала июня. И радиограмма, направленная ему Сер-Сером, не представлялась чрезвычайной или необычной, но огорчала непоследовательностью.  Ведь они четко договорились, что по завершении бурения Нюкжина перебросят на Седёдему. А теперь опять экспромт!
   Он выключил рацию - ну их всех!..
   - Иван Васильевич! Завтракать! - донесся голос Кеши.
   А Нюкжин еще не умывался. Мысленно он спрашивал Сер-Сера: а что будет делать его отряд? Неделю слоняться по Зырянке? А что такое неделя при их коротком летнем сезоне? Успех работы иногда определяет день, а то и час. В прошлом году вертолетчикам не хватило долететь до него всего один час светлого времени. И после этого он ждал вертолет четыре дня! Сентябрь подбирался к середине. В ночном небе полыхало Северное Сияние. Здорово! Но ведь пятнадцать с минусом. А они в парусиновой палатке. С печкой, разумеется. Без печки осенью вообще не проживешь. Но четыре дня неизвестности!.. Вот, что стоит на Севере один час. А тут неделя!
   Он вылез из палатки, вышел на берег Дьяски. Холодной водой ополоснул лицо. Пока чистил зубы пришла мысль:
   "А ведь Сер-Сер и не собирался никого посылать!"
   Степан, Виталий и Кеша сидели около костра, но завтракать не начинали. Ждали.
   - Что новенького? - спросил Донилин.
   Обычный вопрос. Нюкжин всегда охотно делился информацией. Но говорить о радиограмме не хотелось.
   - Вечером переговоры с начальником, - уклончиво ответил он. - А вообще-то народ зашевелился. Некоторые уже в поле.
   - Я наливаю? - Предложил Донилин.
   - Что у тебя там?
   - Уха! - небрежно, словно о пустяке, сказал Донилин. - На зорьке наловил.
   Стояли белые ночи. Солнце едва коснувшись горизонта вновь стремительно шло к зениту. О зорьке можно было говорить только относительно. И тем не менее...
   - Ну, как? Со дна пожиже?
   - Давай! Но немного, чтобы не через край! - в тон ему ответил Нюкжин.
   Горячая перченная уха из свежих щурят имела отменный вкус, хотя щука на Колыме считалась сорной рыбой.
   - Ну как? - спросил Донилин, видимо не чуждый радостям похвалы.
   Горячая уха заполняла рот ароматом лаврового листа и Нюкжин только поднял кверху большой палец.
   - На второе жареха из чебаков. Сегодня рыбный день.
   Вкуснота необыкновенная. В городе такого не знают.
   После завтрака Донилин снял казан и пошел зачерпнуть воды. Виталий отошел к вездеходу. У костра остался лишь Кочемасов. Нюкжин молчал, стараясь не встречаться с ним взглядом. А тот вроде и не смотрел на него, вроде в огонь смотрел. Но тихо спросил:
   - Что-нибудь неприятное?
   Удивительно обостренное чутье у Кеши. Ни чем не выдал своего настроения Нюкжин. Даже подбородок не почесал. А Кочемасов определил совершенно точно.
   - Есть немного... - Нюкжин не собирался лукавить с Кочемасовым. - Но только потом, после переговоров.
   Вернулся Донилин и поставил казан на огонь.
   - Помоешь? - спросил он Кешу. - Я пойду вздремлю минут пятьсот.
   Нюкжин выпил еще кружку крепкого чая и ушел в палатку. Предстояло подготовиться к вечернему разговору, собраться с мыслями. И написать письмо Нине. Если не отправить его с вертолетом, который прилетит за ним, то следующая оказия будет не скоро.
   Он начал с письма: "Дорогая Ниночка! Мы закончили бурение, стоим лагерем на реке Дьяске. Местность красивая, река, сопки. У меня все в порядке..." И задумался. Ждешь, ждешь возможности отправить письмо, а станешь писать и вроде не о чем. Не писать же как они барахтались в луже. Она там с ума сойдет от страха.
   "Погода стоит хорошая. В реке много рыбы... Жду твоих писем. Це-
лую!.." И так каждый раз. Главное - подать весточку!
   Он спрятал письмо в конверт, достал дневники, разложил карту. Они неплохо, совсем неплохо прошли за шестнадцать дней. И девятнадцать скважин тоже означало полуторную норму... Оторвал кусок миллиметровки и начал вычерчивать колонки скважин: первую,..  вторую...  Сопоставленные в один ряд они показывали заманчивую картину рыхлого покрова по маршруту.
   - Можно?
   - Пожалуйста!
   Вошел Виталий. Он помылся, переоделся в чистое и... сменил бороду аля-Рус, на аля-Швед!.. Что за страсть к перевоплощениям?
   - Работаете?
   Смешно шевельнулась непривычно белая полоска верхней губы.
   - Проходите! Полы получше прикройте. Комары! - Работу пришлось отложить. Виталий все время держался особняком, в стороне. Его приход означал что-то необычное. - Садитесь!
   Нюкжин подвинулся, освобождая место на спальном мешке. Виталий присел, с любопытством осматривая жилище Нюкжина, разложенные дневники и карты, рацию у изголовья. Даже не с любопытством, а с интересом к той интеллектуальной жизни, к которой имел отношение, но почему-то пренебрег. И, как обычно, молчал. Шведская бородка придавала его лицу выражение подчеркнутой экстравагантности и в то же время делала чужим. Перед Нюкжиным сидел другой Виталий, очень уж чистый. Они все помылись и выглядели неправдоподобно чистыми. Но Виталий особенно.
   "По городскому!" - догадался Нюкжин.
   - Скучаете? - спросил он.
   - Нет. Просто все не совсем так, как представлялось.
   - А как представлялось?
   - Ну, романтика... экзотика... супермены... И золотые самородки под ногами.
   Он, конечно, иронизировал.
   - Да! - посочувствовал ему Нюкжин. - Писатели приукрашивают нашужизнь. Они думают, что у нас только преодоление пространства. И сногсшибательные находки.
   - Самородков нет. Но километры здесь трудные.
   - Как оценивать? Проходимость, конечно, скверная. Но не она главное.
   - Что же - главное?
   Нюкжину показалось, что они говорят о сокровенном.
   - Я стал геологом не тогда, когда окончил Университет и получил диплом, - сказал он. - А когда геология превратилась для меня из профессии в образ жизни. Никакой другой интерес не может сравниться с интересом познания. Самое большое удовольствие - размышлять.
   Он вдруг почувствовал, что Виталий не слушает его и закруглил свою мысль менее увлеченно:
   - Конечно, познание пространства связано с определенными трудностями, но они далеко не всегда такие, с какими столкнулись Вы. Мы поздно выехали и поэтому сейчас работаем в особо сложных, я бы сказал - экстремальных условиях.
   - И кому это нужно?
   Виталий спросил "кому", а не "зачем?". Нюкжин вопросительно посмотрел на него и встретился с напористым взглядом в упор.
   - Я хотел сказать: зачем надрываться?
   - Мы не надрываемся. У нас такая работа.
   - Я и говорю: без выходных, по двенадцать, по четырнадцать часов... - И без перехода спросил: - А отгулы за переработку нам полагаются?
   "Вот зачем он пришел! - подумал Нюкжин. - Маршрут закончен, пора позаботиться о дивидендах".
   Снова всплыл давний разговор о восьмичасовом рабочем дне. Но на этот раз Нюкжин не думал, кто прав и кто неправ. Настырность Мерипова ожесточала.
   - Нет, - сказал он. - Отгулы, как правило, не предоставляются. Потому что мы сегодня работаем с перебором, а завтра-послезавтра нагрянет непогода или неделю будем ждать вертолет. Так что в среднем за сезон выходит обычное количество рабочих часов.
   - За сезон, - повторил Виталий. - Но тут не сезон.
   - Сезон еще впереди.
   - Кто знает? - уклончиво сказал Виталий. - На новом месте могу сказать, ничего знать не знаем!
   - Конечно! - согласился Нюкжин. - Если Вы считаете необходимым, я дам Вам справку. Но, честно говоря, не припомню случая, чтобы кто-нибудь просил ее.
   Сказал и подумал о Фокине. Если бы все стали просить отгулы или денежную компенсацию, то перед Фокиным возникли бы непреодолимые трудности. Он ведь не бог и его возможности ограничены фондом заработной платы, нормативом численности... И хотя Фокин перекладывал изрядную часть своих тягот на плечи начальников полевых подразделений, - а куда денешься? - Нюкжину в голову не пришло бы перекладывать свои трудности на него.               
   И, словно читая его мысли, Мерипов сказал:
   - Вы тут связаны друг с другом. И отношения не хотите портить с начальством.
   - А Вы?
   - А я сам по себе. Мерипов Виталий Константинович. Тридцать восьмого года. Беспартийный. Плачу алименты и обременен высшим образованием.
   Он говорил о себе, но говорил равнодушно, даже брезгливо, словно сам себе не очень нравился. И Нюкжин воспользовался его откровенностью.
   - Да! - сказал он. - Я знаю, что у Вас диплом инженера. Если не секрет, почему Вы не работаете по специальности?
   Виталий помолчал, потом сказал:
   - Пробовал. Не получилось.
   - Не понял! - сказал Нюкжин. - Вы же не глупый человек.
   - Может быть! - вздохнул Виталий. - А вот, не получилось!
   И начал рассказывать:
   - Направили меня в гараж. Большой Гараж! Министерский! Определили в особый блок: лимузин министра,.. лимузин зама!.. Сказали: Твое дело маленькое - чтобы они по воздуху летали! Ну, значит, чтобы с ними ни каких недоразумений. А какие могут быть недоразумения? Все новенькое, отобранное по спецзаказу... А ставки, хоть и Большой Гараж, как и везде, маленькие. И стал я баловаться. То приятелей покатаешь,то пару кругов по Садовому кольцу в часы пик. Начальство сквозь пальцы смотрело, не только я так ездил. Но однажды понадобилось вдруг в неурочное время. Мне взмылка! "Ты понимаешь, чью машину взял?!.. Ты понимаешь, где работаешь?!" Грубо, так. Криком! И я не сдержался. Говорю: "Где работаю - знаю, а вот кем, в толк не возьму. То ли инженер-механик, то ли холуй при министерской машине!.." И вышибли меня. Да еще записали в трудовой такое, что пришлось ее потерять. А я решил - уж если вкалывать, то за хорошие деньги. И пошел в таксопарк. А потом умные люди подсказали: сезонная работа - лучше всего! За лето заработок, что в городе за весь год. И ни перед кем гнуться не надо.
   - Но, ведь Вы инженер! Образованный человек.
   - Почета, конечно, мало. Но зато по справедливости: что заработал, все мое. И свободен, как Челкаш.
   - Ну? - удивился Нюкжин. - Челкаш босяк, вор.
   - Горький воспел его.
   - Вы не поняли Горького. Литература не изящная словесность, а одушевленное мировоззрение. Он выступал против бесправия капиталистического общества.
   - Все равно! Челкаш свободный человек!
   - Свободный от чего?
   Разговор перерастал в дискуссию на литературные и социальные темы, но за палаткой послышались шаги.
   - Можно? - спросил Кеша, раздвигая полы палатки.
   - Заходите!
   Кеша зашел, присел напротив на корточки. За ним втиснулся Донилин.
   - Без пяти шесть! - сказал Кеша. Это означало, что подошло время переговоров с базой.
   Нюкжин оглядел компанию. Кеша присел, обхватив колени руками. Его ухо было насторожено в сторону рации. Багровое лицо Донилина дышало солнечным жаром. Белесые брови выделялись на нем, как на негативе. Виталий сидел рядом невозмутимым сфинксом.            
   Присутствовать на радиостанции, особенно во время связи, не разрешалось. Тем более, предстоял щекотливый разговор. Но он касался их непосредственно. И Нюкжин не мог обидеть людей незаслуженным недоверием.
   - Точно! - сказал он. - Чуть не опоздал.
   Вечерняя связь считалась необязательной. Поэтому Прохоров, дав свои
позывные, как обычно назвал только тех, кто ему нужен.
   - Остальные свободны, - объявил он и стал вызывать соседнюю партию.
   Нюкжин подключил динамик и они, все четверо, слушали, как между Фокиным и Козельским шло длинное препирательство по поводу вертолета. Козельский объяснял, что они не могут начать работу без старшего геолога, который задержался на базе, а Сер-Сер доказывал, что без одного специалиста можно пока обойтись, а на базе скопились партии, которые еще вообще не "выбрасывали".
   - Сколько ждать? - взывал Козельский.
   - Не будем тратить время на пустые разговоры, - сказал Сер-Сер и Прохоров начал вызывать другую партию. Там вышел из строя вездеход, срочно требовались запасные части. Сер-Сер пообещал дослать их попутным бортом. Потом шли переговоры с третьей партией,.. с четвертой... Нюкжина вызвали последним, что означало: Фокин не считает разговор особенно важным.
   - РЗПС! РЗПС! Здесь РСГТ! Как слышите? Прием!
   - РСГТ! Здесь РЗПС! Слышу нормально. Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Ваше "РД" о перегоне вездехода не понял. Поясните пожалуйста. Прием!
   - Здравствуйте, Иван Васильевич! Поздравляю с успешным завершением буровых работ. В каком состоянии вездеход?
   - Все в порядке, но профилактика не помешала бы. Прием.
   - Вот и хорошо. Его надо перегнать в Средне-Колымск, а оттуда водой отправить в Зырянку. Егорову поступила новая машина. Ваш вездеход пойдет в другую партию. После профилактики. Прием.
   - Кто должен перегнать? Я?.. Прием.               
   Голос Фокина: - Я не предлагаю Вам лично перегонять вездеход. Два человека дойдут сами. Я имею ввиду Кочемасова и Мерипова. Донилина направьте в Зырянку вертолетом, который послезавтра загружаю Вашим отрядом. Оцените! Вам - первому! Прием.
   Сер-Сер пытался откупиться.
   - Но Вы обещали прислать техника-радиста! Прием.
   В голосе Фокина прорвалось раздражение.
   - Свободных радистов на базе нет. Я думаю вопрос не подлежит обсуждению. Прием.
   - Я не могу отправить людей без карты и рации. А ехать самому, значит потерять неделю. Прием.
   Голос Сер-Сера снова шелестел бархатом:
   - Ничего особенного! Дорогу они знают. Установим контрольный срок, как обычно. Прием.
   "Как обычно" означало, что если вездеход не выйдет в Средне-Колымск к назначенному сроку, его полетят искать. Что же касается того, что "дорогу они знают", то Сер-Сер не ошибался. Они действительно  с л и ш к о м   х о р о ш о  знали дорогу, чтобы ехать по ней без карты и рации.
   - Нет! - сказал Нюкжин. - Одних я их не отпущу! Прием.
   Бархатные нотки в голосе Сер-Сера исчезли.
   - Неужели Вы думаете, что у меня только и забот, что о Вашем вездеходе? По-моему, я сказал ясно: отправьте его в Средне-Колымск! Как? Решайте сами! Прием!
   Фокин не просто перекладывал свои заботы на Нюкжина. Он побуждал его на свой риск и страх нарушить правила техники безопасности, заставлял сделать то, что люди не обязаны были делать, не хотели делать. Однако, мог ли Нюкжин нарушить дисциплину субординации, отказаться выполнить приказ?
   - Вас понял! - ответил он. - Конец связи.
   - Конец связи! - сразу отсоединился Прохоров.
   Нюкжин выключил рацию. Он не мог не выполнить приказ. Но, что? Он тоже должен заставить людей подчиниться?
   - Вот такие пироги...
   - Значит не поедете с нами? - спросил Виталий. В его голосе Нюкжину почудилось скрытое злорадство и тревога.
   И Донилин и даже Кеша смотрели на него с выжиданием.
   - Да Вы что? - Нюкжин потер пальцем подбородок. - Неужели думаете, отпущу Вас одних?.. Завтра отбурим. Отдохнем. Потом не спеша соберемся.
   - А вертолет? - спросил Донилин. - Попадет от начальника.
   - Не попадет! - сказал Нюкжин. - Без связи борт не пришлют. Они даже нашего местонахождения толком не знают... Ну, ладно! С этим покончено!
   Ребята вышли из палатки и стало просторнее, светлее. Сдвинутые в угол сиротели дневники, карта, миллиметровка. На душе пакостно. Эх, Сер-Сер!.. Ты, конечно, не бог. Вечные проблемы с авиацией, запчастями, кадрами... Откуда взять техника-радиста? Но ведь знал, что радиста не будет, а обещал.
   И тут он услышал, как Донилин, уже отойдя от палатки, сказал:
   - А начальник у нас - Человек!
   - Только разглядел? - спросил Кеша.
   - Давно разглядел, - ответил Донилин. - Ты думаешь, почему я так вкалываю?
   - Дело не в начальнике, - вступил голос Виталия. - Хороший ли он, плохой ли, только на нем ездят, а он нас понукает.
   - Ну и зануда ты! - сказал Донилин с удивлением, но беззлобно.
   - Никто нас не понукает, - добавил Кеша. - Можешь остаться.
   - То есть, как "остаться"?
   Нюкжину показалось, что голос Виталия даже взвизгнул на последнем слове.
   - А вот так, - спокойно ответил Кеша. - Как Робинзон.
   И они с Донилиным загоготали.
   Парусиновая крыша хорошо экранировала звуки и каждое слово Нюкжин слышал, словно говорили рядом.
   "Симпатичные ребята, - подумал он. - А Виталий действительно - зануда. Но ведь брюзжит, а дело делает. С этими ребятами можно работать..."
   И до него вдруг дошло: "У Сер-Сера душа не болела за них! Не болела! Вот в чем суть!"
   Да! Праздника на Дьяске не получилось. Значит просто отдых. И надо подготовиться к переходу, упаковать все, что на отправку в Зырянку, наметить контрольные пункты досмотра, чтобы и обратный путь был полезным.
   "Ходом пойдем, - прикинул Нюкжин. - Если выйти пораньше, можно успеть за три дня. Конечно, без "ЧП"... Не будем загадывать..."
   Утром он радировал, что выходит в Средне-Колымск всем составом, попросил Прохорова снять его со связи на четыре дня.
   Прохоров дал согласие. День, как и предполагалось, прошел в сборах. Отбурили последнюю скважину. В четыре часа отужинали. Последний ужин на Дьяске.               
   Нюкжин неспешно пил чай. Понимал: обратный путь, хоть и скоротечный, но по проходимости еще сложнее. Медлил, словно собирался с духом и не мог собраться.
   "Что ни говори, - думал он, - а возвращение в Средне-Колымск - сбой в работе. Не просто потеря времени, а сбой! Все с начала! И какие еще сюрпризы поджидают их в Средне-Колымске? Один Степан Донилин может сотворить такое, что трех Сер-Серов против него окажется мало!"
   Посмотрел на Степана: ну, конечно! У того уже нос по ветру - запахло "родимой". Поднялся, расправил плечи: "Что засиживаться? Не в Академии наук!.." И Виталий: "Раньше отужинаем, раньше выедем!"
   Он и Донилин сейчас как закадычные приятели: вода, дрова, костер - без напоминаний! И смотрят празднично!
   Только Кеша не суетливый. Но и он словно прикидывает: что там впереди?
   Вышли по "холодку", когда солнце стояло над горизонтом. Вездеход шел напористо, как танк. Покачивало на кочкарнике, потрескивал валежник, но чаще под гусеницами хлюпала вода. Казалось бы они шли знакомыми местами, пройденной дорогой. Но, нет! Ничего похожего! Там, где лежали болота, стояла вода. Там, где рос лес, раскинулись мари. Там, где тянулась их колея, текли ручьи.
   Когда они ехали к Дьяске, колея оставалась сзади, они почти не видели ее. И грунт был еще мерзлым, прочным. А теперь он оттаял и колея стелилась перед ними пунктиром рваной искалеченной земли, напоминала: Да! Они прошли здесь! Но как безжалостно! На мерзлоте рванины зарастают не скоро! Ох, как нескоро!
   А вездеход по-прежнему мчался на скорости по болотам, по кочкарнику, по созданным им самим водотокам. Виталий беспрекословно повиновался движению указующей руки. Его сосредоточенное лицо выражало неколебимое желание вырваться отсюда как можно скорее.
   "А раньше смахивал на манекен", - неприязненно подумал Нюкжин, будто исключительно Виталий был повинен в том, что вездеход коверкал землю.
   Ехали допоздна, не могли выбрать место для ночлега. Наконец, остановились. Развели костер. Поужинали. Палатки не ставили, заночевали как у Черного бугра. На следующий день проехали уже часа три, как вдруг сверху опустилась рука. Виталий остановил машину, словно наткнулся на стену.
   - В чем дело? - высунулся Нюкжин.
   - Яма! - Физиономия Донилина светилась радостной улыбкой. - Наша! Может искупаемся?
   Действительно, там, сбоку, ниже бугра, который они пересекали, виднелась вдрызг развороченная земля и в самой середине - маленькое круглое озерко, вроде воронки, заполненной мутной буровато-желтой жижей.
Всего двести-триста метров в сторону.
   - Шутки у тебя! - сказал Нюкжин.
   Вид развороченной, истерзанной земли производил поистине удручающее впечатление.
   - Вперед, Славяне!
   Донилин командовал, как ни в чем ни бывало.
   Вездеход снова заклокотал и рванулся, словно безнадежно опаздывал. И снова, часа через два, повелевающая рука остановила его.
   Кеша сам свесился к дверце.               
   - Карабин! Скорее!
   Нюкжин еще не успел до конца осмыслить в чем дело, как Кеша вытянул из кабины карабин. В кустах, сбоку от вездехода стояла горбоносая буро-рыжая сохатуха. Она без страха смотрела на машину, даже сделала шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть диковину.
   Люди уже давно приметили: животные не боялись вездехода. Скорее, он вызывал их любопытство. Не отпугивали даже запахи железа и бензина. Апоявление человека немедленно обращало их в бегство. А еще говорят - неразумные существа!
   И сейчас, чуткая скотина, уловив подозрительное движение, попятилась и скрылась в кустарнике. Донилин "послал" ей вслед, а у Нюкжина настроение сразу улучшилось. Хоть тут они не согрешили. Сохатуха могла быть с детенышем. И охота на них весной запрещена. К тому же появлениев Средне-Колымске с сохатиным мясом могло не остаться незамеченным. Егоров однажды заплатил штраф шестьсот рублей. Судился. Доказывал, что в экспедиции есть лицензия. Ничего не помогло.
   - Может догоним? - в азарте, но без надежды спросил Кеша.
   - Нет, - сказал Нюкжин. - Бензина в обрез. А купаться надо было в нашей луже.
   Кеша намек понял.
   - Поехали! - сказал он, успокаиваясь.
   Вездеход вновь рванулся вперед, сначала по целине, а потом опять поколее, разбрызгивая воду, разрабатывая промоины. Колея выныривала из болот, вываливала из-за бугров и стелилась,.. стелилась под гусеницы, жертвуя собой во имя нетронутых просторов. Но она и угрожала: "Я еще покажу Вам!.. Покажу!.."
   И на третий день "случилось"! Вездеход шел по старому следу. Однако грунт сильно размок, а колею промыло настолько, что машина, в конце концов, оказалась на брюхе.         
   Вылезли. Размяли ноги. Осмотрелись.
   - Ерунда! - сказал Кеша. - На полчаса работы.
   По бортам вездехода держали притороченными два бревна, чтобы не бегать лишнего. Одно из них быстро отвязали, закрепили тросами, зацепили тросы за траки. Действовали споро. Во-первых, не в воде. Та, что хлюпает под ногами, не считается. Во-вторых, сноровка.
   Но у Нюкжина уже четко обозначилась мысль: "Здесь надо работать на вертолете! Только на вертолете! Тогда и природа будет в сохранности, и охват бурением шире и проще.
   Однако легко сказать: "на вертолете!" Где их взять, когда даже вездеход еще и по сей день считается у геолога великим благом. И все же, если смотреть вперед, то только вертолетом!
   В восьмом часу вечера прошли мимо сарая на Черном бугре.
   "Вот тебе и "здрасте"! - подумал Нюкжин. - А полагал, что не увидимся".
   Вскоре показался и Средне-Колымск. Виталий сбросил скорость, аккуратно провел машину по улице и вывел ее на берег Колымы. Река широко несла мутные воды, их уровень оставался еще высоким. У причала покачивался буксирный катер с баржонкой, у кромки реки лежали привязанные железными цепями лодки. По Колыме, преодолевая могучее течение, поднимались две самоходки: сухогруз и танкер. Они спешили по высокой воде из Черского в Зырянку.
   Виталий привычно завел машину за ограду, во двор домика бакенщика, родственника Кеши, где она зимовала. Он еще только устанавливал вездеход, Кеша еще только поздоровался с хозяйкой - как раз к баньке - как Донилин сказал:
   - Начальник! Что там, сзади?
   - Где?
   Нюкжин оглянулся, но ничего не увидел.
   - Ну, как же! - настойчивость Донилина настораживала. - Там же б у т ы л к а  стоит.
   Кеша нагнул голову, пряча улыбку. Но Нюкжин понял: слово не воробей! Особенно слово начальника. Обещал - выполни! Хотя, конечно, обещать Степану бутылку не следовало.
   А Донилин продолжал, словно речь шла о самом обычном.
   - Банька, она что? Тело очищает. А тут внутри накопилось.
   - Что накопилось-то? - поинтересовался Нюкжин.
   - Накопилось! - убежденно повторил Донилин.
   Нюкжин посмотрел на часы.
   - Так закрыто сейчас.
   - Я достану, - вступил Кеша.
   Для него проблем не существовало. Он свой, местный.
   Деться было некуда.
   - Ну, обложили. Как медведя.
   Нюкжин достал из нагрудного кармана деньги и протянул Кеше двадцать пять рублей.
   - Возьмите коньяк.
   - Ну его! Лучше беленькую! - вмешался Донилин. - Я с тобой пойду.
   Степан и Кеша ушли. Да и что обсуждать с начальником? Его надо слушаться или не слушаться!
   Виталий в разговоре не участвовал. Он казался странно задумчивым. Но, как только Донилин с Кочемасовым отошли, сказал:
   - Иван Васильевич! Я работать дальше не буду.
   - То есть, как? - удивился Нюкжин.
   - Имею право! - не отводя взгляд, сказал Мерипов. - голос его звучал упрямо, но спокойно. Чувствовалось, что все продумано и никакими доводами его не сдвинешь. - Вот заявление. За две недели, как положе-но. И потом, мне полагаются отгулы за сверхурочные... - и повторил упрямо: - Имею право!
   - Но в Зырянке Вас ждут. Сорвется бурение! Вы подводите всю экспедицию!
   Его глаза смотрели холодно, спокойно, без сочувствия. Чужие глаза.
   Нюкжин умолк. С юридических позиций Мерипов был обескураживающе прав. И заявление об уходе за две недели! И отгулы за переработанное время. Ему нет дела, что законодательное положение о восьмичасовом рабочем дне совершенно не подходит к работе геологов. Ну кто при таком коротком полевом сезоне, да еще когда солнце светит все двадцать четыре часа в сутки, будет работать "от" и "до"? Кто прервет дальний маршрут на пол дороге, потому что истекло положенное время?! Они действительно работали без выходных и не по восемь, а по двенадцать и даже по
четырнадцать часов. Но их торопила распутица. И кто знает, пройди они на неделю дольше, не нахлебались бы вдвое, втрое? Выбрались бы к Средне-Колымску? Но даже не в этом дело. Почему не сработать с полной отдачей? Почему не сделать больше, быстрее, если есть возможность и желание. А ведь они работали с желанием, никто их не заставлял. Донилин пробурил девятнадцать скважин, вместо двенадцати по плану. Это их общий успех. Они все испытывают удовольствие, как футбольная команда, выигравшая ответственный матч!
   - Я не футболист! - ответил Мерипов.
   Если бы Виталий сказал, что ему трудно, что здесь не то, о чем он мечтал, что ему не интересно, Нюкжин просто по-человечески мог бы его понять. Но Мерипов ничего такого не сказал. Он "имел право"! И точка! От его слов веяло таким безразличием, таким бездушием и бесчеловечностью, что говорить с ним не хотелось. Мерипов был сейчас не просто чужой, не просто несимпатичен. Он был враждебен ему, Нюкжину.               
   Но Мерипов расценил молчание начальника по своему: дело решенное, разговор окончен. Он повернулся и пошел прочь от Нюкжина, с которым еще час назад делил место в кабине вездехода.
   Кочемасов и Донилин вернулись быстро. Поначалу Нюкжин подумал, что они ничего не достали, поскольку магазин все-таки закрыт. Но ничего подобного! За спиной Кеши горбатился рюкзак. Донилин вытащил из карманов две бутылки и Кочемасов одну.
   - Не много? - мрачно спросил Нюкжин.
   - Еще не хватит, - пообещал Донилин.
   Нюкжин покачал головой, но, как говорится, "поезд ушел"!
   Кеша хозяйственно вынул из рюкзака буханку свежего хлеба, какие-то консервы и банку красных консервированных болгарских томатов, что само по себе уже выглядело роскошно. Из вездехода принесли мешок с остатками картошки. Двадцать килограммов картошки и пятнадцать килограммов репчатого лука Нюкжин вез с Большой Земли как деликатес, который расходовался очень экономно.
   Картошка и томаты! И баня, деревенская, с паром... Настоящий праздник!
   Подошла хозяйка. Она принесла замороженную нельму, на строганину, и сказала, что баня поспеет минут через десять. Донилин уже вертел в руках бутылку, но Нюкжин твердо распорядился:
   - После бани!
   - Ясно, что после, - Донилин таращил наивные глаза, но на губах Кеши появилась веселая улыбка.
   - Чего лыбишься? - накинулся на него Степан. Сердился он, конечно,не на Кочемасова.
   Виталий уже стоял со свертком чистого белья подмышкой.
   - И то верно, - как ни в чем ни бывало сказал Кеша. - Выгребайте уголья, а я сейчас, тут в сарайчике венички березовые...
   ...Красные, распаренные, они сидели за столом. От вареной картошки поднимался пар. В миске истекали соком красные томаты. На широкой дощечке лежала нельма, нарубленная топором на большие куски. Топорщились открытыми крышками консервные банки. Кеша нарезал хлеб, свежий, мягкий, аппетитный.               
   Степан натренированным жестом отковырнул пробку и потянулся к Нюкжину, но тот отвел руку с бутылкой.
   - Мне не надо.
   - Обижаешь, начальник...
   - Нет, Степан. Я к тебе всей душой. Пойми меня правильно.
   - Я тоже воздержусь, - неожиданно сказал Кеша, хотя минутой раньше был непрочь разделить компанию с Донилиным.
   - Во, дают!.. - удивился Степан и повернулся к Виталию. Но и тот прикрыл свой стакан.
   - А ты? Не за рулем же?!..
   - Я не буду.
   - Славяне! Посмотрите на него! - сказал Донилин в крайнем изумлении, словно Виталий был единственный, кто отказывался. - Ты, часом, не угорел в бане?
   - Не угорел! - резко ответил Мерипов.
   Нюкжин смотрел на него в упор. Он понимал, что сейчас не время и не место. Но то, что сказал ему Виталий холодными мурашками поднималось из глубины, просилось наружу.
   Но его внимание отвлек Донилин.
   - Что ж! Как говорится, один за всех...
   И глядя, как он наполняет стакан до краев, Нюкжин подумал: нет, не остановить Степана!
   А Донилин понял его взгляд по-своему.
   - Как при коммунизме, - усмехнулся он. - Каждому по потребности.
   - Это только часть формулы, - сказал Нюкжин.
   - Знаю, - кивнул Долинин. - Другая часть: от каждого по способности. А мы что, разве не по способности?               
   - Да! - сказал Нюкжин. - Но и это еще не все.
   - Что же еще? - удивился Степан. Его знания дальше формулы "способности-потребности" не распространялись.
   - А еще, - сказал Нюкжин, - предусматривается высокая сознательность. Чтобы потребности не перевешивали способности.
   - Ну, до такого мы не доживем, - убежденно сказал Степан.
   - Столько пить будешь, конечно, не доживешь, - поддел его Кеша и все рассмеялись. Даже Донилин.
   - Налито, а они разговоры разговаривают. Поехали, славяне!
   - Не поехали, а приехали, - поправил его Нюкжин. - Стало быть с приездом и завершением работ. Большое всем спасибо! С вами я бы и весь полевой сезон отработал.
   - С Вами и мы бы с удовольствием, - отозвался Кеша.
   А Донилин опрокинул содержимое стакана в горло. Нюкжин не увидел, чтобы Степан сделал хотя бы глоток. И тем не менее, стакан он поставил на стол пустой. Затем взял кусок нельмы и стал жадно, вгрызаясь зубами, рвать сырое мороженное мясо рыбы.
   Как строганинка? - спросил Нюкжин.
   - Отменно!
   Донилин протянул Нюкжину большой кусок.
   - Ты что невеселый? - Спросил Кеша Виталия.
   - Так! - ответил Мерипов.
   "Может быть на людях, - подумал Нюкжин, - Виталий возьмет свое заявление обратно?"
   Мерипов смотрел в сторону. Пить он не хотел, ясно - могут быть инциденты. Но закуске отдавал должное.
   - Не передумали? - спросил его Нюкжин.               
   В глазах Виталия стояла холодная готовность к драке. Нюкжин выдержал его взгляд. Тогда Виталий поднялся и молча вышел.
   - Что он должен "передумать"? - требовательно, как командир, спросил Донилин.
   - Что случилось, Иван Васильевич? - спросил и Кеша. Пауза и уход Мерипова обеспокоили и его.
   - Да, ничего, Кеша. Ничего не случилось, - вздохнул Нюкжин и, неожиданно для себя, добавил: - Просто Мерипов подал заявление об увольнении.
   Он впервые назвал одного из них по фамилии. Почти месяц они были
для него "Степан", "Кеша" и "Виталий".
   - Дерьмо, он! Дерьмо! - взорвался Донилин. - Я ж говорил: трухач!
Он там, на болоте, в штаны...
   - Он же таксист! Глаза обмороженные! - неприязненно сказал Кеша.
   - Мы для него разве товарищи? - бушевал Донилин. - Он тогда в лужу вмазал, почему? Его рублем промеж глаз шарахнули.
   - Я пять лет на флоте отслужил, а его пять лет в институте учили.
   - Место он занимал, а не учился.
   Они ругали Мерипова, ругали всласть, от души, хотя, казалось бы, им вовсе нет дела - будет работать Мерипов или уйдет. И Нюкжин понимал - они сочувствуют ему, Нюкжину. Они на его стороне. Но он понимал также, что дело здесь не в рубле. Не только в рубле! Мерипов был "законником". Он хотел, чтобы все "жили правильно", но для себя делал исключение. Сам он считал возможным "если вкалывать, то за большие деньги", не замечая, что тем самым отрицает представления о правде и справедливости, соблюдения которых требует от других.               
   - А поначалу казался симпатичным, - вздохнул Нюкжин.
   - Наружность обманчива, сказал ёж... - не замедлил прокомментировать Донилин.
   И Кеша добавил, как бы утешая:
   - Да не жалейте. Шабашник он, а не работник.
   - Нет, - поправил его Нюкжин. - Он не шабашник. Он - бич!
   - Ну, что Вы? - удивился Кеша. - Бич же пропащий человек. Тунеядец и алкаш. Непременно.
   Их сочувствие успокаивало, возвращало уверенность в людях. А главное, конфликт притих.
   - А Мерипов разве не пропащий? - уже спокойно, но грустно сказал Нюкжин. - Лишить себя радости труда, общения с людьми, с природой!.. Знаете, как расшифровывается слово бич для таких, как Мерипов?
   - Не... - заинтересовался Донилин.
   - По буквам: Бывший Интеллигентный Человек!
   Нюкжин горько усмехнулся, стыдясь за интеллигентного человека, хотя и бывшего.
   - Иван Васильеввич! - вдруг сказал Кеша. - А Вы дадите мне рекомендацию? Осенью в члены будут принимать.
   Даже Донилин затих от такого вопроса.
   - Может и не надо за столом, но в другой раз я не насмелился бы... А мне лестно от Вас получить.
   Не насмелился! Это Кочемасов, от одного взгляда которого Мерипов съежился тогда, с иконой, и пошел на попятную.
   У Нюкжина от волнения перехватило голос.
   - Кеша! Ну, конечно!...               
   - Значит, дадите. Спасибо! Я все думал - как спросить? А оно вон как! Просто!      
   Нюкжин взял стакан Степана и плеснул символически себе на донышко.
   - За тех, - сказал он, - для кого высокий закон - надо! Кто не стремится купить счастье за рубль! Кто всегда рядом!.. За Вас!..
   - Вперед, славяне! - обрадовался Донилин.
   - Ты-то хоть не огорчай меня, - попросил Нюкжин.
   - Я? - удивился Степан. - Ни за что!
   Кеша посмотрел на них и тоже плеснул себе немного.И они чокнулись, словно клялись: все, что говорил Иван Васильевич, верно и незыблемо!
   А утром Донилин пропал... Вышел в туалет и сгинул. И Нюкжин, одновременно с тревогой за него, ощутил и подобие раскаяния. Надо было удержать Степана вчера, а получилось, что они сообщники. Но легко сказать "удержать"!
   Мерипов с утра молча привел вездеход в порядок, помыл его, почистил мотор. Он действовал буднично, словно и завтра будет делать то же самое, и послезавтра. Но глаза прятал, не оставляя даже шанса на надежду. Кочемасов нашел старшину катера, договорился о переправке вездехода на барже в Зырянку. Неоценимый человек Кеша Кочемасов!
   Днем Нюкжин отправил Сер-Серу телеграмму. Сообщил о прибытии, об аренде баржи, о том, что с отправкой вездехода лишается транспорта, не на чем будет привезти имущество на взлетную полосу. Просил срочно прислать вертолет.
   И еще он сообщил о заявлении Мерипова - увольняется!.. Дописывая телеграмму, недобро подумал, что теперь его черед прибавить Фокину хлопот. В середине сезона достать вездеходчика, все равно, что зимой цветок из под снега. Ну, да Фокин вывернется!            
   Пошлет первого попавшегося. Нюкжин вспомнил молоденького шофера, разыскавшего его в то утро на берегу Ясачной, - конечно, его и пошлет! Хлебнуть придется и пареньку, и тем, кто с ним будет работать. Но, надо! Фокин, может быть, чаще других сталкивается с необходимостью не подкрепленной возможностями. Вот и сейчас: Нюкжин просит вертолет срочно! А где его взять?
   Но Фокин ответил оперативно: "Борт завтра..."
   И опять Нюкжин удивился - Что это? талант?... или случайность?... Или закономерность?!
   На следующий день вездеход с утра подошел к летному полю, там, где оно подступало к берегу Колымы. Втроем - Кеша, Нюкжин и Мерипов - выгрузили часть имущества и образцы.
   Наступила "мертвая" пауза. Катер еще не подчалил, вертолет не прилетел. Тревожно отсутствовал и Долинин.
   Нюкжин хмурился. Он видел в Степане жертву войны и сочувствовал ему. Детство в оккупации. Голодное существование. Безотцовщина. До учебы ли? Выжить - вот главная проблема его детства. И он выжил. Но где-то задержался. И - водка! Она мешала нагнать упущенное, лишала человеческого достоинства.
   Но даже в пьяном виде Донилин оставался для Нюкжина человеком. Он послал Кешу найти Степана.
   - Пусть едет на катере. Перед Зырянкой ему лучше проветриться. А Вы полетите вертолетом.
   Кеша покосился на Нюкжина - начальник брал на себя большую ответственность. Но ничего не сказал. Степану действительно необходимо проветриться. А Нюкжин подумал: по крайней мере образцы долетят с Кочемасовым в полном порядке.
   Подчалил катер с баржой. Под команду старшины наладили деревянные мостки. Мерипов аккуратно завел машину на палубу и стал крепить тросами, чтобы не сползла при качке.               
   Кеша привел Степана. Нюкжин взглянул на него и вздрогнул. За какие-то сутки Донилин изменился до неузнаваемости. Рыжая щетина снова густой ржавчиной облепила щеки, губы, подбородок. Плечи опустились, словно никогда и не было в них работницкой силы. Глаза выпуклые, незрячие. И только походка... Кто не знал Донилина не сразу бы определил, что его вело не столько зрение, сколько инстинкт. Войдя в рубку, он сел на рундук, обвел все невидящими глазами, и, ни слова не говоря, завалился на бок, лицом к стенке. Заснул он, как показалось Нюкжину, раньше, чем голова коснулась ложа. "Очищенный" организм, видимо, очень даже хорошо способствовал сну.
   Нюкжин попросил старшину катера:
   - Пожалуйста, присмотрите за ним.
   Старшина, мужчина уже в годах, стоял в дверях кубрика темным силуэтом. Лица его было не разглядеть, а сипловатый голос спокойно ответил:
   - Бог бережет младенцев и пьяных, - но по виду Нюкжина определив, что ответ нисколько не успокоил начальника, добавил:
   - Присмотрим.
   - Главное, чтобы не пил в дороге, - пояснил Кеша.      
   - Мы ходом пойдем, - сказал старшина, отодвигаясь в сторону и впуская в кубрик Мерипова.
   Виталий молча сел на рундук, напротив Степана. Всем своим видом он выражал свободу и независимость. Но в глаза не смотрел. Нюкжин чувствовал: Мерипову неуютно!
   - Ну, бывай! - сказал Кеша старшине. - Я бы с тобой пошел. Соскучился по воде. Да вот, жизнь торопит. Полечу.
   - Бывай... - сказал старшина и снова подвинулся, выпуская Кешу. На
Виталия Кеша даже не взглянул.
   Нюкжин все же посчитал своим долгом попрощаться с Мериповым.
   - До свидания, Виталий! - сказал он. - Спасибо за службу. Что было, то было. Теперь важно, что будет?! Подумайте. Может быть, отработаете сезон. Очень нужно. А на ребят не обижайтесь. Как Вы к ним, так и они к Вам.
   - А что "я к ним"? - с обидой впервые подал голос Мерипов. - Я им ничего плохого...
   - Нет, конечно... - согласился Нюкжин. - Но в нашем деле, да и в жизни вообще, человек не может в одиночку. Сами видели.
   Мерипов опустил глаза и буркнул что-то неразборчивое. Нюкжину послышалось: на дураках воду возят!
   - Ну, что ж, - сказал Нюкжин. - Имеете право. Только знаете, как сказал о Челкаше один умный критик? Он сказал: "Челкаш достиг свободы, потому что от всего освободился, - и стал никому не нужен".
   Нюкжин подводил итог тому, не законченному в палатке разговору, втайне надеясь, что до Мерипова дойдет его слово. Хоть в последний момент. Но Мерипов молчал. Если жизнь не убедила его, то что могли сделать слова, даже если они сказаны умным критиком.
   Старшина снова посторонился в дверях, выпуская Нюкжина.
   - Счастливого Вам плавания!
   - Благодарствую!
   Они поднялись на палубу. Теперь Нюкжин мог хорошенько рассмотреть его. Лицо темное, кожа как дубленная и в морщинках. А глаза светлые, водянистые, видимо когда-то были голубыми.
   - А на него плюньте, - сказал старшина. - Умный человек всегда найдет чему поучиться и у дурака, а дурак и от умного ни чему не научится.
   Нюкжин покачал головой.         
   - Мерипов не дурак. Он просто смотрит не в ту сторону. Но живет он с нами на одной планете, на Луну его не спишешь.
   И тут над высоким берегом, над родными болотами заурчало, застрекотало знакомое, ожидаемое!
   - Борт! - с берега крикнул Кеша.
   Он уже показывал руками куда надо приземлиться. Вертолет точно опустился около их имущества.
   Нюкжин подбежал как раз, когда лопасти перестали вращаться. Открылась дверца, высунулся борт-механик.
   - Ваш груз?
   - Наш.
   - Сколько?
   - Килограммов четыреста...
   - Ну, давайте...
   - Быстрее! - как обычно добавил пилот, выглядывая из окошка кабины.      
   Но и после того, как Нюкжин и Кеша загрузились, пришлось ждать еще минут двадцать. Наконец, пыля через все летное поле, подкатил бензовоз. Баки дозаправили горючим, а пилотам передали большой мешок. Не пустой. Нюкжин подумал: "Рыба! Мороженная".
   - По местам!..
   Удивительное ощущение испытываешь, взлетая на вертолете. Только что ты стоял на земле и вот, без разгона, без разбега, без крыльев - ты в воздухе! Словно подвесили тебя на ниточке и поднимают все выше, выше. И оглушительный грохот над головой.
   И пережив волнующее ощущение отрыва от земли, Нюкжин разглядел убегающие под колеса домики Средне-Колымска, широкую, бурую гладь Колымы, зеленый вездеход на палубе маленькой баржонки... Но тут из под вертолета  выскочил берег и стал оттеснять Колыму в сторону... В иллюминаторе показалась знакомая, родная Колымская низменность.
   И Нюкжин не поверил! Внизу, на все четыре стороны, просматривалась черная, залитая водой, изрытая оспинами озер мокрая земля. Не просто мокрая, не просто земля, а грязная хлябь, где живому человеку не поставить ногу. Он разом вспомнил гипотезу, по которой мамонты тонули  в оттаявших суглинках. Сейчас она показалась ему вполне правдоподобной.
   Но по грязи, по черноте бугров с чахлой щетиной угнетенного низко рослого леса, тянулась отчетливая, местами разболтанная и повсеместно залитая водой, колея. Ими проложенная колея! Казалось невероятным! Невозможным! Доведись Нюкжину слетать на рекогносцировку, он напрочь бы отказался перегонять вездеход. И никого не пустил бы!
   "Ах, Сер-Сер! Ведь летал, видел. Как же у тебя повернулся язык посылать ребят вслепую? - подумал он, и, тут же, в оправдание: - Однако прошли! И без "ЧП". А на месте сидеть, дорогу не выберешь..."
   И еще Нюкжин подумал, что может быть как начальник Сер-Сер прав, но как человек...
   Черная хлябь притягивала взгляд, волновала, будоражила мысли. Отсюда, сверху, загадка массовых захоронений выглядела простой, как игрушка. Потопа не было. Но в те далекие времена, когда равнина заболачивалась, все живое концентрировалось на отдельных холмах. А когда животные в поисках корма пытались перебраться с одного холма на другой - вязли в мокрых суглинках и погибали!
   Да! То была хлябь! Непроходимая! Она и сейчас не лучше. Поросшие редким лесом мокрые бугры... Озера... Озера... Тучи комаров. И солнце. Оно не заходит... Оно бесконечно, как хлябь внизу, под вертолетом. Но люди прошли. На вездеходе! Не зря он называется  в е з д е х о д !  И свидетельством тому - колея!
   Она тянется несмотря на сложности, вопреки невозможному.
   "Да, мы прошли, - думал Нюкжин. - Прошли там, где тонули мамонты! "Близнецы" в зеленых рубашках, такие малюсенькие по сравнению с этой вселенской хлябью".
   К соседнему иллюминатору также неотрывно припал Кеша Кочемасов.
   ...А за горизонтом лежала Седёдема, по которой предстояло сплавится      
на лодках. И сплавиться как можно скорее, пока вода в реке еще высокая.


               


    Трилогия "КОЛЫМСКИЕ ПОВЕСТИ" издана в печатном виде двумя издательствами.
    Трилогия опубликована в электронном виде в журнале "Москва".

     Рассказ опубликован с большим количеством фотографий по тексту! Интересующиеся - смотрите в Яндексе, или РИДЕРО, или ЛитРес. Цветной файл (вариант) - печатается только автору - могу выслать на вашу электронную почту.

    Желающие приобрести книгу - заказывайте в интернет-магазинах или у меня!