- Докажи, что ты пацан! – батя сидит на диване, улыбается и дразнит меня новым красным экскаватором.
Прикидываю расстояние. От кровати до кресла три шага, оттуда еще три. Если по прямой, всего пять. Без опоры. Качаюсь на полусогнутых. Руки тяну. Не достать.
- Ну, пацан ты или нет! – поджигает отец. И на лице его тенью пролетает презрительное недоверие.
Поворачиваюсь к нему всем корпусом. Теперь даже не игрушка. Желание смахнуть с его лица эту тень и доказать: «Пацан я! Пацан!» Делаю первый неуверенный шаг, а потом бегу к расставленным широко огромным отцовым рукам.
- Ну, герой! Парень! Сын пошел! – победно орет батя и душит меня в своих лапищах. – На, машинку заработал!
Он протягивает мне экскаватор и ласково хлопает по плечу. В комнату вбегает мама. Взмахивает ресницами, лопочет что-то. Зацепившееся за сознание ощущение победы крепко держит меня на ногах. Почувствовав сцепку с землей, я твердым, почти уверенным шагом иду в сторону матери. Она визжит от восторга, подхватывает меня на руки, тискает. В общем, приятно, конечно, что там говорить.
Доказывать, что я пацан и не на помойке себя нашел, пришлось практически на каждом следующем шагу. Чаще всего получалось. Иногда с потерями и ранениями. Но я не сдавался. Потирал ушибленные места, подбирал сопли, в памяти загоралась картинка счастливого материнского лица и победного отцовского крика. Сладкое ощущение победы, которое ни с чем не сравнишь и которое хочется повторить ….
- Пацан сказал, пацан сделал! - так сформулировал я свое кредо, научившись доводить задуманное до конца и стоять насмерть. И делал. И стоял.
И смерть боязливо пятилась куда-то, хотя я не раз играл с ней в поддавки, подставляя голову под удары, а грудь под пули. Правда батя не застал, смерть его догнала, погиб на шахте. Мать со мной не справлялась.
- Будешь? – Тухлый протягивает мне косячок и выжидающе смотрит на колебательные движения моей головы. – Или мама не велит?
Я молчу и чувствую, как земля медленно ползет из-под ног. Ноги подрагивают. Мама не одобрит, это точно. Да и батя не понял бы.
- Докажи, что ты пацан! – настаивает Тухлый. И я беру из его рук блестящий красный экскаватор своего первого кайфа.
Потом множество таких косячков пропустил, вплывая по-пацански в кривоколенный переулок мутных видений, доказывая себе и другим, что не пальцем делан. Кайф путал мне карты и звал на подвиги. И я шел, шагал, бежал по узкой дорожке, зная, что это все путем, верным путем иду.
В четырнадцать первый раз загремел. Тогда срывал шапки. Толкаешься в переполненный трамвай, выбираешь норковую поприличнее и снимаешь как раз перед тем, как дверь закроется. Раз не повезло, мужик ушлый попался, за руку поймал и загремел я по малолетству в колонию на три года. Отсидел полтора, вышел досрочно.
Ростом меня батя не обидел, характером тоже. На второй сидке я уже вошел в среду. Кликуха Хам прочно привязалась ко мне, хотя хамом я никогда не был. Рука тяжелая. Все и так стороной обходили. Девки тоже почему-то. Не знаю, как-то робел я перед бабами.
Танька подвернулась нам в темном сыром переулке, когда возвращались с дискотеки. Мы хорошо накачались тогда, в крови гудело, искало выхода, требовало адреналина. Затащили в кусты в парке. Девчонка совсем. Почти не сопротивлялась. Вякнула пару раз, заткнул ей рот. Смотрел. Умоляющий жгущий взгляд. Черные испуганные глаза. Так и горели. Потом потухли, подернулись серым безразличием.
- Ну, а ты? – кивнул мне Рыжий, застегивая штаны. – Давай, подержу её.
- Та не… - я почувствовал, как закачалась под ногами земля.
- Слышь, Хам, мужик ты или нет?! Ё…
Девка была уже никакая. Обмякшая, мокрая. Кончил быстро. Пытаясь вспомнить ощущение победы, посмотрел на неё и понял, что кайф в этот раз не поймал. Но стал мужиком.
Она оказалась несовершеннолетней. И за групповуху светил мне пятёрик, а то и больше. Маманя вмешалась. Заставила жениться. Подключила по своим каналам родичей до пятого колена. Среди дальних - нашелся космонавт, известный во всей стране. Короче, отмазал он меня, помог пробиться. С ментами повязал.
Вот им-то я и доказал, чего стою и кто в доме хозяин.
- Мы просим президента уйти в отставку, не отдавать приказа стрелять в свой народ, доказать, что он гарант конституции! – кричит в микрофон худощавый очкарик от оппозиции . Многотысячная толпа откликаются. Только по-своему.
- Бандита в тюрьму! – скандируют они. – В тюрьму!
В едком дыме и огне тонет голос очкастого, но вой толпы ширится, резонирует, разворачивается огромным черным свитком, на котором написан мой приговор. Нужно сделать шаг. Прикидываю расстояние. Ноги подрагивают.
- Ты президент или тряпка? - другой голос в телефонной трубке пропитан презрением.
«Докажи, что ты пацан!» - где-то в дальних уголках сознания звучит властный призыв отца, когда-то заставивший меня сделать свой первый самостоятельный шаг . Во вспышках взрывов террористы Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбидь грозят мне луком и стрелами. Завтра, если я не уйду в отставку, они обещали мне повторение участи Каддафи.
В церквях беспрерывно звонят колокола, центр города окутан дымом, сотни бывших зеков с опущенными головами ждут моего сигнала на склонах реки, тысячи автомобилей застряли в непроглядных пробках, на крышах залегли снайперы…
Я не привык проигрывать.