Продолжение воспоминаний Балдура фон Шираха
В 1927 году я записался как студент германистики в мюнхенский университет. Проучился в нём 8 семестров с переменным усердием, потому что партийная работа стоила многого времени и требовала много сил. Самыми интересными лекциями, которые я не пропускал, были лекции Фёрстера по английской литературе, Гёте-колледж у Боршердта и история искусств у Пиндера. Вообще то, являясь членом общества Шекспира, я знал всех стоящих англистов Германии, был хорошо знаком с английской и французской литературой, так что в большей степени мои знания я подчерпнул вне стен университета.
Была у меня в начале и мысль стать психиатором, она занимала меня и позже. Может быть поэтому гораздо позже, в тюрьме Шпандау я был единственным, кто смог найти подход к Хессу.
Одним из первых в Мюнхене было моё посещение центрального бюро НСДАП. Я представлял его чем-то огромным, этот центр революции.
Распологалось оно на Шеллингштрассе 50. На втором этаже я оказался в зале с окошечками для оплаты взносов. Как я позже узнал, эти окошечки были раньше декорацией к фильму об ограблении банка. Фильм снимал мой будущий зять Генрих Хоффманн. Центральное бюро НСНРП расположилось в его бывшем ателье для снятия фильмов.
Молодой человек в окошечке взял мой парт.билет. Я сказал:»Хочу заплатить взносы за оставшиеся семь месяцев года». Молодой человек удивился и исчез. Вернулся он с солидным человеком в очках, который представился мне главным казначеем партии. Он хотел посмотреть на такое чудо, которое свои взносы сразу за 7 месяцев оплачивал.
Моим общим впечатлением от бюро было: скромно, порядочно, но без намёка на революционный элан. Так могло выглядеть бюро больничной кассы. Гитлер оставался невидимым. Я был здесь номером 172551.
По другому было в университете.
В застеклённом дворе у статуи меченосца в 11 часов встречались для обсуждения насущных дел старосты групп. По громкости голосов и числу превалировали объединения фехтовальщиков. Цветные фуражки, сдвинутые на затылок, цветные ленты наискосок поверх жилетов и рубашек, мензурные* шрамы на лицах, делающие их старше. Совсем немного среди них национал-социалистов. Пара из них в коричневых спортивных жилетах, у других лишь маленький партий значок на лацкане, как и у меня.
Среди студентов было неспокойно.
В Прусси, где было больше всего университетов и технических высших школ, между правительством и студенчеством разразился конфликт. Речь шла о возможности дальнейшего объединения «Немецкого студенчества» с организацией австрийских студентов. Австрийское студенчество было агрессивно антисемично настроено, не принимало в свои ряды евреев и требовало значительно уменьшить их допуск в высшие учебные заведения. Поэтому Прусский министр культуры Беккер поставил «Немецкому студенчеству» ультиматум: либо они отделяются от автрийцев, либо теряют финансовую государственную поддержку каждого студента в 60 пфеннингов при оплате налога за каждый семестр учёбы. Студенчество видело в этом нападение на их великие немецкие идеалы и право на самостояятельное руководство.
На самом деле министр на них не покушался, он просто не хотел, чтобы австрийский антисемизм перебросился на прусские институты.
В конце ноября 1927 года намечалось голосование прусских студентов по случаю нового Беккеровского студенческого права. Большинство студентов не поняли истинной проблемы и были готовы бороться против Беккера как внутри,так и вне Пруссии. Их поддерживало большинство консервативно настроенных профессоров.
Я тоже был против Беккера. Требование австрийских студентов ввести квоты для евреев казалось мне справедливым. 25% студентов в Вене были евреями и их число постоянно росло. Причиной же этого было то, что Польша, Венгрия и Румыния под знаком вновь стартовавшего национализма уже ввели такие квоты для национальных и религиозных меншинств. От этого острадали в первую очередь немцы и евреи. Тысячи немецких и по немецки говорящих еврейских студентов покинули эти страны и большинство из них направились в Вену и Берлин. Высшие заведения в этих городах были переполнены.
«Что говорит по этому поводу Гитлер?» - спросил я моих товарищей и увидел удивлённые лица. Никто из них никогда не говорил с Гитлером. Они знали его только по парт. собраниям.
Осенью 1927 года, студентом 2-ого семестра я ещё не встречался с Гитлером. В ноябре д.б. состояться выборы в студенческий совет. Объединение НС-студентов при этом играло незначительную роль. Решающее значение в университетах было за «Кольцом оружия» - организацией фехтовальщиков, в южной Германии с ними конкурировали объединения католического студенчества.
Я подумал, что д.б. по-другому. Но стать по-другому могло лишь, если бы Гитлер подключился в выборную кампанию. Тут мне помог случай.
В середине ноября Гитлер прогуливался по Максмилианштрассе со своей овчаркой. Он остановился у витрины, казалось у него было достаточно свободного времени Я перешёл улицу к нему навстречу. Он меня узнал, улыбаясь, поприветствовал, спросил, как давно я уже в Мюнхене и пожурил, что с ним не связался. Я поделился с ним своими мыслями.
«Лучше, мы обговорим это в моей квартире» - предложил он.
Он жил в сером старом доме на втором этаже. Он открыл входную дверь. Тёмный коридор. С потрёпанного канапэ поднялся худощавый мужчина с глазами на выкате. Он указал на телефон, стоящий на пошатывающемся столике и сказал:»Никто не звонил.» Это был Юлиус Шауб. Позже как СС-обергруппенфюрер и адьютант он заставлял генералов и государственную верхушку дожидаться Гитлера.
Рабочая комната Гитлера была узкой как кишка с одним окном, выходящим на тёмный двор. Всю стену занимали книжные шкафы, напротив «буржуйка». Гитлер предупредил:»Не раздевайтесь, здесь ещё не топили.»
Пока Гитлер заказывал у хозяйки чай, я рассматривал книги. Прежде всего это были исторические работы, история 19-того века Трайтшкэ, весь Ранкэ, военные научные книги, книги по флоту и специальная литература по архитектуре.
Я попросил Гитлера выступить перед большим собранием студентов.
Он медлил. «Не знаю...» Это звучало неодушевляюще.
Я описал ему ситуацию НС-студенчества. Сказал, что мы останемся маленькой сектой, если ведущие люди партии нас не поддержат.
«Знаете ли» - отвечал Гитлер, «я не думаю, что мы когда-либо сможем перетянуть на свою сторону более 10% академической молодёжи, вообще 10% интеллигенции...»
«Я другого мнения»- возразил я. «Мы через пару лет завоюем большинство академической молодёжи, если вы сами будете к ней говорить.»
«Я не знаю, смогу ли я это. Со студентами мне будет трудно.»
Он зметил моё разочарование и предложил:» Ну хорошо, практическое предложение!»
Я предложил праздничный зал дворцового пивного дома. «Я вам гарантирую, что зал будет занят на 100%.»
«Но не студентами» - сказал Гитлер. «Туда прийдут туристы, но не ваши академики.»
Я обещал, что входные билеты будут продаваться только при наличии студенческого паспорта. Он остался скептичен. «Хорошо, попробуйте. Я останусь дома. Если вы мне позвоните и скажите, что зал полон, я прийду. В противном случае вам нужно будет самому придумать объяснение.»
21 ноября 1927 года в 20 часов должно было начаться собрание, но уже за полтора часа до начала зал был полон. Я позвонил Гитлеру. Он должен был прийти, но не был в восторге.
Когда Гитлер вошёл в зал, в нём осталось тихо. Он дал мне точные технические указания: никакой трибуны, а лишь невысокое возвышение в середине зала, так чтобы он мог видеть собрание во всей его полноте. Невысокий столик, на который он мог положить свои записи. Они состояли всегда из 8 — 10 карточек с тезисами. Бутылка минеральной воды и стакан д.б. находиться поблизости. Он хотел, чтобы люди видели, что он говорит свободно, а не как профессор, читающий по бумажке или подобно произносящим торжественные речи.
*Это не шрамы от мензурок, "мензур" - это встреча фехтовальщиков с целью "дуэли" по определённым правилам.
на фото пример такой современной встречи