СУЕТА
;
В просторной суете
Улыбчивая плоть,
Овеянная лёгкостью надежды,
Смогла бы сохранить
На весь грядущий год
Способность ждать рассвет,
Хоть ночь смиряет вежды.
Уныние и страх
Попутчики тому,
Кто в сумерках
Не видит дальше носа.
Лишь громкий смех невежд,
Всё ищущих забав,
Как странная игра
До полного износа.
Но бесконечность тьмы
Утра развеет лик.
Луна, за тучами,
Убралась восвояси.
И вдруг, без суеты,
Как деловой мужик,
Явилось солнце
В гордой ипостаси.
Лишь не спалОсь кому-то
В темноте...
И днём не удалось сознанье
Упокоить.
Но, уходя в сплетение
Теней,
Простую мысль он, кажется,
Усвоил.
Жаль, поздно: время жить
И время умирать...
На размышления остались
Лишь минуты.
И то немногое,
Что каждый может взять,
Он не возьмёт,
Не доискавшись сути.
ДОЧЕРИ ПОЛКА
Мы сперва трубили в трубы,
Били в барабаны,
И шатались по углам,
Как в степи бараны.
Раздразнили нас девицы
Тенью былых празднеств.
Хоть и были круглолицы,
Но серы, как асбест.
Нам хотелось... Мы мечтали...
А иные даже,
Вдруг себя вообразили
Королевской стражей.
Подтянулись, распрямились,
Словно вошли в сагу...
И, при этом, наловчились,
В прутьях видеть шпагу.
И пошло-пошло веселье:
Жри и пей — в избытке.
И, от скуки, порешили
Дев подвергнуть пытке.
Как могли мы их пытали —
Лился пот ручьями.
И тела с мечтой сплетались
Соразмерно дани.
А потом все, как обычно:
Опохмелка, стоны.
Развели нас по квартирам,
Все в мозолях, стопы.
Но и в радости, и в горе,
В череде смещений,
Разносолов было больше,
Чем во время прений.
Дележом, игрой фортуны,
Скупой и притворной,
Задевались лишь те струны,
Что служили формой,
А не сутью нашей цели,
Взятой с потолка...
Оттого их и прозвали
Дочерьми полка.
СОН И ЯВЬ
В степях, забытых многолюдьем,
Я знаю каждую тропинку.
Здесь одиноко овцы блудят,
Вслед проезжающей блондинке.
Согретое под солнцем темя,
Кричит от боли, как от раны.
А рядом с ней, держась за стремя,
Надежда изгоняет страхи.
Здесь чудеса на каждой пяди,
Покорствуют её желаньям.
Они распахнуты, как ставни,
И некому закрыть их даже.
На простыне, в тиши гостиной,
Где тень охотится за тенью,
Кто ей восполнит ожиданья,
Пренебреженные невеждой?
В сиюминутной канители,
Распятой сочною мольбой,
Слезами звёздочки блестели
Под бесконечной синевой.
В плаще, наброшенном на плечи,
В желанье остром и смешном,
Иной раз кажется ей вечным,
Тот зов, что слышен ей одной.
Не отозваться, преступленье,
Которому прощенья нет,
Как нет надежды на спасенье,
Кто душу продал за успех.
МАДЛЕНА
/ после прочтения Гейне /
Не много есть таких столиц,
Где б я хотел родиться...
Одна из них / паду я ниц! /,
Париж, что вечно снится.
Хоть в том Париже не был я
И, кажется, не буду,
Но он живёт во мне, звеня,
Заботливой причудой.
Как часто, отходя ко сну,
Я, по его бульварам,
С Мадленой подолгу брожу,
И брежу неустанно.
В бистро, у Сены на боку,
Где столик нам заказан,
Я ей твердил: «Мерси боку» —
По тайному приказу.
Она кокетка, как и все
Французские мадонны,
Но, как конфетка, тем сладка,
Что не во рту, а в коме.
Я был Партос и Арамис,
Де Артаньян и даже
Исполнил старый свой каприз:
Сотерн из круглой чаши.
Но, выходя из небытья
С ужасной неохотой,
Я был, как мальчик для битья,
У жизни в подворотне.
Во мне смешались мрак и свет,
И лики святых женщин,
А на полу лежал букет,
Как текст неспетой песни.
Борис Иоселевич