Ему снились странные сны; в них он летал, наделённый какой-то фантастической силой, или приходил в удивительный город будущего и жил в нём, или в этой реальности занимался какой-нибудь необычной деятельностью, например, искал инопланетян и устанавливал с ними контакты. Потом он просыпался и всё, или почти всё, забывал, в памяти застревали иногда незначительные обрывки той, другой жизни, как будто не имеющей к его Я никакого отношения, но он не воспринимал их всерьёз...
Однажды вечером, вернувшись с работы домой, старый холостяк обнаружил на столе, что стоял у окна, открывающего с высоты седьмого этажа вид замершего в глубокой задумчивости города N, не совсем обычную вещицу, или даже, если взглянуть на неё более внимательно, вещь, можно сказать, совершенно необыкновенную. При первом рассмотрении она напоминала собою раковину, впрочем, не такую, какие попадаются на берегу моря и какую каждый из нас хоть бы однажды поднёс к уху, чтобы послушать далёкую музыку где-то шумящих вод. У этой раковины, закрытой со всех сторон, был выход наружу, имеющий форму трубки, и так и хотелось в него подуть, хотя было видно, что таким путём трудно извлечь из неё какие-нибудь звуки. Было неясно, из чего она состоит – из кости, известняка или пласт-массы, хотя её внешний вид был таким, что в ней трудно было не заподозрить вещь искусственного происхождения...
Когда он впервые взял её в руки, его поразило одно обстоятельство, которого он никак не ожидал с её стороны, а именно – она была тёплой, как будто даже нагретой, точно её дол-го держали на солнце или только что выкопали из раскалённого песка. И кроме того раковина, если её так можно было назвать, оказалась очень тяжёлой, как будто заполненной неким таинственным содержимым. Человек, почувствовав к ней острый интерес, ещё не спросив себя о том, каким образом в его комнате могла оказаться эта удивительная раковина, напоминающая собою неправильной формы сосуд, принялся её изучать, и вполне естественно, что, горя желанием побыстрее узнать её назначение, он тем концом её, что напоминал узкое горлышко кувшина, поднёс к своему правому уху...
То, что ему пришлось услышать в результате этой манипуляции, мало сказать, что по-трясло его. Совершенно очарованный звуками, доносящимися из раковины, он погрузился в сон наяву, или, говоря по-другому – его личность разделилась на две равные части и та, что попала под власть раковины, претерпела удивительные приключения. Человеку показалось, что он стал маленьким-маленьким, настолько микроскопическим, что вход в раковину стал для него огромен – и он без труда мог войти в неё, что и сделал, ибо не воспользоваться приглашением раковины ему показалось в этот момент величайшей глупостью. Он уходил в её глубь и тот огромный его двойник, примкнувший к ней своим ухом, знал о каждом его шаге в глубь неведомого и прекрасного мира, скрытого в раковине...
Между тем, он попал в какой-то заколдованный город, где не было видно людей, но всё говорило об их присутствии, будто они только-только, перед самым его появлением исчезли. Перестала звучать музыка, приглашавшая его войти в раковину, но он уже и без того чувствовал непреодолимую потребность познания этого загадочного мира... В безоблачном небе словно пущенное в движение чьей-то властной рукой, кружилось на одном месте до ряби в глазах солнце, или не солнце, а ослепительный провал вместо солнца, на который труд-но было смотреть...
В дверь его комнаты постучали, он не сразу понял, что происходит, но когда до него дошло – мысль о том, что его покой нарушен, неприятно покоробила его. Он было собрался вновь погрузиться в мир раковины, но настойчивый стук в дверь мешал ему сосредоточиться на путешествии по заколдованному городу. Тогда он опустил раковину, которую до этого держал возле уха, и только на мгновение задержался, прежде чем положить её в ящик стола, так, на всякий случай – мало ли что?..
Когда он подошёл к двери и открыл её, в комнату вошёл друг его, Лобачёв, фамилия которого соответствовала его внешности, ибо Лобачёв имел крупный, блестящий с залысиной лоб, – теперь он у него был покрыт капельками пота. И вообще гость был в таком сильном возбуждении, что Бурцев решил: в его жизни случилось что-то из ряда вон выходящее. Руки Лобачёва тряслись, как в лихорадке, взгляд бегал по сторонам и наконец остановился на Бурцеве...
– Почему ты сразу не открыл мне?.. – каким-то странным, непривычным тоном спросил он изумлённого хозяина. – Может быть, ты спал, или... любовался волшебной раковиной?..
Взгляды двух людей скрестились. Бурцев был выше своего приятеля, он носил на носу очки в лёгкой, золотистой оправе. Так вот, то ли для того, чтобы скрыть своё волнение, то ли по какой-либо другой причине, но он посмотрел сверху вниз на Лобачева, затем снял очки и стал протирать их носовым платком; в промежуток между этим занятием пришедший изрёк:
– Я жду!..
Наконец очки были установлены там, где им и надлежало быть. И Бурцев дал ясный и категоричный ответ своему гостю:
– Ни о какой волшебной раковине не имею ни малейшего понятия!.. А если вы будете изводить меня вашими расспросами, я вас живо выставлю, несмотря на многие годы отноше-ний, существовавших между нами! И тогда не обижайтесь!..
– Ах, так!.. – прошипел, как гусак Лобачёв. – Вы мне угрожаете!.. Я знал, что волшебная раковина здесь, почти знал! А теперь, я просто уверен в этом!.. Прошу, немедленно верните мне её, ибо она принадлежит мне... она у меня недавно пропала, и я подозреваю, что её похитили!..
Старый холостяк Бурцев улыбнулся...
– Чему вы смеётесь – и так нагло?.. – воззрился на него Лобачёв. – Знаете ли вы, что даёт человеку обладание волшебной раковиной!.. Экий вы простофиля, Бурцев!.. В ваших руках только что была раковина, я это чувствую!.. Отвечайте, куда вы её спрятали!?. – и сказав это, он угрожающе сжал кулаки...
Они стояли друг напротив друга, а глаза их вели напряжённый поединок, за которым была борьба двух душ, два чуждых мира сцепились за обладание грёзами, что сулило обладание волшебной раковиной, в это самое время лежащей в ящике стола...
Вдруг Лобачёв, как бы прочитав мысли своего противника и ловко увернувшись от его рук, бросился к ящику стола, где покоилась волшебная раковина, и рывком открыл его...
– А-а!.. – торжествующе вскричал он. – Так вот где вы её прячете, старый лгун!..
Но только он успел произнести это, как десять пальцев Бурцева прочно схватили его за тощее горло и сжали так, что из груди Лобачёва не мог вырваться даже стон или хрип. С полминуты длилась эта смертельная борьба, в продолжение которой один из бывших друзей старался прикончить второго, а его жертва пыталась вырваться из страшных объятий, пред-вещавших тёмную пелену перед глазами и мрак в сознании. Поединок закончился в пользу хозяина комнаты, на висках его вздулись тёмные жилы, очки сползли на кончик носа, а пальцы рук совершенно одервенели, так что их трудно было разогнуть, зато Лобачёв, поверженный, лежал у его ног и раковина, драгоценная вещь, ради которой свершилось злодейство, была цела и оставалась собственностью старого холостяка...
Он знал, что Лобачёв мёртв, и первым делом постарался спрятать куда-нибудь труп. Ему не пришло ничего другого в голову, как затолкать его под кровать и прикрыть сверху половиком... Дело было сделано. Теперь ему никто не мог помешать общению с удивительной раковиной. Но тут он вспомнил, что в промежуток времени, когда он успел совершить убийство Лобачёва, дверь его квартиры оставалась незапертой. Он испытал противную слабость во всём теле при мысли, что сюда, к нему, могут войти и увидеть его – в этот момент на его лице всякий мог бы прочитать о совершённом Бурцевым преступлении. Убийца не знал бы, куда спрятать глаза, а они его выдавали бы, они были самой вещественной уликой против него...
Он в состоянии какого-то полубреда закрыл дверь на ключ, потом вернулся к столу, взял раковину и единственным его желанием было – избавиться от осознания своей виновности. Он приложил к уху трубку раковины и приказал мысленно самому себе, идущему в пустынном городе раковины: «Ты совершил убийство Лобачёва, только что!.. Знай это!.. Ты виновен в преступлении, а я... я ничего не хочу знать!..»
Раковина выскользнула у него из рук и упала на пол с глухим стуком, но Бурцеву не было до неё никакого дела. В мозгу его что-то ужасно давило, словно в нём завёлся огромный паук, который пожирал его тело и его волю, – и он с трудом дотянулся до кровати и опустился на неё, как на последнюю опору этого материального мира. И куда-то умчался в чёрном поезде беспамятства, был похищен тенью от смерти...
А когда он проснулся утром следующего дня, он ничего не помнил, как будто всё про-исшедшее было не с ним...
Он поднял с полу странный предмет, напоминающий раковину, так и сяк вертел его перед глазами и не мог понять, как он очутился в его комнате, но когда он узкую трубку, которой заканчивалась раковина, поднёс к уху, с ним началось что-то до боли знакомое и душещемящее, его дух как бы перенёсся в иное измерение. Пространство и время раковины вмещало в себя целый мир, целую вселенную, наполненную жизнью, красками, формами, смыслом и особым значением... Он, Бурцев, уже вышел за город и брёл по холму, на котором была рассыпана щедрой рукой природы яркая растительность – цветы, ягоды и запахи, дур-манящие голову...
Навстречу ему двигался Лобачёв, счастливый и улыбающийся, на его залысине отражалось солнце, поливающее своим светом и теплом эту землю весьма милостиво, оно ласка-ло, но не припекало, оно как бы читало мысли и желания и старалось не досаждать тем, кто в этот час находился в пути...
Лобачёв поравнялся с Бурцевым и оба застыли, вглядываясь друг в друга, как бы не понимая, как они могли в таком удивительном месте встретиться...
– Ба!.. Да как ты тут очутился?.. – первым воскликнул Лобачёв. – Я и не ожидал тебя здесь встретить!..
– Ещё бы!.. – отозвался Бурцев, прищурившись и улыбаясь, а сам думал: «Ты ещё не знаешь, что я тебя убил там, за пределами раковины...»
Так они помаленьку разговорились, прилегли на бугорок и пощипывали ягодки, растущие прямо под рукой – бери, ешь, ещё вырастет!.. Время бежало, а солнышко стояло в небе на том же самом месте, где и было раньше...
– Здесь ночь бывает когда-нибудь?.. – почему-то спросил Бурцев и подумал: «Зачем мне нужна ночь?.. Неужели я снова хочу совершить убийство?..»
– Не знаю: может быть, и бывает, но при мне ночи не было ни разу, – отвечал лёгким голосом Лобачёв...
– Слушай, а что это за раковина такая?.. – поинтересовался Бурцев. – И как мы в неё попали, вход ведь был таким узким?!.
– Да? – загадочно произнёс Лобачёв, грызя травинку. – Это, конечно, так, только какое это теперь имеет значение, если мы здесь... И вообще – все эти вопросы, я тебе скажу, не нашего ума дело!..
– Как это понимать?..
– А понимай, как сумеешь, друг Бурцев...
Так сказал и больше – ни полслова...
«Эге, да не я один тут, видно, преступник, этот Лобачёв тоже, видно, убил кого-нибудь, если попал в эти края...»
– А тут ещё есть кто-нибудь, кроме нас?..
Пчела опустилась рядом на цветок и присосалась к нему, выбирает капельку нектара. Видимо, где-то есть поблизости улей, пчела одна не живёт... И человек – один не ходит, вне тени своей и вне своих деяний – преступных или, напротив, гуманных...
– Не знаю... Может, и есть, только я никого не видел...
– А город – почему он пустой, как будто бы все попрятались?..
– Не знаю, право... Откуда мне знать, если я такой же, как и ты и так же, как ты... попал в эту благодать...
– А может, эти жители боятся чего-то?..
Лобачёв искоса взглянул на него, и с иронией, и чуть-чуть с раздражением...
– Что-то ты, Бурцев, много вопросов задаешь... А человек, кажется, в летах, с виду не глупый...
Пчела поднялась в воздух и тяжело отлетела от цветка. А солнце всё кружило в пространстве, как будто раздваивалось в небесной сини и само с собой вело беседу...
– Смотри, Бурцев, какой-то человек сюда идёт!..
Действительно, по направлению из города к ним двигалась фигура человека, одетого в серые брюки и синюю рубашку, поверх ворота – галстук, на голове... милицейская фуражка. Приглядевшись повнимательнее, можно было рассмотреть сбоку у милиционера кобуру. А что могло быть в кобуре? конечно же, пистолет, что ещё!..
У обоих претендентов в пенсионеры сделались очевидными признаки беспокойства, на лицах их было написано: «Может, уйти до греха, мало ли...» И тем не менее Бурцев и Лобачёв выдержали характеры, прикинулись безмятежными...
– Ладно, пусть подойдёт, – выразил общую мысль Лобачёв. – Нам скрываться от представителей закона и правопорядка не к лицу, не тот, знаешь, возраст... Пусть знает этот синерубашечник, казённая душа!..
Так они сидели и ждали, пока «мент» подойдёт ближе. И через несколько минут бегство было уже невозможным...
– Сюда идёт, к нам, – заметил Бурцев, а у самого на душе кошки скребли: «И сюда до-брались, подлые!.. Следователь какой-нибудь вшивый, преступление раскрыть собирается?.. Предъявит мне убийство Лобачёва?.. А вот он, Лобачёв, живёхонький – смотри, да не сглазь!..» И Лобачёв как-то странно посматривал на Бурцева, тоже о чём-то лихорадочно размышлял...
– Думал, тут как в раю, ни тебе судов, ни этих рож сытых, ни преследований, ан нет!.. – рассудил в сердцах Лобачёв, сверкнув зло глазами, – и сюда добрались!.. И тут установят свой суд; может быть, и тюрьму в скором времени построят!.. Нет!.. Человек – это гнида, брат Бурцев, куда ни шагнёт – туда и зло тащит, решётки, кандалы, прокуроров и всю контору пи-шущей братии!.. Мерзопакостные законы человеческого общежития!..
– Философствуешь, – заметил Бурцев, жуя ягодку-земляничку, – а вот он сейчас по-дойдёт и всё будет проще, никаких тебе философий, прикажет встать и идти к выходу...
Лобачёв пристально посмотрел в глаза товарищу, кость на худом горле дёрнулась, словно там сидело какое-то живое существо и внушало: «Не хочу произвола, насилия, хочу свободы!..»
– К выходу из раковины?.. Гм!.. чего я там не видел, мне и тут хорошо!.. И с места не сойду!..
– А это мы посмотрим, – произнёс, полуприкрыв глаза Бурцев; он решил отдаться на волю обстоятельств. «Этот милиционер, он наверняка ничего не знает... Да и улик прямых против меня нет, да я и не виновен в смерти Лобачёва, это тот, ДРУГОЙ Бурцев, мой двойник, который по ту сторону – он и убил, а я тут ни причём... Он мне сказал, что на моей совести убийство, но я-то сам, этими руками никого не убивал, а сознание преступления – это в кого угодно можно вложить!.. Каждый должен сам отвечать за свои поступки...»
Милиционер приближался, он делался всё заметнее, больше, выше, ощутимее, нет – это не обман зрения, а живой человек, как Бурцев и Лобачёв. Он кажется сильным, облачённым властью и идеей пресекать зло, у него на всякий случай имеется с собой пистолет – сим-вол силы и власти. Он скажет: повинуйся! И попробуй не повиноваться!.. Но, как и у каждого человека – у него тоже есть слабости, он так же подвержен эмоциям, страхам, болезням, и ему грозит одиночество, раскаяние, смерть, а он спасается, отбивается, убегает во все лопат-ки... а может быть, и сам ищет для себя яму, глупец?.. Никто не знает, что в нём заложено и что должно свершиться в его судьбе...
Он становился всё ближе, уже можно было рассмотреть его лицо, это был человек ещё молодой и бравый, которому никто не дал бы и тридцати...
Солнце кружило над этим сказочным, каким-то нереальным миром, точно припаянное к одному месту. Искусственное солнце, живущее в волшебной раковине... Может быть, потому она казалась в руке Бурцева такой горячей и такой неестественно тяжёлой?..
Когда он подошёл, они демонстративно лежали в траве, будто им решительно на всё наплевать...
– Узнаю!.. Бурцев и Лобачёв, оба!.. – вместо приветствия проскрежетал милиционер, голос у него неприятный, с железными нотками, подействовал на двоих друзей странным об-разом, они повернули к нему головы и увидели, что в вытянутом лице его есть что-то от исполнительного робота. Но глаза выдавали в нём человека, с его сомнениями, усталостью и злостью...
Два пожилых человека переглянулись...
– Чем обязаны?.. – подняв голову, спросил Лобачёв. – И кто вы такой?.. Вас сюда при-слали, уполномочили, или вы сами, по собственной инициативе?..
– Я следователь, моя фамилия – Лиго, – доставая из кармана платок и прикладывая его ко лбу, произнёс с расстановкой милиционер. – Лиго Илья Антонович...
– Слава богу, что не Илья Муромец, значит, вы не сказочный персонаж...
– Шутить изволите, Лобачёв, но это здесь, в раковине, а ТАМ, откуда я только что пришёл сюда по вашим горячим следам, вы убиты!.. Вы умерли, понимаете!?. – Лиго продолжал прикладывать носовой платок к лицу. – И я должен найти убийцу...
– Я?.. Убит?.. ТАМ?.. – самообладание изменило Лобачёву, губы его побелели и руки засуетились, ушли в траву и непроизвольно стали её рвать... – Каким же это способом я убит... каким оружием – и зачем?.. – голос его сник...
– Вот это я и должен установить, Лобачёв... Для этого вы и ваш приятель Бурцев должны вернуться в ту действительность... Прошу вас следовать за мной...
– А если мы откажемся за вами следовать, тогда что?.. – угрюмо спросил Бурцев. – Вы примените силу, будете угрожать нам вашим пистолетом?..
– Не знаю, но думаю, что до этого дело не дойдёт...
– Но вы всё-таки допускаете мысль о насилии?..
– Лишь в крайнем случае, если благоразумие изменит вам... Но вы пожилые люди, я надеюсь на ваше благоразумие...
– Ясно, – усмехнулся Бурцев, – вы не остановитесь ни перед чем, возможно, вы даже станете нас бить, этим пистолетом – по головам!..
– Послушайте!.. – Лиго опустился на траву и сел напротив двух приятелей, на его лице появилось такое выражение, будто он хочет во взаимоотношениях полного взаимопонимания и откровенности. – Чего вы добиваетесь?.. Неужели вы собираетесь остаток жизни проторчать здесь, в этой раковине, вдали от человеческого общества, трудовой деятельности, без всякой пользы для людей и для себя?.. Я вам удивляюсь...
– Не вам об этом судить, товарищ Лиго, – посмотрев на него в упор, заговорил Лобачёв, не торопясь, зная цену каждому своему слову и зная, что каждое его слово попадёт в цель. – Вы ничего не знаете о том месте, где вы находитесь. В этой раковине, волшебной раковине, как вы заметили, время стоит на одном месте, и человек, попавший сюда, уже не ста-реет и он никогда не умрёт...
– Удивительные вы вещи говорите, Лобачёв! Но ведь это чистейшей воды вымысел!.. Нет такого места в Мире, где Время бы остановилось! Материалистическая философия учит нас этому!.. Вы захотели вечной жизни и ничегонеделанья?.. Но спросите самих себя, рассудите здраво – кто вам это позволит?..
– Такие, как вы, конечно, нам помешают?.. – серьёзно заметил Бурцев, задумавшийся перед этим над тем, что сказал Лобачёв. – Они вторгнутся в пределы этой раковины и пере-вернут тут всё с ног на голову... Вы это хотите сказать?..
– Мы с вами не пойдём, – вдруг решительно заявил Лобачёв, – и знаете – почему?.. В пределах этой раковины вы утратили те полномочия, которые имели ТАМ!.. Тут – ничейная территория, не принадлежащая ни одному из известных государств... Здесь вы просто чело-век, как и мы с Бурцевым... Можете остаться с нами, а можете отправляться восвояси – к вашей жене, вашим сопливым детям, вашей благородной работе по поимке преступников, к ва-шей зарплате!.. А мы сыты по горло, мы прошли через всё это и хотим остаться здесь... Нам здесь хорошо, мы никому не мешаем... К тому же я... просто уже физически не могу вернуться ТУДА, ибо там, как вы сказали, я мёртв... И даже если я туда попаду, если вдруг случится такое чудо, вы что, хотите, чтобы меня убили второй раз – и уже наверняка?..
– Я этого не хочу, – с трудом выдавил из себя Лиго...
Он смотрел вдаль, убегающую за холмы, и в глазах его рождалась печаль, будто ему открывалось нечто, до сих пор запретное, и это нечто влекло его, звало, дразнило – и тем причиняло душе радостную в своей новизне боль...
Лиго не выдержал, – раковина стала слишком горячей, – он разжал пальцы, но удиви-тельная вещь не упала к его ногам, она продолжала висеть в воздухе. Следователь видел, как отверстие раковины, к которому он недавно прикладывал ухо, затягивается; с изумлением он наблюдал, как на его глазах трубка раковины втягивается в саму раковину, а то, что напо-минало только что раковину, видоизменяется дальше, приобретая уже какую-то иную, про-долговатую форму. Цвет предмета изменился, из перламутрового он перешёл в кроваво-красный с белыми и голубыми прожилками, затем стал желтеть, белеть – и вдруг стало ясно, что волшебная раковина исчезает, становясь невидимой... Вот исчезли её последние очертания. Следователь, как во сне, потрогал рукой воздух и тяжёлый вздох вырвался из его груди...
Сзади стоял Бурцев, он всё видел и был потрясён не меньше следователя. Когда таинственный предмет совсем исчез из виду, он снял с носа свои пресловутые очки, достал платок и в волнении начал протирать им круглые стёкла. Когда он их надел на себя, следователь Лиго попрежнему стоял в том же положении...
– Вы видели?.. – неуверенно произнёс Бурцев. – Что скажете?..
Лиго повернулся к нему лицом, поднял глаза и Бурцев увидел, что следователь смотрит куда-то сквозь него, не видя его...
– Может, написать объяснительную записку и подтвердить, что раковина... или, словом, эта чертовщина, испарилась сама собою?..
– А?.. – взгляд Лиго стал осмысленным. – Что вы сказали?.. Записка?.. Это хорошо, только я перестал понимать происходящее... И вообще, мне нездоровится...
Он приложил руку ко лбу, проверяя, насколько он горяч...
– Да-а... Я болен... я болен и я не могу так... вот так... работать!.. – он развёл руками...
– Я понимаю... – пробормотал Бурцев, думая о том, что и с ним самим творится нечто неладное...
Столкновение с загадочным и необъяснимым вообще способно повергнуть иного человека в состояние психической заторможенности. Его сознание как бы ищет объяснения случившемуся, не находит его – и тогда всё существование человека кажется ему смехотворно-пустяшным и мизерным перед той громадою непознанного им вселенского бытия, среди которого он вдруг обнаруживает себя ничтожной и беззащитной песчинкой...
Почти в потёмках они выбрались на улицы города – и здесь фонари на столбах освещали им путь электрическим светом. Они решили заночевать в одном из домов и вошли в не-го...
Будто кто-то заранее позаботился о троих людях, уставших и нуждающихся в отдыхе. На столе в кухне их ждал ужин, приготовленный неведомыми добрыми руками. Они перекуси-ли, затем кому-то из них захотелось принять ванну. Он толкнул дверь – тёплая вода ждала его... Когда поинтересовались – на чём же они будут спать? – ими были обнаружены три комнаты и в каждой стояла кровать, заправленная чистым и свежим постельным бельём...
Перед тем, как разойтись по своим комнатам, они немного посидели в креслах в комнате, напоминавшей гостиную, и перебросились несколькими фразами...
– Ночь, по-видимому, будет достаточно длинной, – высказал предположение Бурцев, – если судить по продолжительности дня...
– Она будет достаточно длинна для того, кто хочет хорошенько выспаться, – добавил Лобачёв, хмуря свой высокий, отполированный до блеска лоб...
Немного помолчали. Ощущение лёгкости перед длинной ночью с её сновидениями и фантазиями – было у каждого из троих, Лиго даже выразил общую мысль или, вернее, чувство:
– Такое ощущение, будто мы летим... куда-то летим, беззвучно и приятно... Вот ляжем спать, а проснёмся – и будем на месте... там, куда мы прилетим... завтра...
– Мы всегда летим, с самого рождения – мы космонавты, все, всё человечество, – сказал Лобачёв, – не каждый это знает, но это так... А в этой раковине...
Он не высказался до конца, замолчал, видимо, сам не был уверен до конца в том, что хотелось бы ему сказать вслух...
Разошлись по своим комнатам, разделись, залезли под одеяла, закрыли глаза, приготовившись уснуть, некоторое время лежали, вспоминая события последнего дня и думая о том, что радует, дарит душевный покой, уверенность в завтрашнем дне...
Бурцев знал, что сновидения сулят много приятного и замечательного. Он уже куда-то плыл в волнах странных, неземных воспоминаний о другой жизни. Вся Вселенная была его домом, близким и родным, знакомым до мельчайшей чёрточки, и он молил какое-то странное существо, возникшее перед ним, быть к нему благосклонным и любить его...
9 марта 1985 г.