Корова Земун

               







                Русский Север          
                КОРОВА ЗЕМУН
 Невероятные приключения Горушкина и Наклейщикова
 
                Глава 1
                Русская Атлантида
   
   К обеду наша лодка вышла на   Рыбинское водохранилище.  Перед нами лежали гигантские просторы самого крупного в мире рукотворного моря, по которому бежали, рождаясь где-то за горизонтом,   несчитанные стада белопенных  барашков.
   Наша экспедиция по поиску забытых ремесел, придуманная дедом Маркелом и проведенная общими усилиями,  подходила к концу. 
     В  метрах двухстах от берега  мы увидели  большой остров, поросший  соснами.
     -Думаю, на нем и остановимся, встанем с подветренной стороны в затишке, наварим ухи и будем ждать Кронида, - предложил дед Маркел.
     Мы не возражали.
   Остров оказался болотистым, хотя и достаточно сухим. На нем рос обильно  черничник, брусничник, на кочках, увитых клюквенными плетями, уже наливались крупные ягоды. В ветвях кустарников порхало множество птиц. На  самой высокой сосне дед показал нам гнездо  орлана-белохвоста, птицы довольно редкой. Над водой носились с криками чайки, а над их шумной кампанией парила скопа - рыболов,  выцеливая в воде добычу. 
     Мы привязали лодку к ближайшему дереву,  поставили палатку, запалили костерок  пошли  собирать  на компот чернику.
     -Мишка, гляди!-  Тревожным шепотом позвал меня Санька, едва мы углубились в редкий сосняк.  Меж стволов  на мшанике стояла большая собака с поджатым хвостом. Собака настороженно смотрела на нас.
    - Потерялась! – воскликнул я, уже готовый поманить беднягу.
    - Но собака зло ощерилась, показав желтые клыки, и  шерсть на ее загривке поднялась дыбом.
    -Волк! – Крикнул Санька, и взмахнул  ведерком.
    Собака присела на задние ноги,  резко отскочила в сторону и тут же исчезла из наших глаз.
    Мы многозначительно переглянулись с Санькой и принялись собирать  чернику, уже переспевающую, сладкую, как мед.  Мы тут же позабыли про волка. Скоро  рты и руки наши были черны,  и мы   начали наполнять ведерко.
    Сначала ноги наши утопали во мху, но  неожиданно мы  вышли  на какую-то твердую поверхность.  Я  разгреб сапогом  мох  и обнаружил под ним   бревенчатый настил, правда, наполовину сгнивший, но еще достаточно прочный. 
    -Дед! -  Закричал Санька. – Мы тут нашли деревянную дорогу.
    Дед Маркел,  оставив костер, подошел  на наш призыв.
    -Вы пока собирайте ягоды, а я прогуляюсь.
     Дед выломил из валежины   шест и пошел обследовать  пространство. Он прошел этой деревянной дорогой, наверное, метров сто, как вдруг мы услышали его удивленный возглас.
     Мы поспешили на его крик:
    -Быть того не может! -  Удивленно восторгался он. – Это остатки той самой избушки,  которая   пятьдесят с лишним лет назад приютила меня в трудной ситуации на ночь. 
     Перед высокой сосной стояли, вернее, лежали догнивающие  останки бревенчатой  избушки, скорее всего охотничьей.
    -Видите? -  Дед Маркел стоял на коленях перед  останками избушки, разгребая   руками  мох и лишайник, покрывавшие  бревна.
    Мы с Санькой тоже опустились на колени.
   - Видите эти  буквы, вырезанные на  косяке: «М.А.Ж.» - Маркел Анатольевич Жабреев… Эти зарубки  оставил я в далеком теперь детстве.  А это значит, что место, где мы сейчас находимся - наше старое деревенское болото: Большая Чисть… Вот она – русская Атлантида! – Взволнованно воскликнул  дед Маркел.
    -Расскажешь, дед?
    -Обязательно расскажу. Но сначала дело.
     Мы стали возвращаться к костру. И тут опять остроглазый Санька, шедший впереди, затормозил:
   -Да тут целый зоопарк! - Приглушенно сказал он, указывая  рукой  в  сторону  большого ивового куста.
    Лосиха и с лосенком мирно паслись тут, с аппетитом поедая  ивовые побеги.
    -  Не станем тревожить их,-  придержал нас дед. - Пусть царствуют. 
    …На костре уже закипала в котелке  вода.  Задумчивый дед опустил для навара ершей и окуньков и, выждав несколько минут, вычерпал их  котелка.  После  положил в навар  несколько картофелин, лук,  разделанного на куски леща, лавровый лист, перец.
    От аромата приспевающей ухи у нас с Санькой  засосало  в животах. Но тут мы увидели вдалеке  среди вскипающих волн белый парус. Наверное, это спешил к нам  на своей   белозерке  Кронид Софронов. Сердце мое взволнованно забилось.
    В кармане деда Маркела зазвонил мобильник.    
    - Смотрите, без нас  не начинайте, - услышали мы в трубке насмешливый знакомый голос.
   -Без нас? - Сердце мое забилось еще сильнее. - Значит, он не один.  Неужели он с ней. Я едва удержал себя на месте, такое было желание  броситься в воду и плыть навстречу.
    Я заметил, Санька тоже был взволнован и напряженно вглядывался вдаль.
    Минут через пять я уже разглядел стоящего на корме  Кронида Софронова рядом  с девочкой, золотистые волосы которой трепал ветер Рыбинского моря. 
    Скоро  высокий нос белозерки мягко ткнулся в остров.
   В едином порыве мы бросились к ней навстречу.
   Золотая Рыбка шагнула с высокого борта   прямо мне в руки, и я бережно, как  тончайшую хрустальную вазу перенес ее на берег.  Дед Маркел и Кронид Софронов обнялись, как  старые добрые друзья.
    А потом  мы хлебали уху, пили чай, разговаривали про Белое озеро, про Тотьму, библиотеку Ивана Грозного, про погоду и  виды на урожай…
     -Дед, а ты  хотел рассказать про  русскую Атлантиду. -  Обратился я, наконец,  к деду Маркелу.  Дед  отозвался не сразу.
     - Это, ребята и есть русская рукотворная Атлантида. -  Сказал невесело дед Маркел. - Сейчас где-то здесь под нами, лежит на  глубине   старинный  город  Молога.  А еще города:  Весьегонск, Калязин…  И еще восемьсот деревень, три крупнейших монастыря, сто сорок церквей, десятки дворянских усадеб, сотни тысяч гектаров лесов, лугов, пашни, сенокосов…
     - Как так? - Поразился Санька. - Почему их затопили?
     - Не спеши, Саша, - отвечал дед Маркел. - Всему свой срок. Мы  вам все расскажем по порядку.
      Тут подал голос Кронид Софронов.
     - Посмотрите, друзья, на тот берег - чудо-то какое!  Остров-то  наш - дрейфующий. Пока мы тут уху ели, он  уплыл километра на два…
     И верно, остров наш медленно продвигался вдоль береговой линии.
     - Что за ерунда? – Возмутился Санька…- Как это понимать?
     -  Это не остров, ребята, - сказал дед Маркел. -  Мы с вами, как я уже сказал, высадились на болоте. А механика происхождения такого дрейфующего  острова проста.                Когда эти гигантские просторы были затоплены, то под водой скрылось и множество болот. Однако, болота - это бывшие озера,    которые  затянулись со временем растительностью и торфяными пробками, через какое-то время  всплыли и стали  дрейфующими островами со своею растительностью, лесом,  живностью.
     -Ничего себе! – Поразился я. - Сколько лет этот остров - болото плавает здесь?
      -А лет пятьдесят, никак не меньше.  Раньше на нем  маленькие сосенки росли, а теперь это уже настоящий бор.  Тут целый мир, я полагаю,  рай для животных…
    -Понятно  теперь, - сказал Санька. –  И как  тут было раньше?  Расскажи, дед Маркел.
   -  Хорошо, - согласился дед Маркел. - Расскажу вам не сказку, а быль из моего давнего детства. Слушайте, коль напросились.
Мы поудобнее устроились на моховых кочках дрейфующего острова,  и дед Маркел  начал свой рассказ.
               
               
               
               

                Глава 2            
                Дорога к дому
Когда-то, друзья мои ясноглазые, я был таким же школьником вроде вас.  Учился  я тогда в большом районном  поселке километров за десять от родного дома.
 В том поселке  день и ночь кипела гигантская стройка. По улицам, сотрясая землю  сновали груженые бетоном самосвалы и перевозившие грунт скреперы,  похожие на  исполинских кузнечиков.  В русле большой реки  гремели и стенали землеройные снаряды.  По ночам над поселком  шарили по темному небу длиннорукие прожекторы  башенных кранов, и оно, словно грозовое, озарялось вспышками электросварки.
 На реке строили гидроэлектростанцию и  шлюз большого искусственного канала.
 В народе с тревогой тогда говорили, что скоро наши  деревеньки, стоящие по берегам,  будут затоплены.  Жителей их перевезут в благоустроенные квартиры нового города Пятиморска, который  своим  рождением соединит  сразу пять морей.
 Будущее беспокоило и  волновало.   Родной деревни было до слез жалко, поэтому лишний раз хотелось побывать дома. И мы бегали из интерната домой при каждом удобном случае, не страшась расстояния и погоды.
   Однажды в середине зимы по каким-то делам я припозднился в интернате, товарищи мои много раньше ушли в деревню, а я только под вечер отправился на положенный школьнику выходной.
И вот шагаю я в деревню, а   мороз уже выстоялся изрядный. Высыпало на небо звезд несчитано. Сияют они, как гирлянды на новогодней елке. Снег от мороза не скрипит, а буквально визжит под ногами.  Прибавляю ходу, нос в  шарфе прячу, уши - под воротником. Скоро уж и  поселок из виду скрылся, одна только  огненная шапка над ним в небе осталось. Думаю, часа за полтора добегу до  родного крылечка.
   Правда, я тогда не один был. Рядом со мной бежал дружок мой веселый  - уши торчком, хвост колесом - шестимесячный щенок  по кличке Пыжик. Но в деревне его звали Котопсом.  … В прошлое воскресенье увязался он за мной и жил неделю под интернатским  крыльцом, дожидаясь хозяина.  А теперь   радовался, что домой идем, забегал вперед, в глаза заглядывал, хвостом накручивал.
Я его предыдущим летом завел. Заработал на заготовке  ивового корья  полтора рубля и купил у  мельника дяди Миши Костыгова щеночка. У того  собачка  Кукла жила, уж такая разумная, что только не разговаривала.  Из щенка этого  должен был вырасти толковый пес.
 Когда я брал его, он еще совсем маленьким был, мамку сосал, и я рассчитывал докормить его козьим молоком из соски. Опыт по выкармливанию малышни у меня был:  года два назад выкормил так  трех котят, у которых  кошка погибла. 
И вот занес я  в дом щенка и уже устроил его в углу на подстилке и вставать начал, как тут что-то мелькнуло в воздухе, и я буквально на лету перехватил нашу кошку Муську. С диким воем  бросилась  она с печки защищать своих котят.
Тут же руки мои были изодраны в кровь ее когтями. Но я не выпустил  разъяренную Муську и сумел выбросить ее за дверь. Но тут же она ворвалась в дом через  подполье, и опять  руки мои были исполосованы когтями.
Я не спал всю ночь. Казалось, что  нашу  кошку невозможно примирить с появлением щенка. Но под утро я ее поймал и   накрепко запеленал ей  ноги  бинтами. А потом подложил к котятам, которые тут же принялись ее сосать. Через минуту подсунул и щенка. Тот не растерялся и присоединился к компании.  Кошка извивалась, страшно завывала, но бинты не позволяли ей пустить в ход когти.  Утром она уже смирилась со своей участью, прияв в свою семью  еще и щенка.
И так месяца два столовался этот «котопес» Пыжик на кошачьих харчах, подрастая не по дням, а по часам.  Скоро он уже больше кошки был. Поймает ее на дворе за шиворот, несет на подстилку, положит ее и   сосет…  Вся деревня приходила на это чудо глядеть… Потому и прозвали  моего Пыжика  Котопсом, ну, да он и не обижался.
   …До Большого Леса было еще далеко,  темнеть начало. А мне нужно было пройти две недружественные деревни: Костянки и Братково. 
Ребята из этих деревень  воевали с нами  давно.  И когда мы возвращались из  интерната по субботам, они караулили нас, чтобы подраться. Если мы шли всей гурьбой,  противники наши  не решались  затевать сражение, а только провожали нас от деревни до деревни, обстреливая снежками, но если  нас было мало, или ты шел один, тут уж держись: скоро по загривку находят, а то и нос расквасят для порядку…
 Но и мы им спуску не давали:   только сунутся чужаки в нашу деревню, вся ребятня  в боевую позицию строится. 
Вот  вам удивительны такие нравы, только  у нас никто обиды друг на друга не держал: ни маленькие, ни большие ребята. Каждая деревня  тогда защищала свои пределы от вторжения чужаков.  Может быть, потому Россия и сильна была  боевым духом своим в защите и большой и малой родины.
И все же я рассчитывал, что смогу незаметно просочиться деревнями: темно да и  морозно засады устраивать. Но ошибся.
В Костянках вывалили из проулка трое ребят, и пошли за мной следом до другой деревни, которая  желтела огнями  в километре через поле.
Можно было броситься в бега и оторваться от преследователей. Но показывать неприятелю свою слабость было противно, и я  пошел к следующему деревенскому редуту.  Не доходя до Браткова, я увидел, как   от темнеющих на фоне звездного неба домов  выделились еще три фигуры  и преградили  мне путь.
Я остановился. И тут сзади догнал меня увесистый удар, от которого я ткнулся лицом в снег. Тут же на меня  кто-то навалился, но я изловчился и вывернулся, оставив внизу нападающего.  Меня окружили, я тяжело дышал, готовясь  встретить новую атаку.
 Но мой верный Котопес,  ощерился, залаял,  срываясь на  визг, и попытался укусить  первого парня, стоящего передо мной.
Ребята попятились.  Я  позвал Пыжика к себе, готовый к новой атаке.
- Чего делать-то будем? - сказал  старший парень в фуфайке и шапке с заломленными назад ушами.  – Если по-честному, то надо один на один. Вот Венька тебя стукнул, так  с ним и дерись.
 Вытолкнули Веньку, который, как я увидел, не горел большим желанием драться.  Но деваться было некуда. Мы сцепились и покатились по снегу. Скоро я был уже наверху. Венька хлюпал расквашенным носом.
- Ну, все по-чесноку, -  сказал старший парнишка.  – Только мы вас  затеряевских все-равно  колотить станем, если через нашу деревню пойдете.
Я ничего не ответил, поправил почти пустой рюкзак  на спине и  пошел дальше. Впереди уже темнел елками на фоне звездного неба Большой Лес.
   
                Глава 3
                Большой Лес
Он был и на самом  деле большим этот лес. Километров на семь тянулся до самой деревни, а  крылья его  уходили в стороны на десятки километров.  Старики рассказывали, что когда-то в этом лесу стояла большое и богатое село Великое, увидеть которое  редко кому доводилось. Пряталось  село от злых  глаз кочевников, частенько  наведывавших в эти края, от разбойников и  ненасытных слуг княжеских. Попасть туда можно было,   только зная тайные тропы и дорожки через зыбучие трясины.
Будто было  в том селе всего  вдоволь: и хлеба, и молока, и меда, и холстов,  что жили там счастливые и свободные люди, своим трудом украшавшие землю.
 Рассказывали, что еще в незапамятные времена нашелся недобрый завистливый человек и привел отряд княжеских воев на Великое Село. И будто бы ушло оно из глаз ворогов, как провалилось сквозь землю. А княжеские слуги заплутали и потонули в болотах.
 С тех пор, говорили в деревне, будто слышат люди, собирающие на болоте ягоды, или покосники на дальних  лесных пожнях время от времени то колокольный звон, то  шум водяной мельницы, то доносятся  чуть слышно  песни праздничных игрищ… А видеть то  Великое Село больше никому так и не доводилось… И порой в мечтах своих  грезил я  таинственным Великим Селом, страстно желая увидеть его хоть одним глазком. 
  Вышла луна, стало светло, как днем. С  волнением  и трепетом, я  вступил под своды волшебно украшенного Большого Леса,  заиндевевшего и оцепеневшего от мороза. Мне было немного страшновато, но одновременно покойно и радостно, словно   лес этот был моим домом, который хранит  от всяких внешних невзгод.
     Я прошел, наверное, километра полтора в звенящей тишине. Время от времени  пушечно лопались от мороза стволы деревьев, не успевших избавиться вовремя от лишней влаги, да скрипел снег под моими валенками. Еще километров пять… - и засветятся в  ночных полях окна родной деревеньки.
    И тут  в глубине леса раздался  леденящий душу крик:
     - Пу-у-го-о!
     Этот крик, как удар колокола отозвался во всех концах леса и вернулся обратно.
      -Пу-у-го-о!
      И вслед за этим криком  по лесу раздался зловещий раскатистый смех:
      -Ух-ха-ха-а!
      Сердце мое скатилось было к пяткам, но  тут же вернулось.
  - Это же филин кричит! – Догадался я. - Филька перелещается!
     Я снова пошагал по скрипучему снегу к дому.    
     Этого филина знала вся наша деревня, хотя он и жил в  дупле огромной  ели  Большого Леса, которой было уже лет триста.
  -   А сколько было лет самому филину? - Спросил Санька.
  -  Кто его знает?  Может быть, двадцать - тридцать?  Для филина это немалые годы.
    Он жил одиноко. Не поддерживал отношений ни с кем из обитателей этого хмурого елового леса.  Многие обитатели  были для его просто пищей:  мыши, летучие мыши, птицы.
  И только по весне в гулких сводах освободившегося от снега  леса леденящими  криками  подавал  он весть своей пернатой ушастой братии, что  еще жив и готов к продолжению рода.
   У него была хорошая память.  Он много знал и помнил.   Однажды его подстрелил охотник, перебив свинцовой дробью крыло.  Филин спрятался в зарослях молодого ельника так, что собака охотника не могла добраться до него.  А нашел его уже обескровленного и измученного наш деревенский пастух  дядя Паша Велесов, ходивший  в лес за убежавшей коровой.
    - Он спас его? – Взволнованно спросила  Лена -Золотая Рыбка. Сердечко у нее страдало за всех живых существ.
   - Велесов  был особый человек, защитник природы.   Он посадил  филина, уже не способного сопротивляться в рюкзак, и вынес  в рюкзаке домой в деревню.   Одна ушастая голова торчала из рюкзака, но и она вызвала переполох пернатого населения деревни: кур, ворон,  ласточек и сорок. Они тучей носились над пастухом и сидевшим в рюкзаке филином и заполошно кричали.  Но пастух в обиду своего нового лесного товарища не дал.
   Дома он  вправил  филину крыло, сделав из лучинок  шину, чтобы быстрее срослись кости. Накормил рыбой, напоил водицей…  Так между человеком и птицей возникло  особое доверие.
  Оставлять  дома раненую птицу Велесов  не решился, и утром  филин отправился  на правом плече пастуха в подскотину, вцепившись в фуфайку  своими железными когтями.  Он был роскошно красив: мраморный с голубым отливом с темными вкраплениями, луноликий с огромными  оранжевыми глазами и задорно точащими  ушными перьями над головой.
    Филин  не так хорошо  видел в утреннем свете, как ночью, мир представлялся ему размытым, и он крутил головой, пытаясь разглядеть его получше.
  Через неделю  филин уже начал подниматься на крыло.  В ночном, когда пастух со своей собакой дремал у костра, филин заступал на дежурство. Он садился на  изгородь и обзирал ночные окрестности. Ничто не ускользало от его всевидящих  оранжевых очей, ни мышь полевка на земле, ни летучая мышь в воздухе.
  Он  увидел, как  вышла из лесу к стаду, хоронясь в кустах, знакомая   волчица,  владычица Кащеева  логова. Она была тоща, шерсть на ней висела клочками, голодные глаза сверкали в ночи, а с оскаленной пасти  скатывалась слюна.
  Выждав момент, бросилась она на теленка, и вслед за ней метнулись к стаду молодые волки. Теленок, сбитый с ног, жалобно закричал,   трубно заревела корова-мать.  Опустив рога,  она устремилась спасать телка, атакуя волков. Но нападающих было много, и они не позволили корове придти на выручку, хватая ее за  ноги и преграждая путь.
  И тут филин, сидевший на изгороди, взмыл неслышно  над землей и, стремительно пролетев над стадом, вцепился в   волчицу железной хваткой. 
  Волчица бросила теленка и, стремясь  избавиться от   птицы,   перекатилась через голову,  подминая  собой  филина, но это не спасло ее от капкана когтей.
  На  шум прибежал пастух, вооруженный одним лишь посохом.      
     Велесов ударил волчицу посохом.  И та, развернувшись, щелкнув в ярости зубами,  побежала к лесу. Филин все еще не отпускал свою жертву. Вслед за ней трусливо, поджав хвосты, помчались остальные волки…   
  -  Пуго! –Закричал пастух. – Оставь их.
   Филин словно понял своего спасителя и,  разжав, когти взмыл в ночное небо.
  Волки под свист и улюлюканье пастуха  улепетывали к лесу.
    Пуго давно знал эту разбойную семейку. Она обитала  в болоте Большой Чисти на Кащеевом острове в завалах буреломов. Когда выходили они на свой промысел, ничего  живого в лесу не оставляли, разоряя гнездовья птиц, устроенных на земле, давя без пощады и счету молодь кабанов и лосей, загоняя в трясины взрослых секачей и сохатых, которых в открытом бою им было не взять… Не брезговали они и деревенскими собаками, таскали  овец и ягнят, нападали на телят и даже на лошадей …
   Они выходили  из болота  по  Старой Гати, которая была устроена  когда-то старопрежними крестьянами из кондовых сосновых стволов, казалось бы, не подверженных гниению.  Но против болот не устояло  даже сосновое смолье.  Гать со временем  местами иструхла,  и дорога эта стала таить в себе  опасность для путника навеки погрузиться в болотную пучину.
    В самом дальнем углу  Большой Чисти, куда  иной раз заносили филина крылья,  был остров, на котором когда-то обособленно и замкнуто жили люди.  Наверное, это и было то самое таинственное  Великое Село, про которое даже Пуго почти ничего не знал.
   … Крыло у Пуги скоро совсем поправилось и Велесов вечером отнес его в лес. И снова Пуго стал жить в  дупле старой ели, по ночам  охотясь на мышей.
 
                Глава 4
                Волки с Кащеева логова
 И вот шагаю я лесом, тороплюсь. 
 - Пу-у-га-а! – Снова раздалось в лесу. Но я даже не вздрогнул на этот раз.
  Чего мне бояться нашего  деревенского филина?  Но не прошел я и половины Большого Леса, как   совсем рядом  раздался волчий  вой,  да такой,  будто целый хор голодных на спевку собрался…
Волки! Пыжик сразу  сунулся мне в ноги, хвост поджал, скулит жалобно. Видимо, встречался с ними в прошлой жизни…
 Чего делать? До деревни еще километра четыре, не добежать…
Подавляя страх, я прыгнул с дороги в снег и начал пробиваться по сугробам к большим елкам, хорошо они росли рядом. 
Подхватил я под одну руку щенка и  полез по веткам повыше. А волки - тут, как тут.  Меж елок  серыми тенями снуют, зубами щелкают.
 И вот сижу я  на елке и понимаю, что надежды на спасение нет. И что удивительно, не страшно ни сколько. Мороз так сковал - себя не чувствую, только щенка к груди прижимаю негнущимися руками. А потом и вовсе теплей стало, вроде бы дремa  одолевать началa… Сладкий такой сон, будто  дома на перине…
   И тут слышу, возле лица моего словно ветерок пролетел. Открываю глаза – филин рядом кружит. Сел на ветку и хохочет.
  -Ух-ха-ха!
    Прошло немного времени, а у меня глаза опять закрываются.
   И тут опять этот хохот.
  -Э-э, да ведь это он мне спать не дает.
   И тут вижу: срывается Пуго с  ветки и пикирует прямо на волчицу.
  Та он  него в сторону шарахнулась, только клыками щелкнула, пыталась в прыжке ухватить птицу. Да не тут-то было. 
    Волки как по команде в круг сгрудились, ощерились, так что  филину  стало невозможно нападать на них. Кто-нибудь да  успеет перехватить птицу на подлете. И тогда останутся от нашего защитника одни перья да когти…
     Сидят волки, смотрят на меня голодными глазами, напротив филин на суку  оранжевыми глаза сверкает, будто в переглядки с волками играет, и только у меня  глаза мои  слипаются, веки словно свинцовые…
     Я не видел, как исчез  Пуго.  Я словно провалился в забытье.  И в это время руки мои разжались и, слабо взвизгнув,  мой Пыжик полетел вниз.
     Тотчас внизу раздалось злобное рычание и отчаянный визг щенка. Волки в мгновение ока разорвали его на части. Я был в таком отчаянии, что готов был  прыгнуть с елки вслед за ним. И только вид этой кровавой сцены остановил меня.
    И  тут я услышал, как в морозном воздухе  сверлит какой-то. И все громче, громче этот сверлящий звук. Оглянулся я: в небе звезд  - страсть, а меж ними сполохи  играют. А звук все громче, а сполохи все ярче. И тут  весь лес  во всех его промороженных пределах и углах огласился  раскатистым  звоном, словно  остекленевший воздух на тысячи осколков разбился  и засверкал, засиял  нестерпимо.
Я понял: это  запоздалый трактор возвращался с пожен, видимо, сено вез на коровник с покосов.
Волки словно растворились в сразу потемневшем  лесу.
 Скатился я с елки, кое-как выбрел  на дорогу. Трактор с сеном мимо едет, не видит меня, а у меня и ноги  не шевелятся. Стою и реву от  отчаяния.  А слезы  тут же на ресницах леденеют…
  Как я оказался на дровнях – не знаю. Будто какая-то невидимая рука подхватила меня и опустила  в  сани. Закопался я  в сено, а в голове  уже толи  соловьи поют,  толи филины кричат, толи  волки воют…   
 Сколько я в этом бреду был – не знаю. Очнулся – трактор стоит, и нет никого. 
 А мне, видимо, уж  совсем невмоготу было, такой озноб  напал, что, кажется, вот-вот  душа моя отлетит в небеса.  И, слышу, кто-то мычит потихоньку, а   в ночи двери  щелями  светятся.  Пошарашился  я  к тем дверям, благо они не закрыты были, и попал на ферму.
 Вижу: фонарь горит керосиновый.  Коровы  на соломенных подстилках лежат. А одна в  тесовой загородке   стоит, смотрит на меня внимательно и  призывно так мычит.
  Отвернул я вертушок - и к ней в загородку. Соломы там было по колено, а в соломе  теленочек лежит,  и тоже на меня внимательно смотрит… Я опустился без сил рядом с ним, к теплому его боку прижался, а с другой стороны корова привалилась,  горячая, как печка.  И стало мне сразу легко и спокойно.  Уснул, как в омут провалился.
 И снилось мне явственно, как будто стою я на  улице посреди деревни, в небе луна светит прожектором.  Так светит, что все видно, как днем. Урони иголку и ту найдешь.  И чувствую, что словно какая-то неведомая сила поднимает меня над землей.
И вот я уже парю над деревней, над заснеженными крышами ее, над оцепеневшими, похожими на крахмальные простыни   полями, лесами в снеговых шапках, над извивами рек,  мельничным омутом, на котором сидит стая волков, подняв к небу морды, и воет в тоске на луну… 
 А неведомая сила уносит меня дальше и дальше к темным борам и бескрайним, выбеленным снегами болотам, и вижу я, что среди этих болот с редким мелколесьем загадочный остров, словно изнутри светящийся теплым  золотистым светом… Огненный!
И я вижу, средь заиндевелых сосен  рубленые  дома-терема, с высокими крышами, украшенными  резными коньками, с резными крыльцами, светящимися  окнами в деревянном  кружеве… Вижу  ледяные горы, по которым  лихо катаются парни и девчонки, вижу катящееся под гору колесо в  круге полыхающего огня…
И невесомое тело мое подхватывает  воздушный поток и уносит меня в безбрежные звездные дали, где в Млечном пути вращается  звездное колесо миров и галактик…
   …Утром, слышу, сквозь сон кто-то меня окликает. Поднимаю глаза: стоит надо мной чудище лесное лохматое… А мне не страшно нисколько. Пригляделся  - так это   пастух наш деревенский Паша Велесов в драном полушубке.
Глаза под кочками бровей у него словно буравчики острые. Борода чуть не до пояса седая,  волосы до плеч. И  сучковатый посох  в руке.
  -Как хоть ты, парень,  попал-то сюда? – Спрашивает.
  Я сразу не соображу где я, как попал сюда, оробел. Не знаю, что и отвечать.
 Только тут Паша улыбнулся в бороду и сказал   ласково:
 - Пойдем-ка, в сторожку. У меня  чай свежий заварен.
  И тут в сторожке у водогрейного котла  стал я рассказывать Велесову, как  на елке от волков спасался, как филин Пуго прилетал и мне уснуть не давал, и на волков нападал, как  волки моего щенка разорвали. 
Велесов выслушал меня, головой  покачал:
 - То-то  я, думаю, Пуго под окном  кричал, в  стекло стучал. Вышел скотину доглядеть и тебя обнаружил…
 Он погладил меня по голове негнущейся пятерней.
- Какие испытания - то на тебя, душа моя, выпали. Тут и взрослый бы  себя потерял. А ты, видишь, вон, выстоял.
 Он помолчал и говорит:
 - Не простая история эта. Со смыслом  Так-то.  Получается, что  Ветка да Пуго тебе жизнь спасли.   Ты теперь перед ними в долгу…Не  зря наши предки  небесную корову Земун  считали покровительницей   всего славянского племени.   
Удивился я:
- Корова? Покровительница человеческого племени?
 А Велесов только улыбался в бороду:
 - Давно это было. Многие тысячи лет назад…
 Хорошо было на острове. Сосны, словно паруса ловили ветер над нашими головами.  Нас неспешно несло по просторам   рукотворного моря. Чай был  выпит, костер давно прогорел, а мы заворожено  слушали рассказ деда Маркела, боясь  потерять хоть слово в этом  чудесном повествовании,  и картины  минувшего как живые вставали  перед нашими глазами.
 - Странный, однако, это был человек – дядя Паша Велесов.  Кто он, откуда пришел в нашу деревню – никто не знал, продолжал дед Маркел. -.  Поселился в брошенной избушке на краю деревни. Из всего имущества было у него только носильное белье да старый  вытертый полушубок.    
   Летами он пас колхозное стадо, зимами сторожил на дворе.  Редко кто  от него  слово  слышал.  Бирюк бирюком.
 В деревне поговаривали, что Велесов  водится  с лешим в лесу и кикиморами болотными, с которыми у него  будто бы договор  заключен, чтобы те не чинили  вреда скотине. Чтобы  ни волк, ни медведь на колхозных животин не покушались.  Будто бы по  этому договору пастуху не полагалось иметь при себе оружие … 
 А весной мы сами видели, как обходил он стадо  с какими-то мудреными  заговорами.  А в руках-то была у него веревка с замком. И как обошел он стадо с этой веревкой, так взял их и закопал  на краю деревни у поскотины. Мы все это наблюдали,  прячась за  можжевеловыми кустами, которые густо росли  по краю пастбища.   Хотели мы  выкопать  велесовскую веревку с замком, да забоялись, а вдруг какой заговор подействует и на человека.
  Пашу в деревне считали не только пастухом, но и скотским знахарем.  И   про скотину много знал, лечил ее  травами и какими - то собственными снадобьями… Бабка Марья Мосяева  говорила как-то на посиделках, что он и на людей порчу может навести и снять ее, и кровь заговорить…
   И вот  этот нелюдимый, таинственный и страшный человек  разговаривал со мной. Охотно разговаривал и ласково. И у меня прошли все страхи, нелюдимый Паша Велесов открылся неожиданной, притягательной стороной.
  …Не ведаю, как родители узнали,  где я нахожусь, но  примчались они на ферму вместе с доярками, идущими на утреннюю дойку. 
  Всю ночь не сомкнули они глаз, с  фонарями и факелами разыскивая меня по  лесу. И когда нашли  окровавленный снег, истоптанный волчьей стаей, в том месте, где простился с жизнью мой верный Пыжик,   не чаяли  найти  даже  косточки моей.  Вот было у них радости,  когда увидели  меня живого и здорового.
  Дома за пирогами вспомнила матушка моя дядю Пашу Велесова.
 - Ясновидящий он. Точно у него дар есть. Мы к нему и побежали спросить, не укажет ли он места, где тебя искать. А вот они оба два сидят, посиживают.
   - Велесов говорит,  что меня  Ветка спасла. Он еще  говорил, что все от коровы пошло. Будто была в древности такая  небесная корова Земуна, от которой люди начались.
   Матушка моя не стала возражать, а задумалась глубоко. А бабушка   даже слезу смахнула.
   -Что случилось? – Говорю я ей. – Вот он я. Никакой беды нет… Пыжика  жалко?
  -  Жалко. Как не жалеть безвинную животину.  Я, говорит, корову свою любимую  вспомнила. Малину. Накануне опять привиделась во сне. Стоит будто бы у ворот и смотрит с укоризной, словно в душу заглядывает мне: мол, что это ты, хозяйка меня позабыла, Все коровы давно по дворам, одна я, словно сиротина бездомная. Проснулась в слезах: « Господи, да что же это ты память мою не отпускаешь? Столько лет прошло…»
  Дед Маркел  замолчал, ушел в себя. Словно там, в сознании своем перелистывал он страницы  ненаписанной книги.   Кронид подкинул  в костер  хворосту.
  -Ты поведай,  Маркел, нам о своей деревне. Настоящий Боян, мастер, уж я от тебя эти истории слыхал,  а век бы слушал и слушал… 
    Деда Маркела уговаривать не нужно было. 
                Глава 5
                Затеряево               
   - Так называлась наша деревня.  И то верно, затерялась она в лесах и болотах средь многочисленных рек и медоносных лугов, как некогда легендарное Великое Село. Дальше Затеряева дорог не было.  Но сколько всего замечательного, интересного и волшебного было вокруг.
  Три речки  одна по-за другой   впадали  в большую реку сразу за деревней.
  Самая загадочная и таинственная - Судьбица.  Начиналась она в  дальних краях и имела в начале своем другое называние - Судебка. Но на подходе к болоту словно  ныряла в него, скрываясь под моховым покровом, лишь изредка открывая черные бездонные окна, и снова пропадала, и текла невидимо многие километры. Потом  вырывалась на волю уже полноводною и сильною и долго текла  вопреки большой реке рядом  с нею,  но в противоположном направлении…
  Самая обжитая –  Поча,  на ней сохранялись еще остатки трех мельниц  с глубокими омутами и заводями, и одна мельница была  действующей, на которой царил  наш деревенский мельник  дядя  Миша Костыгов. 
 У мельницы  всегда стояли подводы с зерном, которое  везли со всей округи. Тут был  своеобразный деловой и культурный  и, как  бы теперь  сказали,  досуговый центр.
  В омутах  булькались мужики с бреднем, на берегу  варили уху,  тут же пиликала гармошка, и стоял  оглушительный хохот, потому  что на мельнице,  как  не остановимая вода, рождались и уходили в историю байки, бухтины, побасенки о также неостановимо проистекавшей  деревенской жизни.
    Обычно в конце июля воду из мельничной запруды спускали, поднимая для ремонта деревянные ставни, запиравшие сток.  Вода  бурным потоком устремлялась в образовавшийся проем, у которого мужики ставили невод с огромной чупой, в которую битком набивалось  рыбы.  Рыбу ту волокли на берег, делили на всю деревню, а из остатков варили общую  уху и устраивали пиршество с  выпивкой, гармонью и плясками…
     От нашей деревни  до большой реки было не более десяти минут ходу. Сначала полем, потом нужно было спуститься в низину, поросшую  темным ельником, пересечь ее,  и открывалась величественная картина  полноводной Шехони.
    Еще совсем недавно  реку перекрывала  плотина, бетонные плиты  и гранитные валуны которой    виднелись  в воде.  Здесь был один из многочисленных шлюзов  старой искусственной водной системы, которая была главной водной дорогой, построенной еще при царе Горохе в  прежней России.
    Но скоро  эта система перестала удовлетворять нуждам  новой страны.  Началось строительство новой.    Старый канал  вместе со своими шлюзами уходил под воду.
      И только несколько старинных,  преимущественно деревянных шлюзов  от старого канала  сохранялись,  как чудо.  И среди них  был и наш шлюз  Судьбица на Шехони.
    От старого шлюза оставался лишь  песчано-гравийный насыпной островок, на котором стоял домик смотрителей шлюза Голубевых.
      Как обычно по выходным они топили баню, дым веселыми куржавчиками поднимался в небо, отчего остров казался  большим пароходом, плывущим без устали  в неведомые края.
  С островка  по деревянным воротам  можно  было пройти на берег, где стояло несколько типовых домов, в которых жили семьи Смелковых и Агапитовых так же бывших работников  канала, оставшихся без дела. Они не уехали лишь потому, что были не в силах расстаться с привычным бытом и очарованием близкой воды.
    Всю зиму каждое воскресенье мы ходили  на шлюз париться  в бане. С осени, пока лед не покрывало снегом,  ходить по реке было необычайно волнующим и интересным занятием. На мелководье видно было, как  тугие струи реки шевелили воздушные пузыри подо льдом. Рыба почему-то шла на мелководье, и залив представлялся огромным аквариумом, в котором плавали ерши, окуни, налимы и щуки.  Они не боялись нас, хотя в эту пору  деревенские жители  ходили на лед глушить деревянными колотушками  налимов.
    …После бани пили чай у Голубевых или Агапитовых. И тут было не переслушать  увлекательных рассказов о  загадках и тайнах речных омутов и бучил.
   Старик Голубев рассказывал, что на глубине у шлюзовых ворот с незапамятных времен  живет то ли гиганский сом, то ли сам водный дух – Чарандак.   Мол, время от времени  показывается он у шлюзовых ворот,  распускает по течению  моховую  гриву свою, и снова канет в бучило.
   А по весне, как только начнет  солнце плавить снега, выбирается Чарандак на лед и отправляется с ревизией по всему каналу: пересчитывать  белых коров – коих потом все лето будет оберегать и пасти.
   Белые коровы  - это гигантские рыбы – белуги,  которых в прежние времена было немало, но плотины и шлюзы перегородили им путь из морских пастбищ. И что, осталось этих удивительных гигантских рыб   у нас всего несколько штук. Вот и пасет их, бережет Чарандак.  Пойдет весной по льду, и от шагов его  лед  трещит, и трещины бегут впереди водного духа. А он в трещины заглядывает, будит своих коров.
 …  Вот такой, ребята, сказочный мир, уютный и обжитый.  Клуб, магазин, родильный дом, почта, сыроварня  с ледником для  сливок,  галдарея с колхозными припасами и семенами,  овинами для сушки зерна.
  Колхозный сад с кислыми, но невероятно вкусными яблоками, конюшня с гордостью всего колхоза  жеребцом Маяком, которому на районных бегах не было равных…
.  Скотные дворы  с бычатником,  в котором обитал грозный  огромных размеров бык Малыш. Вот о нем-то,   дававшему  породу  всему коровьему стаду, я потом  расскажу особо. 
   Деревенская жизнь и весь окружавший ее мир с реками, лесами, болотами, которые с малых лет были знакомы нам, казался настоящим чудом. У меня было такое ощущение, что я купаюсь в любви и неге этого мира.
    Я страстно любил рыбачить. Под вечер, возвращаясь домой с мельничного омута с богатым уловом, я неизменно пел, песни сами рождались в моей груди и не петь их было невозможно. Эхо отражалось от стоящих кругом лесов и возносило мои радостные песни в небо, где уже загорались пока еще не яркие звезды.
  Вечерами у нашей соседки  бабки Мосяевой сумерничало пол деревни. Пока темнота еще не накинула на деревню свой черный  мешок, но день уже отгорел,  чтобы сэкономить на керосине, шли к бабке деревенские старики и старухи, молодцы и молодицы, ребятня и мелкая челядь. И весь этот народ приобщался к деревенскому единству, к этой большой и дружной семье.
   Вот где было торжество  устного рассказа … Я  до сих пор помню всякие деревенские истории, рассказанные на этих сумеречных посиделках, и так хочется собрать их и поведать идущему за нами поколению, которое катастрофически теряет умение общаться.
  Рассказывали про Большую Чисть  поверья и сказки. Бывало, на печке лежишь и ноги под себя подбираешь, как бы  какой  Леший-Водяной тебя  за ногу не ухватил.   
  Чаще всего рассказывал Кузьмич, колхозный конюх:
 - Болото это испокон веку дурной славой пользовалось. Говорят, что в нём много чертей живёт.   
  Вот дед у меня вспоминал: «Надо купить лесу на избу. Где купить - по эту или по ту сторону болота? За болотом лес подальше от селений и продаётся подешевле, но дело в том, что некоторые соседи брали лес за болотом... да у них всё не потом ладилось - то выгорят, то хозяин умрёт, то скотина плохо ведётся. То шалил над брёвнами "болотный чёрт", когда их провозили через болото.  Так вот дед на дом брал лес по эту сторону Чисти, хотя и далеко и дорого.
  - А я, парень, Болотную бабу как-то на Чисти
встретил, - подхватывал дедушка Константин  Снопиков. – Руки у нее длиннющие, тело шерстнатое, хвост  длинный, крючком. Эта вольная старуха в шестьдесят шестом году с болота-то вышла. Голова, что кузов..
    - Да, что ты Господь с тобой, -  возражала дедушке Константину  Марья Мосяева. – У меня мама  видела эту Кикимору. Так, говорила, такая из себя красавица, какой не найдешь во всем крещеном миру. Только один у нее изъян: ноги гусиные… Какой мужик ее видел, голову терял от красоты. Так она его в болото заманивала и там, заставляла служить ей.
  Однако, мало кто из живых видел Кикимору, людям она показывается редко, и только кричит из болота разными голосами, от которых или  кровь стынет в
жилах…
   Кикимора, слышала, ворует робятишек, оставленных без присмотра, потому, как у самой-то детей нет.  Или идет человек на ее призыв,  ступит на
кочку,  а под кочкой трясина.  И вот  барахтается он бедный, а тут из болота появляется  кикимора и глядит, как  человека засасывает болото, откуда возврата нет. 
 -Я слышал, чтобы уберечься от погибели, - кто-то добавлял, -  нельзя смотреть Кикиморе в глаза, идти на её крики или заговаривать с ней.  Идите своей
дорогой и не поддавайтесь ни на какие уловки нечисти,не замечайте ее.
 

   …Потом провели в деревне свет. Беседы стали все реже, но появилось радио. Вечерами родители мои уходили гостевать и наказывали мне записать программу радиопостановок. И вот один в темном доме, прильнув к светящемуся экрану, я отыскивал стрелкой какую - либо радиостанцию и замирал в восторге, слушая волшебную музыку радиопостановок про капитана Немо или Ихтиандра.
   Воображение уносило меня в диковинные страны, погружало в изумрудные моря полные рыб и жемчужных раковин…
   А за окном сияла полная луна, высвечивая безбрежные снеговые пустынные поля, оцепеневшие от мороза леса, реки в крутых берегах, где у мельничных запруд сидели неприякаянно волки и выли в тоске на луну…
   Теплый бок печки лежанки и чарующий вокруг волшебный мир.   Добрый и уютный. И когда по радио говорили Север, то я думал, что Север это не у нас, это где-то совсем далеко. И только много позднее я узнал, что нашу землю западные ученые красят на картах в белый цвет, как не пригодную для занятия сельским хозяйством и для жизни территорию, где среднегодовая температура отрицательная.
    Но это была злонамеренная идеологическая неправда. В 1986 году СССР и прежде всего Русский Север произвел более 2 миллионов тонн сливочного масла, сколько США. Франция и ФРГ вместе взятые. Вот тогда-то  и началась перестройка...
               
                Глава 6
                В пастушках
…История  с чудесным спасением так меня перевернула, - продолжал дед Маркел свой рассказ, - что решил я напроситься на лето в пастухи либо подпаски. Может быть, думаю, с Велесовым сойдусь поближе. Так он меня к себе притянул. Думаю, узнаю, что он за  человек такой, не похожий ни на кого,  загадочный и, не смотря на весь облик его суровый,  - добрый…         
Еле дождался я лета. Так хотелось поскорее большого взрослого дела.  Вы никогда не пасли деревенский скот? Думаете, наверное, чего тут занимательного телятам хвосты крутить? Не престижно, да и скучно…
 Ладно, не буду вас переубеждать, только для меня в детстве не существовало более радостного занятия, чем  пасти  стадо на речных луговинах.
  Вот подошла и до меня очередь  пасти мелкую деревенскую  скотину: овец, коз, телят…  Коровы-то ходили в колхозном стаде под надзором  Паши Велесова.
 С вечера загрузили мне котомку пирогами, яйцами, бутылкой молока и отправили  ночевать на сеновал, чтобы утром никого не тревожить. В половине пятого нужно было уже идти по деревне с   барабанкой.
 Пастушья барабанка – это передаваемая из дома в дом липовая доска на веревке, о которую  пастух выбивал палочками дробь, будя хозяек,  когда собирал стадо.  Вот эта барабанка с вечера уже висела у нас на огороде.
   Тот, кто никогда не ночевал на сеновале, этого восторга не поймет. О, какие  дивные запахи окружают тебя, как сладко спать в этой истоме лугового разнотравья! Эти ощущения  остаются с человеком на всю жизнь.  Надо бросить все, поехать в деревню, попросится у кого-нибудь на ночлег в сеновал. 
    А чуть свет тебя разбудит петух,  торжественно и радостно заголосивший внизу. Тут же ему отзовется  второй,  третий,  и  петушиная побудка  понесется  по всей округе,  укрытой легким туманом,  наползающем с  реки.
    А вслед за петухами застучат по дворам отбиваемые молотками косы, раздастся дробь пастушьей барабанки, и наполнится улица мычанием, овечьими и козьими голосами,
бряканием ботал, воркунцов…
   Вот и я  шагал по пыльной  дороге следом за стадом, ощущая  ногами и холодок утренней росы, лежащей  поверх пыли, и тепло вчерашнего дня, хранившееся в глубине ее.  Пыль приятно  щекотала ноги, пробиваясь фонтанчиками,  через пальцы.
    По краям дороги стояли  столетние липы, сквозь  могучие кроны их  косо падали на землю золотистые снопы  солнца.  Туман  в низинах  таял на глазах, и взору открывалась  величественная панорама  речной излучины.  Очнувшаяся от ночной дремы  река несла на своих плечах  могучий водный поток, окрашенный  поднимающимся  из-за   таежных кряжей солнцем, похожим на огромный медный поднос. Здесь были и багровые тона, переходившие в самые нежные розовые,  бирюзовые,  голубые.      
   Река еще дымила туманом, но на безмерной глади ее видны были и расходившиеся круги от  всплесков жирующей рыбы, и  бакены с еще не  потушенными  огнями, и лодка бакенщика  оставляющая  радужные водовороты от весел, и сам бакенщик, неспешно  гребущий фарватером…      
   Стадо  я пригнал  на речной наволок, где обильно росла густая трава, расцвеченная желтыми, лиловыми, красными,  синими  цветами и осыпанная  бриллиантовыми россыпями росы. Как красив заливной луг на рассвете и счастлив тот, кто видел его  на восходе солнца, кто  слышал в тот момент радостный гомон птиц.
  Но вот величественно и торжественно выкатилось солнце, и все успокоилось вдруг, и только сочный хруст травы нарушал утреннюю  тишину.
    Я  скинул штаны и рубаху, захватил побольше воздуха в грудь  и  нырнул   ласточкой в дымящуюся воду. Здесь была глубокая подбережица, вымытая течением, и в бесчисленных норах  ее водились раки и  скользкие головастые налимы.
Я открыл глаза.  В  неясном зеленоватом свете, пробивающемся сквозь толщу воды увидел я стайки  стремительных рыб,  колеблющиеся  на течении водоросли и  размытые очертания  береговых нор.
 В первой же норе рука  коснулась  холодной осклизлой налимьей головы. Налим пытался уйти, но безуспешно, ловкие  пальцы мои зацепили его за жабры и поволокли на свет божий.
Я шумно вынырнул  из воды, поднимая руку с извивающимся налимом и выгребая второй к берегу.
 В налиме было килограмма два. Завтрак, что надо!
 Я насобирал  по берегу дров, запалил костерок, выпотрошил  налима, посолил его и принялся обмазывать  береговой глиной. Скоро от костерка остались одни угли, Я разгреб их и положил  в исходящее жаром кострище  обмазанную глиной добычу, засыпав сверху толстым слоем углей.
   Я   лег спиной на просохшую уже луговину, закинув руки за голову и глядя  бездумно в синеву   утреннего неба. Там проистекала своя небесная жизнь.
   По небу   плыли   редкие кучевые  облака.  И я долго смотрел за их неспешным перемещением  и превращением  то в  диковинных зверей, то в   узнаваемых людей. 
    А вы любите смотреть в небо? Ах, да! В городе же этим некогда заниматься. Все бегут, куда-то стремятся и видят лишь черный асфальт под ногами… И назови мне, друзья, такую работу в городе, где бы ты мог поймать и тут же приготовить себе обед, где бы ты мог часами разглядывать облака… 
     Скоро на берег вышли  наши деревенские колхозники и присели к моему костерку отдохнуть.
  -А что, Петрович, - спрашивала   доярка Лукерья колхозного конюха Кузнецова, - правду  ли, нет ли  говорят, что ты по молодости в Великое Село за счастьем ходил. 
  Петрович неторопливо раскурил козью ножку:
- Великое Село, девки, многие искали, да вот не каждому оно открывается. - Наконец, начал он рассказ. -  Оно, сказывали, где-то между   Судебкой и Почей.  Место большое,  чтобы обойти.   
- Чего уж там  такого хорошего, что все ищут и ищут…
- Говорили, старики, будто бы там Живой Огонь из-под земли выходит, и от этого огня все вокруг согревается особым духовным теплом, так что люди, там живущие,  не знают обид и горестей, злобы и ненависти. Там царит всеобщая любовь и справедливость. Огни согревают источники  целебные, любую хворь с человека снимают, а реки там молоком и медом текут.
-Ой, врешь ведь. - Засмеялись бабы.
-За что купил, за то и продаю.
-А ведь никто и не бывал в Великом Селе, кто знает?
   - А вот я вам и расскажу.   Поехали мы рыбачить  артелью на реку.   Вот тогда великосельские люди  к нам выходили. Есть, говорят, тайные   ходы в тайге через болота и топи. Верхами ихние мужики  приезжали.
   А однажды  женщина вышла. Ростом она высокая, станом тонкая, лицом против наших девок белее  будет, очи  голубые,  раз глянул и навеки утонул. 
    Я молодой был, горячий.
   -  Вот, - думаю,  - такую бы себе в жены  высватать, век при счастье бы жил.   
  Мы с  Ванькой Истоминским, дружком моим, решили за ней  след в след идти.  Долго шли. День шли, ночь шли. Она словно по воздуху плывет и устали не знает.
  Наутро совсем уж близко были. Слышим, петухи кричат, коровы мычат, люди перекликаются. И тут напал такой туман, что все утонуло в нем. Так и потеряли мы и девку.
- Недостойным да неправедным душой не дается оно. А ты, Петрович, ты уж никак на праведника не похож.
- Вот  нам  и не далось.  Стали мы обратно с Ванькой выбираться, чуть было  не потопли… Еле-еле живы остались…
Петрович умолк, и грибники стали собираться к дому. Я  лежал  на траве, закинув руки за голову,  разглядывая  облака, и  пытался представить  сказочное село, по которой текут молочные и медовые реки и где все люди  веселы и счастливы…
 
               
                Глава 7
                Пастух  Велесов 
… Скотина уже наелась  и тоже лежала, задумчиво пережевывая жвачку. Налим уже подошел тем временем к готовности.
 А со  стороны Заречья, там, где сливались  большая Шехонь и  малая речка невеличка Поча, вышло колхозное стадо, колхозные коровы и телята и тоже  устроились на отдых. Я увидел Велесова, стоявшего с посохом в руках на обрыве.  Он смотрел в мою сторону. 
-Дядя Паша! - Закричал я, обрадовавшись. - Идите налима есть.
    Велесов не заставил ждать. Остатками мельничной плотины он перешел  на наш берег и  присел у потухшего костра.
    Запеченный в глине налим был великолепен.
   - Молодец! - Похвалил Велесов. - Ловко ты его забагрил. Мне  уже налимов руками не ловить - сноровка не та.
   - А скажите, - ободренный похвалой спросил я. – Правда, ведь, что  профессия пастуха лучшая на свете?
   - Есть и другие замечательные профессии, - уклончиво отвечал Велесов, усмехаясь в бороду.
   - Вот вы-то профессию пастуха из всех выбрали! - Не отступался я.
   - Выбрал. – Отвечал односложно Велесов без всякого энтузиазма,  видимо, его томили другие мысли.
   - Я обязательно пастухом буду,  как бы меня не отговаривали взрослые! - С жаром сказал я.
    Велесов заулыбался в бороду.
  - Пастух с древних пор - фигура в деревне важнейшая, Марик. Вслушайся в само слово: «Пасти…». Это значит  -  «спасать…».  Вот ты охраняешь сейчас деревенское стадо: коз, овец, телят… А это значит, тебе доверили  свои жизни  деревенские жители, потому что они без скотины прожить не смогут…  Вот и выходит по пословице: «У пастуха вся деревня в долгу».
  - Дядя Паша? А трудно быть пастухом?
  - Да я бы не сказал, что простое это дело. Много всего  знать надо. Не зря  пастуха на сходке всем миром выбирают.
  - И вас выбирали?
   - И меня.
   - Так вы же не местный. Вас и не знал  никто.
   - А это, друг мой, традиция такая: пастуха рядить пришлого, из чужих краев. Вот я тебе скажу так: на Новгородчине, к примеру, прежде  ценились пастухи из Псковской или Витебской губерний, в Каргополье - пошехонцы из Ярославской губернии или ваганы из  окрестностей реки Ваги  Вологодской губернии. Считалось, что  пришелец всегда сильнее своего  пастуха.
   - Как  же так, пришлый, не знает здесь ничего, и сильнее?   
    Велесов пошевелил  посохом остывающие в костре угли.   
  - Считали, Марик, что пастух должен обладать  таинственной силой, магическими  талантами, знаться с  лесными и болотными духами, водяными и дворовыми, чтобы  сохранить скотинку, от зверя рыскучего,  гада ползучего, человека лихого…
  А свой, местный – он весь на виду.
  - А вы, дядя Паша, тоже заговоры знаете и с лешим  водитесь? - Спросил я с трепетом.
  - Этого  я тебе не должен говорить, друг мой, - Улыбнулся Велесов. - Иначе, какой я пастух.  Вокруг пастуха должна быть тайна. Начну я ее всем  рассказывать, и не станет во мне таинственной силы. Я могу ее только передать и только человеку, которому верю…
    -Дядя Паша,  я буду стараться, чтобы вы мне поверили…_ С жаром заговорил я.
   -Хорошо, Марик. – Ласково заулыбался Велесов. – Придет время все передам. Ничего не утаю.
…Пастуха в деревне  уважали.  В течение лета его по очереди кормили в деревенских домах  и даже одевали, если была нужда.  Считалось,  что многие предметы, которыми пользовался пастух, обладали магической силой.
   На поясе у дяди Паши висел берестяной рожок, в который он погудел, собирая коров. 
     -Этот рожок  тоже  волшебный? – Спросил я Велесова. 
    -Ну, не то чтобы волшебный.  Но не простой. Он делается с особыми заклинаниями, внутри его помещается,   огарок пасхальной свечи.  На голос этого рожка коровы должны  собираться, как по команде, а звери разбегаться прочь.
     - А можно мне в рожок погудеть? – Приступился я к дяде Паше.
     - Ну, погуди, коли желание есть.
      Я бережно взял рожок, приложился  губами к нему, и скоро над лугами, рекой и сельником родился густой волнующий звук. Коровы на том берегу подняли головы и внимательно посмотрели  в нашу сторону.
   - Достаточно,  - остановил меня Велесов. - А то они сейчас пойдут на нашу сторону.
 -А звери?
 -А зверям  мы тоже подали весть, что  мы идем со стадом и им лучше держаться  подальше. 
   -А посох у тебя, дядя Паша. – Он тоже магический.
    Суковатый посох Велесова, отшлифованный руками,  нес на себе загадочные знаки,  насечки, прорези… И должно быть, они были на нем не случайны.
  -  Каждую весну пастух должен  изготовлять для себя новый посох, - отвечал  Велесов. – Прежде посох считали   атрибутом колдунов и волхвов и он обладал волшебной силой.
  -А что значат эти насечки?
  - Ну, это просто, Марик.  Они  означают  число коров, телят и прочей живности, которую я пасу. Считалось, что пастуху достаточно воткнуть такой посох в землю, произнеся особый заговор, и можно отдыхать весь день. Стадо будет под охраной магической силы пастушьего посоха.
    - А пояс на вас, я слыхал, тоже не простой.
    -  Считалось, что пояс у пастуха тоже имел магическую силу. Вот сейчас я распущу его, скажу заговор, и коровы разойдутся по лугу. Вечером, затяну, коровы  соберутся в стадо.  Пояс пастуха по  поверьям имел такую силу, что если на лесное пастбище выходил  медведь или волк, то он вместо коров  видел одни кочки да камни. 
   -Вот как! –Воскликнул я.  – А кнут? Кнут-то обязательно должен быть волшебным!   
   - Кнут к каждому сезону пастух должен плести новый. После рядов пастух обходил  деревню, в  каждом доме давали ему прядь  льна  для плетения кнута. Такой  кнут  уже сам по себе  обладал волшебной силой, собирая  стадо. Порой это было единственное оружие, которое позволялось иметь пастуху.
   -Дядя Паша!  Мне кажется, что  ты сам не особенно веришь в в магическую силу кнута и пояса? – выразил я сомнение.
   -Как тебе, Марик, сказать,  для того, чтобы все это было наполнено волшебной силой, нужно верить и жить этим. И  я верю, но в большей степени я хранитель древних обрядов, традиций, знаний…
  Он   надолго задумался.
   - Деревенский мир, друг мой,  это космос.  В ней такие  пласты, такие глубины, что жизни не хватит постичь их… Все, что  связано с преданиями, сказаниями, легендами – все это не просто сказки - в них наша история, история  народа зашифрована… Это богатство  беречь надо. Вот и я, как могу и сколько могу, берегу…
   - А про Великое Село вы тоже знаете?  Правда ли, есть такое, полное молока и меда? А про корову Земун расскажите? – обрадовался я.
   - Это, друг мой, очень длинная история. Дня не хватит, что бы ее поведать, а  скотина-то у нас, гляди, поднялась. Ты вот чего, дружок, попроси родителей, чтобы они  тебя ко мне в ночное отпустили… Вот тогда и поговорим…- Поднялся  Велесов.
               
                Глава 8
                Дворовые
  Часам к пяти вечера нужно было  поднимать стадо и гнать его в деревню. Но козы, овцы и телята  сами  без команды пастуха, разворачивались по направлению к деревне.   Домой! К хозяйкам, к теплому, ароматному пойлу, которое готовилось в каждом доме к приходу скота.
  И вот  разномастная братия вступала  через поскотину в деревню, где на угоре собиралось все женское население деревни.
-  Маля-я! Маля-я! - Неслось по угору. -  Милка-а, милка-а!
Бяшки-бяшки, бяшеньки!
  Козы в сопровождении козлят, шли  полные  достоинства, словно демонстрируя  хозяйкам загруженные  молоком вымена, овцы, бараны, ягнята растекались по проулкам и заулкам, и только  телята, показывая независимость,  не спешили домой, отыскивая  под заборами  травку погуще и послаще, дожидаясь, когда  подойдет с Заречья  взрослое стадо с мамками-коровами.
На нашем дворе помимо коровы Зорьки и  бычка Капитона обитали невероятной вредности коза Маля с двумя козлятами,  смиренная овца с  ягнятами,  поросенок -прожора, пяток гусей-сторожей,  с десяток куриц с петухом  будильником и  безостановочно жующие  траву, морковку,  осиновые прутья - кролики… И вся эта дворовая братия хрюкающая, блеющая, мычащая, гогочущая и кукарекающая подчинялась строгой иерархии, во главе которой  стояла  корова- матуха… Зорька.
               
 Вечером бабушка, подоив Зорьку и напоив меня парным молоком,  принялась рассказывать свою коровью историю:
  - Корова, милушко, это -  женская доля. Женская.  Вот так.
  Бабушка поправила  платок. Вздохнула.
 -  Не зря в деревнях наших корову звали  матушкой, матухой.  Помню, как замуж-то выходила, так  как приехали к женихову дому, так  перво-наперво, не заходя в горницу, повели меня на двор к коровам.  Свадебный каравай разломили, и стала я кормить с рук коровушек новой семьи. А уж после свадьбы одели на меня, как и всем замужним женщинам полагается,  борушку такую - головной убор, навроде ,  как с рогами сшитый.   
   Да, милый. Корова и хозяйка-та  будто бы они одним целым становились.  Бывало так, нужно мужику подоить корову,  жена, скажем, в отъезде, так тому нужно   платок на голову одевать, иначе  не дастся.   
   А как на пастбище-то выгонять после зимовки обходишь  своих коров еще на дворе  с  иконкой, солонкой  и  творишь заговор:
   «Две русицы , три русицы на теплое летушко, на красные деньки, тёмные ночки. Царь лесной, царь водяной, царь земной, спасите и сохраните мою скотинку. Егор-батюшко, Илья-пророк и Спас-Спаситель, спасите и сохраните мою скотину. Аминь» .
  После того   выпускаешь корову через порог так, чтобы  она перешагнула через иконку с гостинцем: в узелке хлеб, сахарный песок, чай завернуты. Это подношение лесовому.
Под кустик незаметно положишь: «Угощайся, батюшка, Лесовой, испей чайку-то нашего…»
   А уж после отела нужно корову «поставить», чтобы та не лягалась при дойке. 
   Беру, милушко ты мой,  молоко на ладонь, протираю корове задние ноги с приговором: «...Как с места на место земля не шевелится, так бы и любимая Малинка с места не шевелилась... Стой горой,  дой рекой, озеро сметаны, река молока...»
   Или так:
«Стоит коровушка горою,
Бежит молочко рекою,
По пенью и по коренью,
И по светлому по каменью.
Так бы бежало у Малины молоцко».
   После отела корову, милко, окадивать надо: тлеющие  угольки из печки на лопате вокруг коровы носить. А уж потом доить садись.
   Ну, а если, покупаешь корову, нужно ее правильно в дом ввести, чтобы ее принял  хозяин двора – дворовой.
   - Прими, батюшка,  скотинку мою не по шерсти, по Божьей воле …
   Иначе и хозяева намучаются и сама скотина: и болеть корова будет, и лягаться, и  по ночам кричать…
  В доме, милушко, домовой правил, а на дворе хозяин - дворовой.
   Его тоже  уважить  надо. Молочка к ночи в плошку плеснуть.
    -А ты его, бабушка видела, дворового-то?
    Бабушка  заулыбалась.
   - Что ты, милушко, разве он покажется.  Стеснительной он у нас. А вот слышала-то много раз. То вздохнет тяжело, то хихикнет, то строжить начнет: в бревно как торкнет, так весь двор и отзовется…    
    Да ты его не бойся, милушко, он у нас радимый…
   
    -Да я его и не боюсь, бабушка вовсе.  Я его уважать стану.  Я ведь теперь пастух, а пастух со всеми духами  лесными, речными, болотными, домовыми и дворовыми в согласии должен быть.
   - Верно, голубок говоришь. - Обрадовалась бабушка. – А то все старопрежнее обсмеяли да обругали. Мол, темнота да серость деревенская.  А я тебе послушай, что скажу. 
   Вот была у меня прежде  корова, всем коровам корова. И вот как-то  не вернулась она  со стадом. Как я плакала, как слезами умывалась. Приду  на двор, так белугой вою: «Как жить, чем деток кормить? Пропадем!  Потом, слышу, и он  тихонечко плачет, как дитя малое.  Дворовой-то…
     Звали ту мою коровушку  Малиной. По три ведра  доила, уж умница-разумница была. Выступала, словно,  барыня. Голос – труба…
    Я все леса и болота, луга и покосы  обегала. Нету Малины.
    Потом уж к бабке ясновидящей в соседнюю деревню помчалась.  Та  сразу мне и открыла. Говорит, на гарях она, в круг попала. Кто-то на нее порчу напустил.
   Возьми, говорит,  святой воды, как найдешь, ее сердечную, сбрызни водицей, колдовство-то и спадет…
   Вот какие чудеса бывали в прежние времена. Я бы сама не поверила, если бы не видела своими глазами.
  Или вот жил у нас в Острове такой человек, глаз у него, говорят, был недобрый. Как-то молодые поехали на колхозном жеребце родню в Затеряйку проведать. А жеребец-то был такой: как пойдет махать, ровно огнем палит. Тот мужик-то и вышел, поглядел вслед – жеребец-то и обезножил, так еле-еле приплелся до нашего дому, в пене весь.
   Послали за тятей моим, он только прошептал что-то в ухо жеребцу, как жеребец вздыбился и пошел на махах, едва молодых не вывалил.
 Я вот все и думаю, что глупые мы были, у стариков ничего не переняли. А они многое знали, чего бы и нам, и внукам нашим  сгодилось бы.   
   -Так нашла корову-то?
   -А как же! Три дня она бедная в кругу ходила, кожа да кости остались.  А как сбрызнула я ее водой, так замычала и пала без сил.  Еле ее выходила. Вишь, кто-то позавидовал, уж больно удойная корова была, и наслал порчу.
   А потом вот чего случилось. Приезжает из области  большой ученый. Селекционером, как помню, его звали. Обошел все колхозное стадо, все деревенское осмотрел и говорит про Малину.
   -Вот с этой коровой я и буду работать. У нее перспективы большие. Она может замечательные молочные качества будущему стаду заложить.
  А я тогда дояркой была на молочной  ферме.  Говорит, ты  возьми ее со своего двора на колхозный двор, мы ей устроим отдельный кабинет и  начнем раздаивать. Так моя Малина чемпионкой стала.
  Ведь сказать страшно более восьми ведер в день доила. Так и доить ее приходилось  по шесть раз.  Особое питание у нее было, все по граммам, по минутам девятиразовое... А она словно понимает, что  от нее требуется: всю саму себя стала отдавать,  с тела сдоилась, кости хрупкие стали, так что на пастбище  ее на автомобиле возили…   Да вот беда. Надо было, чтобы моя Малина  племенного бычка принесла, что бы его потомство по всему Северу распространить. А у Малины все  телочки, как на грех,  рождались…
А тут война. Ученого того на фронт взяли, а Малину снова в рядовые коровы  зачислили. Не до рекордов, не до селекции.
И только  спустя годы приехал ученый тот Селекционер обратно, нашел Малину и снова с ней работать стал. И, веришь ли, принесла  моя Малина ему  бычка.  Он теперь на бычатнике у нас стоит и  породу улучшает.   Малинино потомство теперь по всей области славой гремит, милушко.
 
                Глава 9
                Под звездным небом
 
- Я уговорил своих  родителей, чтобы отпустили меня в ночное с Велесовым.- Продолжал дед Маркел свою повесть. -  Вот радости-то было!
   Мне жалко тех, кто не бывал в ночном.  Впрочем, зря я  и слов не буду тратить,  потому что рассказать какие чувства ты переживаешь в ночном, дело невозможное. Это нужно  самому пережить.      
  Наступление  той ночи встретили мы с Велесовым у костра, на котором  уха варилась,  да булькал кипяток для чая. Скотина давно уже устроилась на ночлег,  расположившись полукругом вокруг   нашего  становища.
    Мой старший товарищ не спешил с рассказами, которых я жаждал  более всего.
    - Вот погоди, проглянут на небе звезды, с них и начнем разговор. - Добродушно  отклонял он мои расспросы.
   Долго не гасла заря. Солнце уже давно скрылось за темными кряжами леса, а сполохи и отблески  его все еще играли в полнеба. Наконец, у горизонта проклюнулась одна звезда, вторая и вот, словно по  команде  волшебной палочки над нами засверкала вся  гирлянда небесной люстры.
   Мы лежали на траве, подложив  под головы фуфайки, и вглядывались в призывный свет мерцавшего   созвездиями неба.
 -  Ты видишь Большую Медведицу, - спросил Велесов.
 - Вижу. Вот она, семизвездная, светится над нами. –Отвечал я в волнении, потому что чудесного откровения Велесова я  жаждал уже который день.
 - А теперь найди Малую Медведицу. – Попросил дядя Паша.
 - Нашел… Вот она… Малая.
-Так вот, милый друг,  в очень древних  преданиях – «Ведах»  много тысячелетий назад это созвездие называли  – Небесной коровой Земун. 
 -Коровой?! Как она на небо попала? И почему ее звали Земун?
 -Не спеши, друг мой, -  придержал меня  Велесов. -Я еще не все сказал про это созвездие. Так вот в его входила еще одна звезда – восьмая.
  -Восьмая? - Тут я завис, братцы. -  Если было  восемь, то куда же девалась еще одна.  Она что,  упала с неба, сгорела, взорвалась?
-Ни то, ни другое, ни третье,   - отвечал спокойно Велесов.-   Восьмой звездой было наше Солнце.
 Тут меня просто подкинуло.  Шутит что ли надо мной  Велесов. Я к нему с полным расположением, а он как с  дурачком со мной разговаривает. Что я не знаю, где Солнце, а где Медведица?
- Этого не может быть! Оно такое огромное, оно не могло прилететь к нам, переместившись на миллионы световых лет! - Возмутился я.
- Это если смотреть с Земли. – Возразил бесстрастно Велесов. - А  ты представь себя в другой точке галактики. А что, если ты видишь  звездное небо  с  Млечного пути? Вон с той  его части. – Велесов показал посохом на сияющий таинственным и призывным светом  Млечный путь.
Я  оторопел. То, что сказал Велесов,  сначала ни как не укладывалось у меня в голове.
   - А как туда попасть, в эту точку? Даже если со скоростью света лететь – жизни не хватит.
   - А кто скажет, может, мы пришлые на этой Земле? - Все так же невозмутимо отвечал дядя Паша. -  А вот память человеческая имеет такие свойства, что и  через сотни, тысячи поколений  сохранила отблески минувшего.  Подумай об этом. -  Озадачил меня Велесов.
   Я был ошарашен   открывшимся передо мной  возможным вариантом происхождения человека на Земле.  Верить в происхождение себя от обезьяны  не хотелось как-то.
  Я долго лежал молча, пытаясь привыкнуть  к  новым для  себя горизонтам  человеческого бытия. И то верно, столь примитивному развитию человека с палкой-копалкой в шкурах, которое преподавали нам в виде истории в школе, тоже не хотелось верить, хотя так привычней… И может быть, спокойней. А если ты потомок пришельцев с дальней планеты, погибшей в результате катастрофы, тогда и ответственность за то, что происходит сейчас на Земле, на тебя  ложится большая…    
 -  А кто она такая – Небесная корова Земун? Ты хотел рассказать мне. –Спросил я, наконец, Велесова, пока меня не тревожащего.
 -  Скажу. – Отозвался  дядя Паша. - Наши древние предки, а вместе с ними и египтяне, и немцы, и греки, и многие другие народы считали, что Вселенная появилась от Небесной коровы,  а Млечный путь – её молоко.
- Ох,  как это все интересно! – воскликнул я, разглядывая  Млечный путь.
 -  У славян в те времена единым  Богом считался могущественный бог Род. – Продолжал пастух.- Это он создал Небесную корову,  грозного бога Сварога, богиню любви  Ладу,  Ярилу-солнце  и многих других славянских  божеств.
  Вот от него-то  и  был рожден Небесной коровой  покровитель скота и пастухов, охотников, земледельцев бог Велес…
   Услышав это имя, я сел  и уставился на моего  старшего товарища со страхом. Мне показалось, что рядом со мной коротает эту ночь  славянский  бог и покровитель скота Велес.
   Велесов  понял мое волнение.
   - Успокойся, я лишь фамилию  ношу этого  Божества. До Велеса мне далеко.
   - Расскажите про Велеса еще, - попросил я.
  - Велес был одним из величайших богов древнего мира. Считалось, что его главным деянием стало то, что он привел сотворенный Родом и Сварогом мир в движение. День стал сменять ночь; за зимой последовали весна, лето и осень; за выдохом — вдох, после печали — радость.  От него люди учились преодолевать трудности и ценить счастье.      
 А направляющей силой этого движения  является Великая Любовь.
  -Любовь?
  -Да друг мой, любовь. Любовь мужчины к женщине, например.  Без этого чувства  мир  быстро бы  остыл и  остановился в своем вращении.  Именно об этой силе написал итальянский поэт Данте в «Божественной комедии»: «Любовь, что движет Солнце и светила».
  …Опять  поразил меня дядя Паша Велесов. И я опять надолго погрузился в раздумья. Раньше я  никогда об этом не думал. Правда, были у меня в школе  странные  чувства, которые я испытывал время от времени к некоторым девчонкам. Они мне  нравились. И кто-то из пересмешников   писал на доске мелом «Марик + Катя = любовь.» Но чтобы представить, что за всеми этими чувствами  стоит какой-то древний, одетый в звериные шкуры бородатый Бог моих дальних предков Велес,  и что эта любовь движет солнца и  светила, я  и в сновидениях бы не смог.
  -А дальше, дядя Паша.  Говорите дальше, - очнулся я.
  - Символом этого движения от Тьмы к Свету служит знак солнцеворота, ты,  наверняка видел его на бабушкиной прялке – этакая вихревая розетка… на санскрите, древнем праязыке, который очень близок русскому  - свастика.
  При этом очень важно знать, куда направлены изогнутые лучи солнцеворота: если верхний луч смотрит влево, то движение будет идти «по часовой стрелке» — Посолонь — слева направо, и солнцеворот будет рассеваюшим, отдающим свет людям. Ну,  а если наоборот… Под такой свастикой уже пытался Гитлер завоевать мир. И что из этого получилось?
   - А откуда вы все это знаете, дядя Паша? – Спросил я озадаченно, потому что я даже краешком уха не слыхал, ни о чем подобном.
   Велесов ответил не сразу, долго раздумывал. 
  -  Все, друг мой, Ваня,  не просто. Многие знания на протяжении столетий были утрачены. Но наше сознание так устроено, что придумать то, чего не было или нет, невозможно.
  Все о чем мы  сможем подумать или было или  есть.  Вот и у меня эти знания из древних преданий, мифов и легенд, книг, наконец. - Отвечал  неспешно Велесов. - Именем  Велеса – названа священная книга славян – Велесова книга.  Некоторые ученые ставят под сомнение ее древность, однако на то они и ученые,  чтобы спорить друг с другом.
   Так вот, во времена рождения мира, говорится в этой книге «Велес –небесный пастух  шёл в ночи по  Млечному Пути, что излился из сосцов Небесной Коровы Земун.  Он гнал по небу коров – дочерей Земун.   И то молоко – суть небесная Ра-река»,  что течет над земною Ра-рекою, которая суть грань между Явью и Навью, между Русью и миром иным, не ведомым, куда ушли пращуры русичей».
   - Ра-река? Что это? – переспросил я.
   - Небесная – Млечный путь, а земная – Волга. Название ее тоже происходит от Велеса. Велес,  Волос, Вол…  А  «га» это  движение…
   -А куда ушли русичи? Ты сказал они куда-то ушли?
   -По древним преданиям  жили они на другой планете,  которая была разрушена злыми Кащеями и превращена в  астероиды.
  А люди перебрались на Землю, которая прежде называлась планетой Митгард. Но они знают, что где-то далеко в небесных чертогах есть их Прародина.
 Разлитое Небесной  коровой  молоко  и есть тот путь. Эта воспетая в сказках и преданиях молочная река, окруженная кисельными берегами, течет в Ирий-рай, где нет смерти и рождения, где вечное лето и вечная радость.
По кисельным берегам реки там растут  волшебные молодильные яблони. Так что, отправившийся в посмертное путешествие по этому пути,  человек мог отведать тех яблоков и прибыть в Рай молодым, здоровым и счастливым. И все благодаря Земун!
      …Велесов  замолчал, прислушиваясь к своим думам. Молчал и я, заворожено глядя в бездонное звездное небо,  не в силах  что-либо сказать…
                Глава 10   
          Любовь, что движет солнце и светила
  Через день  снова  наступала моя очередь пасти деревенское стадо.  Накануне бабушка Марья Мосяева,  соседка наша, пришла нанимать меня в пастухи, потому что  ей бегать за  козами и телятами  было уже в тягость. 
  Марья принесла  мне  пятьдесят копеек, завернутые в платок и бутылку лимонада.  Мне нужно было  отпасти за бабку  три дня по числу голов в ее   стаде.
 -  Вот, Марик, - сказала она, вручая мне полтинник, - отгадай загадку:  « Весной мертвые просыпаются, чтоб есть живых...» Что такое?
   Марья Мосяева была в нашей деревне не рядовой старушкой. Она не помнила сколько ей лет, паспортов тогда у  колхозников не было,  пенсии в колхозе не получала, поскольку пенсий в то время  тоже не было, работала  по специальности «куда пошлет бригадир». Чаще всего зимами они с другими старушками в гуменнике сортировали лен перед сдачей его на льнозавод.
  А денежки зарабатывала она тем, что раз в неделю ходила в поселок «на Устье» и продавала там скопленную сметану и топленую в русской печи бруснику. Как только  снег на дороге начинал таять, она  снимала  сапоги и бегала на «Устье» босиком, причем  сапоги  висели у нее на плече. Она и в лютые морозы  ходида на колодец босиком и босиком же обряжалась на дворе. И не болела  никогда.
 На повети стоял у нее всегда мешок с самодельными сухарями. По утру бабка  шла на поветь с решетом, набирала полное решето сухариков, дома заливала их кипятком, заправляла лучком, сбрызгивала растительным  маслицем с глухариного пера и с аппетитом принималась за еду.
   -Вот, - говорила она, - молодые жалуются, что  ись нечего…
    Такая вот   была наша соседка Марья Мосяева.
   -Ну. Так кто это весной просыпается? - Переспросила она.
   Я начал перебирать возможные варианты, но так ничего и не придумал.
   -Не знаю я бабушка Маша, - отвечал я. Чего-то слишком мудреное…
   - Экой ты, недогадливый, - рассмеялась бабка. -А я тебе вот  чего расскажу. Комары это. Раньше люди такой напасти не знали. И вот  когда Бог делил меж людьми землю, объявился  нечистый дух Шишко и попросил Бога нарезать ему удел. А Бог-то отказал ему. Рассердился тогда Шишко, да как ударит своим посохом землю и пробил ее насквозь. И  полезла из той диры, Марик, тучами  комариная напасть. Да как стала она  людей грызть, что те свету белого невзвидели. Правда, был один пастух проворный. Схватил он из костра головешку и заткнул ту диру. Только те комары, которые вылезли,  все-равно людям  досаждать  остались…
  -Да уж, - согласился я. – Комары да мошки все удовольствие от природы  портят.
   - Так я вот тебе,  сердешной, заговоренной водички на завтра принесла. Окропишь себя, так они тебя и не станут грызть.
  Она протянула мне маленькую бутылку с заговоренной водой.

    -А как надо ее заговаривать? Расскажи, – попросил я бабку Мосяеву.
  -Так это дело нехитрое. Ввечеру пошепчи на водицу такие слова: "Комар комара ешьте, комар комара жрите,  комар комару - малина, а я – горькая комару рябина".   И все.
  Поминая рассказы своей родной бабушки о чудесах всяких, бывавших ранее,  я не стал пренебрегать  наговоренной водой и взял ее с собой.
    … К обеду  я вышел со своим стадом  к Костыговской мельнице. С высокого берега открывалась  удивительно уютная картина. Два глубоких омута, покрытых желтыми кувшинками,  играли серебряными искрами.  Мельничное колесо  сорило брызгами, которые сверкали на солнце брильянтами,  слышался шум воды, низвергавшийся с высоты запруды. На нижнем омуте кто-то  зависал в лодке над сеткой, и видно было, как бьется в  рыбацких тенетах крупная рыба.  Две подводы с разнузданными лошадьми  и мужиками, дремавшими на мешках, стояли  перед мельницей.
  И тут я увидел  ее. В цветастом ситцевом платьишке она стояла  на высокой  мельничной насыпи. Я не видел ее лица. Сквозь ее волосы, раскинутые по плечам, пробивалось солнце, и вся  она словно светилась в этом солнечном потоке. Я  застыл, чувствуя, как в моей груди  рождается какая-то щемящая  грусть.
   И тут она повернулась и взглянула коротко на меня. И от этого взгляда внутри меня  сладкой истомой зашлось сердце. И зашлось так, что мне захотелось расплакаться…
  И только огромным усилием воли я смог  овладеть собою.
  -Да что это я, перед какой-то девчушкой расклеился…, - ругал я себя. - 
  - А может быть - это любовь? - Подумал я. - Про которую говорил  Велесов. - Любовь, которая движет солнце и светила.   И чего ей стоит сдвинуть меня?
   
   А девчонка все стояла на  насыпи, подставив  лицо солнечным лучам.  Я никогда не видел этой девчонки. Я знал всех своих ровесниц в округе на десять километров, потому как все они  учились вместе со мной в интернате.  И я не слышал в деревне   ни о какой приезжей  на каникулы из городов   особе… А в деревне каждый человек на виду…
   - Откуда она? А может… - Я вспомнил разговор на речном наволоке и рассказ Кузьмича про великосельскую девицу, выходившую к рыбакам.
   А девочка все стояла и смотрела заворожено на солнце,  плывущее по небу  в золотой  сияющей короне.
   И вдруг мое раненное сердце встрепыхнулось. Может быть, эта девочка пришла  сюда из  таинственного Великого Села. И вот стоит она вся в золоте  солнечных  лучей, и никто ее, кроме меня не видит…
    Тут скрипнули мельничные двери, и на пороге появился дядя Миша в переднике, обсыпанном мукой. Волосы, борода его, лицо были  так же запорошены  мучной пылью. И только темные глаза его весело блестели.
   -Марик! - Крикнул он. - Хорошо, что ты появился. У меня есть к  тебе просьба. Тут ко мне гостья из Мурманска приехала. Внучка  моя:  Платоша. Пришла на мельницу ко мне и заскучала.  Возьми ее с собой, погуляйте по  лугам вместе…
    -Платоша! - Обернулся он к  насыпной плотине. - Иди скорее, я тебе  хорошую кампанию  нашел.
   Сердце мое застучало часто-часто. Девчонка, только что стоявшая на плотине, уже  спускалась к нам. Она была сказочно красива.   Я  на какое-то время одеревенел, уставившись на эту невиданную красу.
   -Платоша! – Подала она  руку без церемоний.- А вас, я слышала Мариком зовут. И что вы здесь делаете?
   -Пасу, - буркнул я под  нос себе и почему-то   впервые застеснялся своей должности...
   Тут подопечное стадо  мое, словно почувствовав  замешательство пастуха, поспешило на выручку, подошло к нам и окружило плотным кольцом, тыча мокрыми от зелени носами в наши руки.
   -Какая прелесть! - воскликнула  девчонка. -  Расскажи мне, как здесь кого зовут…
   Мы  двинулись вверх по реке, по  цветущим лугам и вслед за нами покорно  пошло все стадо. Овцы и козы, телята даже не тревожили  нас своими голосами…
   -Наверное,  она  и в самом деле не простая девочка, - подумал я опять, и в груди моей  снова волной  прокатилась сладкая истома. –И, наверное, я полюбил ее. С первого взгляда.
   Платоша  шла легко, словно плыла по воздуху, травы стелились ей под ноги,  и  платье ее ластилось к ее ногам…  Она держала в руках березовую веточку, отмахиваясь ею от наседавшей мошкары.
   -Я забыл, - воскликнул я. - У меня же есть заговоренная  вода от комаров.
 
   Я опустился на колени и  стал  рыться в своем рюкзаке отыскивая  бутылочку с  водой.
    Я  был так очарован  своей нежданной-негаданной спутницей, что  пошел на  ворожбу. Вместе с заговоренной водой я вынул другую бутылку с лимонадом   и страстно зашептал над нею:
   «Как  солнце всходит за Луною, так пусть Платоша навсегда останется со мною… Аминь.»
    Мы были по-настоящему счастливы в этот день, напившись лимонаду,  варили на костре  земляничный  чай,  купались в реке, ловили под камнями рыбу, загорали… А когда солнце зависло над нашей деревней повели домой необычно покорное сегодня стадо…
    Мы условились  назавтра  встретиться на  мельнице ее дедушки. И мне казалось, что   эта ночь превратилась в вечность…
                Продолжение следует…