По всем признакам эта планета могла быть обитаемой.
Такая удача выпадает раз в десять лет. В среднем.
А может и не выпасть вообще.
Казалось, что приземляться, в сущности, негде – вся планета покрыта бурлящим океаном.
Только после пятого круга по орбите я обнаружил небольшой, но вполне пригодный для посадки остров.
Выглянув в иллюминатор, я чуть не подпрыгнул – остров обитаем!
Там есть разумная жизнь!
Хотя, возможно, не слишком разумная…
Некоторые островитяне, похоже, впали в кому или в летаргический сон – во всяком случае, они не подавали признаков жизни, заросшие, немытые, в истлевших лохмотьях.
Впрочем, если они и спали, то сон был довольно странный: кто-то спал, стоя на одной ноге, кто-то – вниз головой, кто-то болтался в воздухе, привязанный под мышки к перекладине…
Другие, наоборот, проявляли чрезмерную активность, непрерывно подпрыгивая, приплясывая, вскрикивая, бормоча, напевая, трясясь, дёргаясь, жестикулируя…
Выражение лиц туземцев тоже удивляло разнообразием: от блаженно-бессмысленного до мрачно-торжественного через отрешённое, слащавое, безразличное и просто никакое.
Глаза, потухшие как угли; и сияющие, как лампочки карманного фонарика. Губы, скорбно искривленные; и растянутые в резиновой улыбке, как у Шалтай-Болтая.
В общем, нигде во вселенной я не видел такой разношёрстной и раздробленной толпы.
Приближение моего корабля вызвало на острове настоящий фурор: все (кроме спящих и безучастных) бросились мне навстречу, и каждый что-то выкрикивал, провозглашал, шептал или просто смотрел на корабль полными надежды глазами.
Впрочем, ничего угрожающего в поведении туземцев я не заметил.
Все они говорили одновременно, пытаясь друг друга перекричать, и разобрать что-нибудь в этом гвалте было совершенно невозможно.
Включив разделитель звука, я наконец-то смог их услышать – одного за другим.
- Знай, о пришелец, что существует пять Благородных Истин и семнадцать Великих Правил – вещал один из туземцев.
- Только Библия содержит всю истину, но люди её исказили – провозглашал другой.
- Уйге асус, мунге пран! – напевал третий на несуществующем языке.
И тут я понял.
Я понял, чего от меня хотят туземцы.
Они хотят проповедовать.
Проповедовать, обращать, спасать мою заблудшую душу…
Какая-то природная аномалия пробудила в туземцах крайнюю религиозность и при этом крайнюю индивидуальность, так что у каждого из них была своя собственная вера, несовместимая с верой других.
И жажда проповедовать.
Проповедовать друг другу было бесполезно – для этого оставались одни пришельцы.
Точнее, один я.
Между тем на почве благовестия уже начались разногласия.
Один проповедник, сияя братской любовью, двинул другому в глаз.
Тот кротко и смиренно пнул первого ногой в живот.
Самые настойчивые и цепкие, ухватившись за бока корабля, что-то вещали, уткнувшись лицом в корабельную обшивку.
Особенно трогательно выглядел истощённый волосатый субъект, отплясывавший что-то вроде ритуального танца, подвывая под нос заклинания и не обращая внимания на пятнадцать человек, за ноги отдиравших его от обшивки.
Чувствуя, что пришло время вмешаться, я поставил туземцам ультиматум: они перестанут конфликтовать, будут говорить по очереди и вообще начнут вести себя прилично. Иначе я улетаю.
Это подействовало.
Я установил строгий режим и регламент: ежедневно я выслушивал по пятнадцать проповедей – по полчаса каждая.
Чего только мне ни пришлось выслушать…
Урановые рудники Сириуса – сущий курорт по сравнению с Островом Обращения…
Был здесь «истинно православный» и «истинно истинно православный».
Последний, правда, уехал, заявив, что, поскольку на острове нет ни хлеба, ни вина – истинное православие здесь невозможно.
Был католик, недовольный тем, что Папа не понимает всей абсолютности своего авторитета.
Были радикальные исламисты – один радикальнее другого.
Они бежали друг за другом по периметру острова, увешанные гранатомётами и взрывчаткой.
Останавливаться им было некогда: впереди - жертва, сзади – преследователь.
Таким образом, весь остров был окаймлён сплошным кольцом бегущих исламистов.
К ним так привыкли, что совершенно перестали обращать на них внимание.
На бегу они всё же умудрялись совать мне пропагандистские листовки.
Иудеи занялись решением важных богословских вопросов: кошерна ли здешняя пища и по какому календарю начинать празднование субботы.
Учитывая трудность вопросов, кто-то предложил оставить на острове робота-проповедника.
Идея понравилась, но возникли неожиданные осложнения.
Ведь робот питается электроэнергией, а в Талмуде ни слова не сказано о кошерности электроэнергии.
Не успели разрешить этот вопрос, как возник новый: робот не может проповедовать, поскольку он не обрезан.
Самые горячие предложили обрезать роботу крепёжный болт.
Обсуждение было в самом разгаре, когда поднялся техник и заявил, что с обрезанным болтом робот распадётся на части.
Так они и продолжают обсуждать эти важные вопросы – во все дни кроме субботы.
А в субботу ни о чём думать нельзя, поскольку думать – это тоже работа…
Многочисленные гуру поведали мне, что Бог то ли есть, то ли нет; то ли жив, то ли нет; то ли личность, то ли безлик.
Буддисты в перерывах между медитациями рассказывали, как Будда своими силами достиг совершенства и взошёл с земли на небо.
При этом мне вспомнился барон Мюнхгаузен, поднявший себя за волосы из болота…
Кришнаиты сказали, что Кришна - совершенный бог; а любит ли он людей - неизвестно, да и неважно.
Были, разумеется, проповедники Библии.
Каждый из них понимал Библию по-своему; каждый свято верил, что только его понимание – истинное, полное, окончательное и даже логически очевидное.
Усомниться в логичности Библии им, похоже, не приходило в голову.
Один из них собирался дать логическое определение слову "любовь"; но, пока он листал Библию, его время истекло. Может, это и к лучшему...
Тихий задумчивый туземец заявил, что у него – свой собственный бог.
- А твой бог распялся бы за людей? – спросил я.
- За меня бы распялся – ответил туземец и ушёл в себя.
Чтобы не утомлять читателя, скажу, что через неделю, пользуясь ночной темнотой и тропическим ливнем, я сбежал с Острова Обращения – сбежал, чтобы никогда не возвращаться.
Два самых упорных проповедника, вцепившись в антенны, поднялись в воздух вместе с кораблём.
Пришлось включить вибрацию на максимум, чтобы стряхнуть их обратно.