Тщеславие

Вера Стриж
Мы редко встречаемся… Последнее время  –  очень редко. Он приезжает издалека, всегда ненадолго, останавливается в лучших отелях… и никогда меня заранее не предупреждает о своем визите  –  вот и в этот раз он объявляется внезапно и просто сообщает, куда и когда я могу подъехать…
 
Раньше, чтобы избежать свидания с ним, мне приходилось придумывать себе болезнь, или командировку, или какую-нибудь серьезную жизненную неурядицу  –   он был недоволен, но подобные объяснения его устраивали. Иногда, правда, случалось, что я отказывала ему во встрече, не оправдываясь… хватало смелости,  –  о-о, ему было очень странно, что кто-то не хочет с ним провести… скажем, сорок минут, которые у него высвободились между его важными делами!.. 

Мне долгое время было никак не порвать с ним – ощущение, что я обязана ему, иногда перерастало в аксиому, иногда притуплялось… но, в любом случае, в театре моей жизни он играл серьезную  роль. Играл… я рада, что всё в прошлом.

Мы встречаемся в самых модных заведениях –  в дорогом ресторане, иногда в баре при отеле… Это зависит от его планов.

Он приходит всегда вовремя, иногда с опозданием на пару минут. Если я приезжаю раньше, то незаметно выстаиваю в стороне, пока он не появится и не устроится. Ему рады, его узнают, принимают пальто, перчатки, зонт в виде трости, провожают к столику… Все эти бары и рестораны выбирались им с учетом одного требования  –  зеркальная стена. Он должен себя видеть в любой момент, когда захочет.

–  Привет, – говорю я, усаживаясь так, чтобы ни в коем случае не нарушать пространство между ним и зеркалом,  –  ты опять захотел меня увидеть?..

– Я захотел тебя увидеть…  –  произносит он в задумчивости, повторяя мою интонацию,  –   я захотел тебя увидеть… Ну да. Захотел.

Он легко барабанит пальцами по столу, и я вижу, как красиво он ставит руку… Видны часы какой-то фирмы… я опять забыла… очень престижные часы. Очень холеная рука.

– Бреге. Часы – Бреге… Будешь что-нибудь? Здесь хорошо готовят… –  и он говорит, что именно здесь хорошо готовят. Все названия незнакомые… Нисуаз… Кок-о-вен…

– Я выпью кофе. Капучино…  –  Я опять забыла, что капучино не принято пить вечером, и его брови медленно и насмешливо поднимаются.  –  Или чай… зеленый. Ну хорошо, черный. Черный чай не будет тебя компрометировать?

– Меня ничего не может скомпрометировать, ты о себе думай…  –  его явно задевает моя смелость, раньше я не позволяла себе защищаться от него. – Я слышал, ты обособляешься? У тебя сформировалось своё представление… обо всём?

–  Это плохо? Мне кажется, я имею право… в моем возрасте и с моим опытом.

Он артистично вздыхает, ресницы печально прикрывают разочарование, которое я всё равно успеваю заметить… Его следующий взгляд – на себя в зеркале… Думаю, увидев собственное приличное лицо, он быстро справляется с раздражением.

– "Возраст... опыт..." Это общие слова. У тебя нет опыта. Вернее, он однобокий,  –  он старается говорить мягко и снисходительно.  –   Ты не испытала и десяти процентов от того, что тебе положено. Ты ленива, но научилась прикрываться принципами…

– Я давно хотела спросить тебя… Зачем тебе этот зонт? Он длинный, неудобный… Трость тебе не нужна, под дождь попасть не можешь – ты ведь пешком не ходишь, тебя возят на… этих…

– Мерседесах и Ролс-Ройсах. Ничего не можешь запомнить,  – он опять смотрит на себя в зеркало, поправляет безукоризненную прическу, достает тонкий мундштук из специальной инкрустированной коробочки.

– Курить вредно, – говорю я. – Какой-то неинтересный у нас разговор. Одни вопросы без ответов.

– Хорошо. Этот зонт (между прочим, это зонт Пазотти), так вот, это подарок… –  и он называет имя подарившего. –  Ты, кстати, имела возможность с ним познакомиться,  но не воспользовалась. А ведь твоя жизнь могла сложиться по-другому…

– Я спросила, зачем он тебе… Подари его тому, кто гуляет под дождем… Пазотти этого. Ты его, наверное, и не открыл ни разу… Ему же обидно, зонту... у него нет смысла жизни…  –  и так далее…

Мы сидим уже час, и я счастлива, что достойно всё выдержала... ну, кроме капучино. Съела пирог, выпила чаю, расстегнула сапоги –  ноги отекают, если сижу долго без движения. Легко выслушиваю все его рассуждения и умозаключения о моей неправильно проживаемой жизни… Я отмечаю, что раз от разу мне всё легче с ним общаться. 

– Мне пора, – говорю я, – ехать далеко. Прощай.

– Что, на электричке опять поедешь?..  –  это он уже только из приличия.

А сам ждет не дождется, когда я уйду.
Скучно ему… и неудобно перед официантами из-за меня.
Я с радостью замечаю, что становлюсь ему, моему Тщеславию, совсем неинтересной.

Не оправдала.