- Это там что…
- Навроде дом…
Лидка присматривается, и точно дом, там, на обочине, в темноте ночи. Дом, двухэтажный, хорошенький такой особнячок из тех, на которые Лидка стонет, ну Ди-и-и-мочка, ну я такой до-омик хочу-у-у…
- Ну Ди-и-имочка, ну давай заночу-у-у-ем…
Лидка начинает скулить. Димка уже и сам готов скулить, уже и сам готов заночевать хоть у черта в заднице, только чтобы не переться черт знает куда по шоссе.
- Ага, на нас там собаку спустят…
- Ну Ди-имочка, ну чего ты сра-а-азу…
- Или типа собак не держат, сами лают?
Лидка хохочет, ну чего ты моришь, чего моришь…
Битый жизнью жигуль тормозит возле дома. Никто не заливается лаем, никто не высовывает из-под калитки мокрый нос, калитка открыта, в доме тускло мерцает свет.
- Позвонить, что ли… - Димка дергает звонок, на звонок никто не откликается.
- Ну Диму-у-уль, ну я уже промокла вся-а-аа…
Димка хочет заорать, да задолбала, с-сука, чтобы он еще куда с Лидкой поперся, да ни в жизнь… а что ни в жизнь, сначала отсюда выбраться надо, потом уже права качать…
Дождь приударивает, будто издевается, а-а-а, вы за город выбрались, аа-а, вот вам… Димка неуверенно толкает дверь, ждет, что высунется крепкий охранник в черном, хенде хох, пошли вон…
Никто не высовывается.
Ничего не происходит.
- Айда… погреемся…
- А потом ка-а-ак наорут, чё в чужой дом залезли…
- Да ну тебя, сама просилась, сама начинаешь…
Два человека осторожно заходят в дом, оглядываются, снимают промокшие куртки, устраиваются у камина. Лидка косится на накрытый стол, думает, а если один кусочек урвать, глядишь, не заметят, или у них как у королевы у английской все просчитано, по штучке на рыло…
Димка осторожно наливает кофе, ну появись же хоть кто-нибудь, ну давай, просто по закону всемирной подлости, заори, эт-то что т-такое!
Никто не появляется и не орет. Извивается в камине веселое пламя, на улице сгущается ночь, осенняя, озябшая, ходит по двору, жадно заглядывает в окна.
- Диму-уль, ты смотри, прелесть какая!
Диму-уу-ль поднимается на второй этаж, смотрит. Такие спальни бывают в красивых журналах, в жизни так не бывает. Хочется перевернуть страницу.
- Димуленька, а давай здесь останемся, а?
- А хозяин что скажет?
- А сам хорош, не фиг было дверь оставлять… заходи, кто хочет, бери, что хочет…
Лидка выходит из душа, зарывается в шелковые простыни, что за дурь, кто сделал зеркало на потолке, кто додумался…
Димка спохватывается. Начинает понимать.
- А дом живой.
- Чего?
- Живой дом… нет у него хозяина… он сам себе хозяин… царь-бог…
- Да ну тебя…
- Что ну тебя, точно тебе говорю… живой дом.
- Ну живой, живой, нам-то что…
Лидка прижимается, мягкая, теплая, родная, какое там последний раз Димка с Лидкой едет, много будет таких последних разов…
Дом прислушивается.
Ждет.
Все затихает в доме, дом понимает – пора.
Что-то происходит. Что-то, еще непонятное, понятное одному дому, что-то недоброе, что-то…
Дом меняется, шевелится, складывается пополам, проступает из-под наружного блеска и лоска что-то древнее, затхлое, пропахшее плесенью, подернутое паутиной. Что-то…
Проклевывается рассвет.
Жигуль ждет, уже знает, никого не дождется.
Дверь распахивается, с крыльца дома стекают красные струйки, уходят в землю…
- Дом-то вчера возле нас остановился. Вот точно вам говорю, там вон, на холме. Я еще в окно глянул, свиристелки-то мои со школы не идут, ба-а-а, гляжу, а там дом… страшный такой, прямо жуть берет, в паутине весь, старый такой… и окнами пустыми пялится. Ну, нашел, чем заманить, нашел, чем… Мы уж грешным делом подумали, счас с места сойдет, нападать будет… не-е, вроде как побоялся… ну к вечеру Семеныч психанул, керосинчик взял, мужики тоже керосинчику взяли, к дому пошли… И чего думаете? Удрал, голубчик, как керосинчик учуял, только его и видели… то-то же… так что это… ежели куда припрется хибара эта, вы ее бензинчиком или чем…
Черр-рр-р-р-рт.
Ни раньше, ни позже…
Киря жмет на газ. Еще. Еще. Ну быть не может, чтобы вот так, быть не может… вот тебе и без пробега, вот тебе и только что с конвейера… На помойке в каком-нибудь Стокгольме подобрали, по кусочкам в Рашку привезли, в гараже склеили только что не скотчем… продали втридорога…
Киря терзает телефон, телефон ищет сеть, не находит. Закинул старик сеть в море, а ему оттуда ответ, сеть недоступна…
Киря молится. Незнамо кому. Некому молиться, если бы был там наверху тот, кому молиться, он бы такого не допустил, чтобы у Кири тачка сдохла… Если бы Киря там на облаках сидел, он бы в оба смотрел, чтобы никому тачки поганые не продавали, и чтобы они на трассе не дохли… и чтобы дети от рака не умирали, и чтобы войны не было, и чтобы… ха, будто Киря за всем этим уследит, Кирю туда поставить, завтра вообще земли не будет…
Так-то…
Киря оглядывается, видит дом, еще не сразу понимает, что видит. Только же что не было никакого дома, пустые холмы, и все, а тут нате вам. стоит. На Кирю смотрит.
Нет, все-таки есть там кто-то на облаках, следит, чтобы плохо было, да не совсем плохо, всякому плохому предел есть…
Киря идет к дому. Хоть позвонить от добрых людей, да кто сказал, что там добрые люди, счас собаку спустят, или охранника на цепи, или еще что.
Дом приближается, и странно так, издалека вроде казалось, хороший такой особнячок, кирпичный, решетки на окнах, все при всем. А тут нате вам, развалюха-развалюхой, как после войны, да почему как, может, и правда когда-то тогда дом бросили, так и стоит…
Киря думает. Не любит Киря думать, а куда денешься, жизнь не спросит, любишь – не любишь, жизнь заставит. Думает. А ведь дом, какой-никакой – дом, безо всяких долевых строительств и ипотек, пока не налетят инспектора, как вологодские чайки, а-а-а, незаконное строи-и-и-тельство-о-о-о…
Киря уходит к погибшей машине, возвращается с ящиком, вот и пригодились инструменты батины, да они много где пригодились, еще бы самого батю сюда, он бы капот открыл, хмыкнул бы, там где чего подправил, глядишь, тачка бы и до города доскрипела. А машина у вас сломалась, потому что там короткое замыкание. А-а-а, так удлините его…
Девушка, а досточки у вас заказать можно? Да-да, сосновые… ага, два куба… и кирпичиков… да уж давайте высший сорт, строить так строить… и торцовых кирпичиков не забудьте… ну этих, которые боком ставят…
Киря смеется. Любит вот так посмеяться, девушка теперь до белого каления эти торцовые кирпичи искать, и остальные там в цехе над ней поржут… Ладно, над Кирей тоже много кто смеялся, так что можно…
Дом прислушивается. Человек в доме затихает, вытягивается на постели, кутается в плед.
Дом ждет.
Дом умеет ждать.
Теперь можно. И почему-то не хочется ничего делать, почему-то…
Ночь катится к рассвету, складывает крылья.
Дверь приоткрывается.
На пороге нет крови.
- Ага, у Кири вчера были… да ничё, нормально пацан устроился… Домик у него хороший такой на уровне… в два этажа, ну, вообще… Да черт его пойми, откуда дом… во-во, Киря так и сказал, от верблюда… типа, много будете знать, скоро состаритесь… он вроде какой-то старый дом взял, отстроил.. все при всем… Иришка, дуреха такая, увидела, завизжала, а-а-а, это тот саа-а-амый, который люде-е-ей жрет… ну не в себе девка, не в себе, ну куда денешься… бывает… так-то ничё, нормально посидели… бывает хуже… но реже, ага…
Киря выходит из дома.
В последнее время как-то неспокойно стало выходить из дома. Не то, чтобы страшно, а просто… как-то не по себе. Особенно сейчас, когда надо к Кабанычу ехать, это вообще не в кайф, к Кабанычу ехать, ой, не нравится Кире Кабаныч…
Киря закрывает дом. На два оборота. Может и не закрывать, дом сам знает, кого пустить, кого не пустить, давеча наркоша какой-то забрался, так и не выбрался. Хорошо, Киря вовремя вернулся, оттащили наркошу. А так бы и схрумкал его дом…
Киря уходит.
Дом настораживается. Прислушивается. Ждет.
Шорох шин.
Дом ждет. Дом умеет ждать. Еще с тех времен, когда ждал своего первого хозяина, который рисовал на полу пятиконечные звезды, и на концах зажигал свечи.
Спускается ночь, машет черными крыльями.
Пролетает медленно, но верно.
Пробивается утро.
Дом ждет.
Проходит день, медленно, осторожно, обнюхивает углы, помахивает длинным хвостом.
Спускается вечер, расправляет крылья, парит над холмами.
Дом ждет.
Когда снова приходит ночь, дом понимает, что ждать некого.
Дом отряхивается, стряхивает с себя какие-то воспоминания, делает шаг вперед. Дом уже знает – он не вернется. Тот, самый первый, вот так же ушел однажды на закате, и больше не вернулся, а потом далеко на горизонте на городской площади пылал костер.
Дом идет к холмам, где где-то далеко живет Кабаныч…
Дом идет к холмам.
Дом возвращается ближе к рассвету, отряхивается, стряхивает с крыльца потоки крови, кусочки присохшего мозга, вытряхивает из окон пробитые пулями стекла.
Смотрит в синеву уходящей ночи.
Протяжно воет, задрав голову к небу.
Отражается в осколках стекол осколок луны.
2014 г.