Кирпич в чемодане
Служба не особо тяготила Швейка, он легко свыкся с серостью жизни. Голубые туманные дали не распаляли его воображение, а вид солдатской швабры, металлической посуды и кирзовых сапог вносили в душу безнадежную уверенность в неколебимость солдатского быта. Если бы он увидал иную жизнь, без надрыва, спокойную и обеспеченную, он просто не поверил бы в её существование. Швейку шел двадцатый год, его армейский статус достиг «старика», хотя он не чувствовал в своём положении никакой разницы. Бесшабашность и бесстрашие сослужили хорошую службу, и боязнь сослуживцев можно было принять за уважение. На погонах Швейка уже красовались сержантские лычки, когда его вызвал командир роты:
– Всё ждал, когда ты ко мне зайдёшь, да не дождался. Пришлось горе идти к Магомету.
– Какому Магомету?
– Экий ты непонятливый! Ведь мы матери твоей благодарность писали, ты у нас растёшь по службе. Что из этого следует?
Швейк стоял, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты в отпуск собираешься, или нет?
Швейк задумался. «А что, в самом деле? Надо, съездить, если отпустят, конечно».
– Так точно, товарищ майор. Собираюсь.
– Ну, вот и ладно. Поедешь через две недели.
– Спасибо, товарищ майор!
– Заслужил, значит отдыхай.
Выйдя от ротного, Швейк принялся решать задачу: «Предупредить ли мать, или явиться как снег на голову?» Решил приехать, не предупреждая. «Кто его знает, – размышлял он, – сейчас дадут отпуск, а потом отменят. Ну, поеду, так поеду, а нет – так нет». Такое уже случалось у них в роте.
Этими мыслями он закончил все рассуждения. Как только он стал приводить в порядок амуницию, в которой собрался ехать, сослуживцы его сразу засекли.
– Что, земеля, в отпуск собрался? Давай, давай, девки тебя уже заждались.
– Да пошли они… – махнул рукой Швейк.
– Пошли то пошли, но устав тоже соблюдать надо, девок уважать, они тоже люди! – подначивали его приятели.
– Ладно, разберусь как ни будь!
– Не как ни будь, а как следует!
Время шло. Швейк не донимал себя различными совершенствованиями, не мотался на перекладине, не качал мышцы со штангой. Свободное время он посвящал кровати. – «Солдат спит, служба идёт! – Кто ничего не делает, тот не ошибается!» – Руководствуясь такими беспроигрышными лозунгами, Швейк сам того не желая, был примером для новобранцев и сверстников.
«Вот, гляди на человека! – говорили про него. – Всё у него гладко – тихо, а почему? Вперёд не лезет, сзади не отстаёт. Образцовый солдат!»
Подошло время отпуска. Собрав чемодан, Швейк вышел из части. Перед тем, как сесть в автобус, он еще раз проверил вещи. Так и есть! В чемодане, на самом дне, лежал завёрнутый в полиэтилен кирпич, на котором было написано «Пропуск», и наклеена фотография улыбающегося Швейка с подрисованными усами и звёздочками на погонах. Традиция соблюдалась свято. Ни одному бойцу не удалось до сих пор отправиться в отпуск или на дембель, не увозя с собой «сувенира» из части. Это могла быть любая увесистая штука, какая – ни будь железяка, но чаще всего это был обыкновенный кирпич.
«Вот черти! И когда успели? – сидя в автобусе, размышлял Швейк. – Ведь глаз с чемодана не спускал, всё равно подсунули!» Добравшись до железнодорожной станции, Швейк занял свою первую полку. По проходу сновали пассажиры, рассматривая номера мест, задирая при этом головы, как взнузданные лошади. Возле Швейка остановилась бабка, с большими баулами, сопровождаемая шустрой востроглазой внучкой.
«Ох, ох, – заохала бабка, глядя на верхнюю полку над Швейком. – Не вспрыгнуть мне на этот насест. Ты бы, внучек, уступил баушке, станешь старый, и тебе уступят». Внучка, рыжая девица лет пятнадцати, чем-то похожая на Елоху, улыбаясь, выжидательно глядела на Швейка, раскрыв большие голубые глаза.
Швейк молча сполз со своего места, поднял сиденье, и положил туда бабкино барахло. Так же молча, он залез на верхнюю полку, подсунул подушку под голову, и задремал.
«Билетики готовим, провожающие, выходим из вагона! – казённым голосом произнесла подоспевшая проводница. – Поменялись? И правильно! – сказала она Швейку, разглядывая его билет. – Постель, молодой человек, брать будете?»
Расстелив себе постель, Швейк приготовился задремать. «А курочки, солдатик, с огурчиком, вставай, покушай!» – обратилась к нему бабка. Швейк продолжал руководствоваться немудреными правилами: «Дают – бери, бьют – беги!» Так же молча, он сполз с полки и сел напротив бабки. Та расстелила на столике вышитое полотенце, и выставила на него угощенье.
– Отслужил, внучек, али как? – полюбопытствовала бабка, подвигая Швейку тарелку с вареной картошкой.
– В отпуск еду! – пояснил Швейк, двигая набитым ртом.
– Да ты ешь, ешь, – захлопотала бабка, потом расскажешь!
– Потом, бабушка, я спать лягу.
– Ну и ладно, ну и хорошо!
Насытившись, и поблагодарив добрую старуху, Швейк привычным движением вознёсся на полку, и, как говорят, не приходя в сознание после сытного обеда, сразу уснул. Колеса вагона отстукивали однообразный мотив, поезд набрал хороший ход, и вагон мотало из стороны в сторону. Швейк спал крепким сном солдата. Ему снился дядя Витя, в генеральских погонах, выгребающий золу из котла, мать, беседующая с военкомом Жеребцом, и солдатский туалет с красной звездой, заваленный стреляными гильзами.
Швейк проснулся ночью. Поезд стоял на какой-то станции, в окна светили огни перрона. В поезде был выключен свет, все спали. Выйдя покурить, Швейк столкнулся в тамбуре с лейтенантом Омельченко. «Здравия желаю, товарищ лейтенант!» Омельченко, приглядевшись, узнал бойца.
– А, крестник! Я тебя помню, ты ещё дебаты в поезде разводил! Ну, как служба? Впрочем, и так все ясно. Молодец! В отпуск?
Швейк кивнул.
– А как у вас, товарищ лейтенант?
– По разному. В тот раз, когда Лосько сбежал, видишь, даже фамилию запомнил, – улыбнулся лейтенант, – мне здорово влетело. Должны были дать звёздочку, ну да Бог с ним! Какие наши годы!
– А сейчас куда?
– Да всё туда же. За пополнением.
– Значит, попутчики!
– Так что, отметим встречу?
– Можно, товарищ лейтенант. Я сейчас.
Он прошёл в свое купе, взял фляжку, пластмассовые стаканчики, пару конфет и кусок хлеба. Пристроившись в тамбуре, они разлили по стаканчикам. Выпив до дна, Омельченко открыл рот, и часто задышал, затем, схватив хлеб, стал яростно занюхивать.
– Что же ты не сказал, что это спиртяга?
– Виноват, товарищ лейтенант, попривык сам, думал, нормально.
– Да, крепкие воины куются в России! – промолвил лейтенант. – Ты где расположился?
Поговорив за жизнь, попутчики разошлись по вагонам. Швейк, по обыкновению, сразу же заснул.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/02/24/781