Муравьи

Ирина Садовская
Много-много лет назад, когда я совсем ещё была маленькая, мы жили в Крыму, близ Балаклавы. Жили, чуть больше года, но детское сознание настолько было поражено красотой этого места, что многие события врезались мне в память на всю жизнь. Наш двухэтажный дом стоял на склоне огромной  горы, утопая в  зарослях деревьев,  и с внешним миром нас соединяла лишь длинная каменная лестница, выложенная много столетий назад греческими монахами. Дом был  уютным и красивым, а с  балкона открывался  прекрасный вид на море.  К нам постоянно кто-нибудь приезжал из Ленинграда, многочисленная родня, бабушки, тетушки, друзья и подруги. Разумеется, наплыв гостей был  исключительно в теплое время года; короткой, южной  зимой мы оставались в уменьшенном составе: я, бабушка, папа, мама и кот Рыжий.
    В городке, который находился наверху, недалеко от нас, был клуб,  и в нем в воскресенье показывали художественные фильмы. Ходить в кино было самым любимым нашим занятием, и  всю неделю  мы с нетерпением ждали  и гадали,  какое же  кино привезут  к нам на этот раз. 
     Как-то вечером, в выходной день, мы, как всегда ушли в клуб, и вернулись лишь  спустя полтора часа. Было уже совсем темно, спускаться по ступеням лестницы, ведущей к нашему дому, приходилось медленно. Впереди шел папа, освещая путь фонариком, а за ним гуськом, след в след,  шли остальные. Но вот спуск  преодолен, мы зашли в дом и зажгли свет. Кот Рыжий, валяющийся на диване, сощурился от яркого света и ворчливо мяукнул, приветствуя нас.  Но  в  атмосфере дома было явно что-то необычное, ощущалось присутствие чего-то  чужого, инородного. Внимательно осмотревшись, мы увидели на полу тонкую, черно-белую линию, которая вилась змейкой через всю комнату. Начиналась она в  детской комнате, и  дальше шла сюда, в большую комнату, обрываясь  у маленького крошечного отверстия в деревянной половице. Подойдя поближе, мы увидели, что полоска – живая, словно крошечный миниатюрный конвейер, по которому непрерывно перемещаются белые крупинки. Приглядевшись,  мы  разглядели   маленьких муравьев,  организаторов этой мощной магистрали. Движение  было двустороннее, но очень плотное, безо всякой разделительной полосы. Движение «оттуда», то есть к дырочке в полу, шел нагруженный состав,   «туда»  - порожняк. Груз, на спине каждого  муравья -  крупинка сахара,   поэтому сверху полоска выглядела белой, соответственно другая сторона дороги,  по которой муравьи еще только  шли за грузом, была черной. Очевидно, сие  доблестное войско поработало достаточно успешно, потому что  двух килограммовый пакет с сахаром, стоящий в тумбочке, откуда и шла непосредственно поставка, был  наполовину пуст. Мы с восторгом смотрели на этих маленьких ловкачей, на  их удивительную дорогу, выстроенную в кратчайшие сроки,  и не в силах были  оторвать от неё  глаз, чтобы  пресечь,  этот,  совершенно наглый, грабеж среди бела дня. Точнее ночи.  Налюбовавшись вдоволь, мы все же  уступили настояниям бабушки смести муравьев веником, и отнести   во двор вместе с их  контрабандой. Я, разумеется,  выступила на стороне муравьиного войска, но папа строго  сказал: «Ты что хочешь, чтобы они весь дом вынесли?»  Конечно же, я не хотела, и  потому, вынуждена была сдаться.
     Почему мне захотелось рассказать  об этом, я не знаю. Возможно потому, что прожив достаточно долгую жизнь,  и узнав много невероятных историй,  связанных с  гениальными открытиями человечества, я  не устаю удивляться и удивительному миру животных, птиц, насекомых. Наблюдая за их поведением,  за их действиями,  я всякий раз поражаюсь сложнейшим механизмам взаимосвязи всего живого на земле, и не могу  себе представить, что механизмы эти не осмысленны,  и не мотивируются какими-то скрытыми от наших глаз способностями.  А пчелы и муравьи, пожалуй,  самые удивительные  изо всех насекомых. И лично для меня просто не существует такого вопроса - есть или нет у насекомых интеллект. В противном случае  они просто не  смогли бы  выжить в этом сложнейшем мире, в тяжелейших условиях. Хотя объяснить это с точки зрения науки, я, конечно же, не смогу.  И остается лишь повторить за  великим философом: «Я знаю, что я ничего не знаю».