Ожидание любви

Так случилось, что они вместе сходили с поезда. Женщина, молодая, и очень красивая, - это он определил с самого мимолётного взгляда. На руках у неё ребёнок. Совсем ещё кроха, видимо, новорожденный. И сумка. Не очень большая, но все же, занимала руку, ребёнка приходилось держать одной рукой.
- Позвольте, я вам помогу.

Она коротко окинула его взглядом, протянула сумку. Торопливо, несколько неловко подвинув её, он первым спустился по ступеням, протянул навстречу руку. Она опёрлась.

- Спасибо. Вы так любезны.
- Нет, нет. Что вы, не за что. – Смутился.

Постояли. Она всматривалась то в одну сторону, то в другую. От этих поворотов головы, чуть оголилась шея. Он лишь коротко это заметил, опустил глаза, но было уже поздно: по лицу плыл румянец.
- Если не встретили, значит задержались. Я провожу вас. Обязательно встретят. Обязательно.
- Да уж, наверное. - Как-то неопределённо ответила она.

Поправила ребёнка, взяла поудобнее, и направилась к выходу. Может, от того, что не встретили, может просто приезд в родной город так повлиял, но женщина улыбалась. Очень мило улыбалась.

Город Энск, и, правда, был весьма притягательным, хоть и числился, как захолустный. Улочки были всегда чисты, опрятны. Праздно гуляющих можно было встретить, разве что, в центральной части. Окраинные же улицы и вовсе были пустынны и тихи. Транспортного движения по улицам было столь мало, что оно и вовсе не замечалось.

Трамвай, звякал и скрежетал рельсами, лишь несколько раз на день. Зелень буйствовала. Даже вторые этажи не в достатке получали солнечных лучей, - так лихо разрослись уличные деревья. Воркование голубей можно было отчётливо различить сразу на нескольких крышах домов.

- Там, кажется, машина. Пойду просить о том, чтобы подвезли вас. Не откажут, с дитём…. Не откажут.
Он снова смутился, задержав взгляд на тонкой, мраморной шейке. Отвернулся.
Женщина, кажется, поняла, что чем-то смущает попутчика. Только, чем? Поправила косынку на шее.

- Нет, нет. Машина не нужна. Мне здесь совсем близко. Во всяком случае, не далеко. Помогите, пожалуйста, выйти к трамваю.

Утренняя прохлада уже схлынула, а дневная жара ещё не захватила город, не успела нагреть дома и тротуары. Дышалось легко и вольно. Между рельсами затеяли возню воробьи. Кричали друг на друга, прыгали. Что-то не поделили, и не обращали внимания, что совершенно рядом люди. Определённо бессовестно себя вели.  На остановке, на лавочке сидели две женщины, ждали.

- Там ещё есть место. Присядьте.
- Нет, нет. Я постою. Спасибо.
Помолчали.

- Если доверите…. Я бы мог…. Дитё подержать. У вас руки устали.
- Нет, нет. Спасибо. Он лёгкий. Он ещё совсем маленький.
- Сынок?
- Да. Вот, повезло. Очень хотела.

Снова молчали. Хотелось посмотреть в лицо, в глаза. Но лицо было такое красивое, а улыбка такая счастливая, что он не мог пересилить себя. Смотрел в сторону, туда, откуда доносились позвякивания трамвая. Воздух был так прозрачен, так чист.  Движение транспорта можно было услышать за несколько остановок.

Тишина улиц,  неспешный  жизненный ритм, размеренность и отсутствие суеты, создавали колорит и атмосферу Энска. Пусть не знаменитого, не известного историческими подвигами, не  напыщенного, а именно такого, удалённого от мирских страстей, города. Он любил его. Считал этот город своим.

В детстве, когда всё было хорошо, когда ещё мама была, он не замечал этих  прелестей своего города. Лазил с друзьями по чердакам, гонял голубей. Думал, что так и должно быть, что так везде. Просто был по детски счастлив. Да, тогда у него были друзья. Пусть не много, но были. Они звали его, как и мать, Готей. Да, звали.

Теперь он один. Нет, не то, чтобы совсем один. Есть работа. Тётка. Она сдаёт ему комнату. Она тоже называет его Готей. Только не так. Не так, как звала мама.

Друзья разъехались. Искать лучшую долю. А кто не уехал, тот просто…. Просто перестал быть другом. Да, он, Готя, и не навязывался никогда и ни кому. Он считал себя не очень удачливым человеком, а от этого был одинок и нелюдим.
Неудачников не любят. Не дружат с ними.

У него и девушки никогда не было. И что такое любовь, он знал чисто теоретически, из книг.  Хотя, нет. В школе, ещё в первом классе, ему очень нравилась одна девочка. Она сидела на передней парте, и Готя с упоением рассматривал её косички. Он мог сидеть сзади неё неопределённо долго, даже на переменке, и любоваться. Но была ли это любовь?

Ещё тогда, рассматривая косички той девочки, Готя ловил себя на том, что он творит что-то постыдное. Заливался краской и готов был провалиться сквозь пол.
А вот, теперь даже не вспомнит, как звали ту прелестную девочку. Её пересадили на другую парту, а впереди стал сидеть Вовка, с оттопыренными ушами.
А потом и вовсе, всё позабылось.

Покачиваясь с бока на бок, подошёл вагон. Женщина, было, засуетилась, стараясь захватить и сумку, он успокоил: я с вами. Она вошла. Поддержав её за локоть, почувствовал, как по всему телу прокатилась неведомая волна. Чуть опешил. Показалось, что ударило током. Не сильно, так, чуть щипнуло. Или к горячему прикоснулся.
 
Внутри было людно, но не тесно. Она задержалась на задней площадке, приникнув к перилам спиной.

- Я обращусь. Я обращусь, и вам уступят, - дитё же.
- Не нужно. Что вы, право. Есть свободные места. Мне не далеко.
Она смотрела ему в глаза, улыбалась.
- Как вы смешно называете моего ребёнка: дитё.

И снова улыбалась. Что это была за улыбка! Такой лучезарной улыбки он ещё не встречал. Определённо не встречал. И глаза. Это же два чистейших родничка, с блестящими бусинками. Это просто прелесть какая-то…

Он опять смущался. Отводил глаза. Через стекло солнышко грело сильнее, даже припекало.

Вагон тронулся с каким-то неловким рывком. Их резко сблизило. Он ощутил дыхание. Он понял, что вдохнул их воздух, её, - чистейший, живой, материнский воздух. И ребёнка, - нежный и чуть сладковатый. Он вдохнул….
Замерев, затаив дыхание, Готя смотрел на ребёнка. Он знал, что она всё поняла, чувствовал, что она улыбается. Смотрит на него и улыбается. Не мог поднять глаз.

А подняв, сразу отвёл их, уткнувшись взглядом в её прелестное, маленькое ушко. В мочке уха, едва заметно поблескивал красный камушек. А рядом, или специально выпущен, или просто выбился, локон. Даже и не локон, а чуточная прядь вьющихся волос.

Он снова задохнулся от её красоты, от её близости. В голове роились какие-то совсем уж шальные мысли, путались, обрывались, наплывали одна на другую.

Ах, какая женщина! А, ведь, могло же так сложиться, что это была бы моя женщина. Моя! Жена….  О-о, это было бы неописуемое счастье. Я бы их… Я бы их на руках! Как бы я их берёг, как бы любил!
У нас был бы свой дом. Дом за городом. Нет, зачем за городом. Здесь есть такие прелестные улочки, что хочется прожить там всю жизнь. И сын бы бегал во дворе. Как бы я его любил.

Дом я бы сам построил! Надо, чтобы он был красивым, удобным, тёплым. Большой дом. … Очень жаль, что я не умею строить.

Можно купить. Да, купить. В нашем городе теперь продаются замечательные дома. Люди едут в толчею, в сутолоку. Им нравятся большие города. А мы бы жили здесь. Мы.…  Здесь.

Он с грустью оборвал свои разгулявшиеся мечты, сдерживая себя, вздохнул, скользнул взглядом по её прелестному лицу. Почему так сложилось, что я определённо не умею зарабатывать деньги. Совершенно не умею.

Она склонилась над малышом, что-то шептала ему, шептала, улыбаясь при этом своей обворожительной улыбкой.

Придерживаясь за поручень, он, вдруг, ощутил, как её платье коснулось кончиков пальцев. Хотел отдёрнуть руку, вновь смутившись, но…,  сдержался. Это было так приятно, касаться её платья. Необыкновенное чувство. Он словно парил где-то в облаках. Хотелось так ехать бесконечно долго. Касаться её платья. Только платья.

Кинув взгляд сквозь вагонное стекло, она кивнула головкой:
- Вот мы и приехали. Приехали.

Дверь с шумом распахнулась, сложившись пополам, он подхватил сумку и, торопливо сошёл, протягивая руку. Женщина, уже более доверчиво, опёрлась, вышла. Ласково улыбаясь, она мягко поблагодарила его.
В ответ он проговорил, почти прошептал:
- У вас глаза….
Он так разволновался.
- Что, что глаза? – сама ещё шире улыбалась, чуть показывая прелестные зубки.
Это уже было выше его сил. Он совсем смутился, прятал свой взгляд:
- Очень красивые…  глаза.
- Спасибо. Спасибо вам.

Уже запрыгивая в тронувшийся вагон, услышал, как попутчица не громко сказала, или спросила: как, хоть, вас звать? И в закрывшуюся, хлопнувшую дверь, он выкрикнул:
- Готя! Я, Готя!

Подошедшая к площадке женщина, не молодая, но ещё очень крепкая,  ухватившись за поручни, окинула его пристальным взглядом. Грубоватым, мужским голосом, даже чуть с хрипотцой, проговорила:
- Что это за имя? Чёрт-те что напридумывают. Готя он.
- Вообще-то я Георгий.

Он вытягивал шею, заглядывая через плечо женщины, чтобы ещё раз увидеть оставшуюся на остановке попутчицу с её малюсеньким дитём. Но трамвай вильнул всем корпусом, скрипнув на повороте рельсами, и отгородился от всего прошлого старинными домами, газонной зеленью и роскошными вязами.

- Вот, и будь Георгием. По-другому жить будешь. Многое в жизни складывается именно оттого, как тебя называют. И как ты сам о себе думаешь.
Женщина чуть повернулась к нему, даже, будто придвинулась:
- Вон, видишь, учителка-то, наша, - никого не убоялась, ни каких пересудов. А ведь многие пальцем показывали. Захотела, и родила себе. И молодец! А то, пока дождешься вас, Готей разных. Годы-то уходят.

Она подошла совсем близко к двери, готовясь сойти, ещё оглянулась, поймала его взгляд:
- Георгий! Непременно Георгий!
И вышла.

Георгий чуть помедлил, но не долго. Тоже выскочил. Оглянувшись на удаляющуюся женщину с грубым мужским голосом, он повернулся и торопливо пошагал вдоль полотна, в обратную сторону.

А.Томилов    2014