Обычно покойники снятся к перемене погоды, мне наоборот.
С утра была чудная, многообещающая погода. Сбросив брезентовые крыши, владельцы кабриолетов подставляли уши и затылки ласковому, как пальцы гейши, ветру. Мухи делали пробежки, разминали крылья, чтобы потом отметить наступление весны своим навязчивым присутствием. Но к обеду ветер предательски нагнал мрачные тучи которые словно по команде, распахнув свои снеголюки, стёрли начинающий изумруд зелени. Теперь неласковый, а зверски кусачий, он трепал ветви деревьев на которых выросли ледяные сливы, вместо цветов. Неубранные столики уличных кафе утонули в сугробах, а завсегдатаи пабов, проклиная себя за легкомысленно оставленные дома пальто и кепи, прикидывали свои финансы, готовясь к долгой осаде.
Я знал, я ждал их и первым появился Муха. Всё было готово. Я не поленился разжечь камин и теперь треск полыхающих поленьев нейтрализовал надрывный вой снежной бури, за чисто символическим, одностекольным, английском окном. В гранёном, с материка стопарике, с крышечкой налита водка и конечно "вокзальные" бутерброды с килькой и чёрным хлебом , с обязательными колечками вкрутую сваренного яйца. Тихо, совсем тихо, играет из "Звуки музыки".
Муха, как Чеширский кот, появлялся по частям. Вечная улыбка до ушей и потом он весь. В почти белой от хлорки и нещадного солнца, неряшливо, но с дедовским шиком одетой форме. Серыe, из некогда чёрных, погоны, со следами оторванных лычек, как полоски на теле отгулявшего своё пляжника. Загорелое, цвета пива лицо, с огромным синяком под левым глазом и уже позеленевшими пятнами засосов на шее. Такой , как он, мне запомнился.
Вот что обидно. Я уже седой и сто раз мне больше не отжаться, а у него все эти засосы. Чтобы никто не увидел твою морщинистую шею, надо уходить рано.
— Привет, давно не виделись!
— Всё относительно, привет!
Не лезьте душам в душу. Eсли это ваши друзья, родные, не гоните их, не задавайте им вопросы на которые боитесь получить ответ. Не воспринимайте любую встречу, как повод для визита в церковь или к психотерапевту, тогда они будут приходить к вам без мучительных последствий.
— Значит ты сейчас в Англии?
— А ты всё там же?
— Интересный вопрос. Я как и все тоже думал, что есть "здесь" и есть "там". А теперь выясняется, что и "там" не так всё просто. Короче, есть ещё и "после там", но последнее ли это?
— Ну так и я не знаю, что после Англии.
— Да. Вы для нас, как сериалы. Только и знаем, сколько серий, а что и как только режиссер знает.
— Вот он и оборвал на самом начале. Разве та пуля тебе предназначалась?
— Мне конечно, мне. Спасибо вам, что не поверили в мой самострел. В это никто не верил, даже майор Нихайло из особого, привыкшего ставить свою подпись последним. Хотя ты сам знаешь, как всё было, ты ведь рядом ходил. Враньё, враньё было вокруг. Ребята в ограниченном контингенте, никому неизвестные в болотах Анголы и мы, в Туркменском крае, где царил феодальноразвитой социализм. Не нас туда, Петрух-романтиков отправлять должны были. Но я не жалею… А потом жалеть уже не приходится.
— Ты прав. Чем больше "потом", тем тяжелей память. Давай за встречу?
— Нет, за встерчу рано.
— Тогда за нас!
— Да, кто кроме нас, за нас…
— Ты ни-ни?
— А ты свою трубку куришь, когда ангина?
— Курю по привычке... Но никак.
— Вот и нам - никак. Это вы больше для себя, о себе. Знаешь? У нас один фараон есть, его гробницу до сих пор не раскопали, так он так и таскает на себе всё это золото.
— Не завидую.
— А чему завидовать?
— У тебя вот Надия была, это как легенда.
— Когда любовь на поцелуях обрывается, это и есть легенда, потому, что дальнейшее только счастливым видится.
— А ты Леннона там встречал?
— Куда там, не подступиться, настоящая известность и там известность. А ты здесь на Pink Floyd уже ходил?
— Стыдно признаться, но нет. Не то, что времени нет, но всё думаю — успею.
— А тогда в восьмидесятом и Родину бы продал, что бы Стенку вживую послушать.
— Про Родину, это отдельная тема, но что интересно, слушал я их по ящику в прямом… Там нотка не так прозвучала, здесь затянули. Понимаю, что оригинал, но дико как-то, все кажется фальшивят. Вот что значит — впиталось…
— Это ты правильно заметил — впиталось.
- Ребята, я не опоздал? — Это был Макс, мой одноклассник, вечно в расшнурованных ботинках и легко перешагивающий в них, как мне тогда казалось, любые выдуманные человечеством преграды. Когда мы все скопом сдавали вступительные в институты, дабы слинять от армии и порадовать родителей, он точил на заводе железо и легко расплачивался за портвейн. Хотя, с его головой мог не только пробивать дыры в заборе, но и без напряга поступить в любой университет. Для него не существовало общепринятых рамок и более жизнелюбивого человека я не знал. И каково было поверить нам, что его вдруг не стало и что это "вдруг" он сделал себе сам. Провожая его на Метсакальмисту и подставив своё плечо под слезы, я тщетно силился понять, как могла сломить этого здоровяка пустяковая авария и проблемы с расчётами. Это потом я понял, что все проблемы равны. Большие — миллионеров и маленькие — бомжей. Но тогда… Я не мог понять, почему он не пришёл к кому-нибудь из нас? Не понимая, что чтобы прийти, надо мужества больше, чем наглотаться всякой дряни.
Выглядел он не очень. Tаким я его запомнил. Пил и любил выпить, хотя непьющие вообще никак не смотрятся.
— Виски я с удовольствием, у тебя бананы есть? Русские пьют коньяк с лимоном, а чем бананы с виски хуже?
— Во! Настоящий… а ты говорил вам это по-барабану.
Муха как всегда улыбаясь, парировал.
— Так на вкус и цвет и там мнений нет.
— Есть бутылочка "Белая лошадь", пробовал?
— Лошади дрова возят, а это "Белый конь". У бати в югославской стенке, как у всех, бар был с зеркалами для удваивания хрусталя. Была там и такая бутылочка. Всё запретное нравится троекратно, пробовал и я. А что это за туфта у тебя играет?
— Так это "Звуки музыки"… Но ты наверно не смотрел. Был такой культовый фильм.
— Культовый, это "Золото Маккены" и поройся в своих записях найди мне Police.
— Во-первых не в записях, а в сидишках, а во-вторых, может тебе Стинг нужен?
— А может тебе не бутерброды с килькой, а анчоусы устроят?…
А потом мы просто общались, я подбрасывал в камин поленья и кочерга (по нашему) отставленная в угол, пускала струйку ароматного дыма, прощаясь с жаром всепревращения в пепел. Я не лез в души моих друзей, что было и не возможно, а они не осуждали и не возносили мои поступки, не их это дело. Мы просто вспоминали, в привычном нам "формате".
Любая хорошая посиделка только тогда хорошая, когда не помнишь, как кончилась.
Утром сияло первомаем солнце. Вороны собирали стройматериалы, на скатах крыш висел грязной пеной нерастаявший снег, а бутоны цветов раздумывали, реанимироваться или опасть, освободив дорогу следующим. Мои друзья ушли, да и приходили ли они или это я сам с собой?
01.04.2006